CLOWNS NEVER DIE\КЛОУНЫ НЕ ЖДУТ ПОЩАД. Глава Первая.

«Clowns Never Dies\Клоуны не ждут пощады»

роман

Глава №1.

1.

Слепящим полднем на базарной площади у прилавка менялы столкнулись два господина. Громыхнули двумя котелками на головах и отпрянули. Раскланялись вежливо, извиняясь. А выпрямившись, пригляделись. И узнали друг друга.

— А-а! Господин Рэдд!

— А-а! Господин Уайт!

— Ой, давно…

— Ой, давненько – давненько.

— Мы с вами не виделись…

— Не встречались и не сталкивались.

— А вот столкнулись…

— Втемяшились таки, втрескались!

Господа умолкли. Господин Рэдд поправил усы. Господин Уайт почесал бровь. И вопросил задумчиво протяжно:

— И к чему бы это…

— Да уж к прибыли! – всплеснул руками господин Рэдд.

— Верно ли… — усомнился господин Уайт.

— Всенепременно! Вернее верного! – Утвердил господин Рэдд и расцвел широченной улыбкой. Улыбкой как бы в квадрате — удвоенной задорно вздернутыми усами.

— Ну и как вы нынче?- Вопросил краснорожий господин со вдернутыми усами и, чуть отпрянув, демонстративно оглядел белесого господина с пышными бакенбардами на лошадиной морде, — смотрю: роскошно прозябаете.

Длинный господин был одет в сюртук тонкой шерсти, его главу покрывал шелковый цилиндр, а на элегантно повязанном галстуке золотого шитья посверкивала алмазная брошь.

— Да уж не бедствуем. Идем, так сказать, в ногу с прогрессом. Случается, и обгоняем, – ответствовал скромно дорогой господин. – У нас сегодня движущийся манеж, механический оркестрант. Кругом машинерия и фокусы электричества – удивляем и эксцентрируем…

Господин Редд хмыкнул и потер край шляпы.

— Значит, бездуховность полная. Что ж — ожидаемо.

Участливая улыбка посетила глаза бесцветные глаза мистера Уайта.

— А как у вас?

— А мы всё по старинке – толпа уродов, с выдумкой и фанаберией!

— Знаем мы ваш эпатаж…- усмехнулся высокий господин, обозначив брезгливую улыбку уголком рта.

— Да уж такие мы. Порезвей многих будем. Наши лошади в кубретах польку – бабочку танцуют. А у кого и медведи на публике обсераются.

Глаза вальяжного господина окончательно побелели, а бледная кожа лица казалось покрылась изморозью.

— Помнится, вы господин Рэдд приворовывали…

— Прошу без оскорблений, господин Уайт! – Усатый господин подпрыгнул, его котелок съехал набок, а лицо сделалось вконец пунцовым,- То не доказано и на то есть бумажка с решением суда…

И с этими словами принялся лихорадочно рыться по карманам. Сначала — по внутренним и потаённым, потом — по накладным сюртука, потом — по карманам брюк. И из каждого кармана что-нибудь да выпадало — то каучуковый мячик, то спиральная пружина, то колода карт. Наконец вместе с искомой бумагой выскочила кукла клоуна и, упав на мостовую, залила округу маньяческим смехом. Нервный господин, тяжело дыша, протянул собеседнику гербовую бумагу.

Господин Уайт отпихнул руку:

— Вот и подарите её вашему медведю. Наши уже свой экземпляр использовали. – Ответствовал он презрительно и неожиданно бойко. Видно он был как добрая паровая машина, которую надо долго разогревать, а потом — ка-ак понесет!

Вокруг господ начали собираться люди, базарные гомоны притихли, лишь механический смех игрушечного клоуна трескал по нервам, но и он затих вскоре.

— И всё-таки, … Два цирка в городе. Не хорошо! – Раздумчиво молвил худой господин.

— Вот и собирайте манатки, и выдвигайтесь до соседнего города! – Взорвался в ответ господин круглый.

— У меня есть предложение! – Изрек господин в шелковом цилиндре, повысив голос и поводя рукой с тростью по кругу, как бы призывая в свидетели жителей города, коих собралась уж не малая толпа. – Будем работать в одном городе месяц. И кто сделает сборов за месяц более, тот и останется в этом благодатном городе до конца сезона. А Проигравший никогда впредь не появится здесь. До скончания веков не появится. Ни он, ни его дети.

Последние слова господин уже вещал трубным гласом.

Округлый господин потер нос в недолгой задумчивости и воскликнул:

— Я согласен!… – И воздел руки. Толпа зарукоплескала. Но усатый господин взмахами рук попросил толпу утихнуть и дослушать его,- я согласен, но с одним условием: все сборы проигравшего за этот месяц, месяц нашей дуэли, переходят в собственность победителя!- Толпа опять рукоплескала,- А для выработки всех пунктов нашего соглашения и так же для надзора за соблюдением оных, попросим нижайше магистрат этого славного города: назначить комиссию из знатнейших и честнейших граждан города.

Последние его слова потонули в одобрительных выкриках, свисте и громыхании не только ладоней, но и ботинок.

Дорогой господин вытянул вверх руку и продемонстрировал раскрытую свою ладонь публике, ее чистоту и маникюр ногтей, и, как некую безмерную драгоценность протянул ее своему противнику, скрепляя договор.

Толпа занялась неистовым криком, полетели вверх котелки, картузы, шляпки и чепчики.

Да будет цирк!

2.

Не далеко от базарной площади ближе к городской церкви, в не богатом, но и не бедном доме почтенная семья расселась за дубовым овалом стола приготовившись вкусить воскресного обеда, по традиции обильного, а ныне почти праздничного.

Высокопорядочный отец семейства во главе стола ведет постные разговоры и не подает знаков внести первое блюдо и преступить к трапезе. Он ждёт. И, правда, за столом одно место пустует.

А в это время Макс, молодой человек приятной, если не сказать прекрасной наружности, пытливо и бездумно вглядывался в зеркало и мысли его не сканировали гладкую кожу лица на предмет запоздалых юношеских прыщей, его мысли провалились в зазеркалье и отчаянно метались там, в поисках ответов.

Нынешней ночью молодому человеку приснился сон. Сон муторный и мутный. Сон о Будущем.

В этом сне он бродил по странному городу, бродил, созерцая его стеклянные строения и плоские улицы, и знал, что это город Будущего. Он зашел – его туда будто бы затянуло — в одно заведение с надписью «Ароматические смеси», где в углу стоял круглый стол, а на нем индийский кальян в золоте. За ним сидел господин в черной рубахе и черный очках и, пускал дым, им окутываясь. Перед господином стояла табличка в золотой окантовке, на ней значилось печатными буквами: «V.I.P. — рецатель.»

Макс, так звали молодого человека, подошел к «рецателю» — его нечто чувствительно подтолкнуло в ту сторону — и вежливо поклонившись, спросил:

— Достопочтенный господин, вы не подскажите…- и тут на этом месте вопроса молодого человека засвербело: он чувствовал, знал, что может задать этому тёмному господину любой вопрос и получит ответ. В его голове зароились вопросы, вопросы коими страдало всё прогрессивное человечество, как то: Есть ли жизнь на Марсе?

А на Венере?

А еще в Каких Местах?

Вселенная, она округла или вогнута?

Центростремительна или центробежна?

Передается ли от отца к сыну склонность к убийству?

А к прелюбодейству?

А к чесанию в затылке?

А есть ли Бог?

А Диавол?

А херувимы, бесы, вампиры?

А как они выглядят?

А его будущая жена?

А в старости?

А может жениться во второй раз?

А в третий?

Конечно ли Время и как выглядит Вечность?

Как устроен вечный двигатель?

Победит ли Добро Зло?

Все эти вопросы выпрыгивали из глубин мозга, и там же, не достигнув вербального аппарата, удовлетворялись, получая полное своё раскрытие в расцвеченных двигательных образах, с ворохом писаных выкладок, с формулами, диаграммами и колонками статистик. Вопросы и ответы шли вал за валом, сердечное насыщение и ритмика падали, а по мозгу побежали мурашки. Вопрошатель запаниковал, а стихия вопросов-ответов бушевала, не затихая, и потоп знаний готов уж был затопить его голову, а голова лопнуть, как молодой человек всё-таки выдавил вопрос устный. И тем спасся. Он спросил:

— Достопочтенный господин, вы не подскажите, как пройти на улицу Лезюкова, дом Тринадцать?

Молодой человек спросил и сам удивился. Ему туда не надо. Он совсем не знает такой улицы и не надо ему в дом номер «тринадцать». Но он уже услышал, что господин за столом завозился, издал сухой кашель и молвил глухо, на распев:

— Молодость, молодость, «…шарфик случайный,

ты ли летишь за моею спиной?

Ты ли стучишь в закрытые ставни,

сон растревожить забытый и давний,

мило махнув на прощанье рукой…»

… Будущее ваше печально: вертикальная мобильность общества чрезвычайно низка, рождается новая клановость с последующей неизбежной трансформацией в закрытые касты. И если твой отец был сержантом ментом, то и тебе быть ментом, и не выше сержанта, и детям твоим. А если был твой отец говновозом, то и тебе, и детям твоим говно и возить.

В мире Будущего у молодых людей будет лишь одна возможность изменить свою карму…

Тут странный господин поманил молодого человека к себе поближе. А тот подошел. Человек в черных очках затянулся поглубже и выдохнул вместе с дымом ему в ухо – торопливым шепотом, тайну:

— При крайней узости восходящего трафика по социальным локациям единственная вероятность для продвижения продвинутому парню, в соразмерной жизненному циклу временной перспективе, в этой стране — работать клоуном у пидарасов.

Кто не хочет работать клоуном у пидарасов, будет работать пидарасом у клоунов. За тот же самый мелкий прайс…

На этих словах странного господина Макс проснулся.

За окном гремели погремушки и дудели дудки – это по городу ходили зазывалы в клоунских одеждах и приглашали в только что приехавший в город цирк.

3.

В цирке старом суета.

На новом месте старые проблемы. Как всегда: главное – крыша. То есть купол шатра. Но и об организации тихой заводи, что б вдали от глаз начальства, опытные цирковые люди не забыли: соорудили в лабиринте вагончиков укромное местечко. То есть — поставили стол.

Старые цирковые, сделав свое дело, ушли помогать рабочим возводящим шатер добрым матерным словом, а в укромном месте уже накидали ящиков; шныряли крысы и кто-то чавкал.

Это клоуны Брик и Трик сманеврировали от работ, уцепившись отнести с манежа пустые ящики и теперь жрали вареную кукурузу. И, разумеется, запивали вином. В закуток вбежал старший наездник, да так резко, что ни кто из клоунов не успел ни подавиться, ни спрятать со стола объемную бутыль. Наездник был крут нравом и, даром, что гусар – на дух не переносил спиртного до первой звезды.

Пока челюсти клоунов по инерции дожевывали вязкое варево, наездник, плюхнувшись на один из порожних ящиков, ухватил бутыль за горло и всосал добрую четверть её содержимого. Потом пыхтя, отдышался и снова всосал еще четверть.

— Всё… капец. – выдохнул вольтижеровщик, размазывая ладонью капли вина по губам.

-Где? – спросили Брик и Дрик одновременно и переглянулись.

— Здесь и навсегда!

-Война?

— Мировая!

-Чума!?

— В городе!

— Нет, господа домкраты, хуже…

Бригаду клоунов в цирке поначалу прозывали «демократами», когда на собраниях коллектива руководство боролось с безалаберностью и пьянством. «Произвол!», Беспредел!», орали они, вскакивая с мест. Позже, правда, ужали до «домкратов»: ведь, когда требовалось улучшить тренировочно-репетиционный процесс или изобрести новые номера, они тоже не молчали – «Даешь!», «Подымем!» кричали они и бегали между артистов. И, как не удивительно, эта, вечно пьяная и ленивая, вечно ругаемая начальством бездарь оставалась при цирке и по сей день.

— Много хуже.! На моих глазах в этом треклятом городе, … Я был свидетель! На разэдакой ярмарочной площади, встретились наш мистер Редд и их мистер Уайт!

— И…?!

— И конечно они поссорились!?

— Они объявили друг другу схлестку – кто больше загребет денег за сезон, тот призом получит выручку проигравшего! Всю выручку! И на то арбитрами – всё местное начальство! А выручку за каждый день будут отвозить в магистрат!

— Мы пропали – мистер Уайт — Богач!

— Нас уничтожат! Мистер Уайт богач и друг богачей!

— Молчать! Олухи – мистер Редд друг генералов!

— Точно! А мадам Попс их любимая певица!

— Мы спасемся!

— Даешь Приз!

— Подымем производительность!

С этими словами клоуны повскакивали и, опрокидывая пустые ящики, ломанулись, размахивая руками раскидывать по цирку трезвон Великой Новости.

Повелитель лошадей же, подперев рукою челюсть, застыл, уставивши взгляд в зеленую муть бутылочного стекла. В проеме меж вагончиков появилась еще одна неразлучная парочка Атлет – гигант Джо и его подручный Джек, почти карлик. Они понюхали бутыль, осторожно обошли наглядное пособие психолога изображающее «задумчивость» — обнюхали и его — и лишь потом беззастенчиво пихнули «изваяние» в бок.

— О чем солдатушка закручинился?

Властитель стремян и седел лишь отмахнулся. Почти карлик Джек сел на против

— Что ж, ну, встретились два Единочества. Это должно было случится, рано или поздно. – Сказал он и пододвинул к себе стакан.

— Редд и Уайт настолько ненавидят друг друга, они настолько «плюс» и «минус», что притянулись бы друг к другу и с разных планет, меняя их орбиты.

Выдал гигант Джо тоненьким голосом умную фразу. И то, и другое так не вязалось с этой горой мышц, что казалось, будто Джо просто открывал рот, а говорил некто-то другой, из-за угла.

— Ох, ребятки, незахорошело что-то мне…

— Профессиональный вояка, объявляющий перед атакой, что у него понос — подобен многодетной матери, у которой по беременности отошли воды, а та орет что она всего лишь обоссалась.- Выдал еще одну завернутую фразу гигант. А почти карлик прокомментировал:

— И она в своем неожиданном страхе права – вдруг, на сей раз, какой урод выползет.

Вседержитель уздечек и постромков через силу ухмыльнулся и поднял взор свой на атлета. И вдруг вздрогнул. Голова его откинулась, зрачки расширились, а рука замельтешила в крестном знамении. Карлик не раздумывая треснул того по шее.

— Что с тобой? Что за хрени ты опился?!

Наездник дернул головой, глаза его вернулись за надбровные дуги.

— Да, чертовщина какая-то… взглянул на Джо, а у него вместо лица оскал мертвячей черепушки. И…

— Что: «И»?

— И где-то ударил колокол.

4.

Цирк мистера Уайта колол небо ребристыми конструкциями метала, и слепил землю бликами прожекторов и лампочных гирлянд, и било в зрак не электричество, а пока лишь отсветы солнца. Что же будет вечером, когда зажгут настоящую иллюминацию?!

Непременный фурор.

Так или примерно так размышлял один из техников, оглядывая результаты своего монтажа, как тут его едва не сбил с ног спешащий укротитель зверинца, плотный и целеустремленный как паровоз.

-Осторожней, мистер! – крикнул тому в спину возмущенный техник. Но механоподобный господин лишь нервно отмахнулся. Уязвленный же техник поспешил за ним следом.

Но поспеть за таким агрегатом было трудновато, когда техник нагнал его около манежа, тот уже стоял в окружении циркачей и от туда неслись приглушенные ахи и вздохи.

— Вы слышали! Наш-то дылда столкнулся с господином Реддом!

— Ой, что будет!

— Дуэль! Как пить дать, дуэль!

— Да! Рэдд бойкий малый – проткнет нашего шпаженкой, и будем пить за упокой…

— Наш не дастся – наш его исковыми заявлениями закидает.

— Ребята! Уже всё случилось. Будет другое — и пострашнее, — и звериный царь поведал коллегам, что он видел на ярмарочной площади, умолчав, правда, что были они вдвоем с руководителем группы наездников из враждебного цирка, с коим были старые приятели и служили в одном полку.

Механика сценических эффектов кто-то толкнул в бок и спросил шепотом:

— А кто это такой: «Господин Редд»?

Техник посмотрел на спрашивающего незнакомого господина и недоуменно пожал плечами. Он сам поступил в цирк не давно, и на счет местных интриг был еще не совсем в курсе.

— Ах, вы не знаете! — Раздался за спиной голос, и между плечами техника и неизвестного господина протиснулась седая голова с улыбающимся лицом. – Ах, да — Вы ж новенький, господин мастер-менеджер эффектов. А вы, позвольте, кто будете?

— Я буду вашим новым фокусником, вот документ подписанный господином секретарем мистера Уайта.

— А-а! тогда вам ко мне, я бухгалтер в этом заведении. И кассир.

— Да, да! Мне надо встать на довольствие!

-Обязательно надо, пойдемте. Да не спешите так, не гоните старика. А я вам расскажу про наши старые истории. И вы, господин техник-мастер, пойдемте, послушайте, что б потом не переспрашивать у каждого и, не дай Бог, не нарваться на недоразумения, за кои можно и с должности вылететь. Не любят у нас некоторые начальственные особи старое вспоминать, ох, как не любят.

Так вот…

Жил был папаша Гадди Снэйк. В молодости, говорят, он был бескомпромиссен и жесток. Говорят, что пылали города и целые племена пускались в бег и растворялись в пространстве, когда он спускался с вершин. Промысел его был смутен, профессиональные склонности не ясны, одно несомненно – он был творец. Но было что-то в нем эдакое, какие-то комплексы. … Стесняло его что-то, и было в его натуре что-то дикое, разбойничье.

Служить ему готовы были многие, но подбирал он себе в любимчики не приличных людей, а всё больше каких-то уродов, да и просто скользких типчиков. Особенно в чести у него были ушлые обманщики, готовые сестру родную в бордель продать, брата пришить и отца родного обжулить. Импонировала папаше Снэйку их неколебимое желание жить, жить во что бы то ни стало. И жить хорошо, и что б за счет других. «Воля к жизни», так это кажется, называется, если политкорректно.

Но вот однажды у него появился ребенок, ожидаемый, желанный ли, но появился.

Они иногда бывают — неожиданными — дети.

У папаши появился ребенок. Мальчик. И Гадди Снейк как то незаметно враз не то, что бы совсем обмяк, но заметно помягчел. Что делать, но нас часто мягчают дети, пусть мы этого и не замечаем, пока вдруг неожиданная не капнет на губы слеза.

Особенно размягчение папаши усилилось после безвременной кончины сына. Тот ввязался в какую-то финансовую авантюру. Но какую? Все свидетели скоропостижно скончались, а суд сгорел вместе с архивом. Но говорят, что мальчик открыл новый банк — с совершенно невиданной доходностью по вкладам, и беспроцентным кредитованием.

И, естественно, старые пройдохи банкиры впали в священный ужас – весь их гешефт летел к черту! Подкупив власти, они объявили его векселя необеспеченными, а доверенности недействительными.

Этот честный парень сам отдал себя в руки правосудия. А после охранники смущенно разводили руками и уверяли, что он сначала умер, сам, видно от огорчения, а потом растворился. Хотя позже заходил с улицы, весь в белом, без следов ушибов и ссадин, мило здоровался, жал руки остолбеневшей охране в тюрьме, прокурору в прокуратуре и судьям в суде. А уходя, желал всем здравия и не брать в голову. Потом были другие свидетельства и объяснения, потом другие. … Но, так или иначе, тело сына папаше так и не выдали.

В итоге папаша Снэйк бросил строительный бизнес и Большую Политику и создал гастролирующий цирк.

Удалился в него как в монастырь.

Самое, то место, говорил, где обманывают и предают не в пример меньше. А то зайдешь с благими намерениями, в какое общественное заведение, например, в тот же суд, а окажешься в шапито, где тебя уже обрядили клоуном и тычут в тебя пальцами.

Кстати, после несчастья с сыном у него рождались одни девочки.

И вот цирк Папаши Гадди Снэйка стал давать представления и поимел грандиозный успех. И долго, долго он колесил по миру, удивляя и покоряя. Да, фокусы показывал сам старик Гадди, не доверял ни кому.

Что это были за фокусы! Прямо скажем – чудеса!

Потрошение клиента с выниманием кишок, отрубание рук и ног с последующим полным приростанием — и без всяких ящиков — в крови и скрежете! А оживление покойников, прямо из морга доставляли! А полеты во сне и на яву! С барражированием над любым городом и местностью, по желанию заказчика! Такого нынче не увидишь – всё переместилось в область медицины с неясным результатом.

Да, время брало своё и папаша Снэйк стал привлекать помощников. Один из них был Редд. Тот еще малый! Появился он как-то, весь драный, сбежал с какой-то очередной войны. Но быстро обвык на манеже. Живчик, без авторитетов в голове и правил в кармашке. Но талант! У него всё бурлило и искрилось на сцене: публику кружило в круговерти приключений и трюков, сама жизнь брызгала во все стороны и пьянила население. Да, он был простоват и без заумных затей, но очень нравился рабочему люду и тот валил в цирк толпами, неся трудовой медяк.

И появился в цирке мистер Уайт, тогда еще молодой человек, стройный и подтянутый, с хорошими манерами и рекомендациями. И далеко не отходя от кассы, развернул перед папашей Снэйком целый бизнес-проект. Машинерия, Электричество, двигатели внутреннего сгорания, радио волны и магнетизм, мол, всенепременно перевернут мир в Будущем, А Цирку, как важнейшему из искусств, надо соответствовать, то есть — обгонять время.

Главное же, что людской ресурс, как прагматическая составляющая, свой потенциал исчерпал: отягощен врожденными дефектами, изъянами воспитания, нерациональной иерархией ценностей, мотивационно не устойчив, подвержен сифилису и алкоголизму, быстро изнашивается и устает.

Технический прогресс, гуманизация и демократизация изменят положение.

И что вы думаете? Старый пень повелся на умные речи! Долго смотрел на рекомендации и подписал-таки назначение мистера Уайта «И.О. директора»! Все бы ничего, но только что утром он подписал такое же назначение – «И.О. директора» — мистеру Редду! Мало того: после подписанных бумаг он сказал, что очень устал, и пойдет отдохнуть. Он ушел к себе и заснул. Заснул настолько крепко, что никто так его и не смог разбудить.

Наверное, он до сих пор где-нибудь спит.

Я уже говорил, что после несчастья с сыном у него рождались одни девочки? Так вот – их было много, и все они были красавицы, и обладали очарованием просто сокрушительным.

Они быстро выскакивали замуж и разъезжались по всему свету. В какой стране они останавливались на проживание, та начинала расцветать, и цвела, пока длилась молодость красавицы дочки Гадди, дольше всех протянула одна, на островах.

Откуда брались все эти девчонки не понятно, ведь жены папаши Гадди никто никогда не видел. Да и был ли он вообще женат? Но всеми воспринималось как должное – в цирке появлялась девочка необычайной притягательности, испускающая к тому же волны повелительности, значит — дочка старика, и все сразу впредь меж собой так её и называли. «Его Дочка». Или еще проще: «Принцесса». Ну, естественно, никакими «принцессами» те девчонки не были. Они были просто Музами. Среди женского пола такое случается. А у папаши Снэйка был Глаз. Вот и подбирал он их на воспитание, со всяких помоек.

И что вы думаете?! Папаша спит. В цирке два директора. И одна очередная дочка. И все единодушно решили – кого она выберет, тот и станет полноправным и самовластным. А я сам, спустя столько лет думаю: а почему никто не подошел и не спросил у девочки – « Вы, мол собственно, кто? Не соизволите ли предъявить документики?»

Но ни кто не смел – все были заворожены шармом девчонки и её голосом, эта последняя, кстати, любила петь, и увлечены зрелищем невиданного ранее соревнования за первенство в цирке, руку принцессы и права на собственность. Пока все наблюдали сальто-мортале Редда да возню механизмов Уайта люди не заметили, как девчонка повзрослела, набрала силу и уже распоряжается вовсю: отдает приказы и капризничает на пустом месте. И все почему-то подчинялись, а вроде с чего бы – когда то это было данью уважения к папаше Снейку. Да и она была милой девочкой, — почему б не оказать любезность? Но папаша Снейк исчез и она подросла — заметно погрузнела и опростела лицом. В общем, куда-то делись загадочность и скромность. Осталось: властность и капризы. Сие унылое преображение было замечено всеми. Только не Реддом и Уайтом – увлеченным борьбой – они выдумывали трюки и сочиняли идеи, привлекали спонсоров и покупали аплодисменты. Всё было, а как же – на кону не банальное наследство, а, почитай, корона всего циркового мира! Увы, они и не заметили, как в нём уже начала царствовать Пошлость.

И вот, как-то случилось – мистер Редд не уберегся – свергся с трапеции, и поломал обе ноги. Одни говорят, что он устал, выдохся. Другие – что ему «помогли»: смазали, где надо. Чем и воспользовался мистер Уайт – припал к ногам крупногабаритной принцессы и протянул ей обручальное кольцо вместе с нотариальными бумагами. Та соблаговолила принять: надеть одно и подписать другое. И сделали они свадьбу. И устроили пир – банкет на весь мир. Съехались все знаменитые и влиятельные из всех столиц. Благодушным поздравлениям не было конца, один японец даже договорился до того, что объявил конец истории, Истории как таковой. А госпожа Муза во всеуслышание объявила, что в ознаменование новых времен сменяет свое старорежимное именование «госпожа Муза» на демократичное – мадам Попс.

И настал час когда наш элегантный мистер Уайт удалился на брачное ложе с огрузневшей Музой.

Потом долгое время была тишина. В салонах, на кухне и в прессе. Неугомонные газетчики день и нощно рыскали подле стен будуара, но их чуткий слух не ловил ничего. Много публики еще продолжало запойно веселится, но воздух уже просквозили тревожные предчувствия. И вот однажды утром из пределов семейного гнездышка раздался дикий крик, перешедший в матерную брань. Из спальных покоев выбежал господин Уайт, а из окна ему в след вылетали чемоданы и бельё.

Но эта сценка – всё, что досталось репортерам. Ни комментариев супругов, ни болтовни прислуги. Позже семейная пара не раз показывалась на обществе вместе, но жили раздельно.

Говорят, что они не сошлись характерами, более сведущие, что не сошлись в постели – наш и смолоду был холодноват, а вот она жадна до всего мясного и горячего. А по мне, так вы представьте: подводит молодожен невесту к брачному ложу, ту, что помнит юной — хрупкой и стеснительной — но только дотрагивается до шнурков корсета, как все стяжки разлетаются, покровы опадают и, вместо детской прелести, вываливаются на него свиные окорока. Так наступает мужское бессилие. Да, с тех пор мистер Уайт на женщин и не смотрит. Его больше привлекают интеллектуальные беседы с юношами.

Мистер Уайт затеял грандиозную перестройку. Новый шатер, новая иллюминация, новые специалисты – которых в цирке раньше и не видели — и все по машинам, по электричеству. … А старый цирковой реквизит свалили в дальний уголок. А когда прибирались — представьте! – нашили старика Гадди Снейка! Он, оказывается, закатился под комод и все также беспробудно спал, покрытый паутиной и слегка плесенью. Мистер Уайт снял с его шеи печать и понаставил везде в новом цирке оттиски, везде – где надо и не надо, даже на мусорный бак и стульчаки в клозете. Мол, сохранена традиция — всё по заветам старого мастера и с его благословления. Новый антураж в старых знаменьях. Ну а старика сдали в дурдом. Потом перевезли в богадельню. Потом, случайно, в прозекторскую. Потом опять в дурдом. Потом опять куда-то. Так его следы и затерялись. Где-то спит старик.

А госпожа Муза воспылала к мистеру Уайту настоящей ненавистью. Тут и митер Редд из госпиталей вернулся. Поворковали они пару раз не прикрыто, и как-то ночью сбежала госпожа с господином Реддом. Да не налегке – прихватили с собой багажом реквизит старого цирка. И начали свои гастроли. И пошло у них не плохо, видно не всем по нраву прелести Будущего. Тогда, кстати, Муза решила вернуть себе старое доброе имя, но увы, публика словно не слышала её. Так и осталось, как приклеилось: мадам Попс.

Конечно, были иски, были суды. Но всё как-то утряслось. Говорят Муза, то есть мадам Попс, до сих пор с Реддом, и до сих пор поет, и кое на кого влияет, хотя изрядно потрепалась в извечной борьбе с лишним весом.

— Так, я запамятовал, молодой человек, что ж вам от меня старика надо?

— Я ваш новый фокусник изволю встать на учет в бухгалтерию и, следовательно, в кассу. Вот лист с резолюцией мистера Уайта, вот рекомендации

— Опять рекомендации, резолюции. … Эх, молодой человек, был бы Человек, а не Механизм. … А у вас я смотрю руки…

— Да, руки — у меня. Так сказать рабочий инструмент.

— И лицо у вас…

Господин озабоченно пощупал щеки, посмотрел на пальцы:

— Что с лицом?

Господин принялся искать глазами зеркало по сторонам.

— Честное! Настоящий плут…

Господин фокусник замер и открыл, было, рот, а старый кассир махнул рукой:

— Не фурьтесь, я таких люблю.

Тут над будкой кассы заголосил попугай:

— Пять тысяч вольт тебе в сраку!

— Не пугайтесь! Не верьте птичке, — поспешил успокоить техник,- тут у нас триста шестьдесят, не больше.

-Да-а, … а с чего же вас на работу приняли, и где прошлый мастер-менеджер электрический?...- спросил Кассир техника, спросил, не отводя пристального взгляда с лица фокусника:

— А лицо у вас…У нас не жарко, а у вас — Лицо…

Господин фокусник аж подпрыгнул:

-Да что у меня с лицом?!

— Вы покраснели! Это так чудесно.

5.

«ГОРОДСКИЕ ХРОНИКИ». Газета для местных жителей и приезжих.

Сегодня в газете:

… Общество поздравляет! Вчера исполнилось 65 лет многоуважаемому…

… В клинике мистера Брони новые модные зубные протезы…

… Фермер Слоник предлагает средство для ваших свинок, свинки будут расти вдвое быстрее…

…В наш огород съехались сразу два цирка…