Глава 3

Я шел дальше в лес, и, как говорится, «чем дальше в лес, тем толще партизаны» © — трава становилась темнее, деревья росли ближе друг к другу, а между ними еще умудрялся втиснуться какой-нибудь колючий кустарник: я еле пробирался. Салатовая трава и жизнерадостные зеленые деревья закончились, начался «лес Бабки-Ёжки» — высокие тощие черные ели, поросшие белым мхом высохшие лысые деревья: такое ощущение, что впереди было либо болото, либо что-то страшное, что высосало жизнь из растений. Идти вперед не хотелось. Чувство неясной тревоги поселилось во мне. Все мое существо сопротивлялось продвижению вперед, мысли черным роем кружились вокруг моей головы. А вдруг там, на повороте, сразу чудовище? Сумасшедшие йети? Твари, каких не покажут в фильмах ужасов, потому что настолько отвратительных существ даже представить себе невозможно. Вдруг войско вооруженных до зубов бандитов? Или отряд полуголых аборигенов со стрелами и копьями с отравленными наконечниками? Да хотя бы медведь, и все. Чем я буду крыть против медведя? Я безоружен, я не защищен ничем. И вдруг что-то кольнуло меня прямо в сердце. Иисусова молитва! Как же я не защищен, когда у меня есть молитва. У меня есть Бог! «Не нужно показывать Богу свои проблемы, покажи своим проблемам Бога» ©. Как только я начал творить Иисусову молитву, всего то несколько слов, которые запомнит и пятилетка: «Господи Иисусе Христе Сыне Божий, помилуй мя грешного», как в ту же секунду в мое несовершенное, трусливое, тоскующее, гневливое, бренное тело вошла уверенность, я поднял подбородок вверх, распрямил плечи и пошел вперед, туда, где, как мне казалось, был мой воображаемый враг. Сквозь синие еловые ветви показался просвет. «Поляна», — догадался я и зашагал еще энергичнее, раздвигая царапающие лицо и тело ветви руками. Мне осталась последняя еловая ветвь, густо усеянная шишками, одна из которых смачно стукнула меня по лбу, и от ее пружинистого удара, я выкатился на поляну, как колобок. Я грозно вращал глазами, резко оглядываясь по сторонам, сжимая в руках какую-то корягу. Но я не встретил мирового зла. Поляна была абсолютно пуста и безжизненна. Я выдохнул и вдруг услышал откуда-то снизу, из-под земли, короткий и требовательный «Мяв». Я посмотрел вниз и отскочил от неожиданности на пол-шага: внизу сидел белый лохматый котенок и гневно смотрел на меня своими глазками — бусинками. Приличные бродячие коты пытаются показать своим будущим хозяевам, насколько они беззащитные и хорошенькие: этакие нежные плюшевые игрушки, а этот был явно зол, как будто я осмелился опоздать на прием к Его Королевскому Величеству. Все это было бы смешно, если бы не было так странно: котенок? В самой гуще леса? Вдали от человеческого жилья? Или он сбежал откуда-то поблизости, от тех самых чудовищ, и тогда мне точно не сдобровать, когда они найдут пропажу. «Ох, то-то мне будет на орехи, костей не соберу», — с тоской подумалось мне. Что-то легонько кольнуло меня в ногу, я посмотрел вниз: пока я размышлял, котенок полз по моей штанине, как по Гималайским горам, попутно оря… ора… крича, в общем, что с чистого котьего переводилось как: «Ах ты, мразь такая, где шлялся, когда ты меня, глупый кожаный мешок, накормишь и погладишь?!» Мне ничего не оставалось делать, как взять его на руки. Он тут же затарахтел, как трактор. «По полям, по полям, синий трактор едет к нам»©: тут же на ум мне пришла детская песенка и я пошел вперед. Кот незаметно проскользнул мне на плечо, удобно умостился и продолжил тарахтеть изо всех своих молодых котячьих сил, и уже на ухо. «Эдак я оглохну», — подумал я, но пересаживать его не стал. Все-таки, кошки правят миром. Ты можешь быть самым крутым королем на свете, ворочать царствами, свергать города, разрушать страны и империи, восстанавливать государства из праха и ввергать их обратно в прах — и все равно, придет кот и ляжет на тебя туда, где он захочет, и ты не сможешь ничего с этим поделать. Ты будешь смотреть на него и умиляться. Кошки — это благословение Господне. Мы бы уже давно поубивали друг друга на этой планете, если бы не было этого великого антистресса. Я вовсе не планировал отягчать себе путь котенком, я не знал, куда я иду, будет ли там еда для него, я не знаю, там, молоко (я даже не знал, будет ли впереди хоть какая то еда для меня, и мой желудок уже давно от голода подавал мне сигнал SOS), но не взять его я не мог. У меня сложилось ощущение, что он ждал меня там, на этой поляне. Вот несколько часов сидел на одном месте и ждал. Потому и был разгневавшись, потому что я, видимо, опоздал к месту встречи. Возможно, предполагалось, что я сразу пойду в лес, а не буду торчать там, в детской песочнице с советскими игрушками у мертвых домов. Кем предполагалось? Разработчиками этой игры? А вдруг котенок — это баг? Женщина в красном, как в «Матрице»? Вдруг это какая-то ошибка или что-то вроде того? Или, что еще хуже, ловушка? Вдруг он помешает моей маневренности? Враг будет метиться в меня с левой стороны, а там у меня кот, и я буду защищать в первую очередь его, а не себя самого, и попаду под удар. Или, что еще хуже, кот окажется разносчиком какой-либо бурбонной чумы. Или бубонной? Или какой там? Или он вместилище черного духа? Мое сладкое вместилище всех моих страхов мирно дремало на моем плече, а я опять начал читать Иисусову молитву от всех черных мыслей, воронами вьющихся вокруг моей головы. «Двум смертям не бывать, а одной не миновать» ©, так чего страдать, выматывая свою душу? Бог смотрит на всех нас сверху, Бог видит нас, мы все идем по дороге, в итоге ведущей к Нему, так чего же паниковать? Зачем это все? Зачем сеять панику, если наш путь предопределен? Да, наши грехи как разветвления от стройного древа пути судьбы, да, если грешить, путь становится искривлен, и к Богу можно не прийти, но если веровать, каяться и молиться, то можно прийти напрямую к Нему, минуя все многочисленные страдания. Да, всего два варианта на этой планете: спасаться скорбями или молитвами, и ваш Путь зависит от того, какой вариант вы выбираете. Да, судя по смертельным болезням, коллапсам природы и войнам, участившимся в последнее время, большинство предпочитает скорби. Но что делать? К Нему нужно все равно идти, душа должна быть чистой. Душа не зря попала на эту планету, в это чистилище. Много планов у Вседержителя на эту душу, душа должна пройти через все муки здесь и очиститься. Невозможно избежать поворотов на дороге жизни, предначертанных судьбой, но можно выбрать направление. Куда пойти: направо или налево — решать исключительно тебе. Именно человек принимает решение, ответственность за которое лежит на нем вплоть до Страшного суда, именно на нем в конечном итоге оказывается вина за то, что он попадает в ад. Почему-то, большинство грешат и думают, что раз не убивают, сто пудово попадут в рай. Но незаметные, небольшие грехи копятся, и вот, мешок, нагруженный мелким песком оказывается тяжелее одного огромного камня — с этим мешком и идут ко дну. Но даже если сейчас я босиком побегу по русским городам, звеня в колокол, крича: «Кайтесь! Спасайтесь! Грядёт Второе пришествие!» — на мой призыв откликнутся только те, кто уже итак покаялся, уже воцерковлены и причащаются каждое воскресенье, читают утренние и вечерние молитвы, ходят в церковь, а, самое главное — горячо веруют. У бодрствующих итак все в порядке. А спящим не нужен мой колокол. Они не хотят просыпаться. Они хотят спать дальше и видеть сладкие сны о том, что они безгрешны. (спойлер: на самом деле нет). Просто бесам выгодно внушать это людям: что они все в белом пальто, и каяться им совсем не нужно, причащаться не нужно, ходить в храм не нужно, ведь у них «Бог в душе», и они запросто войдут в Царство небесное. Тьме выгодно напевать песни об идеальности людей, о том, что им не нужны ни храмы, ни исповедь, ни еженедельное причастие, ни домашняя молитва — ведь они само совершенство. Весь ужас такой жизни без Бога вскрывается только после смерти. Вот и снятся своим родственникам потом обгоревшие, в ожогах, с перекошенными от ужаса лицами, а что те сделать смогут, если человек был даже не крещен? Никакой сорокоуст за упокой уже не закажешь, на литургии не помянешь. Эти «идеальные и безгрешные» люди оказываются в аду. Поэтому я всегда старался помнить про свои грехи. Что я могу косячить. Что невоздержан. Иногда ни с того ни с сего вру. Гневлив. Блудные помыслы летают в моей голове, даже если я вижу женщин просто в рекламе бикини в метро. Иногда скуп — не всегда подаю нищим. Ленив. ОООО, вот этого дерьма во мне, наверное, больше всего. Я мог бы полететь в космос, если бы все часы, профуканные в объятиях лени на бездумное зависание в соцсетях, потратил бы на науку и тренировки. В общем, в советское время я бы не висел на доске почета. Но была у меня одна хорошая особенность: я всегда пытался докопаться до истины. Я был пытлив. Я видел, что не все грешат просто потому, что они этого хотят. Я видел, как некоторых просто заставляют это делать родные, близкие и любимые. Я видел, как над плечами печальных грешников кружат стервятники— бесы, готовые каждую секунду подтолкнуть ко греху. Я видел, как ангелы— хранители этих несчастных не могут ничего сделать, потому что слишком много накоплено грехов, и через эту черную плотную стену ангелам просто не пробиться к людям. И слезы ангелов капают, как хрусталь, на холодную черную землю. А люди все закупают антидепрессанты, бьют татухи, все прыгают с тарзанок и с парашютом, пробуют все новые виды секса, пьют шоты и пляшут в клубах до восьмого пота, стремясь изменить свое состояние, но это только веселит черных жирных бесов, плотно сидящих на левом плече. Глупо краситься в блонд или прыгать с тарзанки, если дни сочтены и бес отсчитывает дни до забронированного места в аду. Все эти ништяки вроде дорогой покраски для авто, полностью проржавевшей и сгнившей изнутри. Она не проедет и метра, сколько ни штукатурь. Лучше сесть за руль бодрого крепкого жигуленка и доехать до рая, чем сгрохотать в ад на крутой тачке по последнему писку моды. Такие мысли крутились в моей голове, пока я шел по густому темному лесу неизвестной игровой реальности. Все, чего я хотел — это оказаться сейчас на своем любимом диване с кружкой кофе в обнимку. Котенок вдруг недовольно рыкнул на моем плече. Хороший такой рык, как у маленького льва. «Хорошо, хорошо, — послушно согласился я, — с котенком». При этой мысли он благосклонно продолжил тарахтеть, как новенький трактор.

Что мы имеем: я неизвестно где, в каком лесу, полностью безоружный, не знающий ни чего ожидать, ни где взять хлеба и воды, с неизвестным науке котенком на плече упорно иду вперед в незнамо какой реальности. Вишенка на торте — скорее всего, меня ожидает глобальное сражение со злом. Зло облечено в ту форму, которая пришла на ум программистам этой игры, а этим людям в горячечном бреду создания «опиума для народа» могло привидеться что угодно. Где были мои мозги? Почему я не занят поисками портала в том же месте, куда меня выкинуло? Где вход — там и выход. Даже если я не буду ранен, убит или сожран в ближайшие несколько минут, и даже если я смогу победить это виртуальное чудовище и останусь жить — как это поможет слезть с игры всем этим многочисленным игроманам, подсевшим на это «наркоманское зелье»? Как это поможет вообще? Не проще ли просто телепортироваться на пару десятков лет назад, тупо слетать к самому первому изобретателю компьютерной игры и стукнуть ему по кумполу, чтобы он ничего не изобретал на фиг? Не наш метод, согласен. Метод темных. Тогда отвлечь его как-нибудь? Подослать к нему красивую девушку, чтобы она ему запудрила мозги и почти сразу родила, а потом сразу еще двойню или тройню, чтобы он пошел работать простым менеджером и думать забыл про это изобретательство. Но нет, если бы было все так просто — наши меня запихнули прямиком в игру. Знать бы, с какой целью. Что я кому сделал, что меня так жестоко кинули, подбросили, как слепого котенка, в этот лес? Кого я тут спасу, что я тут смогу сделать? Мне бы себя спасти, не то, что человечество целиком. Я тут, знаете ли, не на курорте. От каждого шороха готов «дуба дать». И зубы при этой мысли почему-то начали мелко стучать, хотя мне было не холодно. С каждым шагом какая-то отвратительная дрожь пробиралась ко мне в сердце. С каждым шагом мне становилось хуже и хуже. Не то, чтобы я боялся. Но я чувствовал то же самое, что ощущает каждый более-менее светлый человек, приближаясь к месту дислокации темных. Дрожь во всем теле, холодные руки и ноги, волны страха, подкатывающие к горлу. Сейчас стало модно называть это паническими атаками, от них, кажется, даже изобрели лекарство. Ха-ха. Любой воцерковленный человек уверенно скажет, что это всего лишь нападение бесов. Им зачем-то понадобилось, чтобы вы были ослаблены именно сейчас, запаниковали и совершили ошибку. Им нужна ваша дрожь в руках, ваше прерывистое дыхание, ваши провалы в памяти, и, в конечном итоге, ваш роковой шаг. То, что испортит вашу жизнь и жизнь окружающих в ближайшем будущем или навсегда. Так что все очень просто. Никакие таблетки не смогут отогнать ваших бесов. Молитва — отгонит, причастие — отгонит, очень хороший исповедник и батюшка— отгонят (но их сейчас ой как трудно найти, труднее чем хорошего психолога). А таблетки — просто бизнес, ничего личного. Над человеком, вооруженным антидепрессантами, бес смачно ржет. От человека, вооруженного молитвой, псалтырем и Святой кровью причастия Господа Бога нашего Иисуса Христа нечистый бежит, сверкая пятками.

Лес становился гуще, деревья — все больше похожи на те, что окружали избушку бабки Ёжки в сказках: я знаю, я смотрел в детстве в книжках картинки, пока мне читала мама. Те самые черепа на палках с горящими глазами я не забуду ни в жизнь: а еще спрашивают, почему русские никогда не улыбаются. Почитайте наши детские сказки, посмотрите к ним советские картинки, и вам тоже будет не до смеха. Веселых солнечных полянок больше не встречалось, обстановка становилась все мрачнее и мрачнее. Котенок на плече перестал мурлыкать. Я несколько раз взглянул на него, опасаясь, не помер ли часом, сердешный. Нет, он был жив, только молча и напряженно лупил свои маленькие глазки во тьму, будто ждал чего-то. Нет, тут в этом лесу без пустырника и валерьянки делать нечего — можно просто от страха так нервы завязать в узел, что за всю жизнь не распутаешь. А я не то что бы был храброго десятка. Вдруг я очнулся, хлопнул себя мысленно по лбу. Я же не читаю молитву! С тех пор как встретил кота, все внимание переключил на него, забыл про молитву. От балбес! Начал читать про себя Иисусову молитву, и как будто стало чуть светлее. Страх отошел на задний план. С каждой новой молитвой его становилось все меньше, пока он сам не ушел, растворился, растаял. Я больше не чувствовал ни панических атак, ни того, что обычно скрывалось под ними. Не то, чтобы темные забили на меня. Я просто оказался в защитном светлом коконе, который, как они не старались, они не могли прокусить. Я, наконец, вышел на поляну. А вот и передышка. Ура!

Ох, как же мне надоела эта бесконечная борьба света с тьмой! Любой светлый расскажет вам, как же он заколебался воевать. Мы понимаем всю необходимость войны. Мы понимаем, что не защищаться мы не можем, и не мы развязали эту кровавую битву. Но как же копится усталость за годы войны — это постоянное напряжение, ожидание подвоха, это «Каждый человек по умолчанию темный, пока не доказано обратное» ©. Это выматывает. Разведки, засады, слежение за врагом, нападение, отражение атаки. Каждый день ты вынужден воевать. Ты видишь, как гибнут твои товарищи, но после слёз твои кулаки сжимаются все сильнее. Ты уже циничен, ты привык доставать труп волка из каждой первой овечьей шкуры, сердце твое сжимается: «Как мало осталось наших», — думаешь ты. Это жизнь, это жизнь. Ничего не попишешь. Сторона зла была мне омерзительна, поэтому я каждый день до последней капли крови сражался за добро. И не было видно ни конца, ни края этой битве.

Я вышел на поляну и тяжело опустился на первый попавшийся старый пень. Пень был настолько трухлявым, что по нему, как по восьмиполосному шоссе сновали взад — вперед неисчислимые полчища муравьев. Было испугался за свою пятую точку, но так устал и так лень было вставать, что тупо понадеялся, что джинсы не прокусят. Погладил котенка. Он странно молчал. Скосил на него глаза. Котенок все еще пялился вперед в непроходимую чащу, как будто капитан на мостике, сжимая в руках штурвал, вглядываясь в бушующие волны океана впереди. Я посмотрел по направлению его взгляда и похолодел. Из кромешной темноты на меня смотрели желтые, горящие странным огнем, недвижимые глаза. Было совершенно непонятно, что делать. Вскочить? Попробовать убежать? Но впереди со всех сторон непроходимый бурьян, можно легко запутаться в ветвях. Залезть на дерево? Там такая же куча веток, плюс у меня на плече котенок, как бы его не уронить. Мысли хаотично пронеслись в моей бедной голове за доли секунды. Куда бежать?! Влево? Вправо? И я сходу ломанулся вправо наискосок. Я вскочил так быстро и бежал с таким ускорением, что у меня захолонуло сердце, и когда я наконец встал у какого-то ветвисто-крючковатого дерева, я не мог отдышаться. «Господи, какой я дурак, — с тоской подумал я, — сидел бы дома у телека в шерстяных носках, пил бы чай с вареньем и грыз фисташки. За что это все мне?». Лес был темен и безрадостен, и я в нем был аналогичен. Совсем скоро наступит полная тьма, а я сейчас, после этого скоростного — марш— броска, даже не смогу найти дорогу обратно, к жилым домам. Пусть они не были такими в прямом смысле, пусть их всего лишь нарисовали программисты, но сама мысль о них — грела. Да и, скорее всего, именно там был вход в игру. А где вход, там и выход. «Ой, дурак, — с горечью подумалось мне, — что ж я там не остался, чтобы нормально найти портал обратно? Что ж мне захотелось, глупому, геройствовать? Опять решил спасти мир ценой собственной жизни? Ох, дебил». Я облокотился головой об это странное дерево, посмотрел вверх. Небо темнело с каждой минутой. И нет рядом ни одного человека, чтобы хотя бы сказать мне ободряющее слово. Ни-ко-го вокруг. Тут закопошилось у меня в вороте, и я вспомнил про котенка, которого я в спешке запихал туда, когда убегал на всех скоростях с поляны. Я вытащил сердешного, он благодарно затарахтел, как советский холодильник. Я осмотрел его — с ним было все в порядке, малость взъерошен, но кто сейчас не? Рано унывать. Рано нюни распускать. Я отвечаю за него перед Богом. Мы в ответе за тех, кого приручили. Надо искать выход из этой тьмы. Я не имею права раскиснуть.

Как мне, блин, надоело находиться в челюстях кита, одновременно сдерживая их обеими руками, как раскрытую мышеловку, чтобы он меня не раскусил, чтобы не провалиться к нему в желудок. Как надоело это все, кто бы знал. Почему я вечно на передовой? Почему темные охотятся за мной 24/7, бесконечно, я повторюсь, бес-ко-не-чно устраивая свои капканы и ловушки? Да, я не сдался, не повелся, не подписал контракт, не продал свою душу, но… но как же я устал…Неужели это будет длиться вечно, до самой моей смерти? Нужно постоянно быть на чеку, ведь я на передовой. На самой что ни на есть передовой…Ох, как же мне все надоело… Надо было взбодрить себя, но я не знал, как. В лесу, знаете ли, нет гламурных кофеен с Патриков, где можно заказать самый крепкий кофе в мире с белоснежной пенкой и посапывать его, отрешенно смотря на потоки машин и красивые отражения желтых фонарей. Никакой тут тебе урбанистической романтики — лес как лес, и желтые глаза чудовищных зверей, которые выбрали меня своим ужином на сегодня. Подавитесь, твари. Встану комом в вашем горле, поперхнетесь. Закашляетесь. Да и помрете. Мне от вас ничего не надо — я иду с котом через самый темный и густой лес в мире, это вы хотите меня сожрать. Это ваше тупое желание — проглотить, изувечить, изничтожить. Вы, темные, и часа не проживете после Второго пришествия. Прекрасно зная об этом, судорожно пытаетесь погубить все больше душ, перед смертью не можете надышаться. Недолго вам осталось, ангел апокалипсиса уже отсчитывает ваши последние часы. Котенок посмотрел в мои глаза. В его чернильных огромных сияющих локаторах отражался космос. Звезды сияли на дне глаз моего кота. Я еще раз изумился красоте Божьего создания. Погладил его, тихо прошептал: «Прорвемся». Со своей смертью я бы еще мог смириться, но за кота я сейчас был готов порвать любого. Просто на части. Я прочитал «Отче наш» три раза, взял валявшуюся на земле какую-то тяжелую ветку — дубинку и вышел из моего укрытия. Я был готов к бою. В голове мой крутилось: «Врешь, не возьмешь» © non-stop, я был готов на все сто к чему угодно.

Но не к тому, что внезапно открылось перед моим взором. Я стоял на бортике многополосного шоссе, по которому неслись сотни, нет, тысячи гоночных автомобилей. Один из них чуть не сшиб меня, мне пришлось срочно отскочить назад. Челюсть моя отвисла. Теперь я понял, что значит это выражение — я никак не мог закрыть рот от удивления. Рука ослабла, и я чуть не выронил дубинку. Котенок сказал: «Мяу», и в этом мяу было столько «Охренеть», что мне не пришлось ничего говорить. Я посмотрел чуть дальше — кольцо шоссе завивалось в многоступенчатый спуск, я, выходит, стоял на самой высокой его точке. Чуть дальше виднелись серые и серебристые высотки самой удивительной формы. Пожалуй, про такие только в книжках Кира Булычева и можно было прочитать. Что-то было не так с цветом. Я даже проморгался. А, понял. Машин было превеликое множество, но все они были серые, голубые и серебристые. Ни одной красной или хотя бы черной. Шоссе под моими ногами тоже было серебристым. И лес. Лес. Лес! Как бы это помягче сказать… Когда я захотел отступить назад, леса не было. За моей спиной стояла мощная стена из синего кирпича. Ну вот, и глюки мои подъехали. Прощай, кукушечка. Котенок мяукнул, и, как мне показалось, даже зарычал. Если котенок реален, значит, и со мной все хорошо. Значит, я прав. Значит, мозги мои на месте. Это просто реальность поменялось. Кодировщики сделали ход конем. Твари. Что же мне теперь делать? Назад отступить я не могу. Эх, разрабы, сволочи — они отрезали мне путь домой! Я это понял, как только пришел в себя. Ведь там, у тех нежилых многоэтажек с советскими пупсами в песочнице наверняка был обратный вход в портал домой. Эх, я идиот — первооткрыватель. Сидел бы щас дома, пил бы вкусный кофе с пенкой, смотрел бы сериальчик под семечки. Но нет. Понесло меня. Я еще раз горько вздохнул. Кот усиленно затарахтел. «Эх, друг мой сердешный, не выбраться нам отсюда, чует мое сердце», — я погладил его по голове, тот кайфанул. «Ладно, «двум смертям не бывать, а одной не миновать»©, надо выбираться отсюда потихонечку», — сказал я сам себе. Путь предстоял неблизкий. Дорога сложная. Кукушечка моя, держись крепко, не улетай! Кот, мяучь! Я с тобой. Прорвемся.

Что мне оставалось делать, как кроме того, чтобы идти вперед? Я шел вдоль этого «ралли Москва— Париж-Дакар» с серебристыми тачками, которые проносились мимо меня быстрее ветра, и не чувствовал ничего. Ни горечи, ни сожаления, ни страха, ни усталости, ни разочарования. Я не успел как следует послужить Богу, было бы глупо прямо сейчас умереть. Быть сбитым одной из этих серебристых, несущихся на всей скорости прямо на меня машин и обрадовать темных — ну уж нет. Если советские многоэтажки и лес были иллюзией, то эти потоки машин — тем паче. Главное, в этой каше из программ не потерять себя. Я и мой мозг — вот что имеет значение. Моя вера, мои чувства, мой мозг — вот что важно. На Бога единственного можно опереться в этом бесконечном иллюзорном мире. Моя вера еще не подводила меня ни разу. Я разочаровывал Бога, подводил его, велся на дешевые искушения от рогатого. Но Бог — Он ни разу не предавал меня. Вот в чем дело. Мы приписываем Богу все катаклизмы и разрушения, что есть на этой планете, абсолютно не вдупляя, что это суть проявления темных и отказа людей от веры. Мы не понимаем, что Бог лишь попускает этому происходить, потому что у каждого человека априори по умолчанию есть свобода волеизъявления. Это вшито в нашу программу: мы можем говорить «нет» или «да» на любых поворотах нашей судьбы. Мы вольны выбирать между Светом и Тьмой, и в этом и есть весь секрет. Если бы 2 тысячи лет назад люди выбрали Свет, не было распятия, и о, как хорошо мы бы все сейчас жили. Рай — вовсе не метафора, а вполне себе конкретное место и когда-нибудь он точно будет на Земле. Жаль, конечно, что я к этому времени успею сто миллионов раз умереть, столько же обратно воплотиться на этой планете, нахлебаться страданий лаптем, столько же раз раскаяться, эх, где моя не пропадала! Лишь бы, лишь бы не загреметь в ад, лишь бы, лишь бы удержаться рядом с Богом в ходе всех этих реинкарнаций, лишь бы не прохлопать ушами момент ловушек от темных, обойти все капканы, плюнуть в рожу всем бесам, денно и нощно искушающим меня, не сдаться унынию, не проворонить свою бессмертную душу, лишь бы, лишь бы…Господи Боже, не дай мне ни волей ни неволей поддаться на бесовские искушения, дай мне сохранить свою душу для Тебя до самой смерти, забери ее себе, суди ее Сам, Боже.

Я шел вдоль этого шоссе, по которому с межскоростным визгом неслись авто, и думал лишь о том, что мне нужно сохранить ясный ум и ни за что не поддаться на любую иллюзию, какая бы не возникла перед моим взором. Я внутренне готовил себя, но я оказался совсем не готов к тому виду, что раскинулся передо мной с последним поворотом шоссе: я встал как вкопанный и не смог сдвинуться с места. Я отчетливо почувствовал, как моя челюсть упала еще раз. Это был Вавилон. Огромный город, построенный из серебристого материала возвышался надо мной. Я видел его башни и колонны, я видел мосты и огромные многоэтажки, закрученные по спирали. Вверху летали небольшие серебристые объекты, по улицам сновали те же тачки. Не было видно ни одного живого деревца. То, что покрывало землю, какая-то иллюзия травы, была тоже серебристой. Людей на улице не было видно, весь город был заполонен теми же самыми гоночными автомобилями, что были на скоростном шоссе. Мда. Чего уж чего я мог ожидать, но только вот не вот этого. Какая-то параллельная реальность, где мир поработили нанотехнологии. Мне ничего не оставалось делать, как идти вперед — я отчетливо понимал, что обратно мне уже не вернуться. Мне не найти обратный вход в лес, чтобы выйти к тем многоэтажкам, откуда можно было бы найти портал домой. Ключевое слово «можно было бы», потому что я мог спокойно переброситься обратно, если бы оставался на месте и не поперся в лес, ощущая себя супергероем. Котенок внезапно мявкнул и я посмотрел на него, а потом по направлению взгляда его голубых невинных котячьих глаз. И мне не понравилось то, что мы увидели. Чуть поодаль, слева от шоссе виднелся большой котлован. В нем сидело нечто чудовищное. Оно двигалось и выглядело как огромное металлизированное животное. Животное, сделанное из автомобилей. Из тех самых серебряных автомобилей, что я только что видел на трассе. Чудовище подносило целый автомобиль к своей челюсти, делало такое движение, как будто высасывает из него душу, и бросало на землю. Чуть позже я увидел, как оно отрывало крыши от брошенных автомобилей и прикрепляло их на себя, как магнитики на холодильник, явно собой любуясь. И тут меня внезапно осенило. Эти серебристые тачки не соревновались в ралли «Москва— Париж-Дакар». Они тупо уматывали на полной скорости от этой твари, просто чтобы не быть сожранными. «А ларчик просто открывался.» © Все оказалось «веселее», чем я мог представить. Были ли там живые люди за рулем? Я могу точно сказать, что за все время появления тут, я не встретил ни одного живого существа, за исключением кота — ни у тех мрачных многоэтажек, ни в лесу, ни на серебристом блюде у этого чудовища. Я ждал страха, но страха не было. Я молча смотрел, как оно высасывает жизнь из тачек, словно дементор. Оно меня так и не заметило, и мне это было на руку. Не хватало еще, чтобы в ближайший час после портала начать необоснованное сражение. За это светлых ни одно начальство еще по головке не гладило. Надо осмотреться, прийти в себя, оценить противника, построить план. Ох, вот в постройке планов я не мастер. У меня все идет не по плану. В мою жизнь мгновенно врываются события, которых нет ни в одном моем плане. Жизни по барабану на мой план. Все, что я могу сделать — сохранить свою кукушечку на месте, чтобы справляться с жизненными подставами, так щедро рассыпанными на моем пути. О нет, моя жизнь не была примером жесткого планирования. Моя жизнь была примером хаоса. Но мне приходилось притворяться, что я все контролирую. Потому что истинный светлый воин всегда это делает. Или хотя бы делает попытки это сделать. Бесконечные попытки. Мы не темные, мы не можем пустить все на самотек. В душе, в мыслях, в сердце у нас должен быть полный порядок. Мы — соль земли. Мы, а не какие-то там мерзкие кандалашки. И каждый из нас должен это понимать.

Я отвернулся от отвратительного зрелища чудовища, поедающего машины, и двинулся вперед, чтобы поискать способ спуститься. Да, был серпантин для тачек, но он был настолько узкий, что они сбивали бортики, а пешехода бы снесли и тем паче. Но сколько я ни смотрел, отдельного тротуара или лестницы для людей не было. Я честно пытался найти, но все мои попытки высмотреть нечто подобное, чтобы спуститься, проваливались. Я пятился, глядя на чудовище, так технично жрущее тачки, и уходил все больше назад. Ни лестницы, ни спуска, ни хотя бы какого-то понижения уровня серпантина, я не обнаружил. Все это время я боялся, что та тварь меня увидит и решит, что я вкуснее серебристых консервных банок. Я прошел так метров пятьсот, пока не обнаружил что-то вроде фуникулера. Серебристая машинка была подвешена на канатах, но ни рядом, ни вокруг нее не было ни одного автомата для оплаты. Я прошел к ней чуть ближе, на такую сверкающую холодным блеском платформу, зашел во что-то вроде коридорчика, ведущего к кабинке, как вдруг услышал металлический звук, оглянулся — ворота за мной автоматически закрылись с характерным щелчком, отрезав путь назад. Что ж, остается идти только вперед. Страха не было. Не было и любопытства. Хотелось выполнить задачу, данную от Бога, только и всего. Воротца фуникулера распахнулись прямо перед моим носом. Мы с котом промедлили секунду, потом ввалились во внутрь. С тем же звуком дверцы захлопнулись, и мы поехали вниз. Мы ехали примерно с высоты пятнадцатиэтажного дома, так что было от чего засосать под ложечкой. Я даже не подумал о том, насколько такие фуникулеры тут вообще безопасны. Кот вцепился в мой воротник и только испуганно хлопал глазами. Никаких посторонних звуков не было слышно, мы ехали в полной тишине. Я вглядывался вниз, но за все время нашего «полета» не разглядел ни одного человека. Я в принципе боялся высоты. Ну как, боялся. Опасался. Стоя на балконе многоэтажки, на вершине горы, на мосту, на любом высоком месте, откуда можно упасть, выпасть, вылететь и разбиться, я слышал один и тот же убедительный голос внутри: «Прыгай». Темные не запаривались с этим, они делали так испокон веков. Они не меняют эту фразу тысячелетиями, потому что она может сработать. Разумеется, любой здравомыслящий человек отметет эту мысль в ту же секунду, как ничтожный прилог, но, если этот человек расстроен, если он болен, если слаб морально или физически, если его только что уволили, он весь в долгах, а денег достать неоткуда, если он сильно пьян или под наркотиками, если только что расстался с любовью всей его жизни, или получил новость о гибели кого-то из близких, это тупой толчок от темных «Прыгай» будет достаточным, чтобы человек прыгнул. В этом весь ужас. Учитесь, учитесь отметать это бесовское приказание на самых ранних этапах, когда вы молоды, счастливы, здравы, полны сил. Не задерживайтесь мыслями ни на секунду на этой хрени. Это пожелание — не ваше. Суицидальные мысли — не ваши. Гоните их из своего мозга той самой вонючей школьной тряпкой, которую все брезговали взять у доски, чтобы намочить. Гоните их взашей! Потому что такую дрянь нужно вычислять и убивать в зародыше, чтобы она не приползла к вам снова, когда вам будет плохо. Мы все не железные, взлеты и падения перемешаны в нашей жизни, как черные и белые полосы. Но даже если после ровного асфальта дорога вашей жизни перешла на щебёнку, вы в состоянии держать руль вашего самознания прямо. Доска приборов, скорость, педали тормоза и газа под вашим контролем. Вы уверены, вы не допустите лажи и бесовских влияний в вашей жизни. Пусть рушится мир вокруг, а вы уверены в себе и сильны верой в Бога. И тогда вы несокрушимы. Так говорил я себе, глядя вниз на проплывающие мимо футуристические серебристые верхушки зданий: Кир Булычев отдыхает. Но все-таки я облегченно выдохнул, когда фуникулер наконец остановился в самом низу. Металлические двери распахнулись, и мы с котенком вышли наружу. Я вдохнул полные легкие воздуха и чуть не закашлялся — воздух был чуть терпким и сладковатым. «Странно, — подумал я, — почему это и что бы это значило?». Но надо благодарить Бога, что он вообще был пригодным для дыхания, и я тут нормально дышал. Все могло быть намного — намного хуже. Вторые воротца перед нами так же автоматически распахнулись, мы обменялись взглядами с котом (он тоже знатно офигевал) и прошли дальше. Я ждал чего угодно: нападения, драки, да хотя бы энергетического пресса от темных. Но ничем подобным даже и не пахло: нам дали спокойно сесть в фуникулер, дали проехаться и дали спокойно выйти. Чудо чудное, диво дивное, даже не верится. Но я предпочитал всегда помнить, что бесплатный сыр в этой жизни — только в мышеловке. И это знание не раз спасало мне жизнь. Возможно, именно поэтому я был еще жив. Кот пару раз мурлыкнул, я поддакнул. Ох, если бы ты знал, милый котенок, что я сам понятия не имею, зачем мы в это во все ввязались, и выберемся ли отсюда живыми. Дорога была передо мной темна и непредсказуема. Дорогой котик, я и сам не знал, что ждало нас впереди. Но я был дико благодарен тебе за компанию. Милый пушистый комочек придавал мне сил. Я был ответственен не только за себя, но и за него. И я не имел права проиграть, ведь в таком случае погиб бы не я один, но и он. А я не мог этого допустить, «ведь мы в ответе за тех, кого приручили» ©.

Я шел по абсолютно пустынному городу. Такое ощущение, что он вымер буквально перед моим приходом. Поток серебристых тачек, который я видел сверху, тоже исчез. Все было максимально странно. Город казался постройкой для съемок фантастического фильма, футуристическим замком — игрушкой для детей, но только не тем, чем он на самом деле должен был быть. Ни одного человека, тачки или присутствия жизни. К тому времени я знатно проголодался, но, похоже, что в этом городе никогда не ели. Я заглянул в пару мусорок (да, знаю, знаю, стыдно— стыдно), но вас бы на мое место, где бы вы были, пафосные-хваленые— храбрые? Мусорки были пусты. Такое ощущение, что в этом городе не только не ели, но и не мусорили от слова совсем. Никаких отходов жизнедеятельности. Я почесал репу. Вот попал так попал. Ни тебе еды. Ни людей. Куда я иду? Где здесь выход? В ту же секунду пришла спасительная мысль про портал. Я как раз вышел на площадь, сел под серебристое искусственное дерево на скамеечку и зажмурил глаза. Я хотел, нет, не так. Я оооочень хотел выбраться отсюда, и, желательно, живым. Поэтому я изо всех своих сил зажмурил глаза и попытался вызвать портал. Что я вам скажу, дрУги мои, у меня это не получилось. Но я был упорен, я просто так не сдавался. Еще раз закрыл глаза и попытался сделать портал. Открыл глаза. Все та же серебристая площадь перед моими глазами. Котенок, задрав голову, сосредоточенно смотрит в мое лицо. Не вышло. Не вышло, дорогой. Он жалобно мяукнул в ответ. Котенок явно хотел есть. Одно дело — умирать с голоду самому, и совсем другое дело — смотреть, как по твоей вине умирают. Второе — в неисчислимое количество раз хуже. Я длинно вздохнул, погладил его по голове и закрыл глаза в третий раз. Каждый человек в определенные моменты своей жизни понимает, что вся его жизнь продиктована Высшим разумом. То есть, конечно, за наш выбор мы несем ответственность сами, но вот развилки, эти самые перекрестки, где мы принимаем наши «нет-да» решения — они не зависят от нас. Любой атеист, регулярно получающий по кумполу от жизни, набивающий себе шишки 24/7 был бы крайне удивлен увидеть свою жизнь на макете с обозначенными поворотами. И только наши неверные ответы ухудшают с каждым шагом качество нашей жизни. Ты ответил «нет» там, где должен был согласиться, ты кивнул головой там, где нужно было и под пытками кричать «ни за что!» на всю Вселенную, и вуаля — ты в Жэ Оу Пи Е. Вот и все, финита ля комедия, недолго танцевала птичка, все очень быстро заканчивается, и неслыханное везение, в том числе. У верующих все по-другому. Они идут по ниточке. И, как сказала Святая Матрона: «Возят дитя в саночках, и нет никакой заботы. Господь Сам все управит!»©. Мы все, по идее, должны быть этими деточками. Молитва утром, молитва вечером, после работы в храм забежать. В воскресенье — литургия, причаститься. Все посты — соблюдаем по умолчанию, среду и пятницу на автомате. И нет причин для паники. Нет причин метаться. Разумеется, ни проблемы, ни горе не минуют верующего человека, все попускается Богом для спасения. Но верующие люди идут по судьбе, как по линии. Богом уже перед ними постелена ниточка, и эта ниточка ни в коем разе не повернет к пропасти. Держаться ее нужно и самых последних сил, и во всех невзгодах эта ниточка будет прочнее стального каната. Бурю в открытом море можно выдержать с этой ниточкой. Лишь бы она была от Бога. Тогда все нипочем. Тогда человек — силен. Тогда он просто силач Бамбула. Рыцарь в доспехах, которые враг никогда не пробьет. Тогда правда на его стороне и солнце светит так ярко только ему…

Третий раз тоже провалился. Портал не удалось открыть, сколько бы я не жмурился. Мы с котом были в абсолютно пустом серебристом городе, без крыши над головой, воды, еды и перспектив остаться живыми. Расклад был так себе, скажу я вам. Все вокруг было так себе. Серое уныние подкралось с левого плеча и собралось уже душить меня, но я ему сказал: «Но-но». Но — но, тварь, но-но. Рано меня душить, я еще не сдался. Я еще ого-го. Еще есть порох в пороховницах, я дышу без проблем незнакомым воздухом, на плече у меня сидит кот. Да, мы голодны и обескуражены, если не сказать хуже, но мы готовы к бесконечным попыткам, чтобы выбраться отсюда.

«Мы не собираемся сидеть тут на обочине и рыдать от бессилия (а так хотелось бы!), мы будем действовать», — так мысленно говорил я сам себе, в то же время ни капли не представляя, что же я буду делать дальше, и зачем мне это все. Зачем мне это все, за что это все свалилось на мою бедную голову, за какие грехи и прегрешения? Чем я прогневил Бога, почему я попал в тот дурацкий темный лес, а теперь застрял в этом серебристом городе? Где выход отсюда, где портал? Где выход, бро, где выход?! Куда бежать сломя голову, чтобы спасти себя и моего кота? Я посмотрел на него, он даже не повернул на меня головы, неотступно пялясь куда-то вдаль. Я проследил за его взглядом и похолодел. Все, что я знал о фантастике, перевернулось с ног на голову. Все прочитанные мною в детстве любимые книги Кира Булычева вмиг вспыхнули в моей голове, пролистнулись в попытках найти нечто похожее, и тут же захлопнулись, ничего не найдя. В них не было ответа. Я мгновенно напряг свою память: прочитанное в интернете, в книгах, куски рекламы, обрывки слов, всё, что было мной услышано, увидено, мельком замечено — пронеслось в моей бедной-бедной голове. Информационные волны схлестнулись в моем мозгу и не прибили к моему берегу ничего дельного, ни одного ответа или даже намека на ответ: я не знал, что сейчас такое стояло метрах в двадцати от нас и пялилось на нас без зазрения совести. Человекоподобное это существо или нет? Инопланетянин? Животное, покрытое серебристой шкурой? Это было похоже на йети, эти картинки всплыли сейчас в моем мозгу, когда я попытался дать определение. Гламурный йети. Йети, шкура которого серебрится и сверкает, как дискошар в лучах прожекторов. Существо было метра 3-4 ростом, и я понял, что лучше не совершать резких движений. Как же показать ему, что мы максимально дружелюбны? Мы с котом — милейшие существа во всей Вселенной, добрее нас не найти. Я медленно начал поднимать правую руку. Йети не шевелилось. Кот с ужасом посмотрел на меня, все его существо выражало немую просьбу: «Не двигайся, хозяин!». Но у меня не было других вариантов: мы были на абсолютно неизведанной незнакомой территории, если это творение безумного фантаста сочтет, что мы агрессивны, нам конец. Кто даст гарантию, что за углом нет сотни, нет, тысячи таких существ? К чужакам всегда относятся плохо. Ох, как же я надеюсь, что это не племя каннибалов. Или кошкоедов. Моя рука медленно, очень медленно ползла вверх, пока я не мог поднять ее на уровень плеча (дальше не решился) и медленно сжать и разжать пальцы. Обычный приветственный жест, ничего такого. Показывает, что в руке нет оружия. Ну, и что я настроен дружелюбно. Только и всего. Только и всего. Ничего такого. Ни миллиметра влево. Ни сантиметра вправо. Ни одного лишнего микрожеста. Полностью затаив дыхание. И оно среагировало. По телу серебристого животного пошли малиново — неоновые полосы, как будто бы он был действительно диско-шаром на дискотеке, как будто он принял мой сигнал и протранслировал свое приветствие мне обратно. Мы с котом знатно труханули. И он, и я, не мигая, смотрели на эту дискомузыку неотрывно в течение пяти минут. Не меньше. Мы не могли двинуться. Как назло, мне ничего путного не приходило на ум. Наконец, стряхнул морок и смог только выдавить из себя: «Бежим!», и мы помчались. Я бежал, кот подпрыгивал у меня на плече, я придерживал его левой рукой, а правой размахивал, как пионервожатая с невидимым флажком, зажатым в руке, опаздывая на линейку. Я не помню, когда я в последний раз так быстро бегал. Я, амебное ленивое существо, готовое годами лежать на диване и пялиться в смартфон, бежал как заправский бегун на Олимпийских играх. Соберешься спасти свою шкуру — еще и не так побегаешь. Мы неслись с котом, не разбирая дороги. Я тяжело дышал, как будто человек, не занимавшийся спортом примерно 100 лет (спойлер: так оно и было). Кот даже не мяукал, еще п: его маленькое тельце трясло при каждом моем приземлении, хотя я и старался облегчить его страдания. Наконец, мы забежали за угол какого-то серебристого дома и за секунду до этого я позволил себе оглянуться. Нас никто не преследовал. Не поверив своим глазам, я выглянул снова. Пустота, тишина, и ни одного живого существа вокруг, я уже не говорю о людях. Людей я что-то давно не видел, такое ощущение, что в последний раз в прошлой жизни.

Я тяжело дышал, но уже через пару минут я начал слышать в воздухе нечто, кроме моего тяжелого дыхания. Что-то еще. Что-то еще. Но что? Это был какой-то, еле различимый ушами звон. Нет, совсем не тот, который слышится всем при «звоне в ухе». А еще более трудноуловимый, высокочастотный. Я начал сдерживать свое дыхание, чтобы прислушаться к звуку, и через пару минут уже почти перестал громко дышать, изо всех сил крепясь, чтобы не начать задыхаться. Звон проникал в мои уши, мою голову, мое тело, мою душу. От него невозможно было спрятаться. Внутри меня какая-то испуганная бабулька бормотала одну и ту же фразу, повторяя ее бесчисленное количество раз в моем мозгу: «К худу аль к добру? К худу аль к добру? К худу аль…» Не было ответа на этот вопрос, внутри меня ничего не откликалось, маятник не склонялся ни к Свету, ни к тьме. Звук был, и все тут. Звук проникал внутрь. Звук уже пронзил меня до кожи, до кишок, до костей. Это все, что я знал и понимал. Было ли это изобретение тьмы, или знак Света — было до сих пор неясно. Я прикрыл глаза и увидел себя трехлеткой, радостно танцующим в белом саду. Деревья, трава, озера и цветы были белыми. А птицы даже чуть-чуть светились бирюзой. Ничто меня не удивляло в этом саду, я собирал белые цветы и играл с белыми белками. Покой и гармония воцарились в моей душе, я был просто беспечным ребенком. Счастливым беспечным ребенком. Ничто не могло омрачить мою радость. Резкий звенящий звук проник в мое сознание, в мою счастливую картинку. И я увидел, как черная большая моторная пила с пляшущим лезвием пилит мои белые деревья, и из их белых стволов сочится красная кровь. Шнур от пилы выплясывал какие-то страшные кренделя — он не был воткнут ни в одну розетку. Пила существовала отдельно от белого пространства: так, как будто ею водил кто-то невидимый. Я вздрогнул и открыл глаза. Этот звон — предупреждение. Нужно уходить. Здесь оставаться опасно. На эту мою последнюю мысль кот согласно кивнул. Я начал подозревать в нем наличие Высшего разума. Кот напустил на себя равнодушный вид и максимально пофигистически отвернулся от меня. Ну-ну. Посмотрим еще. Раскусим тебя, «мерканский шпиён». Не на того напали Я оттолкнулся спиной от стены дома, взял под мышку кота, и решительным шагом пошел прочь.

Можно ли было спастись от этого звука, если звук был повсюду? Кот потрогал лапкой мой карман на груди. Я посмотрел на него, он посмотрел на меня. Точняк! Где-то у меня был старенький мп3 плеер и наушники. Да, проводные, но здесь уже не до пафоса, когда пытаешься спасти свою шкуру. К тому же, если бы были беспроводные, одно «ухо» было бы стопудово потеряно. А так — есть шансы. Есть шансы на спасение и всех их нужно использовать. Я воткнул себе наушники в уши, нажал на плей. Зазвучала какая-то рандомная песня. Это просто чудо, что батарейка еще не села. Я закрыл ладонью уши коту, и мы пошли. Не то, чтобы я был уверен, что мы выберемся отсюда. Не то, чтобы я был уверен, что этот звон не внес свое разрушительное воздействие на наши мозги. Я, как бы это поточнее сказать, на тот момент вообще не был ни в чем уверен. Грусть — тоска— печаль сжимала мне сердце. Вокруг был чужеродный мир, полный опасности, со мной из живого и понятного был только кот, моя кукушечка грозила отлететь еще, когда я был в лесу, и я толком не соображал, что происходило вокруг. И что? И что? От этого ничего не менялось. Глупо рыдать, думая, что небо покинуло тебя и оставаться в полной жопе. Надо делать хотя бы попытки выбраться из нее. Мы же че-ло-ве-ки, мы можем все. Все, о чем можно только подумать. Мы сделаны по образу и подобию Божьему. И Бог не оставляет нас, даже если мы упадем на дно океана. Да, я заблудился в параллельных игровых реальностях. Да, страх и одиночество атаковали меня. Да, я не знал, как мне выбраться отсюда. Но я не терял веру в Бога. Я знал, что в последнюю секунду Он спасет меня. Ангел озарит меня неземным светом. Светлая мысль обязательно придет мне в голову. Я пойму, куда надо бежать, на что нажать, какой рубильник дернуть, чтобы спастись. Я знал, что Бог не оставит меня. Что бы ни происходило, какой бы ужас не творился вокруг — не оставит. На том и стоял. Именно поэтому у меня не было истерики. Я не валялся на земле и не стучал кулаками, я понимал, где нужно подождать, о чем задуматься, как продвинуться вперед в следующий раз. Я очень не хотел подвести Его, потому что был Ему много должен. Я ошибался, грешил, я висел на волосок от смерти — Бог спасал меня каждый раз. Я был несовершенен, грешен — Бог не отворачивал лица Своего от меня. Я был благодарен Ему, и поэтому хотел послужить. Даже не так. Я был Ему должен. Когда ты должен Богу — ты идешь вперед и не боишься ничего. Именно в таком состоянии я и находился с котом в этом серебристом городе. Делай что надо, и будь что будет — был девиз моего путешествия. Потому что «терциум нон датум», вот почему. Бог был надо мной, и я не смел роптать на судьбу. Какой бы тяжелый крест я не тащил по жизни, он был мой, и глупо было бы на него жаловаться. Какой Бог дал, тот и мой. Какие испытания мне по жизни и не были бы положены — все были мои. Глупо сравнивать свою тарелку с тарелкой соседа: Бог каждому дает крест по силам, и не нужно высматривать у другого на блюде рябчиков с ананасами, ведь вы не знаете цену, которую придется за это заплатить. Возможно, вашей душе это совсем не по карману. Довольствуйтесь тем, что лежит в вашей тарелке: поверьте, это именно то, что нужно вам, и именно вам. Это то, что дает вам Бог. Это то, что совершенно точно вам необходимо. Ммммм, пшенная каша? Отлично! Рыбные пельмени — давайте! Тефтельки с макаронами— то, что надо! Котлетка с пюрешкой — супер, дайте две! А то, что происходит в чужих тарелках, вас не должно волновать. Возможно, это последняя еда, которую вкушает несчастный, пока волосатая нога с раздвоенным копытом не нажмет на рычаг и перед самоуверенным гурманом не разверзнется пол, как во всех этих дешевых ТВ-шоу. Зачем нам показывают, как под проигравшими в тупые игры раскрываются створки люка и человек мгновенно падает вниз? Чтобы мы привыкали? Привыкали к чему? К тому, чтобы внезапно провалиться под землю? К аду? Еще один повод не смотреть зомбоящик: не-не-не, зомбируйте кого потупее, но только не меня, я не поддамся. В наушниках играли мои любимые «Evanescence», я погружался в чудесные сверхъестественные ноты голоса певицы, как вдруг я понял, что серебристые высотки сменились каким-то странным пустырем. Это совершенно точно был технический пустырь, какая-то поляна, выложенная серебристыми блестящими плитами. Я попытался наступить на одну из них — она была скользкая, зараза. То есть, кто-то целенаправленно выложил это пространство плитами. Но кто и зачем? Я осторожно вытащил один наушник из уха, каждую секунду напряженно готовясь вставить его обратно. Звона больше не было! Я постоял, послушал еще, убедился, что вокруг тишина, вытащил второй, и только после этого открыл уши коту. Тот понюхал воздух, повертел головой из ворота толстовки и вылез ко мне на плечо.

Было ясно только одно — мы пришли на какую-то платформу. Я бы даже сказал, площадь, или центр чего бы то ни было. Знать бы, чего конкретно. И что за опасность таилась за каждым новым поворотом нашего путешествия? Я начал было что-то уставать. Хотелось простого домашнего дивана, какао с молоком, теплого пледа, наконец. А не вот это вот все. Мне показалось, что кот слышал мои мысли, потому что на каждую идею о классном времяпровождении дома, он согласно кивал носом: так, как будто отлично все понимал. Я постоял там, как дурак, вертясь вокруг своей оси, несколько минут. Ответом на все мои мысли было безмолвие — серебристые многоэтажки смотрели на меня, как на муравья, который залез на стол для научных испытаний: «О, новая жертва сама пожаловала!». Все эти инопланетные придурки (кто бы за этими зданиями ни скрывался), были явно не в курсе, что я никогда не был жертвой, я всегда был Д’Артаньян, и от шпаги моей трепетала Земля! Поэтому я собирался защищать свою жизнь и жизнь моего кота до последней капли крови! Я буду сражаться до тех пор, пока бьется мое сердце, и никто не сможет победить меня! Потому что я кто? Правильно, Д’Артаньян! «Кто я? Д’Артаньян. Кто я? Д’Артаньян. Кто я?...», — так бормотал я себе под нос, пока пробовал наступить ногой на одну из этих серебряных плоскостей, ожидая, что она вот — вот провалится подо мной. Однако же, платформа выдержала. Я вступил на нее всем телом, каждую секунду ожидая, что я провалюсь. Опять же, ничего не произошло. Что-то, какое-то наитие, седьмое чувство заставило меня подойти к центру этого сверкающего серебряного поля. В центре всех этих платформ отчетливо вырисовывался круг. «Эх, где наша не пропадала», — подумал я и наступил в него. Тотчас взвыли сирены и круг раскалился докрасна. Я мгновенно дернулся, чтобы бежать, но какая-то неведомая мне мощная сила приковала мои ноги к кругу, и я не смог оторвать ни одну. Я был прикован к этому месту. Я крикнул со всей мочи коту: «Беги, дурак, спасайся!», но клянусь вам, он помотал головой и только сильнее вцепился когтями в ворот моей толстовки. Мда. Я с ужасом оглянулся вокруг: далеко, над моей головой, высоко в небе собиралась черная туча, и я видел, как она приближается ко мне. Я вжал голову в плечи. Я знал, что это. Любой светлый знает, из чего состоит тьма. Мы чувствуем зло кончиками пальцев. Мы знаем, в ком зла больше всего, мы понимаем, с кем лучше всего не говорить и не взаимодействовать, мы предвидим зло в наших снах, мы чувствуем кожей приближение зла задолго до того, как оно вплотную появится в нашей жизни. Я дернулся еще раз несколько раз. Попытался раскачать тело, чтобы вывернуться из моего положения. Делал взмахи рукой влево — вправо. Но ничего не помогало. Ноги мои были намертво приклеены к раскаленной поверхности. В тот момент, когда я понял, что все бесполезно, и дернулся в последний раз, черное облако было почти над моей головой, и я уже чувствовал замогильный холод, идущий от него, я взмолился самой краткой из всех молитв на Земле: «Господи, спаси и помилуй мя, грешного!». Это единственная молитва, что всегда, даже в самых страшных ситуациях, приходит мне на ум. Я зажмурился и несколько раз, в полнейшем отчаянии души, воззвал к Господу и на последних словах услышал шум крыльев. Я мгновенно распахнул широко глаза мои, но я смотрел и не видел ничего, не видел и не слышал ничего, кроме огромного количества белых птиц, с чудным белым оперением, что прилетели и начали кружиться вокруг меня. С каждым новым кругом расстояние до них сокращалось, они были все ближе и ближе, и я уже мог рассмотреть их черные веселые блестящие глаза и желтые клювы, и вот, в один прекрасный момент, все они слетелись вокруг меня и создали белый кокон. И этот кокон тотчас превратился в сплошной белый светящийся материал. Я уже не видел черной тучи, не чувствовал угрозы, разлитой в воздухе. Ноги мои, наконец, оторвались от красного круга, и теперь стояли на белом полу ракеты. То, что это ракета, я явственно понял, как только предо мной начался обратный отсчет на огромном мониторе: 10, 9, 8, 7… Сзади немедленно выдвинулось кресло, я упал в него и меня всего пристегнули ремнями. Я крепко держал кота, он таращил на меня свои огромные испуганные глаза, но неведомая мне сила вырвала и его из моих рук и приковала такими же белыми ремнями к его мини — креслу. Кот испуганно мявкнул, но я не смог даже успокоить его, потому что сам был в величайшем афиге в моей жизни. Мотор взревел, отсчет досчитал …2, 1, 0, и невидимые мне сопла задрожали, пол затрясся, меня вжало в кресло тысячью атмосфер, кот истошно заорал, будто прощаясь с его седьмой по счету жизнью, а потом притих. И мы взлетели.

Я не был дураком. Я не был фанатиком. Я не был и эзотериком(*в том значении, в которое люди вкладывают всё самое худшее). Я был вполне себе трезвый и разумеющий мужик в самом расцвете сил. Я никогда ничего не подписывал во сне. Ни книги, ни блокнотика, ни тетрадки, ни листа А4, ни фантика, ни чека, никакой другой бумажонки. Какие бы ангелы не тащили меня к этим красивым золотистым книгам, какие бы короны не напяливали на меня, как бы ни чествовали и не пели мне песни сладкими голосами о том, что моя подпись нужна самому Богу, что это просто мое подтверждение о выполнении его воли, что-то навроде легкого, необязательного договора или контракта, я не брал в руки перо, не прикасался к ручке или другому пишущему прибору, ни взглядом, ни словом не давал обещаний, клятв и подтверждений. Бог итак знал, что я дал ему обещание служить до конца своих дней. Устно дал. Даже мысленно. А подпись моя нужна была исключительно бесам, и больше никому. Это понятно любому ежу. Но когда ты находишься в тонком плане, и тебе так хорошо, и светлоликие «ангелы» с золотыми нимбами летают вокруг тебя, поют свои медоточивые песни, рассказывая, какой ты молодец, молитвами своими и угождению Богу сподобился быть среди них, и как же ты счастлив, земной человек, что оказался на седьмом небеси, и как же ты будешь неимоверно, в несколько раз сильнее, счастливее, когда поставишь свою маленькую подпись в такую красивую золоченую огромную вековую книгу, в которой все в Раю расписываются в верности и службе Богу. И как только я поставлю там свою подпись, у меня тут же все заладится на этой планете. И слава, и деньги, и любовь — все как из рога изобилия в ту же секунду, ведь Бог будет знать, что я на Его стороне. И только моя подпись в этой книге сможет его убедить в этом. Тьфу на вас всех! Чтобы вы там, в аду, у себя сгорели! Заколебали, нечистые! Я послал их всех далеко и надолго, как только они меня подвели к этой сияющей книге! Потому что в этой золотой, волшебной, небесной книге расписаться нужно было почему-то исключительно моей красной кровью. И один из ангелов уже собрался ткнуть своим красивым, инкрустированным драгоценными камнями клинком в мой палец, как я заорал. Я орал, чтобы эти суки шли сейчас же в тартар, что они меня заколебали, что подписывать я ничего не собираюсь, что их главное зло никогда не получит мою душу, чтобы они все засунули свои поросячьи носы в свои зады, чтоб никогда ко мне не приближались и на сантиметр! Что я свяжу их хвостами и оболью крещенской водой, то-то они у меня затанцуют! Проснулся тогда в холодном поту и подумал, что проблемка моя, по ходу лежит в тщеславии. С тех пор я старался практиковать смирение. Я не был самым умным, самым мудрым, самым верующим человеком на Земле. Да, я старался жить по заповедям, но нет-нет, да и грешил. Мог поддаться гневу и наорать на подрезавших меня на дороге. Мог попустить блудные помыслы. Мог наврать начальнику, выгораживая себя. Мог сожрать лишнее, и не чувствовать своей вины. Я не был святым, это уж точно.

Вот и сейчас я отлично понимал, что я не представляю такого интереса ни создателям видеоигр, ни внеземным цивилизациям, чтобы меня можно было, как экспонат, куда-то доставить и там исследовать. Нет. Я был среднестатистический русский мужик. Не думаю, что моя душа так уж была интересна бесам, чтобы придумывать такой хитрожопый способ ее отъема. Хотя… Тот эпизод с тонким сном, когда меня заставляли подписать их гребаный проклятый всем живым договор (под видом древней золоченой книги), может доказывать и обратное. Моя мысль уперлась в тупик. Корабль отчаянно трясло, как старую стиральную машину, как будто мы с котом собрали все воздушные ямы, которые могли бы собрать. Я откинул голову на мягкий подголовник и закрыл глаза. Чему быть, того не миновать. Помилуй мя, Господи.

От приземления моя голова могла бы запросто оторваться — наш космический корабль крутило и вертело при посадке. Кот нажал лапой на какую-то кнопку, и сверху выпали скафандры. Для него — маленький смешной (я помог ему напялить его), для меня — обычный. «Сначала оденьте маску на себя, потом на ребенка»© — все время забываю про это, тянусь спасти всех, кто в радиусе метра. Хотя начинать нужно с себя — кому ты сможешь помочь, если уже сдохнешь? Нас нормально покрутило, но шеи наши не отвалились вместе с головой, потому что на нас были надеты скафандры. Корабль чихнул несколько раз, пробороздил что-то мягкое, и остановился. Мы приземлились (если так можно выразиться, и эта планета все еще называлась Земля). Вот уж ни в этой, ни в какой другой жизни, я не мечтал стать космонавтом. Это, простите, последнее, о чем мне мечталось. Ни в моем детстве, ни в юности в мою глупую башку не могла прийти такая идея — стать космонавтом. Бороздить другие Вселенные. Узнавать новые Галактики. Носить серебристый костюм, махать рукой при посадке и устало и добродушно улыбаться в камеры при приземлении. Нет, мои мысли о будущем были вполне конкретны и земны. Мать гнала в архитектурный институт, отец кричал, что мне с моим тупизмом больше ПТУ ничего в этой жизни не светит. А я… А я… А я и сам не знал, чего я хотел. Если я был так туп, как про меня говорили учителя в школе, тогда откуда в моей бедной маленькой башке мог появиться такой огромный, такой лучезарный Мир Воображения? Мне не нужно было становиться космонавтом, чтобы узнавать новые Галактики, потому что я носил на родных плечах свою Галактику, которую мне все никак не удавалось познать. Бог наградил меня такой силою воображения, которая была слишком огромна для целой кучи архитекторов, художников, музыкантов и литераторов. Это все было too much. И куда же, куда же я мог податься с такой огромной головой? Куда воткнуться, если ток воображения и чудесной внеземной силы так и искрил из меня, и все розетки мира не смогли бы подойти к моей частоте? Что делают люди, обремененные слишком большой силой таланта? Берут Нобелевские премии? Получают «Оскары»? «Грэмми»? Я не знал, не понимал этого. Далеко ли вы убежите с горой чистого золота? Как быстро вас догонят воры и мошенники? Мобильность человека, несущего многие килограммы золота, уменьшается в разы. Человек становится слаб и неповоротлив. А если еще судьба устраивает бег с препятствиями, трибуны ревут, слышится выстрел стартового пистолета, и наш несчастный вынужден бежать со всей этой тяжестью, каждые пару метров высоко подпрыгивая через препятствия на потеху публике? И это золото нельзя бросить, нельзя продать, нельзя отдать, нельзя подарить, нельзя проворонить, нельзя, чтобы его украли. С самого рождения и до гробовой доски человек несет ответственность перед Богом за это золото, за подаренный ему Талант. Женщины обычно говорят, что мужчина— это чемодан без ручки. Ха! Талант — вот истинный чемодан без ручки. Глупо ожидать, что он принесет какие-то дивиденды. Все, что должен делать талант — светить людям, как можно ярче, как можно дальше, как можно грандиознее. Просто светить и все. Все остальное составляет истинные мучения для владельца Таланта. А! Главное забыл. Жаловаться нельзя. Ни в коем случае. Иначе Талант отнимет сам Бог. А это самое ужасное, что может произойти с Талантом. Этого ни в коем случае нельзя допустить. В общем, я никогда не хотел быть космонавтом. Мой космос был всегда со мной, не было смысла искать его где-то еще.

Дверь выхода автоматически сухо щелкнула и раскрылась вверх, как в очень дорогих автомобилях класса люкс. Кому — кому, а уж мне, поверьте, было сейчас не до понтов. Мы с котом расстегнули все многочисленные страховочные ремни, сковывающие наши тела, и вышли наружу. Нас встретили. Да-да, я сейчас не шучу. Не в том я состоянии и жизненной ситуации, чтобы шутить. Чтобы шутковать. Н-да.

Были ли вы когда-нибудь знойным летним вечером на озере? На нашем русском озере, с русской травой, с русскими деревьями? Улыбалась ли вам судьба хотя бы единожды завершить муторный жаркий летний день в этом царстве райской прохлады? Удалось ли вам хоть раз увидеть, как закат переливается от багряного к нежно-лиловому, а последние свои розовые лепестки отражает в озере, да так, что полностью стирается граница? Граница между водой и небом, между светом и цветом — ее попросту нет. Каждый вечер закат делает свое маленькое шоу, свой никогда не надоедающий аттракцион — как розовая его стать отражается в нежной глубине, и там тонет, счастливая, беспечная. Сотни и тысячи сердец, хоть раз прочувствовавших эту золотую дремоту, это мурлыкающее, мирное счастье, уже не смогут это забыть. В самые тяжкие моменты их жизни, когда, казалось бы, выдержать уже нельзя, им будет мерещиться эта розовая полоса заката, утопающая в озере, этот беспредел спокойствия, нежности и тоски, тоски по Родине, которая никогда не покидает русское сердце. Да, она может свернуться клубком вокруг сердца, как змея, чтобы запутать, обвести вокруг пальца, сделать вид, что ее не существует, нет и не было, но она никогда не уйдет, потому что все, что она будет делать — просто ждать, когда можно будет выпрыгнуть, сорвавшись с чеки, зажать сердце, придушить его неземной тоской, ведь любовь просто так никогда не отпустит, не важно, к кому или чему. Я вспомнил этот безграничный розовый переход заката в воду, и подумал, что я справлюсь. Вот справлюсь, и все тут. Я молод, я полон сил. Я верю в Бога. Я знаю, что там, где у меня не хватит сил, меня подхватят Его руце. Я знал про это. Я не мог сомневаться. Мой Путь вел меня, а не наоборот. Мне следовало научиться, наконец, доверять судьбе. Ведь, кроме меня, никто другой не смог бы жить эту жизнь. Даже день, даже час, даже пять минут. И нужно было это признать. Мы вышли с котом из нашего белого летучего средства передвижения на абсолютно гладкую ровную поверхность. Ничто не предвещало. Мир вокруг нас дрожал, как в тот самый момент томного летнего полудня, когда жаркий воздух, поднимающийся от асфальта, дрожит от нетерпения встретить жар нагретого воздуха сверху. Во мне не было страха. Я уже достаточно набоялся-настрадался в этой жизни, и кто бы знал, как этот страх надоел мне. Когда-нибудь, уже надо было взять верх над ним. Сколько можно? Страх не может управлять нами вечно. В один прекрасный момент мы должны победить его.