Глава 4х. Гидра

Алиенора не могла сдержать слёз, прощаясь со своей подругой. За те без малого три недели, что она провела с Гвинет Беркли, девушки стали очень близки. И хуже того — Гвен уезжала вместе с Сайрусом.

Накануне днём в Марч приехал гонец от графа Клеймора с наказом им обоим немедленно прибыть в Хартворд. Это было единственное, что смогла добиться от посланника Алиенора — солдат оказался не из хартвордцев, многих из которых она знала, а одним из стражников Рича. Тем не менее вечером Дрого, по своему обыкновению выпив лишнего, проболтался сестре о причинах такой спешки — с ним гонец оказался более словоохотлив — а та немедленно пересказала всё своей подруге.

Гвинет выглядела немного напуганной и взволнованной, но уже во время разговора с Алиенорой в её глазах начало сквозить ожидание чего-то лучшего. Рич Беркли выдавал её замуж. И не за кого-нибудь, а за Канута, сына и наследника могущественного и богатого графа Хильдеберта Тэлфрина, Великого Северного лорда. Брачный договор уже заключили и детали обговорили. Говорят, сообщила Гвен, что её жениху больше двадцати лет — на целых шесть, а то и семь лет её старше, и он хорош собой. А свадьба — Леа, представляешь? — свадьба состоится не в Хартворде и не в Клейморе, а в Килгерране — самом главном замке Тэлфринов, про который рассказывали, что он роскошнее и больше королевского.

Алиенора слушала её, безучастно сложив руки на коленях. Она уже привыкла воспринимать Сайруса как своего наставника и защитника, а Гвинет была здесь её единственной подружкой, с которой можно не только поболтать ни о чём холодными вечерами, сидя у очага, но и поделиться тайными мыслями. А тут приходится оставаться в этом унылом Марче одной.

— Ну конечно, я рада за тебя, — невесело улыбнувшись, сказала она, — думаю, что тебе где угодно будет лучше, чем здесь.

Гвинет шмыгнула носом и бросилась в объятья к Алиеноре.

А вскоре в Марче выпал снег. Первый в этом году, и необычно рано, к удивлению всех жителей.

— Беда, — застилая Алиеноре постель, хмуро бормотала домоправительница замка Герда, вечно чем-то недовольная женщина лет пятидесяти, всегда в синем чепце и с натруженными руками.

— Нехорошо это, — бурчала она себе под нос. — Чтобы в Жёлтень-месяц снег падал, никогда этого не помним.

— Что ж нехорошего? — рассеянно спрашивала Алиенора, натягивая ночную рубашку и занятая своими мыслями.

— Да беда просто, — говорила Герда, — всё рушится, госпожа. Бабка моя, Гленуэн, да будет ей земля пухом, говаривала, что как маги проклятые порядок нарушили, да купол возвели, всё наперекосяк пошло. Летом — жарко, как никогда, а зимой — холодно. И холоднее становится с каждым разом. Говорила, что весь Мокрень люди в рубахах ходили, да на сеновалах катались. А сейчас уж тулупы одевать пора. А чтоб в начале Жёлтеня, когда только урожай добирают, снег на югах выпадал, этого никто не помнит. Рушится Вал, госпожа, и всё не к добру идёт. И до нас их лапы когтистые первыми доберутся. Рассказывают ведь, что за Гриммельном мороз лютый, и я так думаю, что это тамошние чудища холод напускают, дорогу себе готовят. Вон что творится, госпожа: народ уж на прииски ходить боится…

Алиенора задумчиво кивнула. Она знала, о чём речь: за последние полмесяца в Марче пропало шесть человек. Нельзя сказать, что исчезновение людей являлось для этого селения чем-то из ряда вон выходящим. Некоторые действительно, наверное, исчезали. Ну что ж, для здешних мест это не удивительно, поговаривали рудокопы. Почти у каждого из них в запасе имелся целый мешок рассказов о красных или сверкающих мёртвым светом синих глазах, которые смотрят на рабочих из черноты заброшенных шахт, и страшном рыке, который раздается на болотах по ночам.

Несмотря на все эти россказни, Алиенора предполагала, что в большинстве случаев в пропаже людей всякие чудища не виновны. Виновны были постоянная сырость, холодное солнце, будто висевшее в тусклой дрожащей дымке, нехватка еды, тяжёлая работа и нередко — издевательства и поборы со стороны наёмников. Рабочие просто сбегали, решив, что такая жизнь не для них. Сбегали одни — приходили другие, привлечённые сказками о несметных сокровищах, спрятанных в развалинах древнего храма, о таинственных бесценных артефактах и прочих вещах. Постоянных жителей в Марче проживало человек триста, а остальные приходили и уходили, что считалось естественным порядком вещей. Но шесть человек за без малого две недели — это всё же слишком.

Каждого из них, за исключением одного, Алиенора хорошо знала. Маклин и Гро были охотниками, более или менее исправно поставлявшими мясо и птицу к графскому столу; Беруин — истопником; в обязанности неразлучных подружек Марты и Этне, девушек лет пятнадцати-шестнадцати, входило собирать на болотах цветы и молодую поросль с тем, чтобы застилать ими холодные каменные полы в замке. Только одного из пропавших, старика Нидда, она встречала очень редко и всегда как-то мимоходом. Хижина Нидда находилась на южной окраине болота милях в двух от замка; там он добывал золу и там же варил мыло для нужд селения; в господский же дом он наведывался редко.

А еще три-четыре месяца назад, до появления здесь Алиеноры, в деревне пропали двое младенцев-близнецов, когда их мамаша отлучилась к соседке за щепоткой соли. На протяжении нескольких дней все жители Марча во главе с Дрого и его наёмниками, разбившись на несколько отрядов, прочёсывали болото и окрестные горы. В пропаже детей подозревали кого угодно: от диких зверей и хищных тварей — порождений Вала, до гоблинов и дхаргов, которые вполне могли отправить бедных младенцев в свои обеденные котлы. Цокая языками, рудокопы вели бесконечные разговоры на эту тему, с каждой выпитой кружкой вспоминая всё более страшные подробности про обитателей Тёмного леса, и из сочувствия стараясь, чтобы их домыслы не достигли ушей и без того отчаявшейся мамаши. Пропавших детишек так и не нашли.

Те же самые Маклин и Гро, слывшие хорошими следопытами, при этих разговорах только покачивали головами. Никто, за исключением домоправительницы Герды, не услышал или не захотел услышать их слова о том, что никаких следов диких зверей или, тем паче, дхаргов, охотники так и не смогли обнаружить. Ни в деревне, ни около неё. А Герда услышала, и намотала на ус. И она была убеждена в том, что искать нужно в самом замке.

Как рассказывала Герда Алиеноре, после этого она каждодневно, на протяжении целой недели, в сопровождении четырёх наёмников обходила заброшенные катакомбы под Марчем, проверяя замки на решётках. Все запоры оказались целы, что повергло её в ещё больший ужас. Там, миледи, шёпотом говорила домоправительница, прячется нечто, что может проходить сквозь решётки. И по ночам оно выходитнаружу. А следов охотники не нашли потому, что оно по каменной дороге утащило бедных детей в каменный же замок.

— Нету их, несчастных, и следов никаких. Ни одежды, ни обрывка тряпочки, — сжав губы в венчик и вытаращив глаза для пущей убедительности, шептала она Алиеноре. И, каждый раз опасливо оглядываясь, добавляла: — Как бы не тени это. Говорят, высасывают они людей так же, как мой муж покойный, Тедельминд, да упокоит Телар его душу, пинту пива за один глоток… Вот и Гро с Маклином они первыми сожрали, потому как охотники раньше всех почуяли, как дела обстоят. Ни при чём здесь волки или прочие звери, госпожа, ни при чём…

Забравшись в свою постель, Алиенора задумчиво внимала рассказам домоправительницы, правда, при этом не особо им доверяя. Она уже привыкла к тому, что в головах простого люда действительность и вымысел иногда переплетались самым причудливым образом, порождая его собственную, ни на что не похожую «правду». Любые несколько рудокопов, посидев вечерком в маленькой местной таверне за кружкой эля, уже на следующее утро клялись и божились, что самолично видели, как Григ, или Лодан, или Бадар, или кто там ещё, «как врежет гулю по макушке киркой, так, что тварь зашипела, и задком, задком обратно к себе в нору заползла. А кровь-то зелёная из неё капала, да дымилась. Но сейчас уж не видно её, госпожа, потому как издымилась она вся за ночь». И что особенно забавно — через самое большее неделю эта сказка уже превращалась в быль и непреложную истину, пополняя местную копилку страшных баек, а те же самые Григ или Лодан ходили героями. А если случалось кому-нибудь из них пропасть во время очередного спуска в шахты, то их история становилась уже легендой, не верить в которую считалось даже бóльшим грехом, чем полагать, что Телар могущественнее своего брата Инэ.

Сама Алиенора прожила в Марче уже почти два месяца, но ни одного из живописуемых чудовищ так и не видела — кроме покрытого пылью чучела мглора в холле замка. С другой стороны, она не имела никаких оснований не доверять рассказам Сайруса или, например, начальника замковой стражи Гилберта Ван Кроха, человека разумного и сдержанного. Каждый из них подтверждал, что в здешних лесах тролли и мглоры водятся до сих пор, а сверкающие в темноте глаза, скорее всего, принадлежат тем самым гулям — страшным тощим тварям с длинными когтистыми лапами, при помощи которых они даже могут ползать по стенам и потолку.

Каждый вечер перед тем, как звучал сигнал к тушению огней, солдаты из замковой стражи с факелами обходили все помещения, осматривая в том числе и потолки — повод к этому дал случай, произошедший примерно полгода назад. Как рассказывал Ван Крох, два гуля, неведомо как забравшиеся в кухню, сидели в одном из верхних углов, прилепившись к каменному своду подобно гигантским паукам. Только благодаря чуду никто не пострадал: одна из работниц случайно подняла глаза вверх и зашлась в диком визге, а прибежавшие стражники расправились с мерзкими уродами. Гули были ночными тварями и любой свет их слепил; судя по всему, они сидели наверху, дожидаясь темноты, а когда наёмники сбили их парой метких выстрелов, они, свалившись вниз, хрипели и визжали, беспорядочно дёргая паучьими ногами и пытаясь дотянуться до своих обидчиков. Солдаты остервенело рубили чудовищ алебардами, и даже поварята, вооружившись кухонными ножами и пища от ужаса, топтались рядом, геройски стараясь противостоять своему испугу. Разговоров про случившееся хватило на несколько месяцев.

Черепа тех самых монстров до сих пор лежали на одной из полок в холле замка: с огромными лбами, сильно вытянутые в области затылка, с глазницами раза в два больше человеческих, и скошенными назад жуткими челюстями с сотней мелких и острых треугольных зубов.

Вспомнив о них, Алиенора поёжилась. Но ещё больший страх, чем эти морды из преисподней, на неё наводило стоявшее рядом чучело мглора. Это чудище убили при одном из предыдущих владельцев Марча, и с тех пор оно исправно пугало каждого гостя, впервые переступившего порог замка.

Мглор был огромен. Покрытый грязной бурой шерстью, с короткими задними ногами — короткими по сравнению с остальными пропорциями: каждая из них превосходила человеческую раза в полтора по длине, и в два — по толщине. Он стоял во весь свой десятифутовый рост, сильно нагнувшись и опираясь о каменный пол передними лапами. Круглая голова, начисто лишённая признаков глаз, поражала зрителей несоразмерно большой пастью, над которой красовались уродливые дырки ноздрей; местный мастер, делавший это чучело, для пущего страха раскрыл челюсти мглора настолько широко, насколько смог. Алиеноре всегда казалось, что она сама с лёгкостью пролезла бы в глотку этого чудовища.

Что и говорить, приятные мысли перед сном. Кутаясь в одеяло, краем глаза девушка наблюдала за тем, как Герда, по своему обыкновению разговаривая то ли с ней, то ли сама с собой, зашнуровывала балдахин. Кровать у Алиеноры была не особенно большой, сделанной из дуба и, очевидно, доставленной в Марч из внешнего мира — дубы на здешних болотах не росли. Над её головой, к покрытым грубой резьбой столбам, стоявшим по углам кровати, крепились сшитые в одно целое медвежьи шкуры.

В Хартворде над алиенориной кроватью тоже имелся балдахин, но бархатный и искусно забранный в драпировки, перетянутые золотыми шнурами. Насколько она помнила, он никогда не использовался по назначению. Здесь же царили вечные холод и сырость; медвежий навес каждый вечер опускали и для большего тепла зашнуровывали. Рядом с кроватью по ночам всегда горела толстая свеча жёлтого воска — не столько для света, сколько опять же для обогрева.

Пожелав своей госпоже спокойной ночи, Герда вышла, плотно прикрыв двери.

* * *

Ничего напоминающего ванну в замке Марч не было.

Умывшись утром, как всегда, водой из небольшого медного таза, Алиенора привела себя в порядок и вышла в коридор, в который раз мысленно посетовав на невозможность купаться так часто, как хотелось бы. Больше всего неприятностей ей доставляли длинные белокурые волосы, которые приходилось заплетать в тугие косы. Только раз в неделю она имела возможность мыть свою шевелюру, причём в своей же спальне. Купание, собственно, такового названия не заслуживало: Алиенора становилась в большой таз, наполненный тёплой водой, после чего сама или при помощи Этне — той самой недавно пропавшей девушки, — обтиралась влажной хлопковой тряпицей. Мыло старика Нидда, серое на вид, давало очень мало пены, но, слава богам, было хотя бы оно.

Замок Марч, целиком вырубленный в скале, имел два или даже три этажа. Более или менее гладко обтёсанными здесь были только полы; слегка облагороженные стены и в особенности потолок не давали Алиеноре возможности забыть, что фактически она находится в пещере.

Из огромного холла на первом этаже внутрь вели три двери. Центральная, напротив ворот, вела в большую обеденную залу с установленным посередине дощатым столом; левая — в оружейную, а правая — на кухню. Все эти помещения обходились без окон; очаг на кухне топился по-чёрному.

Поднявшись по деревянной лестнице, что находилась в дальнем конце залы, обитатели замка попадали в длинный узкий коридор на втором этаже, в котором, подобно комнатам в постоялом дворе, через равные промежутки располагались несколько дверей: в опочивальни Дрого, Алиеноры, в маленькую каморку Ван Кроха и несколько более обширное помещение для прислуги. В отличие от первого этажа, в каждом из них в толще скалы прорубили окна, закрывавшиеся ставнями. Новоиспечённая графиня Марч в первые же дни после приезда тщательно обследовала все немногочисленные замковые покои, покачав головой при виде комнаты для слуг. Неправильной формы зала с низкими потолками была вся перегорожена шкафами и холщовыми занавесями, создававшими некое подобие отдельных спален. Всего здесь жили около дюжины человек, мужчин и женщин, во главе с домоправительницей: чинили утварь, штопали бельё, ели, спали, и здесь же зачинали детей.

Выйдя из своей опочивальни в коридор, еле освещённый тремя чадящими факелами, Алиенора по привычке мельком глянула в дальний его конец. Там, в полумраке, виднелась ещё одна дверь, дубовая, крепкая, и всегда запертая — ключ от неё болтался на поясе у Дрого. Там, судя по рассказам Гвинет, этажом выше располагался тот самый кабинет, из которого вёл лаз в подземелье. Алиеноре ни разу не удалось туда заглянуть, а просить позволения у своего мужа она не хотела. Тот тайный ход был в замке не единственным: ещё два шли вглубь горы из кухни и оружейной. Первоначально этих помещений не существовало вовсе: были просто шахты, вход в которые впоследствии расширили до размеров комнат, но по каким-то неизвестным соображениям проходы внутрь горы до определённого предела замуровывать не стали.

Уже на второй день своего пребывания в Марче Алиенора в сопровождении Ван Кроха облазила их все. Самым интересным оказался ход из оружейной. Довольно широкий и высокий коридор — Алиенора могла идти по нему, даже не наклоняя головы, в отличие от начальника стражи, — после доброго десятка поворотов и спусков приводил в огромную залу, судя по её виду, ранее бывшую частью древнего храма. По периметру высокого, не менее двадцати футов, помещения стояли толстые колонны, испещрённые надписями на неизвестном никому языке и странными узорами из переплетенных геометрических фигур. Между колоннами располагались стрельчатые дверные проёмы, каждый из которых вёл в небольшую, совершенно схожую с остальными комнату. Всего таких комнат Алиенора насчитала не меньше двух дюжин. Все они были пусты и завалены всяким хламом. Ван Крох только пожимал плечами, показывая юной госпоже эти казематы. Не будь здесь богато украшенных колонн и покрытых резьбой стен, говорил он, всё это можно принять за подземную тюрьму с длинным рядом камер.

И только три из этих комнаток имели продолжение. В утробную черноту горы из них шли шахты. Длинные, бесконечно петляющие, с водой, капавшей с осклизлых сводов. И каждый из этих ходов заканчивался одинаково: толстыми железными решётками, запертыми на огромные висячие замки. Дальше хода нет, хмуро говорил Ван Крох, поднимая факел и всматриваясь в темноту, дальше — целый лабиринт. А закрыли его потому, что еще при предыдущем графе здесь подозрительно часто стали пропадать люди.

— Может быть, они просто заблудились? — спросила Алиенора.

— Не думаю, — отвечал начальник стражи, — чтобы опытные рудокопы не смогли найти дорогу обратно? Да десяток способов существует дорогу помечать. Так что не похоже на то, госпожа. Зато гулей и каких-то пауков размером с собаку здесь точно видели. И вам, миледи, одной здесь делать нечего. Мало ли какая их этих тварей может через решётки пролазить. Я уж давно говорю, что эти ходы надобно завалить или хоть двери поставить, но сир Дрого не хочет этим заниматься…

— А эти твари внизу, — задумчиво спрашивала Алиенора, — чем же они там питаются?

— Кто знает. Может, друг друга жрут, а может, где-то там и выходы наружу имеются. Но никто из местных жителей вам этого подтвердить не сможет.

Ещё одна шахта, вход в которую находился с внешней стороны замка, рядом с кухней, оказалась коротка, неинтересна и невероятно грязна. Уже через полсотни шагов Алиенора упёрлась в такую же запертую на замок решётку, перед которой, как и на всём протяжении подземного хода, были навалены кучи отбросов и битой посуды. Обнаружив это безобразие, она тут же устроила выволочку Гиру Бекету, главному повару Марча, человеку мрачному и вообще довольно неприятному. Пожав плечами, тот, тем не менее, возражать не стал и тут же отрядил несколько человек убирать гниющий мусор. По приказу Алиеноры в отдалении от входа в замок вырыли большую выгребную яму, куда отныне и надлежало выбрасывать все отходы.

Дрого, мимоходом ставший свидетелем этой генеральной уборки, не сказал ни слова, предоставив своей жене заниматься, чем она хочет. А дел, действительно, вскоре нашлось немало. Домоправительница Герда была готова свою юную госпожу чуть не на руках носить: до этого случая все её тщетные попытки заставить обитателей замка поддерживать хоть какое-то подобие чистоты наталкивались в лучшем случае на лень, в худшем — на брань со стороны наёмников. Но после того, как графиня Марч велела нещадно выпороть двух солдат, которые справляли нужду прямо у главных ворот замка, ситуация стала быстро меняться к лучшему.

— Но… — нерешительно открыл рот Гилберт Ван Крох.

— Что?! — гневно вскинулась Алиенора, уперев руки в бока.

— Хм, — только и сказал начальник стражи, как-то по-особенному посмотрев на девушку, — как скажете, миледи.

Удивительно, что после этого солдаты даже зауважали свою молодую госпожу. В их числе — и те двое, Хейлин и Бедах, которые из-за порки неделю могли спать только на боку.

— Хозяйка, — кивая друг другу головами, шептались они и почтительно кланялись, когда Алиеноре случалось проходить мимо.

Усилиями слуг и нескольких наемников, которых Ван Крох отрядил им в помощь, в замке навели порядок: чисто вымели все полы, затем, насколько получилось, стерли пыль с щербатых стен и украсили их гобеленами, которые, судя по их виду, никогда до этого не попадали в руки прачек.

Наказания на этом не закончились. Вскоре Алиенора стала свидетелем того, как один из стражников вместо того, чтобы беспрепятственно пропустить на кухню крестьянку, принёсшую куриные яйца, принялся копаться у неё в корзинке, отобрав себе с полдюжины покрупнее. Его не только выпороли, но и отправили на месяц в услужение к той самой женщине. Разгребать навоз и ухаживать за поросятами.

А уже на второй день своего пребывания в Марче Алиенора стала свидетельницей жестокой солдатской забавы. Заинтересовавшись радостным гоготом наёмников, столпившихся вокруг загона для свиней, она подошла ближе. На небольшом пятачке земли, огороженном плетнём, девушка увидела слепого, измождённого и завшивленного. Как позже она узнала, некогда он был рудокопом, но однажды случайно опрокинул себе на голову плошку с горящим маслом. Ползая по грязи и путаясь в своём рваном плаще, он пытался поймать небольшого бурого хряка, с визгом носившегося по замкнутому пространству. Ежели свинью завалит, получит пожрать, радостно объяснил ей один из солдат. Алиенора немедленно прекратила это безобразие, а того несчастного вскоре определила на кухню — плести корзины.

После этих нескольких случаев, сначала робко и с неким недоверием, затем — с надеждой и даже уверенностью в том, что всё обязательно разрешится хорошо, к ней стали приходить люди из деревни.

В Хартворде Алиенора много раз видела, как её отец вершит суд, но ей, понятно, не приходило в голову, что вскоре придётся заняться этим самой. Дрого, если даже предположить, что он имел представление о судебных делах, всегда делал это с превеликой ленью и без всякого интереса и, похоже, даже обрадовался, когда графиня Марч заявила ему, что сама попробует разобраться в хитросплетениях отношений между жителями общины.

После первого дня она полночи просидела у себя на кровати, по десятому разу обдумывая уже принятые и оглашённые решения. Всё оказалось очень сложно, хотя в большинстве случаев речь шла о совершенно ерундовых претензиях соседей друг к другу. У одного из крестьян на его земле росла вишня, которая клонилась через забор к его соседу, а этот сосед принялся собирать с неё ягоды, уверяя всех в том, что, раз ветки висят над его участком, он имеет такое право. В другой раз один лесоруб спилил деревья, которые за полгода до того пометил другой лесоруб. В ещё одном случае крестьянин принялся пинками выгонять со своего огорода соседскую свинью, в результате чего у этой свиньи случился выкидыш, и так далее.

У Алиеноры от всех этих проблем трещала голова. Люди почему-то не могли жить мирно и затевали ссоры на пустом месте. Знаний не хватало, и она уже в который раз пеняла себе на собственную невнимательность на уроках у Миртена, а Сайруса перед его отъездом попросила привезти несколько книжек с записями старинных обычаев королевства. Так что спасали пока, наверное, только её шестое чувство и желание разрешать споры если и не на основании законов, то по справедливости. Во всяком случае, количество желающих обратиться к ней по какому-нибудь судебному вопросу или просто за советом ничуть не убывало.

Со временем у Алиеноры вошло в привычку совершать утренний обход деревни, чего Дрого, кажется, не делал никогда. Привязав к обуви высокие деревянные колодки, которые позволяли хоть как-то передвигаться по грязному месиву на дороге, и накинув на плечи плотный шерстяной плащ, Алиенора, чаще всего одна, отправлялась гулять по главной и, в общем-то, единственной улице селения.

На протяжении полусотни стридов от замковых ворот улица была замощена выщербленным от старости булыжником, а дальше начиналась просто прибитая ногами тропа, чаще всего — непролазно грязная от постоянной сырости. Сама деревня оказалась намного больше, чем подумала Алиенора в день её приезда. Больше четырёх десятков домишек, убогих, деревянных, крытых соломой, лепились друг к другу на протяжении улицы, и ещё примерно столько же без всякого порядка располагались за первыми рядами строений, занимая почти всю возможную землю. Дальше во все стороны расстилалось болото — с бесконечными мостками, островами, скалами и многочисленными шахтами.

Выпавший накануне снег серыми кучками лежал на обочинах дороги. То и дело увязая в глиняной каше под ногами, девушка направилась к одному из домиков, который стоял по правую руку несколько поодаль от остальных, кивая в ответ на поклоны крестьян.

— Доброго дня, миледи!

— И тебе того же, Нейде. Рыжая твоя опоросилась?

— Поутру. Уже одного на кухню вам отнёс.

— Доброе утро, госпожа!

— Доброе, Корин. Как супруга?

— Намного лучше, госпожа. Та мазь, что вы намедни передали, всю опухоль сняла.

И так на протяжении всего пути. Кто-то просто здоровался, кто-то просил о пустяковой помощи. Стайка оборванных детишек, радостно повизгивая, немедленно окружила Алиенору и тут же разбежалась, получив по горсти орехов, которые она заблаговременно прихватила из кухни. Отпихнув ногой какую-то надоедливую курицу, девушка подошла к дощатой двери хижины, принадлежавшей Луайне — той самой женщине, у которой несколько месяцев назад пропали близнецы. Мужа у неё не было: вскоре после того случая он то ли сбежал из Марча, то ли сгинул в одной из шахт, и от всех этих напастей бедняжка несколько повредилась в уме.

Толкнув дверь рукой, Алиенора оказалась в крохотной комнате с печкой и кроватью с соломенным тюфяком, возле которой стояла колыбелька с двумя деревянными куклами. Глянув на них, Алиенора покачала головой. Луайне пребывала в убеждении, что это и есть её дети. Она качала их, пеленала и кормила кашей, распевая заунывные песни. Уверившись, что хозяйки дома нет, Алиенора положила на единственную табуретку булку и кусок масла, принесённые из замка, и выглянула за дверь.

— Эй, Гавен! Где Луайне?

Гавен, толстый неопрятный мужчина лет тридцати, был рудокопом; его хижина находилась на той стороне улицы. Неопрятный и ленивый. Дело уже шло к полудню, а он еще только собирался идти на прииски.

Толстяк развёл руками.

— Не ведаю, госпожа. Должно быть, опять на болота побежала. Муженька своего встречать. Каждый раз возвращается и рассказывает всем, что нынче он решил на островах ночевать.

Алиенора вздохнула. Что ж делать с этой Луайне? Того и гляди, сама в этих болотах пропадёт.

— Гавен, беги в замок. Пусть Ван Крох солдата мне пришлёт. Или двух. Быстро.

Вообще-то она полагала, что вполне может справиться с этим сама — вряд ли бедная сумасшедшая убежала далеко. Но начальник стражи всегда настаивал на том, чтобы госпожа графиня в одиночку на болота не ходила. Мало ли, говорил он, какие твари могут из топи выскочить. Запахнув плащ, Алиенора решительно направилась к ближайшим мосткам, дальний конец которых терялся в тумане.

* * *

За те без малого двести лет, что существовали замок и селение Марч, огромное болото вокруг них постепенно заросло целым лабиринтом мостков. Деревянных, чаще всего дощатых, а иногда бревенчатых, без перил и довольно узких; в большинстве случаев два человека с трудом могли на них разминуться. Доски лежали на столбах, вбитых в дно. Некоторые из столбов настолько подгнили либо были источены всякими жучками, что мостки время от времени рушились под тяжестью проходивших по ним людей. Впрочем, их немедленно чинили, собираясь для таких случаев всей общиной: мостки давали возможность перемещения почти по всему внутреннему пространству бывшего вулкана и были необходимы для жизни обитателей Марча — рудокопов и рыболовов, охотников и свинопасов.

Мостки вели от острова к острову и при взгляде сверху напоминали паутину, опутавшую жерло Глеркиддираха, или, вернее, не паутину, а беспорядочную сеточку трещин на зеркале. Сеточку, которая не доставала до восточной части болота. Острова там мельчали и исчезали вовсе, а топь постепенно переходила в чёрную спокойную воду, из которой росли деревья, оплетённые лианами, а от её маслянистой поверхности кверху поднимались гнилостные испарения. Там не было шахт, и вообще ничего, кроме воды и мангровых зарослей, из которых смотрели десятки красных глаз, и говорили, что оттуда еще никто не возвращался.

Ближайший к деревне остров находился всего в четверти мили от большой земли, но из самого селения его никогда не было видно — из-за густых облаков тумана, вечно висящего над трясиной. Остров носил название Старого — быть может, оттого, что он жители Марча освоили его самым первым. Относительно небольшой по размерам — не больше трехсот спанов в длину и ста в ширину, — он имел форму неправильного овала. Никаких следов руды здесь не нашли, но до сих пор в замке хранились несколько артефактов, которые первые поселенцы обнаружили именно здесь, и назначение большинства из них оставалось непонятным.

Самым ценным из найденного владельцы Марча считали два меча, будто сделанные из зеленоватого дымчатого стекла. Мечи хранились в опочивальне графа в сундуке за семью замками; говорили, что острее их свет не видывал. Наёмники, со знающим видом кивая головами, рассказывали друг другу о том, что каждый из этих клинков способен разрубить даже камень, а Гилберт Ван Крох свидетельствовал, что лет двадцать назад он лично видел, как граф Гвидо Дакр заплатил одному искателю сокровищ за обломок такого же меча сто кернов. Два тяжеленных мешка с золотом, усмехаясь, говорил Ван Крох, — интересно, далеко ли этому бедолаге удалось их унести?

Прочие же находки заслуживали не более чем недоуменных взглядов: обломок какого-то скипетра с крупным голубоватым камнем, который время от времени издавал тусклое свечение; несколько деревянных табличек, покрытых неведомыми письменами и, наконец, большой, размером с быка, чёрный камень. Его верхняя часть была срезана и гладко отполирована, а в середине матово поблёскивавшей поверхности зияло небольшое квадратное отверстие, от которого спиралями расходился странного вида узор. Непонятно зачем первый граф Марча приказал перетащить эту глыбу в замок и установить в холле, а величина камня заставляла только догадываться, каких усилий это потребовало.

Алиенора заметила её ещё издали, насколько это позволял туман. Возле единственного на Старом острове засохшего дерева, привалившись к стволу, сидела женская фигура в синем платье. Сидела, сильно сгорбившись, и спрятав голову между коленями.

— Луайне! Что ты здесь делаешь?

Алиенора подошла к ней и застыла, охваченная дрожью. Да, это действительно Луайне. Её синее холщовое платье, а на земле — обрывок нитки из красных деревянных бус, которыми она обычно перевязывала свои волосы. Но её голова не лежала ни на коленях, ни между ними. Головы на гладко перерубленной шее просто не было. К горлу Алиеноры подступил комок, и с великим трудом ей удалось сделать очередной вдох.

— Бегите, миледи! — Истошный вопль за спиной заставил Алиенору обернуться. По мосткам с обнаженным мечом в руке к ней бежал Бедах — один из тех двух солдат, кого некоторое время назад выпороли по ее приказу. Полуодетый: в штанах, сапогах, но без рубахи. Тяжело дыша, он показывал на нечто, находившееся в болоте возле острова. — Беги-и-те-е-е! Гидра!

Вдруг прямо рядом с ней черная жижа внезапно вспучилась и оттуда показалась голова огромной змеи. Алиенора замерла от ужаса. Чудовище поднялось и нависло над ней, раскрыв пасть. Нет, не змеи. Как заворожённая, Алиенора смотрела на вырастающего из болота гигантского червяка: с телом толщиной с человека, обтянутым тускло поблескивавшей грязно-серой кожей, с остроносой мордой, с которой на девушку смотрело с десяток маленьких черных глаз. Рот гидры раскрылся подобно хищному цветку: три лепестка развернулись в разные стороны, открыв круглую пасть с рядами мелких загнутых внутрь зубов.

От охватившего Алиенору страха она не могла даже закричать. Бежать было бесполезно: красная пульсирующая глотка чудища с бахромой колышущихся губ нависла над ее головой на расстоянии вытянутой руки. Гидра утробно зашипела, и весь ужас Алиеноры внезапно выплеснулся наружу.

* * *

— Мастер, я хочу попросить вас, — полушёпотом произнесла она, заглядывая Сайрусу в глаза, — вы можете… научить меня?

Он ответил ей не менее внимательным взглядом.

— Я знал, что ты заговоришь об этом. Я чувствую в тебе силу. Но я должен подумать. Как минимум — над тем, как и чему я могу научить тебя. Главное — как. Я обещаю подумать.

Сайрус старался как мог, время от времени злясь на собственную беспомощность. Главное, говорил он, это желание. Сильное и искреннее желание сделать то, что ты намерена сделать. И только потом, когда приобретённые навыки станут для тебя такими же естественными, как процесс дыхания, ты сможешь использовать их, не задумываясь.

С этими словами он просто разжимал руку, и над его ладонью, порхая в двух-трёх дюймах, появлялся маленький светящийся шарик. Он раз за разом передавал его Алиеноре — и в какой-то момент шарик не потух. Она с изумлением глядела на эту крошечную сферу, ощущая странное покалывание в пальцах. И даже больше того. В этот раз она впервые почувствовала нечто. Оно двигалось внутри неё, словно по венам побежала кровь, внезапно ставшая очень горячей. Шарик погас, и чувство исчезло.

Но теперь она знала, что это у неё есть. А уже через несколько дней она смогла сделать шарик сама, ощущая нарастающий восторг во всём теле. Горячая кровь бежала всё быстрее и быстрее, голова начала кружиться, в глазах темнело, а светящаяся сфера внезапно начала расти, меняя цвета — от голубоватого до красного и зелёного. И вдруг Сайрус потушил её. «Ты пока не готова, — тревожно сказал он. — Ты не можешь контролировать бурлящую в тебе силу и не можешь направлять её в нужную сторону». После этого Алиенора почувствовала в себе опустошение. Как будто она тяжко работала весь день: мышцы ныли, а в голове пульсировала боль. «Ты не готова, — повторил Сайрус. — Ещё бы немного, и твоя сила убила бы тебя».

Но на этом всё закончилось. Как он не старался, он не мог передать Алиеноре знание того, как эту магическую силу можно использовать.

А один раз по её просьбе он показал ей чёрный ветер. Тёмный маг сделал еле заметное движение своими холёными пальцами, и до Алиеноры докатился отголосок пронизывающей боли вместе с чувством чего-то страшно-неизбежного. Совсем чуть-чуть, но целый вечер после этого она сидела в своей спальне, дрожа от внутреннего страха и ожидания какой-то муки.

Но, как ни старался её учитель, объяснить природу силы у него не получалось.

— Я же говорил, — устало повторял он, — у женщин и мужчин это по-разному. Я даже не чувствую, когда эта сила появляется в тебе.

Алиенора в тысячный раз создавала светящуюся сферу, увеличивала, уменьшала и уничтожала её, привыкая к удивительному чувству чего-то всеобъемлющего, что возникало внутри неё, но что делать дальше, она не понимала. Сайрус с хмурым видом сидел на скамье в её опочивальне, потом вскакивал и в который раз начинал мерить шагами комнату, бормоча что-то себе под нос. Я должен найти старые книги, говорил он. Я должен понять, как объяснить.

— Но ты должна быть осторожна, девочка моя, — говорил он. — Ты сильна, ты очень сильна, я вижу. Но пока ты не научишься сдерживать это, оно может нанести тебе намного больший вред, чем окружающим.

* * *

Гидра зашипела и Бедах, яростно зарычав, швырнул в неё свой меч. Подобно огромному ножу, его клинок, описав в воздухе несколько свистящих кругов, вонзился в рыхлое тело монстра. Вонзился — и отлетел в сторону, отрубив один из лепестков ужасной пасти. Червь закричал. Иначе эту дикую смесь звуков, вырвавшихся из его глотки, и назвать было нельзя. Алая кровь хлынула из раны, и чудовище бросилось к своему обидчику.

Солдат находился всего в трёх десятках футах, и гидра преодолела это расстояние за одно мгновенье.

— Тварь… — процедил Бедах сквозь зубы и сплюнул. Выхватив короткий нож, он принял боевую стойку. — Бегите, госпожа.

Гидра просто проглотила его. Не обращая никакого внимания на терзающее её лезвие, она налезла на него подобно тому, как плотный шерстяной чулок натягивают на ногу. Её глотка и всё её тело сокращались с утробным рыком, пока страшные зубы вгрызались в человеческую плоть. Ноги Бедаха торчали из пасти гидры, дергаясь, как у деревянной куклы на верёвочках, а изнутри чудовища до Алиеноры донёсся его предсмертный крик.

Весь её ужас внезапно выплеснулся наружу.

Чёрный ужас вырвался из её рта, рук и груди, он разорвал, искромсал и разметал червя на тысячи дымящихся кусков, забрызгав всё вокруг ошмётками и горячими каплями крови. Обваренное тело Бедаха, всё в кровоточащих ранах от мелких и острых зубов гидры, с глухим стуком упало на мостки.

Еле держась на ногах, Алиенора с трудом подняла валявшийся рядом меч.

Голова кружилась всё сильнее и сильнее. Словно в тумане, она услышала чьи-то крики и увидела многочисленные человеческие фигуры, бегущие к Старому острову. В глазах потемнело, и девушка без чувств упала на землю.