Пролог

И снова в этот вечер она осталась одна. Сколько бы раз она не посмотрела в окно, сколько бы времени не прошло с момента прочтения последней книги, она всё ещё не могла усидеться на месте. На улице уже который день шёл вечный дождь. Его капли бились о стекло, черепицу, прыгали на траву и перекатывались с ветки на ветку, создавая мягкий шум и передавая непреодолимую тоску. Раскаты грома звучали по обыкновенному успокаивающе, даже думать особо не хотелось. Хотелось сесть на крыльцо, смотреть куда-то вдаль синего поля и дышать полной грудью. Ох, этот манящий запах земли и травы! Мокрая зелень мягко даёт нотки свежей печали, земля, будучи символом перерождения, отдавала надеждой и воспоминаниями, которые сложно поймать в глубинах собственной памяти, а в воздухе витало спокойствие и равнодушие. Когда где-то на окраине города, в некоторой глубинке ты в одиночестве попадаешь в дождь, а за километры от тебя слышен гром, когда ты смотришь в поле, пытаясь найти там силуэты своего прошлого, вот тогда ты остаёшься один на один с вечностью. Минуты растягиваются в часы, часы тянутся в дни, и так может пройти целая вечность, а на часах останется обычное 21:38. И кажется, это всё так банально, столько об этом сказано слов, столько книг написано об этом, и всё же, какая же это всё правда! В этом и состоит основная цель дождя в жизни каждого человека: подарить ему маленькую вечность. Если долго и упорно вглядываться в символику, то дождь всегда был символом многозадачным, начиная от беспросветной грусти, заканчивая радостью после долгой засухи. Грусть, философские размышления о смысле жизни, романтика, уют, спокойствие, равнодушие, переломный момент в судьбе, расставание, боль, потеря, любовь — всё это вмещают в себя капли дождя.

Глядя на капли в лепестках цветов, она всё вспоминала давно, казалось бы, забытые мелодии. То пианино сыграло несколько партий, то звуки треугольника пробьются в голове сквозь тернии глухого шума… Музыка сама собой появляется в голове и так же неожиданно исчезает, словно и не было её вовсе. В мягком свете жёлтой лампочки на крыльце, яркие цветы становятся более нежными и обворожительными. Элиз долго смотрела в эти фиолетовые и пурпурные цветы, наблюдая за скользящими движениями воды по гладким тропам. Так спокойно она давно себя не чувствовала.

— Как же мне тебя не хватает, — прошептала она в неизвестность и зашла обратно в дом.

А в доме стояла керосиновая лампа, стопка различных бумаг, печатная машинка и перо. Элизабет постоянно что-то записывала, перечёркивала и снова писала, пока не находила того, что лежало на её сердце. Руки все были в чернилах, тонкие пальцы перебирали перо, словно парируя в воздухе. Девушка то перекладывала свои русые волосы с одного бока на другой, то закладывала их за уши, то заплетала их в косу. В такой вечер мысли могут двигаться лишь в двух направлениях: либо их очень много, что не успеваешь их даже записать, либо же и одной не вытянешь. Но самое неприятное, когда они чередуются между собой, что не уловить, когда что изменится. Элиз так долго старалась записать всё на бумагу, чтобы после, по кусочкам, собрать всё во единое целое. Её глаза светились так ярко, что, взглянув в них, можно было потерять себя, раствориться в её зрачках, словно сахар в чашке кофе. Звонкий стук пера о баночку с чернилами сливался с треском дерева в огне и хотелось остаться там навсегда, сидя рядом с ней и просто наблюдая за её работой, закрывая иногда глаза и думая: «Как же хорошо…»

Часы показывали 23:53.

От писательства Элиз отвлёк щелчок в двери. В дом зашёл высокий парень с длинными волосами, свисающими на лицо. Он молча прошёл по коридору и двинулся к камину. Усевшись на свободное кресло, неизвестный положил ноги на маленький табурет у огня и запрокинул голову назад, глубоко дыша, словно он нёс с собой не только тело, но и всеобъемлющую грусть.

— От тебя такой запах пороха, что в доме опасно даже думать о пистолете, ненароком и выстрелить может. Там всё так ужасно?

— Тебе лучше не выходить из дома ещё пару дней. Обещаю, я со всем управлюсь в течение пары тройки дней. Эльроуз полыхает, Мигрей ещё держится благодаря магии Асмеи, а число жертв в Ригане уже невозможно сосчитать… Ко всему прочему, крайне сложно держать этот дом подальше от посторонних глаз, разведчики Скилера повсюду рыщут в поисках нас. — Парень так устал, что даже эти слова Элиз смогла разобрать с некоторым трудом. Всё оказалось куда хуже, чем она думала первоначально. Видимо, он уже очень хотел спать, раз не смог и глаз открыть после того, как нащупал кресло.

— Тебе надо отдохнуть, Кин. Хотя бы несколько часов просто поспать и не думать о том, что происходит снаружи. Когда ты последний раз ел?

— Я обещал Элиасу защищать тебя, это сейчас самое важное. Сон и еда могут подождать.

После этих слов чёрная одежда Кина начала изменяться на сухой чёрный пиджак с рубашкой и красным галстуком. Вместо эфира вокруг него стала образовываться трость с алым наконечником. На ногах появились кожаные туфли и элегантные брюки. Из-под мокрых прядей волос можно было увидеть яркие зелёные глаза, которые когда-то имели тот юношеский блеск, с каким его впервые встретила Элизабет.

— Я пойду к Элдурину, попробую поговорить с ним.

— Сидним рио ни улно си хитаф эхт.

Кивнув головой, Кин ушёл, подбирая в себя остатки эфира, а Элиз вновь села за печатную машинку, вглядываясь в это безграничное чёрное поле.