Глава 3. Аонгусова ночь

— Бланка, — Алиенора легко тронула её за руку, — мы должны поговорить.

— О чём? — Та мельком взглянула на подругу.

— Мне кажется, я знаю, что с тобой происходит.

Бланка промолчала. Было уже два часа пополуночи и девушки молча сидели рядышком перед камином, в котором жарко полыхала целая вязанка дров; Алиенора, скосив глаза, смотрела на Бланку, а та — упрямо уставившись в огонь. Камин имелся в комнате, куда препроводил их Гарвен; вскоре после их прихода сюда явился мальчишка из прислуги, который натаскал дров и разжёг огонь, а полчаса спустя — Катерина со свежим бельём, которым она, с интересом поглядывая на обеих подруг, застелила большую деревянную кровать с резными спинками.

— Бланка… — Наконец не выдержала Алиенора.

Бланка взорвалась.

— Что?! О чём ты хочешь поговорить?! Да, наверное, ты заметила, как уж тут не заметить, что греха таить. Да, он нравится мне, более чем нравится. Ты это хотела услышать?! Вот, получи, слушай. С первой минуты нравится, раньше, чем я прочитала то проклятое письмо, если тебе это интересно. Чурбан бесчувственный. Если я до него дотрагиваюсь случайно, он от меня отшатывается, как от зачумлённой. А тут ты ещё — что, хочешь лишний раз мне напомнить, что вы оба — из рода Даннидиров, что я — пустое место?! Что я — не для него?! Да я и без тебя это знаю, понятно тебе? Он — принц крови, а я — пыль под ногами. Так о чём ты ещё хочешь поговорить?! Впору хоть сбежать от вас обоих, куда глаза глядят, чтоб не видеть вас больше.

Бланка замолчала, закрыв лицо руками. Алиенора внимательно на неё смотрела.

— Бланка, ты глупая.

Та посидела с минуту, пытаясь унять бешено колотившееся сердце. Потом, оторвав ладони от лица, хмуро глянула на подругу раскрасневшимися глазами. Алиенора, собрав губы в венчик, с серьёзным видом покивала.

— Да-да. Глупая. И ещё — слепая, как крот.

— Что ты имеешь в виду?

— Если ты не видишь, как он на тебя смотрит, то я просто обязана открыть тебе глаза. Он, между прочим, взгляда от тебя оторвать не может…

— Что за выдумки…

— А ты что хотела? Он всю жизнь на кухне провёл, ну, понятное дело, книжки читал, воспитывали его, сражаться учили, но между ним и нами была целая пропасть. Ты, если помнишь — высокородная леди Бланка Оргин. Он даже и не думал, что сможет когда-нибудь заговорить с тобой. Ты для него до сих пор — госпожа. Он ведь наверняка думает, что ты смотришь на него, как на неопытного поварёнка, который из грязи — в князи, вот и шарахается от тебя, как от чумы. А ты — дура набитая, ничего не понимаешь.

Бланка, открыв рот, недоверчиво смотрела на Алиенору.

— Да-да, и нечего ресницами хлопать, — продолжила та. — Мы, когда вдвоём с ним остались — в Хартворде, в доме того торговца, он только про тебя и говорил. Какая ты умная, да какая прекрасная-распрекрасная. Ты сделала то, да ты сделала это. Да если бы не ты, ни из тюрьмы меня бы не вытащили, ни тайник бы не обнаружили. А какая ты самоотверженная и всё такое. Я ему говорю: и красивая, правда? А он сразу как в норку забился. И если он не смотрит на меня, то смотрит только на тебя. Ты что — не видишь?

Бланка молчала.

— И вот ещё что. — Алиенора взяла подругу за руки. — У меня больше никого нет. Только он и ты. И я не знаю, кого я люблю больше. И, надеюсь, что так оно и останется. Он сейчас внизу, в купальне. Он один там, я нарочно хозяину сказала, чтобы никто не смел его беспокоить, что ничьи услуги не нужны. Так вот — иди к нему.

Бланка покачала головой.

— Что ты такое говоришь? Как ты себе это представляешь? Нет… я не могу.

— Можешь. И хочешь — я же вижу. Вот сейчас ты на меня смотришь, а глаза у тебя такие, как будто сквозь меня на него глядишь. Я тебе ещё раз повторяю: по собственной воле он не станет за тобой ухаживать, он в себе не уверен. А ты залезла в свою скорлупу и сидишь там, собственным горем упиваешься. И если ты хочешь что-то получить от него, то тебе самой надо что-то сделать. А не пойдёшь сейчас — сама потом пожалеешь. Пройдёт неделька-другая — и привыкнет он к тому, что он сиятельный граф. А доберёмся до города, там девиц-то полно, и кое-кто из них познатнее тебя будет. И кто знает? — может, даже и покрасивше. Вырвут его у тебя на счёт раз. Вот и будешь потом локти кусать.

— И ещё одно, — решительно закончила Алиенора, — ты разве забыла? «Онд ин олль петендер финьяд, по моему разрешению». Здесь — юг, и ты сама должна сделать выбор. Моя мать так вышла замуж за моего отца.

Бланка не отрываясь смотрела на Алиенору. Потом, крепко пожав ей руку, стремительно выбежала из комнаты.

* * *

Гостиница «Два короля» была большой, даже слишком большой для этого поселения, хотя и сама деревня Длинная Лошадь отличалась совсем не маленькими размерами. Здесь насчитывалось около десяти дюжин дворов, а в старые времена, как говорили, и ещё больше. «Два короля» построили даже раньше, чем основную часть Вала, когда путь вдоль Гриммельна был ещё популярен среди купцов, паломников, вагантов и прочего люда, передвигавшегося по дорогам в поисках заработка или приключений.

Гостиница могла вместить всех желающих: очень обширная, в два этажа высотой, с каменным цоколем, сложенным из огромных камней, ныне заросших мхом. Перед входом висела выцветшая деревянная вывеска с грубо намалёванными цветными фигурами каких-то двух королей, почему-то стоявших друг перед другом на коленях; вывеска была сколочена из толстых досок, судя по их виду, примерно в то же время, когда гостиница открыла двери для первых посетителей.

На первом этаже располагались обеденная зала и кухня. В зале стоял длинный ряд дубовых столов, отполированных до блеска локтями многих поколений постояльцев. Дверь слева от стойки вела в кладовые и кухню; около неё прямо в стене устроили внушительных размеров очаг, единственный здесь источник тепла, время от времени использовавшийся и для приготовления пищи — в особенности в тех случаях, когда какому-нибудь постояльцу непременно самому хотелось следить за процессом подрумянивания свиных ножек или каплунов.

Другой вход, в противоположной от очага стороне, вёл на второй этаж, с многочисленными тесными клетушками, предназначенными для обычных постояльцев. Часть этого коридора отгораживала дверь, за которой находились дорогие покои для наиболее состоятельных гостей; сюда можно было попасть как по общей лестнице, так и через отдельный вход на первом этаже.

Эта же малая лестница вела в подвал, закрытый для рядовых приезжих: с кладовыми и, в отдельном помещении — с купальней, большой тёмной комнатой с каменными сводами, и без окон. Вдоль стен здесь стояли резные скамьи, окружая обширный бассейн, в котором легко разместилось бы с полудюжины человек.

Совершенно определённо гостиница когда-то знавала лучшие времена, думал Эдмунд, разглядывая купальню. Красивые скамьи, выцветшие шпалеры с изображениями охоты или каких-то куртуазных сцен, и два десятка подставок под факелы. Сейчас факелы не горели, да и, судя по всему, давно уже не использовались — с тех самых времён, когда высокородные путешественники нередко останавливались здесь на постой, направляясь в свои западные или восточные владения. Тем не менее здесь было тепло и чисто; хозяева тщательно поддерживали порядок, похоже, не оставляя надежды, что всё вернётся на круги своя, и купальня ещё послужит высоким гостям. Пятеро молодых путников, на конях и с оружием, по всей видимости, произвели на хозяина должное впечатление, и он, приняв их, очевидно, за знатную молодёжь, по каким-то надобностям путешествующую инкогнито, без долгих колебаний предоставил им самые лучшие комнаты. И, отвесив поклон, отправился готовить купальню для высоких гостей. И богатых, наверняка подумал он, когда увесистый мешочек с монетами перекочевал в его карманы.

Здесь заблаговременно растопили небольшой камин, от которого исходило живительное тепло; потрескивавшие в огне дрова отбрасывали на стены и высокие своды таинственные отблики. В рассеянной задумчивости Эдмунд любовался всполохами пламени, когда дверь у него за спиной едва слышно скрипнула.

Он обернулся и застыл, пытаясь проглотить комок, внезапно застрявший в горле.

— Бланка?..

Эдмунд сидел в каменной купели, до краёв наполненной тёплой водой; на поверхности плавали свежесорванные листья мяты и множество цветочных лепестков. По краям ванны стояли четыре или пять толстых свечей, которые вкупе с огнём, горевшим в камине, слегка рассеивали тёплый полумрак, царивший в помещении. Откуда-то сверху и издалека доносились звуки музыки и весёлые крики.

Закусив нижнюю губу, босыми ногами Бланка медленно подошла к краю бассейна. Она была закутана в великолепный, до пола, тёмно-фиолетовый плащ из кианского шёлка, подбитый горностаем; на шее плащ скрепляла длинная застёжка из чередующихся рубинов и изумрудов, нанизанных на золотую нить.

— Я… я здесь с позволения вашей сестры… и по своему желанию, — очень тихо сказала Бланка. В полутёмном подвале каждое слово разносилось с лёгким эхом.

Не в силах ничего произнести от охватившей его внезапной слабости, Эдмунд молчал. Её ресницы задрожали; нерешительно высунув из-под плаща руку, Бланка положила её на застёжку своего плаща.

— Это фамильные камни лордов Харлеха, — прошептала она. — Больше у меня ничего нет. Только они… и я.

Эдмунд сглотнул. Сердце стучало, готовое выпрыгнуть из груди. Не может быть.

— Мне не нужны камни.

— Тогда… может быть…

О, боги, мелькнуло в её голове, что я делаю. Мгновение помедлив, с какой-то безнадёжностью в глазах, Бланка, дёрнув за ворот, сорвала с себя плащ, мягкими волнами упавший к её ногам; нитка драгоценностей порвалась, сверкающие камни с дробящим стуком рассыпались по каменному полу. Под плащом не было ничего; она была совершенно нага. Груди высоко вздымались, глаза, превратившись в почти чёрные, не мигая, смотрели на него. Опустившиеся вниз руки безвольно висели и только изящные пальцы нервно подрагивали, слегка касаясь бёдер. Дыхание Эдмунда прервалось; взгляд не мог оторваться от её великолепного тела.

Голос Бланки понизился до чуть слышного шёпота.

— Если… если вы прогоните меня сейчас, милорд, мне останется только умереть со стыда… — И вдруг она выпрямилась, вдохнула полной грудью. — Да. По моему разрешению.

Эдмунд поднялся из купели, встал во весь рост.

— Нет, — хрипловато произнёс он. — Я хочу, чтобы ты осталась.

Глазами, из которых вот-вот были готовы брызнуть слёзы, она, боясь поверить, быстро глянула на него.

— Ты прекрасна… ты прекрасней всех. Мне не нужны камни… и тебе не нужно просить позволения у моей сестры.

Ноги её подкосились; она стремительно обвила его шею руками, прижавшись к нему всем телом.

* * *

Эдмунд проснулся от лёгкого касания. Бланка спала рядом, положив голову ему на плечо, обняв рукой и закинув правую ногу ему на живот; её пушистые ресницы подрагивали во сне.

Он открыл глаза. Из щели в неплотно задёрнутых занавесках пробивались яркие солнечные лучи; снаружи доносилось неумолчное чириканье воробьёв. На краю кровати сидела Алиенора, щекоча пальцами его щёку. Она была уже полностью одета в походное платье, с волосами, стянутыми в тугой узел.

— Просыпайтесь, лежебоки. Уже два часа, как солнце встало. Надо ехать.

Бланка села на кровати. Как будто опомнившись, она быстро натянула на грудь одеяло, неопределённо глядя на свою подругу.

— Доброе утро, сестричка, — сказал Эдмунд.

Алиенора с лёгкой полуулыбкой на лице переводила взгляд с одного на другую. Затем рассмеялась и весело хлопнула в ладоши.

— Какие красавцы. Я очень рада за вас. — Она встала и, склонившись, нежно поцеловала своего брата в лоб. — Бланка, я тебе завидую. У тебя такой чудесный жених… сама бы поженилась, если б могла. — И, уже от двери обернувшись, добавила: — Мы с Гуго сейчас идём завтракать в общей зале, а Том пошёл запрягать лошадей.

— Леа, подожди… — Бланка соскочила с кровати, на цыпочках подбежала к своей подруге и обняла её за шею. — Леа, я люблю тебя. Я так тебе благодарна. Ты сделала мне самый большой подарок в моей жизни, — чуть смущаясь, прошептала она на ухо. — Ты подарила мне своего брата… в голове не укладывается.

Алиенора улыбнулась.

— Да уж. Кто бы мог подумать, что за одну неделю я обрету сразу двух новых родственников? Но ты же знаешь — я всегда любила сводничать. Помнишь, как мы наших горничных пристраивали? — Она весело чмокнула Бланку в щёку. — Я тоже люблю тебя. Давайте, спускайтесь быстрее.

Спустя полчаса они сошли вниз; зала гостиницы пустовала — жители деревни после бурно проведённой ночи ещё мирно почивали в своих постелях, и только над редкими домами, как это можно было заметить через распахнутые настежь окна, вились тоненькие струйки дымков. За одним из столов уже устроились Алиенора с Гуго, который, завидев появившиеся в дверях фигуры Эдмунда и Бланки, в приветственном жесте поднял вверх нож с насаженной на него цыплячьей грудкой.

— Доброе утро, — провозгласил он, проглотив кусочек мяса, и обвел рукой залу, обращаясь то ли к себе самому, то ли к невидимой аудитории. — Вот так всегда. Везунчик. Посмотрите только на него, госпожа. Ни пальцем, можно сказать, не пошевелил, а уже идёт под ручку с первой красавицей Хартворда. Леди Бланка, не сердитесь — вы чудно выглядите, наверное, хорошо почивали. Я вам просто завидую, я сам-то вот полночи не спал...

Щёки девушки едва заметно покраснели и, проходя мимо Гуго, она отвесила ему лёгкий подзатыльник. Тот хмыкнул, ничуть не обидевшись.

— Присаживайтесь, будьте добры. И не обессудьте — я тут уже на всех еды набрал по своему вкусу. Сам всё разогревал, а то хозяева наши ещё только вставать собираются. И, честно говоря, давно с таким удовольствием ничего не ел. Вкусно.

Эдмунд покачал головой, глядя на заставленный стол. Похоже, всё это осталось ещё со вчерашнего пиршества, однако выглядело от этого не менее аппетитно. Куски жареной оленины под горячим горчичным соусом, дымящиеся пироги с мясной начинкой, огромное блюдо с зайчатиной, крольчатиной, всевозможной птицей и целый поднос с яблоками, гранатами и финиками. И два больших кувшина вина.

— Вчера толком поесть не получилось, — как бы извиняясь, произнёс Гуго, — а нам сегодня в дальний путь. Вот я и подумал, что неплохо бы подкрепиться… Жалко, кстати, что вы праздник пропустили. Ночью самое интересное началось. И танцы, и игры всякие, и через костёр прыгали… Здесь отличные музыканты. И знаете — тут забавный обычай есть: огромный костёр разжигают, длинный такой, из хвороста по грудь высотой, по одну сторону парни, по другую — девушки и, друг друга через огонь не видя, начинают венками перебрасываться; у парней — из незабудок, а у девчат — из каких-то красных цветов, не знаю. Кто какой поймает. И в каждом венке потайная бумажка со своим именем спрятана. Рано или поздно венки все в костре сгорают и только один остается. И кто этот последний венок поймал, его разрывает и записку читает, если он — то с девичьим именем, если она — то с мужским. А потом — вот потеха-то! — их практически женят. Почти полностью раздевают, всё с воплями и с шуточками, и в один из домов запирают, а потом вокруг хороводы с песнями начинают водить. И с такими частушками, что хоть уши затыкай. И есть поверье, что они потом обязательно вместе жить должны. Это вроде как боги так за них решили.

Его, впрочем, никто не слушал. Эдмунд, хлопнув Гуго по плечу, уселся рядом и, положив себе изрядный кусок баранины, принялся с завидным аппетитом уплетать его за обе щёки; обе девушки устроились напротив, но чуть поодаль, отдавая предпочтение птице и фруктам, и тихонько разговаривая друг с другом.

— Леа, — шепнула Бланка, придвинувшись поближе к своей подруге, — ты не представляешь, как я рада, что снова вижу твою улыбку. Я уж почти забыла, как это выглядит…

Алиенора подняла глаза.

— Я счастлива, Бланка. Понимаешь, я первый раз за последнее время ощущаю себя защищённой, что ли. Больше ни один гадёныш, типа Дрого, на выстрел из лука ко мне не подойдёт, ведь у меня есть мой лорд, мой старший брат, мой защитник. Вот так. И у тебя, кстати, тоже теперь есть. — Алиенора улыбнулась, глянув на подругу. — Мы же теперь как сёстры.

Бланка ответила ей таким же забавным взглядом.

— Ну… пока вроде не совсем.

— О-о, всё в твоих руках, дорогая. Ну, и немножко в моих. Мы ведь никому его не отдадим?

— Никому! — Бланка решительно замотала головой. — Сестричка.

— Да, — весело откликнулась Алиенора, — будущая графиня Хартворд. Ваша светлость Бланка Беркли. Как это тебе?

Девушки горячо обнялись, одновременно глянув на Эдмунда.

Длинная Лошадь понемногу просыпалась. На улице появились первые жители: несколько женщин показались из дверей домов, собираясь за водой; человек пять парней с изрядно помятыми физиономиями собрались возле колодца, здороваясь друг с другом и со смешками обсуждая события прошедшей ночи.

— Как почивали? — Около стола возникла фигура Пэдрига Гарвена.

— Прекрасно. — Эдмунд полез в карман, выудил оттуда ещё одну серебряную монету и положил на стол перед хозяином. — Надеюсь, мы не доставили вам большого беспокойства?

— Да нет, что вы. — Гарвен подкинул монетку вверх и, поймав, спрятал её в свой поясной кошель. — Нередко так бывает, что золотая молодёжь так веселится, что камня на камне в комнатах не оставляет. Оттого-то и цена за них высока. Но вы все очень приличные молодые люди, так что весьма благодарствую. А ежели не секрет, куда путь держите?

— На восток, в Ллевеллин.

— К его высочеству Пемброку? — Пэдриг кивнул. — Знаем. Я один раз даже его самого у себя тут привечал, совсем недавно. Очень благородный господин. Дорогу знаете?

— Наш товарищ, вроде, знает.

— Понятно. Но если быстрее доехать хотите, то миль через двадцать, там, где Восточный тракт начинает к северу забирать, к Рудлану, надобно будет дальше на восток ехать. Прямёхонько вдоль оврага. Дорога там есть, но она не такая хорошая, как главная, скорее тропа. Можете, конечно, и по главному тракту ехать: до Рудлана, а потом на юг, но это дольше. А по этой дороге вы дня на два быстрее до Драмланрига доберётесь.

— Драмланрига?

— Да, это главный герцогский замок. На скале стоит у самого моря. Говорят, огромен, как королевский Лонливен.

— Спасибо.

— Вот и славно. Главный тракт, конечно, удобнее будет и селений там побольше, гостиницы есть удобные, да и сам Рудлан — красивый город, древний. До Лонхенбурга ему, разумеется, далеко, но всё равно приметный. А собор там просто роскошный — один главный шпиль в двести футов высоты. Сплошное великолепие. А по той дороге в основном лесом ехать придётся, так что сами выбирайте, как удобнее. Пойду распоряжусь, чтобы лошадям вашим хорошего корма задали, да Катерина еды в дорогу наберёт. Платить не надо, вы уж и так с лихвой все расходы покрыли.

С этими словами Пэдриг Гарвен, довольно потряхивая кошелём, скрылся за входной дверью.