Часть вторая

К дому, который сняла для себя Рианон, когда стало ясно: поиски в городе затянутся, отец Даций подъезжал с неохотой. Сам себе признавался, что дело отнюдь не в поведении столичной Ищейки. Девушка ни разу не нарушила правил формальной субординации. Не лезла в местные дела, хотя полномочиями обладала огромными. В истории с друидами Змея открыто поддержала отца-командора. Он, дескать, не виноват. Даже наоборот — именно при нём было найдено и уничтожено действовавшее больше ста лет капище. Только слишком отвык Даций, что на его территории действует кто-то, имеющий право на любой приказ главы целой командории ответить: «Нет». Безо всяких объяснений. Да вдобавок, инквизитор чувствовал себя обязанным Рианон. Не подыми она десять лет назад публичного скандала, вычистить засидевшихся на тихих должностях карьеристов и наказать всех прикрывшихся церковным саном грешников могло и не получиться. А чувствовать себя обязанным, пусть про услугу оказавший и не вспоминает, Даций терпеть не мог… Но и решить нынешнюю проблему могла одна лишь Ищейка. Потому-то Даций скрипел зубами, но всё равно не позвал к себе, а поехал сам. Причём негласно и без свиты.

Район, где поселилась Ищейка, был респектабельный. Здесь обитали пусть не дворяне и не торговая аристократия Шеннона, но люди весьма небедные. Кого попало сюда не пускали. По улице не торопясь вышагивал патруль городской стражи, и не было нищих. Увидев всадника, сразу трое здоровых лбов отделились от основного десятка и двинулись навстречу. Потом заметили рясу священника, притормозили. Отец Даций привычно благословил парней. И тут же направил коня к уютной двухэтажной усадьбе без лепных излишеств, зато в окружении симпатичного пышного садика.

В воротах гостя встретили двое: девушка-прислуга — та самая, что выбралась вместе с Ищейкой из катакомб — и телохранитель. Утихшее было раздражение вспыхнуло опять. По городу шлялся с десяток опытных головорезов, не подотчётных ни светскому закону, ни Дацию — и ничего поделать нельзя. Что самое неприятное, служили наёмники не только за немалое жалованье — одна доля с последней добычи сделала всех довольно состоятельными людьми, но и из искренней любви и уважения к своей госпоже. И этим были опасны вдвойне.

По песку дорожки сада Даций специально шёл не торопясь, поэтому, когда нога ступила на крыльцо, сумел взять себя в руки и настроиться на деловой лад. От помощи Рианон и от успеха расследования зависели будущие отношения с герцогом. Ведь, хотя инквизиторы имели немалую власть, окончательное слово на землях домена всё равно оставалось за его светлостью Эдмонтон.

Пока девица Саломе вела священника к дому, воин уже успел сбегать с докладом: пусть отца-командора он и знал в лицо, входить без приглашения невежливо. Теперь ждал на крыльце, поклонился:

— Вас просят, отче.

И распахнул дверь. Служанка сразу проводила гостя к госпоже и вышколено удалилась. Разговор не для её ушей. Рианон ожидала, стоя в гостиной. Причём убрана комната была по старой моде: безо всяких кроватей или пуфов, лишь два кресла напротив камина. Украшенных резьбой, но жёстких, из парадного светлого ясеня без всяких подушек, словно намекая: встреча по нужде, не для отдыха. Девушка сделала учтивый книксен, склонила голову. Дождалась, пока сядет священник, лишь потом заняла кресло напротив. Сложила руки на коленях, потупила взор… Даций невольно восхитился. Ни дать ни взять барышня лет девятнадцати из хорошей семьи, переволновалась из-за визита важного гостя. Не знаешь — и не скажешь, что Ищейке на шесть лет больше. И что только она первая за несколько столетий сумела вырваться чуть ли не с самого алтаря дьяволопоклонников живой и невредимой.

— Внимательно слушаю вас, святой отец.

От мягкого бархата сопрано по коже мужчины против воли побежали мурашки. Поэтому инквизитор торопливо фыркнул:

— Не стоит на мне упражняться в ваших талантах, госпожа Рианон, — он не удержался и хмыкнул, — а визу на ваших полномочиях я ставил лично.

— Хорошо, — покладисто согласилась девушка. Вот только бархат голоса стал жёсткой замшей, лезвие меча полировать. — Я вас слушаю.

— Я хотел бы попросить вашей помощи как следователя в одном деликатном деле. Немедленно.

— Вот как? — Рианон удивлённо подняла бровь. — Почему, если вы по каким-то причинам не хотите привлекать своих людей, не можете попросить городскую стражу? Я проходила в Шенноне практику. И без лишней скромности могу утверждать, что даже за прошедшие десять лет до умений того же мэтра Теслина мне ещё расти и расти.

Отец Даций сцепил руки на животе, молчал почти минуту. Затем потёр подбородок, где, несмотря на тщательное бритьё, уже пробивалась щетина, и ответил.

— Дело в том, что помощь нужна герцогу Эдмонтон. И вопрос не только в прохладных отношениях его светлости и магистрата с бургомистром. Привлекать городскую или церковную стражу — значит придать делу ненужную огласку.

Рианон кольнула собеседника проникающим, острым, разъярённым взглядом. Перестала играть в благовоспитанную барышню и откровенно враждебно уточнила:

— Я понимаю, герцог. Но его нет в городе. Переговоры вы вели с кем-то из его людей. Они знают, кто я на самом деле?

Инквизитор поднял ладонь, словно останавливая удар.

— Нет, что вы. Барону Кокрану, он заправляет всеми делами герцога в городе и окрестностях, я сказал, что знаю одну благородную девушку, которая закончила столичную школу Святого Арсения Великого. И выбрала для себя судебное дело. Якобы я знал её отца и её саму в школе и обещал попробовать уговорить.

Рианон кивнула и задумалась. В самом деле, прикрытие выходило идеальное. Образование в одной из школ ордена бенедектинцев в качестве хорошего приданого вошло в моду не только среди зажиточных горожан, но и у дворян. Не удивит никого и специализация. Пусть женщина могла занимать только самую низкую должность, на которую дворянка никогда не согласится, девушка с хорошим юридическим образованием будет в цене на рынке невест даже у первого сословия. Выбор судебного дела означала ещё и то, что в школе Рианон обязательно хотя бы полгода была помощницей имперского дознавателя. А ещё захотелось утереть нос Теслину — я не хуже… Пусть бывший друг про это не узнает.

— Хорошо. В чём суть дела?

— Я не знаю подробностей. Барон Кокран лишь рассказал, что в нескольких часах верхом отсюда у герцога поместье и небольшой дом. Там работает какой-то человек из свиты его светлости. У него вчера пропала некая тетрадь с важными записями. Он точно знает, что вор или где-то близко, а если и ушёл, то недалеко. И ещё… — Даций замялся, рука невольно скомкала ткань рясы. — Барон очень настаивал, что поехать можете только вы. Ваших людей придётся оставить в городе. К тому же поместье расположено в необычном месте… Своими особыми способностями Ищейки вы пользоваться не сможете.

Рианон фыркнула: слова «вы останетесь без защиты» сказаны не были, но всё равно прозвучали между строк. Глава командории слишком долго находился на своей спокойной должности. Взвешенный и разумный риск — это неизбежная часть работы любой Ищейки. Да и вряд ли барон рискнёт ссориться с одним из влиятельных столичных кланов, чьей дальней родственницей сейчас прикидывалась Рианон. Пылинки будет сдувать, лишь бы «с девочкой ничего не случилось».

Барон Кокран оказался мужчиной среднего роста, с ястребиным лицом, острым носом и колючими холодными серыми глазами. Рианон машинально отметила: особые приметы — серповидный шрам над левым глазом, прихрамывает на правую ногу. Молчаливый: познакомился, проговорил все положенные знатной даме любезности, быстро объяснил суть дела, подсадил девушку в седло… И больше ни слова. Такими же немногословными оказались и трое сопровождающих. Оставалось лишь разглядывать дорогу, сначала петлявшую через поля, затем нырнувшую в лес и принявшуюся причудливо огибать высоченные берёзы. От нечего делать Ищейка принялась сортировать в голове скудную информацию, полученную от барона.

Ещё отец герцога сумел заманить к себе на службу некоего Фейбера, гениального механика. Мэтр рассорился с городским цехом кузнецов, но не хотел уезжать из Шеннона. Вот его светлость и предложил ему жить и работать в лесном доме неподалёку от города. За прошедшие годы мастер сумел открыть немало секретов, изрядно пополнив казну герцога. Чем и вызвал жуткую зависть городских властей. Сейчас механик трудился над новым изобретением и уже был готов выехать в резиденцию герцога, но вчера пропала тетрадь, куда мэтр Фейбер записывал результаты. Всё указывало, что тетрадь выкрал помощник старика, некий Кведжин. Вот только парни, охранявшие границу поместья, в голос божились, что мимо никто не проходил. Ради секретности дом расположен на болотах, безопасных троп немного и все под присмотром. Да и не верил барон в виновность Кведжина. Подобранный мастером на улице талантливый сирота был предан учителю, как собака.

Первыми о приближающемся стоячем водоёме рассказали комары. Появились и сразу же начали искать, куда впиться. А ведь в городе кровососов не видели уже с пару недель, их пора закончилась. Деревья постепенно пошли на убыль, белых великанов понемногу сменили низкорослые карлики. Вскоре показалось само болото. Сырость в воздухе, чахлая зелёно-бурая трава, пятна ряски в такой же бурой воде. Пригоршней камушков рассыпаны островки-кочки, на которых прилепились совсем уж худосочные берёзки. Прямой как копьё мост на толстых дубовых сваях, разрезающий болото на две половины, смотрелся чужеродно. Барон прокомментировал:

— Всё болото принадлежит его светлости. В центре большой остров в окружении пяти мелких. С острова на остров перебраться можно, а у меня мало людей всё обыскать. Выбраться с болота можно только по мосту и двум потайным гатям, но везде стоят мои люди.

Рианон кивнула: поняла, вор ещё где-то здесь. Уточнила:

— Вы так и не рассказали. Кроме охраны и самого мастера, кто ещё на острове?

Барон сделал вид, что смущён, но обоим было понятно: поступил он так специально. Рианон еле сдержалась, пытаясь не обругать за лишнюю секретность и не повернуть обратно.

— Два сына мэтра, Кведжин. Эконом с женой и дочкой, они же кухарка, прачка и убираются в доме.

— Сколько лет дочери?

— Этой зимой было восемнадцать.

Рианон не сдержалась и фыркнула: понятно, как девица прибирается. Точнее, где прибирается днём, а что вытирает ночью. Мастер безвылазно сидит на острове уже года два. И если парни из охраны имели возможность ездить в город, то сыновья и помощник — нет. Остаётся как человеку порадоваться разумной предусмотрительности герцога, а как сыщику — выругаться. Если девица своим положением недовольна, сразу превращается в сообщника. Если же её всё устраивает, но глупа — запросто перескажет постороннему то, о чём мужчина запросто разболтал в постели.

— Ещё старик-конюх. Но его я бы, если позволите, посоветовал не подозревать. Он из бывших герцогских лесничих. Предан. Его светлость в награду назначил полный пансион старику до самой смерти, но тот попросил ему дать какое-нибудь место. Мол, не привык задаром хозяйские деньги проедать. Его светлость назначил старика сюда.

Раздражение из-за девицы, смешавшей все предварительные построения — с чего начинать поиски — всё-таки прорвалось. Поэтому Рианон ответила излишне резко:

— Позвольте, барон, мне самой решать, кого и в чём подозревать.

Кокран на это явно обиделся: чужая, впуталась в размеренную жизнь поместья случайно, да вдобавок женщина. Щека задёргалась, ноздри гневно расширились, барон быстро задышал. Но сумел угомонить ярость и взять себя в руки, лишь замолчал и двинул коня вперёд так, чтобы дальнейший разговор стал невозможен.

Мост вывел отряд на самый большой из островов. Рианон восхитилась: стоит отъехать на сотню шагов, дорога свернёт, густые ветви высокого стройного ельника скроют буро-зелёную гладь, и сразу забудешь, что ты посреди болота. А что воздух по-прежнему напоен влагой, лягушки дерут горло кваканьем и комары летают — так это и в обычном лесу не редкость. За очередным поворотом показался дом. Двухэтажный, из брёвен, побуревших от времени, а может рано состарившихся во влажном климате. И топилось всё, судя по торчавшей трубе, по белому. Барон проследил за взглядом и подтвердил:

— Мэтр Фейбер придумал для герцогского дворца: в печи греют воду, а потом насосами гонят по трубам, и она уже греет дом. Здесь то же самое. Нижний этаж — кухня и трапезная. Наверху малая лаборатория и жилые комнаты. Склады за домом, эконом живёт отдельно. Кузня, где мастер работает с отливками, на соседнем острове. Там же вторая лаборатория. Да, вот ещё.

Кокран достал из пояса стальное полированное кольцо, надел девушке на палец и коснулся сапфиром своего перстня. Рианон, чьи способности чувствовать колдовство после визита к пожилому учёному и опыта с накопителем изрядно расширились, ощутила лёгкий ток магии. Барон заметил удивлённый взгляд и пояснил:

— Рядом с домом живёт с десяток мелких брехливых шавок. Они натасканы облаивать любого без кольца на пальце. У охраны поместья колец нет, снимать с трупа или потерявшего сознание владельца бесполезно — кольцо заснёт. Заговаривал лично маг его светлости, без моего камня на чужой руке это безделушка.

Ищейка кивнула: хорошо, круг подозреваемых уменьшился.

О том, что прибудут гости, предупредили заранее, поэтому обед задержали. Хозяева встретили гостей в трапезной, где полная женщина средних лет и такая же склонная к полноте, а в остальном бесцветная девица лет восемнадцати готовили парадный стол. При этом пахло так вкусно, что живот непроизвольно забурчал, отвлекая хозяйку от дела. Рианон постаралась задавить чувство голода и всмотрелась в потенциальных преступников. Причём не исключала пока и Фейбера: предан-то предан, но чужая душа всегда потёмки. Сразу отметила для себя, что гениальный механик (небольшого роста старичок, с белой реденькой бородкой, с усталыми, немного слезящимися глазами) явно приверженец устаревших традиций. Из столовых приборов только ложка и нож, вилок нет. Хотя даже в полумонашеском пансионе, где воспитывались будущие Ищейки, вилку уже не считали вредным и опасным изобретением. На стол водрузили первую перемену блюд — суп и рыбу… Тоже по старому обычаю: большая кастрюля и блюдо в центре, а обедающие накладывают себе сами.

Барон быстро представил гостью, на мгновение запнулся. Формально Рианон приехала в дом к мэтру, и хозяин здесь Фейбер. Но она дворянка, а механик — нет. Мэтр несколько раз сморгнул, рассматривая гостью, хотя света от десятка расставленных свечей и льющихся сквозь окна лучей полуденного солнца было достаточно. У Фейбера явно началась возрастная дальнозоркость. Девушка решила старика не смущать и сама выбрала. Подошла, но остановилась за шаг. Фейбер поклонился, поцеловал руку, отвесил поклон барону. Рианон отошла на свою сторону стола и опустилась в кресло. Рядом уселся барон, потом расположился во главе стола хозяин и сразу надел услужливо поднесённую старшей служанкой войлочную шапку. У него явно мёрзла от болотной сырости голова, но встречать девушку и дворянку в головном уборе — оскорбление.

Следом подошли засвидетельствовать своё почтение гостье оба сына хозяине. Рианон поразилась, насколько они разные. Младший — среднего роста, белобрысый, полноватый, со щекастым крупным лицом — это особенно подчёркивал высокий лоб, нос какой-то приплюснутый. Старается держаться бесстрастно, эдакая затаённая высокомерность умелого мастерового перед белоручкой, которой с детства всё достаётся просто так. Даже оделся подчёркнуто скромно, строго по императорскому уложению о дозволенной роскоши сословий. Представился:

— Арбур.

Опытный взгляд Ищейки сразу подметил: взгляд не очень твёрдый, так и норовит соскочить в сторону от гостьи, лоб непроизвольно прорезала несколько раз морщина. Когда делал поклон, колени на миг дрогнули. Волнуется от близости высокородной особы? Старший высок, строен, в отличие от брата не выглядит нескладёхой. Фигура бравая, черты лица тонкие, миловидные, пшеничные локоны завиты. При этом многочисленные кружева камзола, посеребрённые пуговицы и украшения на одежде не делают его похожим на женщину, хотя очень гладко выбрит, не то что заросший густой щетиной брат.

— Гарман.

Ищейка мысленно поморщилась. Не придерёшься, даже поклон выполнен идеально по этикету. И при этом сказано с такими обертонами в голосе, что одним словом удалось показать всё то, что у младшего не получилось продемонстрировать. Хотя Арбур и очень старался. И самое неприятное — поганец совсем не рисуется, он и в самом деле считает себя как минимум равным дворянам. Потому и в гостье видит не особенное существо, а нечто, способное принести ему пользу или вред. И никак иначе.

Первая половина обеда прошла в молчании. Рианон продолжала наблюдать и отметила ещё одну деталь. Судьба словно в насмешку руки братьям поменяла. Старшему дала крупные, непривычно для механика холёные. У младшего кисти вытянутые, пальцы тонкие, все в следах въевшейся смазки, со множеством царапин, ссадин и с несколькими мелкими подживающими ожогами. Явно привык возиться с тиглем, химикатами и инструментами.

Выдержки старого мастера хватило ровно до того, как гостья чуть откинулась на спинку, ощущая в желудке первую сытую тяжесть. Мэтр сварливо заговорил:

— Я рад, что нашёлся человек, который решил взяться за нашу проблему.

Рианон поймала испуганный взгляд Арбура. Боится вызвать её недовольство? Или что-то знает?

— Для начала. Барон ввёл меня в курс дела, но хотелось бы услышать именно от вас.

Объяснять начали все: то сам мастер, то присоединялись остальные, добавляя уйму нужных и ненужных подробностей. Рианон воспринимала рассказ машинально, ибо воображение само рисовало картину так, будто девушка видела произошедшее своими глазами.

Вечер прошёл на удивление спокойно. Не то что день и вся предыдущая неделя, занятая подготовкой к отъезду в столицу герцогства. Все были расслабленные и сонные, еле передвигали ноги. Старый механик сидел в качалке возле дома, закутавшись в шерстяной отрез ткани — от воды тянуло зябкой сыростью, и слушал бодрое кваканье лягушек. Гарман зевал, глядя, как Кведжин и Арбур играют в комнате первого этажа в шахматы. На середине партии ему надоело, и он пошёл наверх спать. Следом за ним поднялся отец. Оставшись без зрителей, партия заглохла. Арбур тоже начал зевать.

Кведжин посмотрел на партнёра с молчаливым упрёком, но делать было нечего: судя по тому, как у Арбура слипались глаза, и по его согнувшейся спине было понятно, что младший механик тоже заснёт, едва ляжет в постель.

— Ложитесь и вы. Завтра рано выезжать, — посоветовал он Кведжину.

— Благодарю, — помощник мастера покачал головой, — мне пока не хочется. Пойду ещё прогуляюсь, пожую.

Это был самый настоящий ритуал: пристрастившийся ещё на улице жевать табак, перед сном Кведжин выходил прогуляться, чтобы резкий запах ароматических добавок не мешал остальным.

— Спокойной ночи.

— Спокойной ночи.

Едва поднявшись в свою комнату, Арбур немедленно уснул. Именно он паковал инструменты и вымотался настолько, что мгновенно провалился в чёрную бездну без сновидений. Будто закрыл глаза, открыл — а на дворе яркое солнце и новый день. Когда Арбур спустился вниз, завтрак уже ждал, но, несмотря на поздний час, парень оказался самым первым. Впрочем, ненадолго. Через половину лепты раздались шаги. В трапезную вошёл заспанный и недовольный Гарман.

— Безобразие, — сказал он. — Кведжин обещал меня разбудить. Я мог бы ещё забежать к Манике. А то сегодня в доме хозяйничает её мамаша.

Арбур поморщился, пожал плечами.

— А почему Кведжин должен тебя будить? Может, он ещё спит.

— Давно встал, в комнате его нет.

Вздыхая, Гарман уткнулся в тарелку и начал жевать — отсутствием аппетита он не страдал ни при каких обстоятельствах. Спустился отец. Укоризненно посмотрел на сына. Старший помощник считался членом семьи. Мэтр же полагал, что за исключением случаев, когда кто-то занят по работе, пищу следует принимать всем вместе. Гарману пришлось прекратить. И тарелку он отодвинул с крайне недовольным видом.

— Ждать, ждать! — бурчал он вполголоса. — С голоду помру, пока кое-кто шатается неизвестно где.

Ждали Кведжина не меньше получаса, когда заглянул барон.

— Отъезжаем, метр? А где Кведжин?

Мастер Фейбер встал, собираясь подняться к себе и забрать из потайного ящика чёрную пергаментную книжицу со своими записями.

— Не знаем, сами ждём, — ответил за всех Гарман.

— Странно, — удивился барон. — В мастерских его нет, и шаперона[1] его нет.

— Жарко же, — удивился Гарман. — Зачем ему шаперон?

Старый мастер переменился в лице и кинулся наверх к себе. Обратно он спустился старческой шаркающей походкой.

— Отперто! — сказал он тусклым голосом. Добавил почти шёпотом: — Её нет!

Рианон замахала рукой, останавливая рассказ. Поинтересовалась:

— Я поняла. Мешок с вещами тоже пропал. Так что же такого было в этой тетради?

Фейбер вяло покачал головой, затем ткнул пальцем в младшего сына:

— Покажи ей.

Тот стремглав выбежал из комнаты и вскоре вернулся, неся в руках большой ларец. Судя по тому, как парень его нёс — довольно тяжёлый. Арбур водрузил ларец на стол, поднял крышку… Рианон ахнула. Это оказались часы! Такие маленькие, да ещё невероятно точные: кроме часового циферблата имелся второй, отсчитывающий лепты. Эта штука обогатит мастера и озолотит герцога. Или того, кто первым наладит изготовление. Опять заговорил изобретатель.

— В тетради всё записано. Главное не конструкция, она вот тут, — он постучал себя по лбу. — Но точная форма шестерёнок и пружин, сорта металла. Тысячи часов мы провели в кузне и мастерской. Сейчас дело пойдёт быстрее, но надо повторить сотни опытов. Это не меньше года. Не меньше, — он грозно посмотрел на старшего сына, — чтобы кто там не думал.

Рианон сухо кивнула. На память сразу пришёл разговор с профессором Хайроком, процитированные им советы Ибн ал-Хайсама. И замечание, что исследования ведутся в основном методом тыка. Будь иначе, старый механик не причитал бы, что ему надо заново перепробовать все сорта железа. Судя по всему, Гарман думал схоже. Не зря на его лице в ответ на слова отца появилась недовольная гримаса. Но перечить родителю сын не стал.

— Хорошо. Я постараюсь найти вашу пропажу. И для начала позвольте осмотреть дом и комнату, где хранилась тетрадь.

За время своей практики не меньше половины дел Ищейка начинала уже после того, как совершалась самая тяжкая часть преступления. Не раз ей приходилось осматривать места, в которых произошли убийства и кражи. И сейчас она поднималась по лестнице — рабочие помещения занимали не первый этаж, как обычно, а что-то посередине между первым и вторым — с ясным ощущением бессмысленности своих действий. Кведжин хорошо знал и кабинет, и расположенную рядом малую лабораторию. Мог найти самое мелкое колёсико в самом тёмном углу, никого при этом не потревожив. Представить себе, что в последний момент вор надумал оставить подробную исповедь, было абсолютно невозможно. И всё-таки Рианон производила осмотр тщательно и аккуратно. Хотя бы этим успокоить мэтра, чтобы не мешался под ногами.

Лаборатория впечатляла. Здесь стояли верстаки, сверкала медь и сталь инструментов, блестело стекло тиглей. Рианон старательно осмотрела каждый угол, потом прошла в кабинет мэтра. Чуть ли не след в след, жарко дыша в ухо, ходили остальные. В другое время Ищейка бы их вежливо выпроводила со словами: «Оставьте меня одну и дайте мне спокойно подумать». Но сейчас всё было в первую очередь спектаклем, приходилось терпеть. В кабинете досмотр повторился. Рабочая комната мэтра была обставлена аскетично. Шкаф и полки, заполненные книгами и исчёрканными листочками рисовой бумаги — записи и чертежи с расчётами. Стол, кресло и три стула без спинки. На столе чернильница-непроливайка и ручка с новомодным стальным пером. Девушка вместе с сопровождающими внимательно обшарила каждую пядь. Заглянула и на полку, где за книгами был спрятан потайной ящик. Убедилась, что он открыт и там ничего нет. Уточнила:

— Ящик был заперт?

— Да, — ответил за всех Гарман. — Ключ был у отца или у Кведжина.

Рианон тут же отложила в памяти важный факт. Мастер своему ученику доверял больше, чем сыновьям. Ещё один кирпичик в стену подозрения, что всё не так просто, как кажется на первый взгляд.

— И в тот день?

— У Кведжина, — проскрипел Фейбер. — Я на радостях позволил себе хлебнуть вина. Пока работа не закончена, хмельного брать нельзя. Только отпраздновать завершение.

— Обычай, — подтвердил Арбур.

Рианон выглянула в окно: проём смотрел прямо в лес. Деревья стояли густо, кроны переплелись, земля поросла кустарниками. Не знаешь — и не подумаешь, что всего через одну-две стадии начинается болото. Некстати пришла мысль, что, наверно, здесь много лисичек. Пройтись бы с лукошком, а вечером сварить грибного супа. А ещё накатило радостное напряжение, ощущение, что ты — натянутая тетива. Такое испытываешь лишь тогда, когда перед тобой загадка, и ты только начинаешь распутывать клубок. Чистое счастье поиска истины, пока не отягощённое подробностями преступления.

— Где Кведжин гулял по вечерам?

— Здесь, под окном, — чуть не в ухо прогундосил стоявший прямо за спиной Арбур.

— Всегда здесь?

— Да, это было его любимое место. Походит под окном, а дальше спать.

— Далеко от дома он обычно не отходил?

— Нет.

— Был случай, — вмешался барон. — Года четыре назад мои молодцы аж на Лягушином острове его встретили. Говорил, что заблудился. Но это и не мудрено. Острова, кроме главного, как горошины в стручке.

— Двери не запираются?

— Нет, — пожал плечами барон. — Воров и посторонних тут нет. В самом начале, ещё когда в обслуге другая семья была, мужик попробовал кое-что уворовать. Так мои парни махом всё нашли. Потому красть что-то бесполезно.

Рианон посмотрел в окно на зелёный ельник, на кусты и утоптанную землю возле дома. Вот здесь ещё позавчера, закутавшись от зябкой ночной сырости в шаперон, ходил Кведжин. Жевал табак, думал… О чём? Вот погасла свеча в окне — лёг Арбур. Надо подождать, пока он уснёт. Мэтр уже крепко спит, как и Гарман. Один бокал вина после года воздержания действует не хуже настоя сон-травы, а в тот день все выпили не меньше чем полбутылки каждый. Дальше — пробраться, чтобы не услышали, взять, чтобы не увидели. Он мог даже не входить в дверь. Рианон высунулась в окно. С этой стороны земля плотная, рядом со стеной валялись обрубки брёвен. По рассказу Кокрана, ученик был мужик рослый и сильный. Заранее спрятать на улице мешок с вещами. Подтащить обрубок. Встать на него, подтянуться, перелезть через подоконник. В кабинете отпереть ящик, бесшумно выпрыгнуть на улицу и пропасть в густом ельнике. Или, может быть, Кведжин пробрался через дверь? Все равно получалась ерунда. Рианон не нравилась именно полная ясность. Вот преступление, вот преступник. Только мотива нет. Мало того что Фейбер верил ученику как себе, даже ключ отдал именно ему. Имея ключ и возможность работать в кабинете мастера, Кведжин без труда мог просто скопировать записи. Дальше по дороге уничтожить оригинал и сбежать. Так почему он украл тетрадь? Против Кведжина было так много улик, что это настораживало: ясно и однозначно злодея видно только в дешёвой пьесе низкопробного балагана.

Барон и Фейбер почти вне подозрений. Они от пропажи страдают больше всех, к тому же им не затеряться. И они могли просто «не отыскать» в городе следователя. Особенно если вспомнить про натянутые отношения с магистратом. Охрана поместья доступа к дому не имеет. Тогда если не Кведжин, то кто? Сыновья? Прислуга? Конюх? Хотелось сесть и внимательно всё обдумать. Поискать деталь, за которую можно зацепиться. Но вокруг, глядя напряжёнными, ожидающими глазами, стояли люди, для которых Ищейка была последней и единственной надеждой. Спектакль с осмотром дома пришлось продолжать. Заодно старательно расспрашивать свидетелей и делать вид, что интересуешься каждой мелочью в поведении Кведжина.

Попросив всех ещё раз вспомнить день перед кражей во всех подробностях, Рианон ушла обратно в трапезную. Ей приглянулось удобное кресло возле камина. Тонкая резьбы так и приглашала сесть, пальцами «осмотреть» каждый завиток и листик в орнаменте, отрешиться от суеты и подумать.

К сожалению, поразмышлять не получилось: туда же пришёл и Гарман. Старший сын мастера слегка поклонился, пододвинул к камину второе кресло и сел. Потом, не ходя вокруг да около, спросил.

— Вы поймаете вора?

— Кведжина?

Гарман недолго помолчал, затем ответил:

— Я немного изучал юриспруденцию. Не доказано — нет вины, так? Меня убедила бы и четверть улик. Но все это может быть и наветом, и стечением обстоятельств. Потому — пока без имён.

— Подозревать всех? Даже вас? — уколола Рианон, внимательно наблюдая за реакцией собеседника.

— Вас так учат, — последовал ответный выпад. — Но я теряю от кражи слишком много.

— Почему же? Открытие озолотит любого.

Гарман махнул рукой.

— Глупость. Самое большее — принесёт неплохой доход. Думаете, мы одни такие? Мы просто первые. И только с поддержкой герцога, разом продав сотни часов, пока остальные отстали, можно заработать. Но это всё равно ерунда. Главное — это поддержка герцога. С ней я смогу куда больше.

Рианон мысленно поставила себе отметку разобраться с Гарманом поплотнее. Он не зря ей показался мужчиной, который привык жить по закону и установленному порядку, поскольку считает невыгодным его нарушать. Если и нарушать — то только за большой куш. Если его слова правда, то он вне подозрений. Если Гарман врёт, то он будет наиболее неприятным противником. Такой просчитывает свои действия наперёд очень далеко. И у него всегда наготове много запасных вариантов. Мужчина тем временем продолжил:

— Империя не та, что раньше.

Заметив, как девушка недовольно поджала губы, Гарман негромко грустно рассмеялся.

— Не беспокойтесь, я не собираюсь возводить хулу на императора. Но Его величеству Лодовико Пятнадцатому далеко до своего прадеда. Того не зря прозвали император-кузнец. Он и сам был сведущ в делах, и страну обустроил. Одни мануфактуры Шеннона чего стоят. Лодовико Пятнадцатый… — мужчина расстроенно махнул рукой.

Рианон вздохнула, вынужденно соглашаясь. Нынешний император был бледной тенью своего предка. Все дела свалил на министров, сам же предавался сплошным балам, развлечениям и подвигам. Храбро выезжал к каждой бреши, участвовал потом в изничтожении успевших пробраться через Прореху тварей. А ещё очень любил развлекаться с женщинами и при этом презрительно считал их чуть ли не скотиной, предназначенной для мужских утех. И, хотя огласки не допускали, Рианон точно знала, что отказ, как правило, заканчивался тем, что девушку волокли в постель императора силой. По-иному случалось крайне редко. Например, когда император воспылал похотью к одной из Ищеек. Тогда Церковь быстро напомнил: кесарю кесареву, а Богу — Богово. Оставалось надеяться, что наследник будет иным, лучшим правителем… Но, вспоминая случайную встречу с кронпринцем год назад, Рианон с грустью приходила к выводу: скорее всего нет.

Гарман угадал ход мыслей собеседницы, потому продолжил:

— Наступают трудные времена. Если я и дальше хочу жить спокойной жизнью и продолжать свои работы, мне нужно покровительство герцога. Найдите вора.

Мужчина встал и вышел, оставив Рианон размышлять в одиночестве. Сначала над тем, что, к сожалению, Гарман прав. Герцогство в составе империи фактически держит только страх перед адскими тварями. Откровенно идиотская система внутренних тарифов, введённая императором, чтобы получить деньги на увеселения, фактически убивает торговлю между провинциями. Доходит до того, что иногда дешевле продать соседям, а потом снова купить — чем везти товар напрямую. Если кронпринц окажется таким же, как и отец — править за него будут подобные его светлости Эдмонтон. Не зря Гарман так стремится в свиту герцога… Следом пришла новая мысль. И если бы не разговор со старым учёным, Рианон никогда бы не додумалась. Сейчас же кривая ухмылка, мелькнувшая на лице старшего сына, когда отец говорил про «тысячи опытов», заставила вспомнить ворчание профессора Хайрока. А что если Гарман тоже работает по советам мудрецов-алхимиков? Ищет не только результат, но и причину. Тогда он сможет восстановить записи намного быстрее отца, докажет полезность герцогу… Ради такого куша можно и рискнуть.

Раздался шум. В комнату кто-то вошёл. Нить размышлений была оборвана, и Рианон недовольно повернулась к двери. В трапезную заносил новое кресло незнакомый человек. Невысокий, очень широкоплечий, большая лысая голова крепилась к туловищу будто и без шеи, как бы плавно перетекала в плечи. Человек поклонился, и Рианон поняла, что он горбун. Скорее всего — тот самый эконом, про которого упоминал барон Кокран.

— Здравствуйте, госпожа. Вам нравится?

И он показал на тонкий орнамент резьбы, украшавшей кресло, в котором сидела девушка.

— Да, очень искусная работа. И здесь, и стол, и мебель у метра.

— Это я сделал, — расплылся в довольной улыбке горбун.

— И как вас зовут?

— Калгар, госпожа.

— Вы настоящий мастер, — без лишней лести похвалила Рианон.

Сама же мысленно начала прикидывать. Имеет доступ в дом. Не только дочка, но и жена спит с господами — Ищейка подметила, как заботливо старшая служанка ухаживала за мэтром. Радуется монеткам, которые идут в его мошну? Или затаил злобу и обиду? Вопрос второй. Искусный мастер, мог бы в Шенноне грести деньги лопатой, но сидит на болоте. Какой-то грешок, забился в глушь… и его на этом поймали, шантажируют? Явно очень силён. Мог просто убить Кведжина и кинуть в болото.

Рианон уже хотела порасспросить Калгара поподробнее, когда со стороны лестницы в рабочую часть дома раздались возбуждённые голоса. Дверь трапезной хлопнула, вбежал Арбур с листом тростниковой бумаги в руках.

— Госпожа, — взволнованно сказал он, — смотрите. Отец нашёл письмо от Кведжина.

Рианон поднялась, сделала шаг навстречу.

— Мэтр его прочитал?

— Да, вслух всем нам. И велел отдать

Рианон взяла бумагу, всмотрелась. Это был кусок, оторванный от большого листа с какими-то чертежами. Оторвано неаккуратно, записка написана тоже второпях — свинцовым карандашом, не чернилами. Листок не измят, не согнут, буквы не смазаны — значит, записку не вынсили из дома. Подойдя к окну, Рианон всмотрелась в текст и удивлённо негромко присвистнула. Письмо было написано на заморском языке нихонцев-самураев. Не принесённые с собой со Старой земли иероглифы-кандзи. Короткие прямые линии и острые углы знаков. Хотя и похоже на иероглифы — на самом деле слоговое письмо, катакана. Причём знаки подобраны так, чтобы воспроизвести текст на языке Десяти королевств.

«Учитель, простите меня. Я не мог поступить иначе. Он хотел, чтоб я Вас убил. У меня не поднялась рука, я лишь забрал тетрадь. Но Вы и сейчас для меня мой учитель и свет всей моей жизни. Прощайте и простите. Пишу так, ибо не хочу, чтобы кто-нибудь, кроме Вас, читал это письмо».

Рианон замерла. Вот он, мотив поступка Кведжина… И опять всё слишком просто и понятно. Допустим, он боится разоблачения. Скажем, он встретил человека, который знал про какой-то грех из его жизни до встречи с мастером. Но кого? Новых людей здесь нет уже давно. Свежий проступок? Кто-нибудь из охранников застал его за каким-нибудь непотребным занятием, потому Кведжин бежал? Но почему тогда охранник не сообщил начальству? Или просто передал предупреждение, шантаж, а потом… Опять кража тетрадки не укладывалась в цепочку событий. Кведжину проще записи скопировать или подменить. Разве что… Не одно, а два события. И пропажа ученика лишь совпадение, которым кто-то надумал замаскировать кражу.

Следом пришла другая мысль. Катакана вроде бы имело смысл писать лишь в том случае, если никто кроме мэтра не знает языка нихонцев.

— Где остальные?

— В кабинете.

— Пойдёмте, Арбур.

Сразу как вошла, Рианон спросила.

— Где нашли записку?

— В трактате «Механика» Каллисфена Новоантиохийского, — ответил Фейбер. — Это настольный труд любого механика. И да, я читаю её и тогда, когда мне надо поразмышлять или восстановить душевное равновесие.

— А где была книга? Кто-нибудь мог её взять?

— У меня в кабинете, конечно, — удивился мастер. — Где ещё?

— Все время?

— Я… Я не помню… — растерянно сказал Фейбер.

— Кведжин позавчера заходил в кабинет, забыл табакерку, — вспомнил Гарман. — И никого здесь не было.

— А в последние дни вы читали трактат? — уточнила Рианон.

— Куда там! — махнул рукой старый мастер. — Разве мне до чтения было? Сначала сборы, потом кража.

— Хорошо, — покладисто согласилась Рианон. — Мы и раньше знали, что украл Кведжин, — девушка зевнула: — Давайте спать. Утро вечера мудренее. Барон, не покажете мне комнату?

Едва оба оказались наедине, Кокран не выдержал.

— Теперь вы твёрдо уверены, что это Кведжин? — спросил он, нервно дёрнув щекой.

Рианон демонстративно пожала плечами:

— Скорее, наоборот. Самое большее — слепое орудие, не по своей вине. Судя по записке, какие-то люди руководили им, угрожали ему. Кто это мог быть?

Барон растерянно заморгал:

— Вы думаете, кто-нибудь из охраны?

— Может быть. Иначе на ваших болотах спокойно разгуливают чужие люди.

Барон поморщился.

— Нет. У меня посты на всех проходах, мы тут каждый кустик знаем, никак нигде невозможно.

— Значит, в страже есть предатель.

— Они тоже проверены многократно, в том числе и делом.

— Тогда или сыновья, или эконом.

Кведжин писал по-нихонски?

— И читал, и писал. Как и мэтр Фейбер, — криво улыбнулся Кокран. — Никто кроме них этого языка не знает.

Рианон негромко рассмеялась.

— Тогда я уже сейчас скажу, что виноваты или сыновья мастера, или кто-то из семьи эконома. Они ведь тоже грамотные?

Барон отсутствующим взглядом посмотрел сквозь Ищейку.

— Кроме самого эконома. Вы так уверенно говорите? Почему?

Рианон села на кровать, прислонилась к стене, закинув руки за голову.

— Ещё когда Арбур прибежал и сказал, что нашли письмо, я подумала, что слишком уж вовремя. Поступку Кведжина никак не хватало обоснования, причины — и вот она. Шантаж. Однако кое-что другое в этом письме было подозрительное. Точнее, вообще всё. Зачем писать по-нихонски, да ещё прятать в книгу?

— Он не хотел, чтобы остальные прочли признание? — осторожно предположил барон. — Положил его в такое место, где его найдёт лишь мэтр. В книгу, которую наставник читает постоянно.

— А почему не сложить и не запечатать письмо сургучом, с пометкой «мастеру Фейберу»? Посторонние письмо вскрывать остерегутся. Можно вложить в потайной ящик вместо тетради, это надёжнее. Мэтр свою книгу может не взять в руки долго. И почему катакана? К слову, с ошибками.

Барон попробовал возразить.

— Кведжин предавал близкого человека, возможно из-за шантажа. Следует ждать поступков странных, нелогичных. Он волнуется, ему кажется, что остальные про его грех знают, что сейчас его разоблачат. Под руками нет сургуча или воска, запечатать письмо. Ему приходит в голову дурацкая идея написать письмо по-нихонски, чтобы скрыть его содержание от посторонних. На мой взгляд, к слову, удачная мысль. Этот язык знает только мастер.

Рианон хмыкнула.

— Ну-ну. Ваше рассуждение звучит убедительно, вот только если мэтр захочет довести его содержание до всеобщего сведения, то он его переведёт. Так он, кстати, и сделал. А если не захочет, так никому не расскажет, будь оно написано на самом что ни на есть понятном языке. Удивительно нелепая идея — писать письмо катакана. Это само по себе уже подозрительно. К тому же содержание. Это письмо человека слабого, нерешительного, письмо труса, ханжи и фарисея, который лжёт даже самому себе. Пытается оправдаться. Похоже на Кведжина?

Барон помотал головой: действительно, не такой это был человек.

— Теперь насчёт того, что письмо написано по-нихонски. Иероглифы катакана не могли возникнуть невольно, Кведжин родился и жил в Шенноне. Сначала учил нормальную азбуку и лишь потом выучил нихонский. Отсюда делаю вывод: так написано сознательно, это не могло быть случайностью. Зачем же так делать в торопливо набросанной записке, да ещё в полутьме сумерек?

Барон кивнул: написанная свинцом надпись в полутьме сливается с бумагой.

— А её специально писали именно карандашом, чтобы не просушивать чернила. Каждая минута была на счету. Все утверждают: Кведжин не настолько хорошо владел собой, чтобы скрыть возможное волнение. За день до кражи он был абсолютно спокоен и весел, днём тоже. Значит, что-то случилось незадолго до вечера.

Рианон взяла лежавшую на столике вощёную табличку и стило. Положила рядом записку. Написала: «Учитель, простите меня. Я не мог поступить иначе». Под ней пару других, посторонних фраз, стараясь сменить почерк. Достаточно было одного взгляда, чтобы все стало понятно. Во всех фразах одни и те же буквы были написаны похоже. Сразу становилось заметно, что это писал один человек.

— Тут могли быть два варианта. Первый: Кведжин не хотел, чтобы узнали его почерк. Это глупо. По тексту понятно, кто писал. Следовательно, остаётся второй вариант: кто-то другой написал письмо именно катакана. Для того чтобы мы не сообразили, что это почерк не Кведжина.

— Логичное подозрение, — осторожно согласился барон, нервно закусив щёку.

— Не только подозрение, вызванное слишком уж своевременной находкой. Стоило в разговоре с Гарманом засомневаться в уликах, и уже через полчаса — час находят письмо. Уверенность. Стоит присмотреться, и видно, что иероглифы копировали из книги.

Рианон написала ту же строчку из письма, но уже катакана.

— Видите? Когда пишешь, особенно второпях, неизбежно некоторые линии деформируются. Здесь же всё идеально точно, как в словарях, а Кведжин бы написал примерно как я. Именно отсутствие навыка автора и подвело. Нет. Записку подготовили заранее. Видимо, её должны были подкинуть позже, а тут пришлось импровизировать. Писали или переписывали второпях, но писали днём. Потому карандаш, а не чернила.

Барон уважительно поклонился.

— Значит, ученик мастера, скорее всего, жертва навета и мёртв, а змея ещё среди нас.

— Да. Человек, который всё так тщательно подготовил, не может быть случайным преступником. Ключ был у Кведжина. Для того чтобы украсть тетрадь, нужно было сначала украсть ключи.

— Ломать шкаф бесполезно, — подтвердил барон. — А в дороге рядом с мэтром постоянно двое моих парней. И да, вы правы. Я мог и сам догадаться. Кведжин мог попросту переписать дневник, а наш вор не мог.

— Утром я пройдусь по окрестностям. Ваши люди наверняка хорошие следопыты… Но иногда надо знать, что искать. И заодно пообщаюсь с этим вашим лесничим. Опять же, он мог что-то заметить и сам не понять, что видел.

— Надо знать, что спрашивать, — понимающе согласился барон. — Доброй ночи.

— Доброй ночи.

На следующий день Рианон встала раньше всех. Заглянула на кухню, на ходу перекусила куском вчерашнего холодного мяса и хлеба, чем вызвала недовольство поварихи. Но перечить госпоже тётка не осмелилась, лишь поворчала себе под нос. Ищейка, не слушая, уже бежала по тропинке прочь от дома. Надо продолжать охотиться за Кведжином, как бы веря в то, что записка подлинная и что вся трудность только в том, что нет людей прочесать болото. А самой тем временем сузить число подозреваемых. И приготовить ловушку. Поставить виновного в такие условия, чтобы он растерялся и указал на себя. Желательно, чтобы заодно выдал место, где спрятал тетрадь.

Первые минут десять тропинка плутала через ельник, дальше сворачивала и шла напрямую. Здесь кончались большие деревья и плескалось, пузырилось болото. Тишина и покой царили над ним. Жаркое солнце палило над стоячими озерками, медленно-медленно текущими ручейками, над однообразной болотной зеленью, лозняком, зарослями камыша. Ветерок чуть-чуть шевелил траву и ветви. Стоило только наступить на край берега, под ногами тоже показалась вода, прямо сквозь траву. Противно звенели комары. Стайки маленьких мошек вились над землёй и болотом, норовили окутать незваную гостью. Ветерок донёс еле уловимый запах тления.

Рассудив, что жилые дома будут на высоком месте, Рианон вернулась обратно до места, где вбок отходила другая тропинка. И двинулась уже по ней. Вскоре дорога начала подниматься, хотя и здесь почва тоже оставалась сыроватой. Между деревьями густо рос папоротник. А тропинка петляла всё выше и выше. Вот закончился папоротник, завеселела зелёная трава. Вскоре Рианон вышла на освещённую солнцем полянку. Уже ничто не напоминало о болоте. Густо рассыпались повсюду жёлтые одуванчики и белые ромашки, пышным розовым и лиловым хвастались заросли мелких цветков ибериса. Со всех сторон окружали полянку высокие ели, но сейчас они совсем не казались мрачными, а наоборот, светло-зелёными, праздничными. На краю поляны стоял маленький дом. Ветви нависали над его крышей, и казалось, что дом прячется от солнца в прохладной, свежей тени деревьев. Сбоку крыльцо, в нескольких шагах от него — колодец. А перед домом врытая в землю скамейка.

Ставни двух окон на первом и втором этажах были распахнуты настежь, но ни внутри, ни около дома не видно ни одного человека. Из трубы лениво поднимался дым. Рианон громко позвала хозяина, вошла. В кухне никого, но очаг растопили не так давно, дрова не прогорели. Тянут душистым смоляным дымом. В просторной комнате тоже никого. Очень чисто. Бревенчатые голые стены. Стол покрыт полотняной скатертью, с бахромой и узорами — дорогого стоит. Как и два тяжёлых стула с высокими неуклюжими спинками. Хозяин не бедствует, если сидит не на кровати или сундуке. На столе в большом глиняном горшке каша.

Рианон только успела окинуть комнату взглядом, как на крыльце послышались шаги. Входная дверь распахнулась, и на пороге возник сутулый жилистый старик. Кожа побурела от возраста, лицо избороздили морщины, седые волосы поредели. Вошёл он, опираясь на палку, одет в старый, но тщательно зачиненный и опрятный камзол. Зато нож на поясе, судя по рукояти и ножнам, был новый. Наверняка хорошей стали. И откуда-то возникло ощущение, что, несмотря на возраст, старик сноровки не растерял. Понадобится всадить этот нож под ребро — фору даст любому из молодых охранников.

Увидев гостью, старик расплылся в улыбке.

— А-а-а, госпожа дознаватель? — поинтересовался он. — Наконец-то. А я вас ещё вчера ждал, думал, заглянете. Потом решил, что поначалу вам дом осмотреть надо, а потом уже со мной калякать. Дозвольте представиться: Дидиан, бывший старший лесничий его светлости Эдмонтон. Ну а сейчас, значит, за парнями присматриваю. Чтобы, значит, лишнего себе не позволяли.

Рианон не удержалась и хмыкнула. Теперь понятно, отчего барон Кокран был так уверен в непричастности «конюха». Слуга, не привык хозяйский хлеб задаром есть. Как же. Фактически, пусть и негласно, второй человек в охране. И раскрыл себя наверняка с дозволения барона. Не зря сейчас открыто продемонстрировал гостье на пальце колечко с сапфиром… Точь-в-точь как у начальника.

— Старуха моя померла, а дочки-то замуж повыскакивали, так и живу здесь, — разговорился старик. — Вот, стряпать научился. Вы не сумневайтесь, хорошо. Отведайте, госпожа. Небось, с утра так и убежали голодная.

Рианон слегка поклонилась, скорее изображая поклон: как бы показывая, что дистанцию благородный — простолюдин блюдёт, но заслуги лесничего и опыт возраста уважает. Старик на это расплылся в довольной улыбке.

— С удовольствием присоединюсь, мастер Дидиан.

Ели молча. И пусть миска Рианон опустела первой, уважая хозяина, девушка дождалась, пока со своей порцией управится и он. Наконец Дидиан положил ложку.

— А теперь можно и покалякать. Только на улицу пойдём, зябко в стенах мне сидеть. А там и солнышко радует.

На поляне старик неторопливо добрался до лавочки, уселся поудобнее. Подождал, пока рядом устроится Ищейка. Какое-то время помолчал. Наконец заговорил.

— Вам, госпожа, интересно послушать про?..

— Сыновья. Эконом и его семья. Про Кведжина не нужно. Я уже точно знаю, что он или жертва навета, или его побег — случайное совпадение.

Старик уважительно кхекнул.

— Вот значится как. Быстро вы. Хорошо… — Дидиан ненадолго задумался. — Про младших мастеров мало что скажу. Я в дом не вхож. Разве что старший — мужик башковитый, а младший… Как был подручным, таким и останется на всю жизнь. Вот вам моё впечатление от него. Но с ними вы лучше Манику порасспросите, — подмигнул. — Дочка эконома. Девка в энтих делах, сами понимаете, — причмокнул Дидиан, — лучше любого мужика видит. Что у другого мужика за душой.

Бывший лесничий махнул рукой, показывая.

— Там, за домом тропа. По ней к ручью выйдете. Мамка в доме сегодня, значит, девка там бельё стирает. А вот про эконома и его семью скажу, — Дидиан постучал палкой по траве. — Этот самый Калгар резчик хороший. И вообще мастер на все руки. Ну и сами видели.

Рианон кивнула: резьба на мебели была выполнена очень искусно.

— Далече он тогда отседова жил, деньга водилась. Женился. А что горбун, так с лица воду не пить. Имя доброе было, а что жинку поколачивал, первенца не доносила, выкидыш — дело грешное, но и так бывает. Баба же терпела? Да потом оказалось — из страха терпела. У него, понимаешь, на энто дело не встаёт, пока бабу не выпорет. Сначала жинку порол. Как дочка подросла, начал дочку пользовать. Жинку, значит, с задранным подолом ставит, а рядом дочку ставит. Девку порет, а сам в это время жинку приходует. Ну, от этого всё наружу и выплыло. Особливо за ребятёнка-то. Священник епитимью наложил, соседи за непотребство чуть до смерти не забили. Пришлось бросать всё и в Шеннон перебираться. Страху Калгар натерпелся, пока сюда не прибился. Но мастер умелый, за троих работает.

Ищейка кивнула. Понятно, зачем его взяли: меньше народу в обслуге, а этот будет предан душой и телом — деваться ему некуда. Жена и дочка — преданы вдвойне, для них спать с господами — единственный способ жить по-человечески.