Глава № не знаю какая. Всё переписывается, порядок нарушен. ВОПРОШАЮЩИЙ.

— Да нет же! Опять не так… Я бы тебя десять раз убил за то время, что ты там копаешься… Смотри: ты опускаешь меч вниз основным лезвием круговым движением справа налево и сверху вниз, поднимаешь его по левой стороне — и снова по диагонали, но слева направо… Плавно. Это ж просто — а ты как будто топором сучки у дерева обрубаешь.

Эдмунд стоял, опёршись на рукоять огромного меча, и пытался отдышаться. Прямо перед ним уже в который раз показывал один и тот же приём Лотар Гленгорм, сын графа Фулька. Лотар был примерно одного с Эдмундом возраста, может, чуть постарше, высоким и широкоплечим красавцем с длинными тёмно-русыми волосами, заплетёнными сзади в косу. Обнажённый до пояса, он с видимым удовольствием поигрывал накаченными мышцами. На Эдмунде же была одета тонкая полотняная рубаха, вся уже покрытая пятнами пота и пылью. Последнее время он даже на арене не снимал её никогда, заметив, как косятся на его торс некоторые наёмники.

Да уж, это приковывало взгляды: прямо посередине его груди зияла большая рана величиной дюймов в пять, напоминавшая полузаживший ожог. Как будто на тело поставили раскалённую сковородку. А в середине этого ожога — миндалевидной формы дырка с рваными краями, в которую легко поместился бы крупный красный орех. Рана понемногу затягивалась, ноя по ночам, но в любом случае одного месяца для полного заживления было маловато, даже несмотря на все старания Ирмио и Миртена.

Битых две недели Эдмунд пролежал в постели, и только потом начал потихоньку вставать, превозмогая поначалу жуткую боль. Он и сам не верил в то, что произошло: как можно залечить сквозную рану, нанесённую копьём с широким наконечником? Похоже, в это не верили и многие другие: некоторые солдаты до сих пор, проходя мимо него, бормотали разные заговоры и поминали святых. А о том, что он якобы умер, и его вернули из мира мёртвых, не хотелось даже и думать. Хотя Гуго обмолвился как-то, что сердце у него не билось, но, скорее всего, его друг просто ошибался. Расспросить хорошенько обо всём Миртена у него так и не получилось. Уже через пару дней после того, как стало ясно, что жизни Эдмунда ничего не угрожает, лекарь, прихватив с собой Гуго, уехал из Драмланрига в неизвестном направлении. Скорее всего, предполагал молодой человек, чтобы выяснить что-то о судьбе Алиеноры, Бланки и Томаса. Эдмунд и сам хотел бы отправиться вместе с ними, но очень хорошо понимал, что в нынешнем его состоянии он будет скорее обузой.

Выздоровление, тем не менее, шло на удивление скоро: уже через неделю после того, как он смог подняться с кровати, Эд приступил к тренировкам на арене — и это благодаря Ирмио, его горьким лекарствам и жгучим мазям, которые тот наносил, всегда сопровождая эту церемонию загадочным бормотанием. С Лотаром они подружились довольно быстро; сын графа Фулька был очень дружелюбным молодым человеком, хотя Эдмунд заметил, что это дружелюбие распространяется отнюдь не на всех. Эда он принял как равного по происхождению, а вот для всех прочих Лотар Гленгорм, носивший титул виконта Перси, являлся потомком рода Даннидиров, сиятельным лордом и наследником земель и корон своего отца и деда, как должное воспринимавший подчинение и послушание со стороны окружающих.

— Ладно, хватит, — сказал он, похлопав Эда по плечу, — ты, похоже, не совсем ещё оправился. Я вижу. С такой раной в груди обычный человек просто не выживет. А ты — живчик такой — всего месяц прошёл и уже мечом машешь. Ерунда, научишься еще. Для человека, который в жизни двуручный меч в руках не держал, ты очень быстро всё схватываешь. Пойдём.

Небрежным движением протянув оружие подбежавшему служке, Лотар озорно подмигнул своему новообретённому родственнику.

— Смотри. — Еле заметным кивком он указал Эду на длинные деревянные скамьи, установленные несколько поодаль от арены. Скамьи эти предназначались для зрителей, время от времени желавших посмотреть на состязания воинов; в дни больших праздников, сопровождавшихся рыцарскими турнирами, это сооружение достраивали и украшали, устраивая сверху некое подобие балдахинов и раскладывая мягкие подушки: сидячие места предназначались только для высокопоставленных господ.

Сейчас они почти пустовали. Почти — и это было очень важное дополнение. Одна-единственная зрительница, внимательно наблюдавшая за тренировкой молодых людей, сразу встала и, подобрав богато расшитые юбки, устремилась за ними следом.

— Похоже, сестричка моя на тебя глаз положила, — ухмыльнулся Лотар. — Ты уж смотри — поосторожнее… Она маленькая, конечно, но кокетка та ещё. Хотя я, в принципе, против такого зятя не возражал бы.

Он приветственно помахал рукой приближавшейся девичьей фигурке. Айрис Гленгорм, мило улыбаясь, осторожно ступала бархатными туфельками по толстому слою пыли, устилавшему эту часть двора. Дочь графа Фулька и внучка герцога Ллевеллина была очень стройной девушкой шестнадцати лет от роду; бледная аристократическая кожа составляла разительный контраст с заплетёнными в косы тёмно-каштановыми волосами, уложенными спиралями по обеим сторонам головы. Черты её лица тоже были изящны и тонки; улыбающиеся губы слегка открывали ряд мелких жемчужных зубок, а серо-голубые глаза с вниманием смотрели на Эдмунда. Она не производила впечатление удивительной красавицы, но весь её холёный и несколько холодный облик вкупе с царственной осанкой сразу выдавали дочь знатного рода, с младенчества привыкшую к всеобщему обожанию и поклонению.

— Не хотела вас отвлекать, — сказала Айрис, сделав еле заметный реверанс, причём больше в сторону Эдмунда. Лотар, заметив этот маленький нюанс, подмигнул своему товарищу, — дедушка уже как с полчаса просил меня позвать вашу светлость.

— А что случилось? — Лотар бесцеремонно чмокнул сестру в щёчку. Та шутливо его оттолкнула.

— Осторожно, испачкаешь… У него в кабинете сидит некий Гровен. Мастер Гровен — дед его так называет. Очень неприятный тип.

— Гровен? — задумчиво переспросил Эд, немного покопавшись в своей памяти. — Не помню такого. Кто он?

— Не знаю. — Девушка пожала плечами. — Я тоже не слышала ни разу. Одет, как Ирмио — в такой же длинной рясе, только тёмно-фиолетовой. Когда он капюшон с головы стянул, меня аж дрожь пробрала. На мертвеца похож. Лысый такой череп, зубы жёлтые. А сзади три тоненькие косички. Может, тоже маг?

— Косички? Хм… — Лотар замолчал, задумавшись. — Кажется, я знаю. Не маг он...

— Ты знаешь? — чуть не в унисон спросили его Айрис с Эдмундом.

— Наверное, да. Это, скорее всего, один из Вопрошающих. А перстень есть у него какой-нибудь?

Айрис покачала головой.

— Не заметила. А кто это — Вопрошающие?

— Король Идрис Леолин, Гонитель магов, создал эту службу. Тогда они ловили магов по всему королевству. Вроде бы даже именно под руководством Вопрошающих был взят штурмом и разрушен Сидмон.

— Ты имеешь в виду их главный монастырь?

— Да. Тогда ещё убили Старейшин магов: Селифа и там ещё кого-то...

— Рхизиарта и Кеанмайра, — кивнул Эдмунд.

— Точно. Но с тех пор много воды утекло, всё как-то поуспокоилось. Чем они сейчас занимаются, толком не знаю. Ирмио мне о них рассказывал мимоходом. Все бритые и с косичками. И чем больше косичек, тем выше в ихней иерархии. Никогда вживую Вопрошающих не видел. Интересно, что ему в Драмланриге понадобилось? А что, Айрис — длинные косички-то?

Та смешливо фыркнула.

— Да ну тебя… Не знаю. Короткие, вроде. А это имеет значение?

— Понятия не имею, — расхохотался Лотар, — шучу. Вот что, сестрёнка: иди к ним и скажи, что мы только немного себя в порядок после арены приведём, и сразу явимся.

— Они, кажется, только Эдмунда просили...

— Ерунда. Неужели я упущу случай посмотреть на одного их этих нюхачей?

— Как? Нюхачей?

Юноша хмыкнул.

— Да. Потом расскажу. Иди.

Айрис подобрала юбки и, подарив обоим лукавую улыбку, направилась в сторону главного здания. Молодые люди не без удовольствия проводили взглядом стройную фигурку девушки.

— Пойдём. — Лотар тронул Эдмунда за плечо. — Красавица, правда?

— Спору нет, — улыбнулся тот и тут же, посерьёзнев, добавил: — но я говорил тебе уже, кажется, про леди Бланку.

Виконт Перси кивнул.

— Говорил. Сестричка расстроится. Но да ладно — это не моё дело. Хотя… — Лотар, приняв величественную позу и немного наклонив голову, начал поглаживать себя по подбородку, как будто расправляя бороду, при этом удивительным образом сделавшись похожим на своего деда, Пемброка Ллевеллина. Скрипучим голосом он продолжил: — Ты должен заботиться о будущем своего рода, мальчик мой…

Молодые люди весело рассмеялись.

— Так что это значит — «нюхачи»? — спросил Эдмунд, направляясь за своим новым другом вверх по узкой каменной лестнице, ведущей к боковому входу в Оружейную — этот путь к покоям, которые ему отвели на время пребывания в замке, был намного короче, чем через главные двери.

— Их так называют. И это значит, что тебе надо быть поаккуратнее.

— То есть? Они опасны?

— Гм… не знаю. После рассказов Ирмио у меня сложилось ощущение, что Орден Вопрошающих — это что-то вроде шпионской организации на службе у короля. А может, и не у короля. Орден существует уже давно и формально состоит из священников, которые следят за чистотой веры. В университетах все богословские факультеты Вопрошающими забиты. Что ни декан или профессор — обязательно из этой конторы. Да и на королевской службе этих монахов хоть пруд пруди: и секретари, и судьи, и кого только нет. В общем, щупальца во все стороны.

— При чём здесь я и чистота веры?

— А при чём здесь Вопрошающие и замок герцога Ллевеллина, где этих святош отродясь не видывали? И один из них приезжает немедля после того, как здесь объявился давно пропавший граф Беркли. Может, конечно, я и выдумываю, а может, и имеется связь. Тем более что есть один интересный момент — Вопрошающие фактически никому не подчиняются, и какие у них интересы в политике — знают только они сами.

— А архиепископ Корнваллийский?..

— И ему тоже не подчиняются. Насколько я знаю, они сами в своём котле варятся: Главу Ордена из своих выбирают, в храмы ихние доступа никому нет и даже исповедуются они только друг другу. Необычные, в общем, монахи. Не удивлюсь, если у них и боги тоже свои собственные, а не такие, как у всех. Сами определяют, кто еретик, а кто нет, и сами же и судят. Короче, интрига на интриге. А ты, Эд, между нами говоря — как огромный камень, который вот-вот швырнут в самую середину тихого пруда. Такие круги пойдут, что только пятки салом смазывай… Отец просветил меня на этот счёт: поговаривают, что у лордов Беркли прав на престол поболее, чем у Роберта Даннидира. Вот сам и подумай, есть связь или нет между тобой и приездом сюда этого Гроэна или как там его...

— Гровена, — задумчиво поправил его Эдмунд.

— Плевать, — пожал плечами Лотар. — Для тебя, и для меня, и для любого из баронов королевства у них руки коротки. Но поразмыслить всё же стоит.

— А какие у монахов могут быть интересы в политике?

— Кто их поймёт? Но какие-то определённо есть. Во-первых, как я уже сказал, они фактически независимы. А во-вторых — и это очень интересно — у Ордена имеются свои вооружённые отряды.

— У монахов? — поразился Эдмунд. — Армия!? На кой она им?

— Это я и сам бы хотел знать. Да и не только я, думаю. У Вопрощающих есть не только огромные монастыри, но и добрая дюжина замков в разных концах Корнваллиса. Там в основном и обретаются их свиты. Младшие сыновья рыцарских семейств, какие-то наёмники — все со строгой иерархией и дисциплиной. Сам Орден, ясное дело, утверждает, что солдаты нужны для помощи в выполнении его основных функций — в поимке и наказании еретиков. Но рассуди сам — так получается, что в королевстве имеется некая вооружённая сила, причём на службе организации, которая преследует только собственные, никому не понятные цели. А в случае какой-нибудь смуты совсем неизвестно, как эти монахи будут использовать свои возможности.

— Но как же король и бароны терпят людей, которые никому из них не подчиняются?

— Терпят, потому что Вопрошающие не только выискивают инакомыслящих, но и с удовольствием предоставляют властям свои отряды для подавления мятежей черни. И я не слышал, чтобы Орден хоть раз выступил против монарха или любого из эорлинов.

Виконт остановился перед дверью, ведущей в один из коридоров.

— Всё, я пошёл к себе. Через четверть часа встречаемся перед Большой Залой.

На скорую руку умывшись и сменив платье, Эдмунд повесил на бок ножны с длинным, тонкой работы кинжалом, подарком герцога Ллевеллина, и по длинным замковым переходам быстрым шагом направился к условленному месту, по дороге мельком обозревая окрестности, прекрасно видимые через огромные стрельчатые окна.

Он не уставал поражаться размерам и величию Драмланрига. Замок был огромен — по меньшей мере, раза в три больше Хартворда, даже если считать последний целиком, с внешним кольцом стен. Овраг Гриммельн в своей восточной оконечности сильно расширялся, превращаясь в самый настоящий фьорд почти в милю шириной и с высокими скалистыми берегами. Апенраде впадала в этом месте в океан, а на расстоянии двух полётов стрелы от её устья прямо из воды вырастала гигантская скала, на вершине которой и располагалось жилище герцога, соединённое с сушей длинным мостом. Не мост, а вершина архитектурного искусства: в несколько пролётов, опиравшихся на невероятно высокие и, как казалось при взгляде сверху, тонкие столбы, так что всё сооружение выглядело издали изящным каменным кружевом.

«Замок на вершине скалы» — это было не вполне точное определение. Строения Драмланрига, за четыреста лет своего существования разросшегося до размеров самого настоящего города, занимали всё видимое пространство: дома и домишки, сторожевые башни и склады лепились к внешним стенам замка, иногда даже нависая над водами океана Арит и располагаясь при этом на головокружительной высоте — камень, брошенный из какого-нибудь окна, летел бы вниз не менее двухсот футов, прежде чем упасть в бушующий прибой.

Сам замок занимал несколько ярусов и имел три кольца укреплений, каждое следующее выше предыдущего, а над всем этим муравейником господствовал донжон — внушительное шестиугольное здание в четыре этажа, не считая подземных, с гордо реющим на вершине конусообразной крыши стягом герцога Ллевеллина. Последнее, внутреннее кольцо укреплений было самым высоким и самым охраняемым: чтобы попасть во двор перед главной башней, требовалось подняться по крутой лестнице и преодолеть двое ворот.

Вообще, как заметил про себя Эдмунд, передвижение по Драмланригу требовало неплохой физической подготовки: бесконечные ступеньки, крытые и открытые переходы, каменные площадки и тесно налепленные дома занимали всё пространство, и пробежать от подъёмного моста до верха замка без того, чтобы не остановиться хотя бы разок на минутку отдыха, было бы делом весьма затруднительным. С другой стороны, даже если бы врагам удалось прорваться за стены, захватить замок с ходу у них всё равно не получилось бы: узкие проходы, лестницы и нависающие дома предоставляли защитникам крепости огромное количество возможностей для обороны.

К Большой Зале он подошёл почти одновременно с Лотаром; два стражника, стоявших перед створками дверей, с механической точностью сделали по полшага в стороны, разведя скрещённые алебарды.

* * * * *

Подойдя к камину, монах на несколько мгновений остановился, внимательно глядя на огонь. Потом развернулся; полы его широкой тёмно-фиолетовой рясы взметнулись, плавно упав на плитки пола. Гровен испытующе посмотрел в глаза Эдмунду.

— Я не буду лукавить, милорд, — как бы после секундной заминки произнёс он, — и выскажусь прямо и откровенно. Мой приезд в замок Драмланриг непосредственно связан с вашим здесь появлением. И вы, наверное, захотите узнать, почему.

Оба они находились в кабинете Пемброка Ллевеллина; сам герцог, представив прибывшего гостя просто как «мастера Гровена» и мельком поинтересовавшись успехами Эдмунда в искусстве овладения оружием, предложил им уединиться для беседы в его личных покоях. Лотар разочарованно хмыкнул, проводив их взглядом: по всей видимости, понял он, немедленно удовлетворить своё любопытство не получится.

Кабинет не принадлежал к числу самых уютных помещений в замке: его построили ещё в те времена, когда необходимость обороны имела первостепенное значение перед вопросами удобства. Деревянным, не считая мебели, здесь был только потолок; вдоль стен, сложенных из больших грубо обработанных камней, стояли бесконечные стойки с оружием, иногда очень древним, а некоторые из двуручных мечей и зазубренных алебард, судя по их виду, знавали ещё первые сражения с дхаргами. Во всём кабинете имелось всего лишь два окна, более напоминавших бойницы и прорубленных в девятифутовой толще кладки. Книжных шкафов и, соответственно, книг здесь не наблюдалось; суровость каменной залы слегка сглаживалась только письменным столом, украшенным витиеватой резьбой, да полудюжиной мягких кресел, без особого порядка расставленных перед камином. Не считая ярко полыхавших в нём поленьев, комната освещалась только парой чадящих факелов в кованых треногах.

— Вот как? — Молодой человек сделал вид, что поудобнее устраивается в кресле, попытавшись тем временем привести мысли в порядок. Так, понятно. Сразу быка за рога: на тот вопрос, который вертелся у него на языке и который Эдмунд не знал, как задать, он сразу получил ответ. Ну что же — Гровен играет роль доброго дяденьки. Честного и откровенного. Только крючковатый нос и тяжёлая челюсть несколько портили впечатление. С другой стороны, он не девушка, чтобы всем нравиться. Хорошо, что я не на суде, подумал юноша, и ещё лучше, что не в качестве обвиняемого: инквизиторский облик его собеседника был грозен и подспудно навевал мысли о тёмных застенках и орудиях пыток. Ряса до пят, гладко выбритая голова с тремя тоненькими косичками сзади и тяжёлый свинцово-серый взгляд из-под густых бровей.

Юноша мысленно усмехнулся: что и говорить, статус графа Хартворда и эорлина королевства имеет несомненные преимущества. Во всяком случае, не нужно бухаться на колени и торопливо отвечать на все вопросы, изо всех сил тараща честные глаза.

— Ваш приезд… а кто вы, позвольте спросить?

— Меня зовут Лейн Гровен. Я епископ Ордена Вопрошающих. Вы слышали о нас, милорд?

— В общих чертах. Я слышал, что вы стоите на страже чистоты веры. Только не возьму в толк, чем вас могла заинтересовать моя скромная персона.

— Скромная? — Монах усмехнулся. — Вы шутите, ваша светлость. Честно говоря, исходя из того, что мне о вас доложили, я ожидал увидеть здесь деревенского мальчишку. Рад, что ошибался. С разумным человеком всегда легче найти общий язык.

Это пряник, мелькнуло в голове у Эда. Интересно, будет ли кнут.

— Мне было бы легче понять вас, — сказал он, — если бы вы объяснили, чем занимается ваш… орден. Или у вас ко мне какой-то личный интерес?

Епископ улыбнулся, еле уловимым движением потерев руки друг о друга.

— Разумеется, не личный. Прекрасно, милорд. Мне уже доставляет удовольствие беседовать с вами. Где вы смогли получить образование, позвольте спросить?

До чего ж любит вопросы задавать, подумал Эдмунд. Вопрошающий, одно слово.

— Всему, что я знаю, меня научил мастер Миртен. Это лекарь и хранитель манускриптов в замке Хартворд. И я не могу судить, понятно, много ли я знаю или нет. Другой человек учил меня обращаться с оружием. Так что именно их и ещё нескольких людей я должен благодарить за то, что несколько отличаюсь, по вашему выражению, от деревенских мальчишек.

— Миртен? — на мгновение задумавшись, переспросил Гровен. — Миртен Алед? Мне знакомо это имя. И он не только лекарь. Но это вашей светлости наверняка известно.

— Конечно. — Эдмунд внимательно посмотрел в глаза монаху. — Как известно и то, что Вопрошающие не испытывают тёплых чувств к… такого рода людям. Скажите, в этом причина вашего ко мне интереса?

Епископ покачал головой.

— Нет, милорд. Абсолютно нет. Причина в вас самом. Вы позволите мне сесть?

Эдмунд неопределённым движением руки указал на кресла возле камина.

Гровен уселся прямо напротив, положив ногу на ногу.

— Пожалуй, мне действительно стоит подробнее рассказать о моём Ордене. Смею предположить, что то, что вы слышали о нас «в общих чертах», характеризовало Орден с не слишком положительной стороны. Увы, обычно люди не склонны жаловать тех, кто принуждает их к порядку.

Не дождавшись ответа, он улыбнулся, показав ряд крепких желтоватых зубов, и продолжил:

— Вопрошающие являются уравновешивающей силой в королевстве Корнваллис. Без сомнения, вы знаете и почитаете наших трёх богов? Аира, Великого Судию, и созданных им из самого себя двух своих братьев — Инэ, бога света, и Телара, бога тьмы?

— Конечно. — Эдмунд пожал плечами.

— А кого из них, позвольте спросить, вы лично почитаете более остальных?

— Очень интересно, — усмехнулся юноша, — именно так вы выискиваете еретиков?

— О свет… — епископ, как будто изумившись, отрицательно взмахнул обеими руками, — разумеется, нет. Речь вовсе не о том. Считайте, что это просто лекция. Или, точнее, диспут. Как-никак, — Гровен церемонно наклонил голову, — я всё-таки ношу учёное звание Светлейшего доктора.

— Хорошо. Лично я, как и все, кого я знаю, более всего почитаю Инэ.

— Почему?

— Это же очевидно. Инэ — это бог света, добра, мужества, честности и так далее.

— А Телар? Он не нужен людям?

— Мне сложно об этом судить. Я так думаю, что не особенно. От него только вред. Он же не только бог темноты, но и зла, зависти и всего того, что может только испортить жизнь порядочному человеку.

— Понимаю. — Епископ удручённо вздохнул. — Беда в том, что именно так большинство людей и воспринимает наших богов.

— А что неверного в том, что я сказал?

Гровен на несколько мгновений задумался.

— Я постараюсь объяснить. Подумайте: бывает ли свет без тьмы? Тьма без света? Откуда вы знаете, что некая вещь хороша? Понять это можно, только сравнив её с худшей. Человек способен уразуметь, что есть добро и оценить его, когда испытает и ощутит зло, и лучше всего — на собственной шкуре. Только лишившись своей матери, ребёнок начинает чувствовать, что мать — это добро, а её отсутствие — зло. Понимаете?

— Пожалуй, — с некоторым сомнением произнёс юноша.

— Ах да, — кивнул монах, — вы же никогда не знали своей матери…

— Я понимаю, что вы имеете в виду.

— Прекрасно. Так я продолжу: день нужен человеку, чтобы работать, ночь нужна, чтобы спать. Только света или только тьмы недостаточно. Они должны дополнять друг друга, сосуществовать вместе, заполняя пустоту. Там, куда не проникает дневной свет, обязательно должна быть тень. Тень, которая будет давать блаженную защиту от жара палящего солнца. Мир, лишённый темноты, равно как и мир вовсе без света — каждый из них подобен аду. Вы говорите, что Телар является отцом всех дурных поступков? Всех преступлений? По большей части именно так. Но без него нам не обойтись. Закоренелого преступника необходимо казнить. То есть убить. Задумывались ли вы, милорд, когда-нибудь о том, что для того, чтобы вершить справедливость, люди часто прибегают к злу? Любой судья, вынося свой вердикт, обязательно делает кому-то хорошо, а кому-то плохо. Когда человек режет овцу, он однозначно творит зло — с точки зрения овцы, конечно, но это зло оборачивается добром для самого человека, ибо даёт ему пищу и одежду. Или когда он убивает своего врага во время битвы. Таких примеров множество, и все они доказывают одно: зло является оборотной стороной добра и наоборот. Откажитесь от зла вообще — и что вы, позвольте спросить, будете делать с укусившей вас змеёй? Поблагодарите её и отпустите?

— Хм…

— Вот именно. Миловать преступников и осыпать их цветами неприемлемо. На зло надо отвечать злом, а на добро — добром. Справедливость должна быть вознаграждена, а чёрные дела — наказаны. Но даже не только в этом суть. Инэ — это одновременно бог честолюбия и храбрости, которые часто являются спутниками подвигов на поле брани — а это, обратите внимание, нередко сопровождается убийствами, а тот же Телар, как создатель ночи, считается покровителем плотской любви и божеством, оберегающим сон. И кроме прочего — защитником домашнего очага. То есть даже в каждом из богов положительные и отрицательные свойства сосуществуют одновременно.

— А как же Аир? Какова его роль во всём этом?

— Аир — Великий Судия. Он создал своих братьев, чтобы с их помощью управлять миром. Миром, в котором хорошее не может существовать без плохого, и наоборот. Но Аир — не только создатель. Он — хранитель равновесия, главная задача которого не допустить чрезмерного усиления кого-нибудь из своих братьев. В отличие от Инэ и Телара Аир почти никогда не вмешивается напрямую в людские дела, но именно он держит в руках весы, на которых взвешиваются все людские поступки. И когда эти весы начинают клониться в ту или другую сторону, Аир принимает меры, временно ограничивая власть того или иного бога и его возможность вмешиваться в течение жизни. Свет должен уравновешиваться равным количеством тьмы.

— Я понимаю, — кивнул Эдмунд, — но какое участие в этих божественных делах принимает Орден Вопрошающих?

— Мы помогаем Аиру. Помогаем по собственной воле и по мере своих сил. Возможно, милорд, вы никогда и не сталкивались с этим, но Ордену нередко приходится иметь дело с тайными сообществами сектантов, поклоняющихся Телару. Они устраивают жуткие кровавые оргии и во время их даже приносят человеческие жертвы. С другой стороны, имеется немало фанатиков, считающих себя последователями Инэ и стремящихся во имя добра с корнем вырывать зло даже там, где его и в помине нет. Любого младенца, родившегося с каким-нибудь физическим недостатком, они немедленно объявляют Теларовым отродьем и готовы тут же сбросить его со скалы, а его несчастную мать — прилюдно сжечь. И так далее. Орден призван путем просвещения, а когда потребуется, то и силой поддерживать чистоту веры и искоренять любые проявления еретичества и фанатизма, как с той стороны, так и с другой.

— Но, как мне кажется, ни Миртен, ни мастер Ирмио не относятся к числу последователей Телара или фанатичных сторонников Инэ…

Гровен понимающе кивнул.

— Ах, вот вы о чём, сын мой. Ну что же… Во времена гонений магов, при короле Идрисе, было совершено немало дурных дел, согласен. Возможно, что и Вопрошающие не всегда оказывались на высоте. Это было время становления Ордена, время исканий и, как ни горько это сознавать, досадных промахов. Но преследования магов Орден не признаёт и никогда не признáет в качестве своей ошибки.

— Отчего же? Ведь маги совершенно невиновны в том, что произошло. Даже наоборот: насколько мне известно, именно они первыми самоотверженно попытались спасти мир от опасности.

— Пытались?! — Епископ презрительно скривил губы. — Я тоже могу попытаться сдвинуть с места солнце. Боюсь только, что у меня ничего не получится. Но если при этом я буду громко кричать на весь мир о том, что я хочу это сделать, то подозреваю, что меня сочтут умалишённым. Пустые попытки недорого стоят, милорд.

— Пустые? — Эдмунд вскочил с места и взволнованно сделал несколько шагов к камину и обратно, остановившись перед Вопрошающим. — Как вы можете говорить это? Именно маги создали купол, который худо-бедно ли, но до сих пор оберегает наш мир от вторжения тёмных сил. И уж кто-кто, но совершенно не они виновны в том, что эта напасть свалилась на королевство…

— А вы уверены в этом, милорд? — тихо спросил Гровен, сразу прервав поток возмущённых слов, лившихся из уст Эда.

— Что вы имеете в виду!?

Епископ скрестил на груди руки.

— Послушайте внимательно, сын мой. Знаете ли вы это наверняка и готовы ли с чистой совестью, беспристрастно и со знанием дела поклясться в том, что ни один из магов не приложил руку к тому, что тонкая плёнка между мирами порвалась и полчища нечисти ринулись в наше королевство? Что миры соприкоснулись и перемешались без всякого влияния волшебной силы?

Эдмунд ошарашенно замолчал.

— То-то и оно. — Монах с суровым видом кивнул. — Любой из магов обладает удивительной и неподвластной человеческому разуму силой. Силой, которая непонятно откуда взялась и чем — или кем — питается. Каждый раз, воздействуя на ход событий, любой из магов оказывает на окружающий мир такое влияние, которое соизмеримо с совместными усилиями десятков, а то и сотен человек, а многие из магов обладают могуществом, которое и вовсе недоступно людскому пониманию и превосходит человеческие возможности так, как сила слона превосходит силу муравья. И каждый раз под влиянием этой силы весы в руках Аира испытывают сильнейшие колебания, грозя разрушить равновесие, являющееся основой нашей жизни. Что уж говорить о том, что произойдёт, если какой-нибудь из магов, или — да хранят нас все святые от этого — несколько из них сделают свой выбор и одновременно направят свои таланты в пользу Инэ или Телара. Всё, что произошло в те давние времена, с уверенностью подсказывает нам, что именно коллективные усилия нескольких могущественных колдунов — направленные усилия, приложенные с определённой целью — привели к разрушению этого равновесия, привели к тому, что грань между реальностями стёрлась и мы оказались лицо к лицу с теми существами, которым не место на нашей земле.

Епископ поднялся с кресла.

— При всем уважении к вам, милорд, и к тем чувствам, которые вы испытываете к мастеру Миртену и мастеру Ирмио — тем людям, которые спасли вас и дали вторую, а то и третью жизнь, должен заметить, что было бы лучше для всех нас, если бы маги никогда не существовали. Повторяю, что не имею никаких претензий лично к этим двоим — кажется, они на вашей стороне, что меня вполне устраивает. И, прежде чем продолжить разговор, я, с вашего позволения, попрошу принести вина — в горле совсем пересохло.

Эдмунд сидел в некоторой растерянности. Яго Гровен вроде бы прав, но… где-то в подсознании упрямо сидела мысль, что что-то здесь не так. Маги были разными людьми: хорошими, как Миртен или Ирмио, наверное, дурными, как тот чёрный помощник Рича Беркли, Сайрус — он, как подозревал юноша, тоже имел некоторое отношение ко всем этим делам, — но всё же не настолько плохими, чтобы бесповоротно перейти на сторону нечисти. Даже не разумных дхаргов или разных безмозглых зверей, вроде глорхов, а на сторону нежити — тварей, не принадлежащих миру людей и настроенных по отношению к этому миру однозначно враждебно. Мастер Ирмио, с которым Эдмунд довольно тесно общался во время своей болезни, несколько просветил его на этот счёт, так что у юноши сложилось вполне определённое представление об этих существах. Существах, обладавших иным, чем человеческий, разумом и воспринимавших людей почти всегда только как пищу. Представить себе, что кто-то из магов смог найти общий язык, например, с тенями — это просто не укладывалось в голове. Зачем? Ничего, даже отдалённо напоминавшего ответ на этот вопрос, Эдмунд придумать не мог. И, судя по всему, ответа не существовало вовсе, ибо по собственному почину впускать в свой дом тварей, которые видят в тебе только мясо на косточке, не просто неразумно, а катастрофически и необъяснимо глупо. Впускать в надежде, что ты сможешь поговорить с ними и их убедить. Чушь. Тени или, например, ходячие скелеты — говорят, бывают и такие — не слышат людей. У них нету ушей.

Или Гровен имел в виду другое — то, что маги разрушили барьер между мирами, сами того не желая? Для какой-то цели несколько магов соединили свои усилия, не предполагая того, что они нечаянно разрушат тонкую плёнку между реальностями и впустят в мир злобных потусторонних существ? Нет, это глупо и нелогично. Глупо потому, что трудновато себе представить с десяток высокоучёных магов, которые соединяют свои силы в невиданную мощь, но при этом даже не дают себе труда подумать о последствиях. А нелогично потому, что тогда вообще не имелось никаких оснований обвинять магов в чёрных замыслах, как это только что делал епископ. Третьего варианта решения у Эдмунда не было — только первый и второй, и в каждом их них сидел червь сомнения, подтачивавший стройную систему умозаключений, сделанных Яго Гровеном. Чёрт, подумал юноша раздосадованно. Чёрт, чёрт, чёрт… У меня так много книжных знаний, но так мало жизненного опыта… Что, в конце, концов, хочет от меня этот Светлейший доктор?

Эдмунд в задумчивости посмотрел на епископа. Что и говорить: еще с пару месяцев назад всё увиденное и услышанное произвело бы на него неизгладимое впечатление и, возможно, заставило бы пересмотреть некоторые устоявшиеся взгляды на окружающее. Он мысленно усмехнулся. Представить себе такое? — он и сейчас иногда воспринимал происходящее как некий сон. Вот он проснётся — и снова окажется на лежанке в каком-нибудь чулане возле кухни. А проснётся непременно от гневных воплей мастера Гербера. Интересно, кстати, как он там?

Как ни странно, он даже получал некое удовольствие от происходящего. Как будто очнувшись, снова вернулся в привычный ему мир. Мир знакомый, но крепко подзабытый, и у молодого человека было стойкое ощущение того, что он не познаёт его, а как бы вспоминает то, что когда-то уже знал. Можно подумать, в глубине его подсознания в течение всего детства и юношества постоянно подрёмывало некое ощущение того, что он случайно попал в это место и рано или поздно всё вернётся на круги своя.

И сейчас Эдмунд Беркли, граф Хартворд и эорлин королевства, сидел в большом удобном кресле возле полыхающего камина, скрестив ноги, обутые в мягкие сапоги из оленьей кожи, и рассматривал огромные тени, которые отбрасывала на сводчатый каменный потолок грозная фигура епископа. Забавно, что и говорить. Этот хитроучёный инквизитор просит у него, Джоша, позволения сесть или налить вина. Эта мысль, однако, быстро вернула его на землю. Неспроста, однако. К чему же всё это, интересно?

Стоя возле вишнёвого дерева резного столика, Гровен самолично разливал вино в два высоких оловянных кубка, покрытых искусной резьбой с изображениями охотничьих сцен. Слугу, который принёс поднос, он немедля выгнал. Протянув один из бокалов своему собеседнику, епископ снова уселся в кресло, с блаженным видом сделав длинный глоток. В вино он добавил корицы и мёда, смешав всё в некое подобие глинтвейна. Эдмунд поднял вверх руку с кубком.

— Я должен поблагодарить вас за поучительный рассказ. Хотя для меня до сих пор остаётся тайной ваш интерес ко мне…

Монах ничего не ответил, продолжая сосредоточенно допивать вино. Сделав последний глоток, он поставил бокал на стол и только после этого внимательно посмотрел на своего собеседника.

— Вы, ваша светлость, — медленно и внушительно произнёс он, — с того момента, как Орден узнал о вашем существовании, превратились в смысл всей нашей деятельности.

Эдмунд чуть не поперхнулся. Как будто ничего не заметив, Гровен спокойно продолжил:

— Королевство переживает сейчас не лучшие времена, милорд. Уже доподлинно известно, что Вал начал разрушаться, и хуже того — в наш мир проникли существа с той стороны. Слава богам, что их пока очень немного и это только животные, с которыми можно справиться огнём и сталью, хотя я бы не особо обольщался на этот счет. Двести лет назад в Корнваллис хлынули такие толпы этих тварей, что потребовались весьма значительные усилия для того, чтобы загнать их обратно. Мы тщательно следим за всеми новостями из Пограничья и со дня на день опасаемся получить известия о том, что речь идёт не только о кровожадных зверях, но и о чудищах пострашнее.

Эдмунд пожал плечами.

— Любой опытный наёмник окажет вам помощь намного большую, чем я. А вооружённых отрядов у меня на службе нет, как вам наверняка известно...

— Не торопитесь с выводами, ваша светлость. Речь не о том, чтобы просто помахать мечом.

Епископ наклонился вперёд и поворошил кочергой тлеющие угли, после чего подбросил в камин пару поленьев. Огненные отблески плясали на его лысом черепе, создавая несколько жутковатую картину.

— Королевство раздроблено. Внешне всё выглядит, как прежде, но трещинки в каменном основании государства уже видны и грозят разрушить всё здание. Роберт III Даннидир — это не тот человек, который может сплотить вокруг себя подданных с тем, чтобы единой силой выступить против страшной угрозы.

— Отчего же?

Лейн Гровен внимательно посмотрел на Эдмунда.

— Его высочество герцог Ллевеллин просветил меня, что вы имеете вполне достаточно знаний, чтобы понять то, что я скажу… Роберт — узурпатор, ваша светлость. Не перебивайте меня, прошу вас. После того, как умер Роберт I, корона перешла к его старшему сыну, Роберту II, который скончался, не оставив после себя законных наследников. По всем законам и обычаям после того, как пресеклась старшая ветвь королевской династии, корона Корнваллиса должна перейти к следующей по очерёдности ветви, а именно к линии второго сына Роберта I — Эвана, герцога Когара, а от него — к его дочери Аэроннуэн, затем к её детям от Лайонела, герцога Беркли и, в конечном итоге… — епископ приблизил своё лицо к Эдмунду, — к вам, милорд. Вы являетесь старшим из живущих потомков Эвана Когара.

— Я знаю всё это, мастер Гровен. И вы ошибаетесь: старшим является мой дядя, брат моего отца Камбер, герцог Беркли. И то, что он… неизлечимо болен, не может лишить его прав, принадлежащих ему по праву наследования.

— Вы не знаете. — Монах удовлетворённо покивал головой. — И никто не знает. Никто, кроме некоторых членов Ордена и его высочества герцога Ллевеллина. Он получил это известие от меня и именно поэтому согласился допустить меня до разговора с вами.

— О чём речь?

— Камбер умер четыре дня назад. Умер, не оставив наследников. И в настоящий момент, — Гровен приподнялся из кресла, сделав небольшой поклон в сторону молодого человека, — я имею честь вести беседу с его высочеством Эдмундом, герцогом Беркли. Примите мои поздравления и, конечно, соболезнования по поводу этой утраты. Впрочем, насколько я знаю, вы никогда не встречались со своим покойным дядей.

Эдмунд стиснул зубы.

После нескольких секунд молчания он решительно посмотрел в глаза Вопрошающего.

— Теперь послушайте меня, мастер Гровен. На меня очень много свалилось за последнее время. Два месяца назад я был никем. И сейчас я тоже никто. Я просто не представляю, что мне делать со всеми этими превращениями. Поварёнок становится графом и, не успев отдышаться, превращается в герцога. И теперь вы хотите, чтобы я немедля ввязался в совершенно непонятную мне борьбу за корону Корнваллиса? Бог мой, да я вообще не знаю, где находится этот Лонхенбург! Всё это слишком сложно для меня. И, раз уж так всё получилось и если представится такая возможность, я бы предпочёл хотя бы на время вернуться в Хартворд — пусть будет так — в роли графа, или герцога, или кого хотите. Но я не готов к тому, чтобы решать проблемы королевства. У меня и своих хватает.

Епископ понимающе кивнул.

— Конечно. Я вполне удовлетворён...

— Чем же? — изумился юноша.

— Тем, что я вижу и тем, что слышу. Окажись на вашем месте глупый и необразованный — как вы выразились? — поварёнок, я бы просто не представлял, что мне делать дальше. В ожидании нашей встречи я всю голову себе сломал в раздумьях о том, что делать, ежели новоиспечённым Эдмундом Беркли окажется какой-нибудь примитивный дуралей. Дуралей, которому внезапно привалило такое счастье, что он скачет от радости и в конечном итоге принесёт всем больше проблем, чем пользы. Но вы прекрасно справляетесь со своей ролью, и именно поэтому я прошу вас выслушать меня до конца.

Гровен встал перед камином, скрестив на груди руки.

— Роберта III короновали наспех, перед этим незаконно лишив герцогства Когар наследников Эвана. Но это ничего не меняет: можно отнять землю, но нельзя отнять право, передающееся вместе с кровью. И это означает, что прожить свою жизнь, спокойно сидя в Хартворде, вам не удасться. Я с ходу могу назвать с десяток человек, которым мешает живой Эдмунд Беркли. Так что либо вы будете сражаться за свою жизнь, либо будете убиты. Если не ошибаюсь, — епископ щёлкнул пальцами, — вас уже попытались убить, не так ли? Это первое.

Второе. Королевство раскалывается. Большинство баронов понимает, что трон под Робертом весьма шаток. В нём тоже, конечно, течёт кровь Даннидиров, но факт узурпации превращает его в преступника, ибо по закону он смог бы воспользоваться своим правом наследства только в том случае, если бы в живых не осталось никого из Беркли. При этом существует с полдюжины графов и герцогов, в крови которых имеется малая примесь королевской, и которые тоже непрочь примерить корону. Логика здесь очень простая: если Роберт попрал обычай и присвоил себе престол без очереди, то почему это не могут сделать они? И, ежели Вал разрушится, кое-кто из них обязательно попытается начавшуюся войну превратить в гражданскую. Только потому, повторяю, что они знают: Роберт III имеет прав не больше, чем любой из них. И в таком случае Корнваллис падёт, сгорит в бурлящем котле войны всех со всеми, а раздробленное королевство станет лёгкой добычей для жутких обитателей Гриммельна. Зверь восторжествует и силы Телара вырвутся на свободу.

— И вы думаете, что я как-то могу предотвратить всё это?!

— Вы — единственный законный наследник трона, которому все просто обязаны подчиниться и признать его верховенство. Склониться перед вашим правом, которое древнее и выше, чем у любого из них — правом принца, представителя тысячелетней королевской династии. Хотя они, — Гровен усмехнулся, — пока не подозревают о вашем существовании. И только вы, как единственный законный наследник, сможете объединить вокруг себя все силы и восстановить равновесие мира. Остановить гражданскую войну и всеобщими усилиями не допустить разрушения Вала. Это ваше предназначение, милорд. Это то, ради чего вы появились из небытия. И, наконец, последнее. Я понимаю вас, когда вы говорите о том, что все эти вещи новы для вас, а сами вы более чем неопытны во всех этих делах. Но я выступаю здесь не как некий Лейн Гровен, а как полномочный представитель великого Ордена Вопрошающих, который готов предложить вам совет и помощь во всех делах. И, смею уверить вас, ваше высочество, что возможности Ордена дают нам основание надеяться на победу. А из баронов — у меня есть предположение, что и герцог Ллевеллин, и граф Гленгорм также на вашей стороне. Также я уверен и в графе Хантли. Наверняка найдутся и другие.

Эдмунд устало вздохнул.

— О, боги… Я должен подумать.

— Разумеется. И заодно, — епископ направился к дверям, — подумайте ещё вот о чём: свои личные проблемы — я, кажется, догадываюсь, что вы имеете в виду, — вы не сможете решить, забившись в какую-нибудь нору. И только законный король сможет всё.

Не дождавшись ответа, Гровен сделал лёгкий поклон и вышел из кабинета.