(3)

Ещё не взошло солнце, как они возобновили погоню. Они заночевали в том же городке у случайной семьи, посочувствовавшей им, до этого помогая ей тушить пожары. Они так же раздобыли друг другу мечи, дабы в полной мере быть готовыми ко следующей схватке.

Рейне был здоров как бык после той дозы света, которую отдал ему Вестник. Чего не скажешь про него самого. Ему предоставили новую одежду взамен обгоревшей, и при переодевании выяснилось, что на его теле не осталось ни единого живого места, не задетого огнём или ранениями. Одной лишь неубиваемой природой Вестника вероятно объяснить то, как он уцелел. И, наверное, ещё лекарством, остатки которого он ввёл себе уколом. Наутро после него ожоги, как и иные увечия, побледнели, но не прошли насовсем, причиняя боль как телу, так и душе. Так он со злости сорвал с головы целый клок волос, чудом не сгоревших целиком.

Он так много подарил света Рейне и пострадавшим горожанам, что на себя не хватало.

Была, однако, и хорошая новость. Отныне тонкая нить, связавшая его и Исидора, вела их в чётком направлении. Пока она свежа и нерушима, рисуя в голове верные дороги и попутные образы, Вестник смело надеялся на успех и удачу, ведя Кууру по заснеженным тропам, побеспокоенным предыдущими скакунами.

Позади Рейне жался к спине, не решаясь нарушить этот внутренний компас, настроенный в душе Вестником. Они так и молчали с момента, как выехали.

Не проронив ни слова, Вестник провёл по рукам Рейне, сцепенным в замочек поверх его живота, следом провёл пальцем по венам в виде W — ты можешь спрашивать обо всём, что тебя беспокоит.

И Рейне спросил:

— Майло… Не против, если я буду тебя звать по имени? Я бы хотел спросить тебя кое-что.

— Раз оно тебе известно… Да, не против. Тебе можно.

Такая расстановка приоритетов немало польстила Рейне. Отбросив гордость, он, однако, продолжил:

— Так вот, я хотел спросить… Я, безусловно, благодарен за то, что ты помогаешь мне. Мне кажется, я бы давно сошёл с ума, если бы не ты. Но мне никак не понять — зачем тебе это? Я понимаю, почему я хочу уничтожить Райтмайра. Зачем тебе его смерть?

— Разве не ясно? — изумился Вестник. — Для человека, обретшего могущественный дар, Райтмайр выбрал ложную сторону. Он хочет жить вечно, чтобы изжить человечество. Я же живу вечно, чтобы его спасать. Он считает, что оказывает миру услугу, очищая от ненужных душ. Любая жизнь имеет ценность, особенно в глазах Бога. Даже судьба глупца, безымянного, нищего бродяги может на корню поменять судьбу целого мира. Но мы этого не знаем. И иногда это и к лучшему.

Как он намеревался изжить со свету Райтмайра? Майло не любил решать вопросы силой, но, к сожалению, люди, встававшие с Райтмайром в ряд, иначе не воспринимают. Придётся устроить засаду — или сразу пойти в атаку.

Что касаемо Исидора… его попытка содействовать справедливому возмездию хотя бы на шаг, но приблизила его к искуплению. Ему не доставало лишь смелости… и правильных союзников.

***

Наконец, он предоставлен самому себе. Наконец, ему выдалось время основательно всё обдумать. За окном никого не видать, но тихий страх расплаты в виде двух мстителей так и резонировал в его чувствах, вплоть до того, что дёргалось левое веко.

А пока тишина. Тишина, защищённая забытыми серыми стенами.

Двадцать лет… Двадцать лет они скитаются по свету, непонятно кому доказывая свою силу. Богу? Дьяволу? Они и так осведомлены.

Что же касается людей, то Исидора Фербера давно перестала заботить идущая о нём или Флориане молва. Тогда в Кёльне, задолго до их с Якобом побега от властей, они были лишь студентами, пробовавшими жизнь на вкус со всех её сторон. Тогда в Кёльне Исидор был всего лишь учеником известного врача-алхимика.

Ныне ему за сорок. У него свои ученики и свои знания, которыми не грех похвастаться. Он и не скрывал после недавнего времени — Флориан всё более становился ему обузой, больным калекой, за которым нужен глаз да глаз. Очередная смерть, и вот его призрак травит ему мысли и душу: верни меня, мне нужно жить, давай, сделай это, как раньше, как ты это умеешь, я уже нашёл себе носителя, не бойся!

Флориан был ему с Якобом почти как отец. Стоит признать, совесть мучила Исидора каждый раз при мысли о том, как бы окончить эту череду нелепых воскрешений… как бы, наконец, освободить его от жизни, какой он давно лишился.

Это не то бессмертие, которое они оба искали.

Теперь, когда Якоба не стало, он был готов.

— Это слишком....

Пока ученики собирали воду из Хопеаярви и готовили новый эликсир, Исидор затаился в церкви, ища утешение посреди разбитых скульптур и барельефов, которые не успели испортить время и бродяги. Одинокую тишину под мрачным куполом потревожило узнаваемое беспокойство. Трудно это назвать гулом или иным звуком. Это призрачное присутствие.

Исидор отвернулся от окна и всплеснул руками, отчего шелест широких рукавов эхом отразился от мощных стен.

— Что теперь, Флориан? Где станешь искать носителя? Якоб был слишком предан тебе, чтобы согласиться. Мои же люди вряд ли на это пойдут.

Призрак и не собирался отступать. На расстоянии вытянутой руки он был зрим, как во плоти.

— Младший брат Виклундов вполне бы на это подошёл. О том, чтобы завладеть телом Вестника, я мог бы только мечтать. Рано или поздно, они нас снова найдут....

Райтмайр полоснул ребром ладони по виску Исидора, и перед ним распахнулись цвета призрачного мира, ударив по глазам грозовой вспышкой. Яркие, одновременно размытые и чёткие, они почти ослепляли. Райтмайр, держа руку в приглашающем жесте, отлетел от него спиной вперёд в центр залы. Прожилки его души моргали рубиновыми огнями, с иллюзорных одежд и волос сыпались искры, гаснувшие, не доходя до пола. Из-под ног проступали завитки удушающего дыма.

— Посмотрите на меня… Моя сила пожирает меня заживо. Я всего-напросто… растаю как горный снег, если меня снова не заключить в тело. Ни Ад, ни Рай, не примут меня за сию дерзость.

Исидор покорно подошёл к Райтмайру, и часть тьмы, выступающей из души призрака, опутала его вязкими нитями, и Райтмайр впился пальцами в его плечи:

— Не отрекайся от меня, только не сейчас! Не сейчас, когда свет Хопеаярви будет нам в помощь! — взмолился он. — Мы оба устали… Я устал умирать. Я устал зависить от тебя, Исидор! Ото всех вас, от этих зелий и заклятий! Почему упрямая душа Вестника не покидает его тело, а моя не может столь же прочно за телом закрепиться?!

Был ли Исидор вершителем судеб или безвольным писателем, предпочитающим наблюдать и не вмешиваться, следовать за ветром времени, дабы потом его описать?

Хватит. На сей раз он не спрячется. На сей раз он взглянет ему в мёртвые глаза, выскажет напрямую в гнилое лицо.

— Возможно, раз ты так зависишь от людей, значит, не так уж ты и силён?

— Что за чушь ты мелишь!.. Мы нужны друг другу!

— Нужны? — Исидор позволил себе ухмыльнуться. — Флориан, я нужен тебе больше, чем ты мне. Твой рецепт вечной жизни неэффективен, мы столько раз это наблюдали! Тебе пора смириться с этим… и отпустить жизнь.

— Чтобы ты вместо меня обрёл вечность?! Я понял… Твоя книга, твои и мои взыскания о бессмертии, тебе нужен апогей для её завершения! Хочешь изучить Вестника вместо меня?.. Милости прошу. Только он тебе ничего не скажет… даже, если бы он знал.

«Нет, — думал Исидор, — я не хочу личного бессмертия. Моим бессмертием и станут мои книги, чему бы ни был посвящён эпилог. Жаль, что они это не оценят. Они на защите Флориана».

Бессмертие для избранных, как рассуждает Флориан? Ни один из них к избранным не относится.

Альгот, Ингелёф, Ян-Уве, Чель-Оке, Клас и его жена Хета. Они поголовно называют себя учениками Исидора Фербера, не Флориана. Все шведы, никто из других стран не присоединился к его странствиям. Откажись Исидор публично от учений Флориана, как это сделали предыдущие ученики из Англии и Голландии, эта шестёрка не остановится не перед чем. Они изгонят его — а, может, и убьют, сделав из него нового носителя души.

О, Вестник, нашёл бы он их поскорее. И тогда, если и не суждено Исидору дописать главную книгу жизни, он с радостью примет смерть вместе со всеми.

***

К тому времени, как Майло и Рейне добрались до церкви, последователи Райтмайра и Исидора успели туда вернуться. Они решили оставить Кууру в лесу, а самим прокрасться к опушке церкви налегке, дабы лишний шум не выдал их присутствие.

— Спасибо тебе, милая, — на прощание, Майло прижался к её мускулистой шее и погладил по седой гриве.

Лошадь закивала беззвучно и только фыркнула, пустив струи пара. Они как будто оба знали, что уходит он бесповоротно, что идёт на смерть. Или же на её подобие.

Церкви на вид не меньше века. От фасада и былого величия мало что сохранилось. Да и от массивных дверей осталась одна правая. Снег как на зло похрустывал, пока Майло и Рейне шли на полусогнутых к пустым окнам. Прежде чем напасть, нужно разведать обстановку. На их счастье подул ветер, проглатывая неловкие движения, пока они выглядывали из-за угла.

Внутри горели факелы, тускло обрисовывая находящихся там людей. Шестеро мужчин. И одна женщина. Она разложила на полуразрушенном алтаре склянки с ингредиентами, пока два последователя напряжённо юлили вокруг Исидора.

—… Превосходно! — говорил один из них голосом Райтмайра. — Сразу дайте знать, как будет готово!

Посреди нефа перешёптывались остальные трое, у каждого за спиной или на поясе виднелся меч. Вероятнее всего, вооружены были все до единого. Это плохо, подумал Майло — не для него, но для Рейне.

— Ты учти, Флориан, — жарко настаивал Исидор. — Чем чаще ты воскрешаешь, тем грязнее базовая кровь, которую мы используем. Это не ты в чистом виде, в тебе тьма предыдущих носителей. Однажды ты просто… — он вдруг запнулся, — ты перестанешь быть настоящим Флорианом.

Над сказанным им определённо стоило задуматься. Нахмурившись, Райтмайр молча потёр кулаки.

— Я всегда буду настоящим, — пробасил он, менее уверенно, чем обычно.

— Флориан, хватит!.. — простонал ученик, держащий его в себе, и согнулся в коленях.

— Крепись, Альгот, мы поговорим, и он выйдет из тебя.

— О-о, я выйду! — перехватил контроль Райтмайр. — Но кто тогда из вас всех согласится принять меня насовсем? Может, ты, Клас? Но однозначно не ты, Альгот, как я погляжу, — заставил он его дёрнуть себя за волосы. — Что кричишь? Ни одному из вас неведома истинная боль жизни, только мне и Вестнику! Но жизнь всегда стоит этой платы!.. Так кто же?

Майло кивнул и показал большим пальцем через плечо: пора начинать. Они аккуратно зашагали ко входу, обогнув левый угол церкви, а затем Майло задержал Рейне и зашептал, практически втыкаясь тому в плечо клювом маски:

— Помни про план. Никаких пререканий, понял?

Если Майло падёт, если Рейне будет грозить смерть, он должен бежать к Кууре и оставить Майло. Даже, если это разлучит их навсегда. Даже, если в этот самый день ему суждено умереть.

— Понял, — нехотя кивнул Рейне.

— Тогда с Богом, — и Майло, придерживая эфес меча, перешагнул порог.

Нартекс церкви утопал в полумраке, почти закрытый для глаз от всего внутреннего пространства. Ни свет факелов, ни отражённый свет снега не проникал в нартекс настолько, чтобы озарить целиком. Они прижались к стенам напротив друг друга и вслушались в голоса. От возбуждения у Майло заблестели глаза, настолько отчаянной и без преувеличения безрассудной была вся их затея.

Двое против семерых и неупокоенного призрака. И преимущество в виде изувеченного бессмертия было сомнительным.

— Здесь кто-то есть… — прошипел Райтмайр и вылетел из тела Альгота. — Ага… А вот и пришёл наш новый носитель...

Он учуял их присутствие. Неудивительно.

… кто бы говорил, только посмей...

Трое стоящих вблизи мужчин сразу пересекли неф и встретились лицом к лицу с вышедшим на свет Майло. Маска скрывала улыбку, но они точно видели, как насмешливо щурились его белые глаза.

— Это Вестник!

И скрестились мечи.

У Рейне нет опыта таких сражений, поэтому Майло всячески прикрывал его, не давая вырваться вперёд. Такие битвы для него словно танец. Увернуться, отразить атаку, отразить другую, снова уворот — и ранить в подходящий момент в ногу или руку. Вымотать врагов, лишить эйфории, заразить отчаянием и слабостью — а затем убить.

Исидор стоял как в наваждении, наблюдая за происходящим. Альгот и Клас выбрались из церкви через окна — значит, они зайдут к ним сзади. Хета, присоединившись к атакующим, бросила между ними мутный пузырёк. Нартекс заполнил сизый туман. И в ноздри ударил резкий запах: маска пусть и спасала от полного эффекта, но Майло ясно чувствовал, как задыхаются Рейне и сторонники Райтмайра. Зачем она это сделала?

Тело вдруг задёргалось, в груди запылало от жжения. Нет, ему не показалось — что-то красное выстрелило прямо в него сквозь туман.

Ах, вот, зачем...

Пожары в Кёльне, Лондоне, других странах и в последнем городе. Чужие образы переплетались в мыслях, чужие смерти окутали их запахом гари и разложения. Лезвие меча безвольно лязгало по кирпичам.

«Прочувствуй то, что чувствую я. Гори! Гори со мной, Вестник! Спасения не будет никому, так разделим наше общее бремя!»

В его теле тесно и одной душе, что говорить про две.

Майло выпустил крик и прогнал Райтмайра, выкинув его наружу вместе со струями тьмы, брызнувшими из души. Туман уж рассеялся, вновь приготовились мечи. В воздухе предсказуемо запорхали мотыльки, знаменующие приход пограничного сна… дурной знак.

… нет, нет, нет, я должен стоять, должен биться!...

— Рейне, беги!

В нартекс успели сбежаться Альгот и Клас. Уворот — юнец избежал рапиры Альгота. Рывок — и он срубил голову Класу, поднявшего меч на Майло. Подлый трус, решивший нанести удар в спину.

Голова прокатилась вдаль по коридору и замерла перед Хетой.

— Беги, говорю! — повторил Майло.

И только сейчас, не мешкая, Рейне убежал прочь под её истеричные рыдания.

— Так и быть! — прокатился по церкви голос Райтмайра. — Если тебя мне не взять, я возьму Виклунда.

И со скоростью хлыста Майло полоснул по животу Альгота. Меч захватил с собой часть кишки и зашвырнул в нового нападающего.

Его постепенно окружали, оттесняли к дверям. Ловкости и внимания надолго не хватит. Чей-то клинок, но обязательно его достанет. Хватит жалеть, кому-то придётся умереть.

Чёрной крысой прошмыгнув мимо под лязг металла, Исидор вынырнул из церкви и убежал в леса. Его сопровождала фата из мелких искр. Неужели за Рейне?

Удар за ударом. Шрам за шрамом. Взлетевшее перед ним лезвие ударилось о клюв маски, и Майло, воспользовавшись моментом, заколол следующего противника. Сердце сильнее заполнялось тьмой, свет угасал под её напором.

И тогда — что-то тяжёлое обрушилось сзади на его затылок. Похоже на топор: он узнал эту полосу боли, со знакомым треском раскроившую череп. На сей раз ноги не удержали.

… не засыпай, только не засыпай!..

Тело отказывалось подниматься, хотя бы шевельнуться. Одна тщетная попытка приподняться, и его затянуло в темноту, в которой последний проблеск очертил багровое лезвие топора и каменное женское лицо.

… не засыпай...

Нет, это не смерть. Всего лишь сон, который нужно стряхнуть. Как же не вовремя!..

Вместе с биением сердца останавливалось его личное время. Он то тонул, то выныривал обратно, пока скрипела, срастаясь, кожа, покрывая надломленный череп. Свет и тьма внутри него сменялись попеременно, то выпуская его наружу, то отталкивая назад. Иногда Майло удавалось открыть глаза. Но они быстро слипались, пока никто из его убийц того не заметил.

Они готовились к его похоронам.

Зашипела лопата, и мир опять растворился в чёрном забытьи. На сей раз, цепляясь за её ритм, время не проваливалось в пустоту столь часто и много. Майло ловил его течение, зная где-то очень глубоко в своей душе, что оно шло.

Но и оно вскоре расплылось в темноте...

Сколько в целом прошло времени? Трудно сказать — одно беспросветное небытиё с перекрытым воздухом и глухими стенами. Вскоре, однако, неведение разбивается искрами, яркими-яркими как осколки мозаичных окон. Видения, они настигли его сны, снова. Сырой запах пробился сквозь сон. Нет, он не дышал, он не живой. Сердце никому не услышать, а душу прочесть лишь знающим. Иначе никому не понять. А они знают?

Что это? Крики. Много криков. Гнев, нетерпение, спешка. Ржание Кууры. А потом страх. Совсем юный, неокрепший страх. Они схватили Рейне?

Почему так трудно проснуться!

«Глупцы! — где-то звенел голос Исидора, ржавый как металл. — То, что вы закопали его, не похоронит его навечно!»

Видения исчезли — если это были лишь видения — и обливион захлестнул Майло, придавив к самому дну.

Сколько...

Сколько ещё...

Сколько времени этот сон вычеркнет из его существования?..

«Нет, вы не могли — вы не могли убить его! Его нельзя убить!.. Вы за это ответите!»

Рейне!.. Его точно схватили. Он где-то там, он страдает, кричит, зовёт его.

… держись, малыш, я не дам тебя в обиду...

А он ничем не может ему помочь! Над ним фунты снега и грязи, что держали его в тисках, готовые раздавить как хрупкую бабочку.

«Клянусь жизнью, если вы убьёте меня, то я заберу с собой вас всех! Всех до единого!.. Майло! Майло, вернись!»

Прошу...

Боже милостивый...

Майло сделал вдох — и его парализовала паника. Дышать абсолютно нечем. Он поперхнулся от того, как напряглись иссушенные лёгкие, обделённые кровью. Вокруг него ничего, кроме земной плоти.

Это повторяется, повторяется в который раз, самый худший его кошмар. Главный страх для бессмертного — быть погребённым заживо. Тяжесть земли, тяжесть тела, его тянуло вниз, ниже и ниже. Туда, где стиралась грань снов и яви, где обитает чужая смерть, ядовито насмехающаяся над ним.

Выбраться, надо выбираться! Надо… надо жить… надо жить!

Он будет жить!

Крича от ужаса, злости, всего и сразу, Майло принялся копать вверх. Он царапался раненым зверем, бодал ногами, стараясь их согнуть. Мотая головой, он заставлял клюв маски подцеплять землю вместе с руками, которыми он её раздвигал. Это, как если бы он затонул в океане, который загустел, словно огромное гнилое болото.

Ещё, ещё, ещё!

Снова из груди вырвался крик, когда иссякли силы. Снова затянула внутренняя тьма… Нет, ты не победишь. Свет тоже умеет жалить.

Майло заставил себя и дальше скрести потолок ловушки. Постепенно, но крошки верхнего слоя скатывались по телу вниз, и постепенно оно поднималось кверху, пока он как в воде разводил руками и ногами.

«Ты есть голос мёртвых, которых они загубили, Вестник. Ты есть голос живых, которых ты спасаешь».

Братья Виклунд, это их голоса. Они не спокойны, пока не спокоен Рейне.

«Оживи себя — и спасёшь тех, кто не успел пасть...»

Видения рассыпались с очередным криком Майло.

…я буду, я буду жить!..

Клюв рассёк поверхность могилы, его рука вырвалась сквозь землю. Рыхлые комья забились в пустые глазницы, перекрывая глаза. Грязь забивалась под ногти и складки кожи. Лёгкие стягивало от пустоты, пока Майло выбирался наружу, извиваясь дождевым червём. Ещё немного...

Навалившись на логти, кряхтя в изнеможении, он вытянул себя в жизнь. Его тело ниже пояса ещё под землёй — но он, считай, на свободе. Майло сорвал с себя маску и с громким хрипом вдохнул в себя ледяной воздух декабря. Падающие снежинки, превращаясь в воду, скатывались по изрытому болезнью лицу, собирая за собой чернь. Приложив ещё усилия, Майло окончательно вытащил себя из-под земли и свернулся калачиком, прижав маску к себе, глотая воздух с закрытыми глазами.

… я буду жить, Рейне...

Долой усталость, расслабляться нельзя… умирать нельзя.

… я вернусь за тобой...

— Так ты англиканец? — спросил его когда-то Райтмайр. — Или католик? Я читал, что тебя видели в Баварии, как ты в одиночку истребил целое войско… За кого ты тогда воевал?

— Я воевал за Бога. Не за католиков или англиканцев. Я защищал и излечивал всех, кто в этом более всего нуждался.

— Благородно. Но я не думаю, что общества любых из наших стран примут это как должное, тем более, Церкви.

— Мне и не нужно. Я лучше буду изгоем в глазах людей, чем в глазах Света.

За ним вернулись раньше.

— Я говорил вам! А я говорил! — разбитым эхом в ушах прозвучал далёкий голос Исидора. — Осторожно!..

Он не заметил, когда к нему снова подошли его люди и, заново ударив по голове, подхватили под руки. Едва к нему пробился рассудок, как его силой отняли...

«Что вы намерены с ним сделать!»

В сознание его, однако, снова вернул голос Рейне. Открыв глаза, Майло нашёл его напротив себя, привязанным к толстому дереву на уровне груди и колен. Сначала он разглядел лишь его. Где остальные?

А затем, оглядевшись, он осознал, чем заняты последователи. Его тело, онемевшее как от сонного паралича, не чувствовало, как натягивались перекрестием руки, обмотанные верёвками. Последователи попарно закрепляли концы верёвок на гибких сосенках, предварительно согнутых к земле и привязанных к своим же смежным столбам. Оглядеться не составило труда, чтобы удостовериться… иначе бы клюв маски задевал плечи.

Они видят его лицо… Лицо, которое видели перед гибелью и более гнусные негодяи… Его маска брошена на снег, недосягаемая, будто далёкое укрытие, манящее спасением. С него так же сняли плащ, чтобы удобнее было обматывать верёвки. Сверху трепыхалась рваная рубашка, вымокшая в крови. Хорошо, что целиком не раздели… если его собрались казнить.

Наконец, откуда-то со спины, обойдя деревья, перед Майло встал Исидор. Вид потерянный, виноватый, как если бы он мог повлиять на происходящее, сознаваясь в слабости. Слова обращались в робкий пар, не решаясь быть произнесёнными.

— Это была не моя идея… — проронил он, тягостно вздохнув.

— О чём ты с ним шепчешься? — прогремел голос Райтмайра, и, откуда ни возьмись, слетелся его призрак, пройдя сквозь Исидора. — Что ж, Вестник… Как поживает твоё сердце?

Паршиво, хотелось бы ответить. Тьма свернулась клубочком, выжидая. Терпение истощалось вместе со светом.

— Поживает получше твоего. У меня оно хотя бы есть, — Майло выдавил улыбку. — Помнишь, как мы говорили про желания? Моя мечта о смерти подпитывает мою жизнь?

— Как не помнить? — прищурился Райтмайр. — Помню так же хорошо, как свою смерть.

— Послушай, не провоцируйте друг друга, тебе вредно...

— Не вмешивайся, Исидор, — затем взмахнул он перед его лицом, — это необходимо, мне нужно знать. Так что же?

Чувства медленно просыпались, и Майло почувствовал, как верёвки натянулись до предела, неприятно вытянув руки.

— Я понял кое-что...

Каменная Хета загремела склянками на разложенном поверх снега мешке, пока Райтмайр пожирал Майло мёртвым взглядом.

— Желание умереть питает мою Тьму. А желание жить питает мой Свет. Я не умру, пока вовсе не перестану желать. Сейчас я смотрю на тебя… и желаю очень многое, в том числе отправить твою душу прямиком в преисподнюю. Поэтому, как бы ты с друзьями не старался, ты меня не убьёшь.

Мороз, покалывающий кожу, едва ли охлаждал незримое пламя, разгорающееся в них обоих.

— Разве что ты сам просил меня о смерти, — в Райтмайре проявились жилы таяния. — Так зачем же, Вестник? Отпусти нас всех, это не твоё бремя! — и его призрак, будто сноп, полыхнул алыми искрами. — Зачем ты живёшь! Зачем ты сражаешься! Не ты ли желаешь смерти и покоя? Если не Бог даровал тебе бессмертие, твой самозабвенный Свет, то кто?! Зачем тебе продолжать бороться за Него, когда именно Он обрёк тебя на эти страдания!

Бог ли или Дьявол — так уж ли важно? Главное, во что он использует свои дары с оттенком проклятия.

Он не ангел, не святой. Но он есть доктор, и он есть воин — во имя чистоты людских душ, во имя Света. Тьма сделала его таким… ей же держать за это ответ.

Когда-то давно его уже пытались четвертать. Почти успешно — плоть сорвалась с костей, но скелет уцелел полностью. Спросить бы кого, каким образом после того внутреннего Ада восстановилось его тело за месяц пограничного сна. Тогда он тоже был не в лучшей форме, бесцельно пуская судьбу на самотёк.

Теперь у него была цель.

— Я передумал умирать, Флориан...

Вскоре их души раскалились до предела, пока в воздухе висело напряжение.

— Понятно, — с сожалением сказал Райтмайр. — А зря, — и ударил в живот.

Верёвки не позволили Майло согнуться, растянув руки шире. Он сглотнул крик, затоптал ногами в поисках равновесия. И Райтмайр ударил снова, проникнув рукой в грудь. Он нащупал его сердце и сжал в кулаке, не столь сильно, чтобы раздавить, но достаточно, чтобы пустить кровь. Тьма их душ воссоединилась, оплела кулак, стянулась вокруг запястья. Грудь полыхала от боли, нарывом просочился гной. Зато он отравил той же болью и Райтмайра.

… твоя очередь, прочувствуй то, что чувствую я...

Райтмайр вытянул руку, и Майло утопило в чёрных слезах. Аромат свежих ран действовал дурманом, истончая разум.

Но и сквозь тьму он знал, что происходит.

— А ну, приготовьте Виклунда, пока Вестник ничего не натворил! У нас не так много времени, пока он не очнулся!..

И снова провал… и снова он ничего не мог сделать!

Ученики покорно бросились к Рейне. Пока все были заняты разговорами, он пытался выскользнуть из-под верёвок, извиваясь как змея. Не сработало, верёвки достаточно крепки и туги. Рейне вскрикнул, когда к нему метнулись с мечом, и страх погас, проткнутый в грудь.

Они… не задели сердце?

— Чёрт возьми… Скорее, вселите меня в него!

Хета закончила смешивать ингредиенты и, вытянув эликсир шприцом, поспешила уколоть Рейне в шею. Инстинктивно Майло ужалило в это же место, и ниточка между ними рассыпалась. И лес затих… ни шума ветра, ни звуков птиц и шелеста их крыльев.

… прости меня, Рейне...

Пока они вдвоём балансировали на грани смерти, Райтмайр торжествовал, затмив предсмертный проблеск Рейне. Был ли он внутри? Призрак незаметно исчез, а Исидор со смурным выражением жался у дальней сосны, словно желал слиться с ней, с мольбой поглядывая на Майло: если он вернётся, всё повторится по кругу.

— И что теперь? Подействовало? — зашептались ученики.

— Не знаю, но пока что рано, и...

И лес содрогнулся от нечеловеческого вопля. Птицы переполошились, разлетевшись по небу. Один из учеников разрубил верёвки, пленившие Рейне, и он упал на четвереньки, забившись в конвульсиях. Поднялся ветер, отвесив удар по лицу. Завертелись снежинки. Рейне — впрочем, это уже не он — бил кулаками по земле, и из-под его тела задымилась чернота.

Снежная воронка окружила его, отгоняя учеников, и Рейне вспарил над ними ложным идолом, монументом разрушительной порочности. Воронка смешалась с обрывками тьмы, которое разбрасывало тело, и успокоилась, оставив его парить. Светлая шевелюра Рейне стремительно темнела, тело как будто выросло в длину, тогда как юное, едва познавшее мир лицо очерствело и вытянулось, превращаясь в грубое лицо Райтмайра.

«Ты говорил, что бессмертие Вестника держится помимо элементов на его внутреннем соотношении Света и Тьмы? — увядающим эхом слышалось в мыслях Майло. — В тебе слишком много тьмы, Флориан, — должно быть, очередной отголосок прошлого. — Местные поговаривают, что на Хопеаярви часто видят яркие огни золотого и серебристого света. Как от маяков, но маяков там не существовало и в помине. Если Хопеаярви — это источник чистого Света, то это именно то, что усмирит ярость твоей Тьмы!..»

Но что-то пошло не так.

Тело задёргалось в воздухе, сжимаясь в коленях, заплевалось от дыма. Ученики, бессильные перед ритуалом, переглядывались, не зная, куда деваться, что делать, как спасти учителя.

Свет Хопеаярви не сжился с тьмой души, как заведомо предполагалось. А наоборот. Свет выталкивал тьму из тела. А вместе с ней и саму душу.

— Что такое?.. — закряхтел Райтмайр, сплёвывая чёрную кровь. — Он не умер. Он не умер! Что вы наделали!

Губы Исидора растянулись от восторга:

— Лучше, чем я ожидал...

Лицо Райтмайра перекосило, и в нём снова угадывался юный Рейне. Часть волос осветлилась, и тело, давящееся от боли, неуклюже приземлилось на землю.

… Рейне, ты жив?..

Ветер усиливался, сдувая с Майло морок. Тьма боролась со Светом за первенство, раздирая непослушное сердце, отказывающееся умирать.

О, если бы у него хватило света!..

Рейне сжал самому себе горло и принялся душить. Ученики разняли его, подняв на ноги, прижали обратно к дереву, и тогда он сорвал горло в хриплый рёв:

— Майло! Майло, очнись! Убей его!

И снова исказилось лицо. И снова Райтмайр перехватил контроль, но Рейне сопротивлялся, направляя свет Хопеаярви сквозь жилы, сквозь фатальную рану. Чёрные искры усеивали снег проклятыми звёздами в перевёрнутом небе.

— Вернись, ты сможешь! Не жалей меня, убей его вместе со мной!

Сердце Майло, переполненное грязью, забилось чаще, заколотилось в ритм восставших стихий — завывшего ветра, поднимавшего над землёй снег, огня Света, текущего в жилах. Глаза яростно засияли серебром, пока из раскрывшихся на лице ран сочилась кровь.

Резкий хлопок, и верёвки разом лопнули, хлестнув по последователям. Майло упал на одно колено, и из недр раскрытой груди вырвались чёрные стрелы, целясь без разбору: по деревьям, по снегу, по паре людей Райтмайра, заразив их тьмой. Бесконтрольная энергия, проникшая в них, начала пожирать изнутри, отравляя тела — и они пали замертво, задыхаясь от заполнивших рот мотыльков.

Те же самые мотыльки, сотканные из боли и смерти, стали вырываться и из груди Вестника Майло. Его кожа задымилась, пока стрелы поменьше исходили от больного сердца, а мотыльки беспокойно порхали в волосах, под рубашкой, между пальцами до тех пор, пока не распадались в такой же дым.

Из учеников Исидора и Райтмайра остались лишь Хета и последний мужчина.

— Ингелёф! — приказала она жестами.

Мужчина вручил Райтмайру рапиру и вместе с Хетой обогнули Майло, чтобы подобрать новое оружие.

Избавиться бы от этих чёртовых верёвок!

— А ты что стоишь!.. Исидор! Делай что-нибудь!

В ответ Исидор лишь улыбнулся изподлобья, тихо наслаждаясь развернувшимся спектаклем.

— Исидор, кончай валять дурака, — вспылил Райтмайр. — Он перебьёт нас всех!

Рука Майло сама нащупала рукоять выпавшего у кого-то меча. Снег и холод металла слегка усмиряли жар ладони, но едва ли усмиряли ярость, охватившую душу. Вокруг него завилась тьма, густыми ручьями текущая из груди. Едва Майло поднялся во весь рост, как лезвие меча слабо замерцало, переняв свет его взгляда.

Шаг вправо — он отразил атаку Ингелёфа. Шаг влево — он отрубил руку Хете, вскинувшей топор.

Шаг третий — сражён Ингелёф, заколотый насквозь. Шаг четвёртый — пала и Хета, держась за живот.

Пришёл черёд Райтмайра.

Недолгая дуэль, и Майло выбивает из его рук рапиру, после чего толкает в снег и придавливает лопатками к земле.

— Рейне, если слышишь меня… — задыхался Майло, — твоя смерть не будет напрасной… Прости меня.

— Ты не сделаешь этого, — харкнул Райтмайр, — я никуда не уйду из мира живых, я ещё покажу, я..!

… прости меня...

И Майло пригвоздил его мечом, раскалившимся от мстительного света. Тьма завизжала, кружась вихрем вокруг лезвия. Собравшись в один огромный чёрный моток, она вытолкнула Райтмайра из тела Рейне и обмотала в бесформенную мумию. Из-под белого полотна потянулись новые языки черноты, стремясь завладеть им. То, во что обернулся призрак, разгоралось жертвенным костром, пронизываемое огненными молниями. Когда Майло вытащил меч, потоки тьмы забрали Райтмайра за собой под землю, окатив взрывом снежного пепла.

Ветер стих. Как и тьма внутри. Шторм закончился, очистив воздух от гари. Он пахнул морозной хвоей… и свежей кровью.

Жизнь утекала из Рейне. Его не успеть спасти. Майло держал его за плечи, пока тот захлёбывался от багровой боли. Мысли рассыпались тающей ледяной крошкой. Однако Рейне не боялся уходить. Внутри него мерцала радостная гордость, и это единственное, что утешало Майло: он умирал, исполнив долг перед собой и миром.

— Сп… спасибо тебе...

Слова, обёрнутые в облако пара, замерли с лёгкой улыбкой, и сердце погасло.

Каждый раз… Каждый раз, когда Вестник Майло привязывался к кому-то, даже на несколько дней!.. Такие потери давались ему крайне тяжело.

Майло всполоснул лицо и руки снегом, смыв кровь и слёзы, и закрыл Рейне глаза.

— Это тебе спасибо.

Дрожь не унять. Как если бы он потерял последнего близкого человека… Впрочем, так оно и было. И этим бы всё и закончилось.

Рейне пока там, внутри тела. Но скоро покинет его. И уж точно отправится в лучшее место, чем Райтмайр, словно доблестный воин Вальгаллы.

— Не возражаешь… если я это заберу… — Майло снял с Рейне накидку и накинул себе на спину. — Всё, как ты и хотел… Теперь ты будешь с братьями, малыш… Спи спокойно.

В знак прощания он поцеловал его в лоб и сложил руки на груди.

И снова у него никого не осталось.

Осталось только забрать ту единственную вещь, которая бесспорно принадлежала ему.

Пара карих глаз так и смотрела на него украдкой, их хозяин так и таился за кривой сосной, в душе переливаясь восторженным трепетом. В лёгких навернулся кашель:

— Ну как… понравилось? Истинный бессмертный против того, кто пытался таковым стать… — Майло нервно засмеялся и сплюнул, поднимая со снега маску. — Можешь написать про это в своей книге, мне всё равно… Но если ты опять возьмёшься за старое или же сам пойдёшь по его пути, не удивляйся, когда снова увидешь эту маску, — он застегнул ремни на затылке, и его изуродованное лицо полностью скрылось за фальшивой кожей. — Я найду тебя. Хоть на самом краю земли. И не стану жалеть. А теперь уходи.

Исидор попятился, щупая воздух за спиной. Серой мышью он прятался среди деревьев, боясь шелохнуться. Но не сейчас, когда голос Вестника Майло, обращённый к нему, как и в том сгоревшем городе, наполнил его неестественной смелостью.

Он не только сохранил ему жизнь… он наделил её смыслом.

— Ты уже подарил мне бессмертие, — отметил Исидор. — Я сохраню для тебя экземпляр.

Майло, выпрямившись, бездумно замахал мечом.

— Touché. Главное, напиши, а не обещай. И не дай Господь нам встретиться снова. Возвращайся в Кёльн и займись своей судьбой, а не чужими… И позаботься о них.

И на этой ноте он побрёл с опушки, оставив онемевшего Исидора наедине с тяжёлым решением и грудой мертвецов.

Вот и погас последний огонёк, ради которого хотелось жить...

Куда теперь идти? Какая уж разница.

Опущенный меч лениво вёл по снегу за собой бордовую дорожку, пока Майло шагал сквозь лес, куда глаза глядят, а по лезвию с его руки без остановки протекал ручеёк крови. Совсем скоро от него ничего не останется. Тьма низверзлась, оставив пустоту, а света слишком мало, чтобы заполнить и излечить её. Раны не затягивались, пусть и притупилась боль, и тогда вслед за тьмой из него выйдет и оставшаяся кровь.

Он бежал от мира, который стремился спасти. Он устал быть перелётной птицей, скитающейся по землям. Он устал быть Вестником, приносящим лишь смуту, когда он мечтал нести лишь исцеляющий свет — и ничего более.

… ты ещё пригодишься миру, Майло, отпусти и иди дальше...

Отпустить мертвецов. И жить ради живых.

Всё, что ему было нужно, это маленький знак, что всё было не напрасно, что всё его существование — не напрасно.

… дай мне знак, и я буду жить...

Впереди в такт разбитому сердцу забилась сильная энергия, знакомая и незнакомая одновременно. Яркая, но незримая, в точь как его внутренний свет, она манила вперёд, слабо нашёптывая неразличимые слова.

Майло выронил меч и ускорил шаг, поддавшись зову. Побеспокоенный снег сыпался с макушек. Кривые ветки цеплялись за накидку, в которую приходилось кутаться. Всплески безмолвного знания касались истощённого разума, в хрусте снега слышались старые поверья, позабытые новым временем. Вода обычно тушит слабое пламя — но, в случае Майло, она поможет ему разжечься.

Ласковый шёпот становился ближе, и за деревьями развернулась широкая водная гладь, почти сливающаяся с небом. Ещё не покрыла её ледяная корка.

Это и есть Хопеаярви?.. Оно так прекрасно.

Спотыкаясь о камни, Майло ринулся к воде, что ловила серебристый свет облаков. Он пал на колени и окунул руку в её целительный холод.

Его исполосанная кожа замерцала золотом внутреннего света. И, словно в ответ на немые мольбы, на зов родственной души, на горизонте зажглись огни из легенд. Крупные, мелкие, тусклые, яркие — они приветливо мигали, и свет под кожей Майло становился ярче, стягивая раны. Ощущение неземной лёгкости заструлось по венам, смывая боль.

Он стянул маску на лоб и вдохнул озёрный ветер. Хотелось раствориться в нём, в этих древних водах, закрыть глаза, предаться забвению. Веки тяжелели, и Майло обрызнул себя водой, подтопив внутри свет. Даже, если он исцелится, усталость не пройдёт.

Он устал смертельно.

… если я усну, как скоро я смогу вернуться?..

Если пограничный сон и настигнет его, то лучшего места, чем Хопеаярви, для него не найти.

По коже внезапно прошла дрожь — позади захрустели ветки. Ложная тревога. И, узрев того, кто пришёл, Майло озарился улыбкой.

Перешагивая через камни, с громким фырканьем на берег вышла белая лошадь с седой гривой.

— Куура… не ожидал, что мы с тобой свидимся.

Куура заржала в ответ и улеглась поблизости, на таком расстоянии от воды, чтобы она в любой момент жажды могла до неё дотянуться. Майло подтянулся ближе и прижался к её тёплой шее, точно зная, что, если он уснёт, он будет не один.

Если он умрёт, то это достойное завершение этой жизни. И пусть это будет временная смерть. И пусть таких маленьких жизней будет предостаточно.

Какой будет его следующая?..

— Останьтесь со мной. Хотя бы, пока я не заснул. А там… мы придумаем, что делать.

Огни потускнели, и озеро запело без слов на языке магии, укачивая его душу на волнах забытой колыбельной. И свет в его старых жилах отозвался теплотой покоя и тихой радостью.

Значит, он будет жить...

И да будет так.

Июль 2020 года