Последняя реликвия

Сумерки сгущались. Надо было торопиться — найти судно ночью гораздо труднее. Люди боятся выходить из своих домов, едва зайдёт Солнце. Духи ушедших слишком часто в последнее время навещают смертных.

Он тоже чувствовал их. К тому же, по мере приближения к Океану их присутствие становилось всё более явственным. Если раньше они преследовали его лишь по ночам, днём отсиживаясь по оврагам да в тени вековых деревьев (в это время всадник нещадно гнал своего коня, словно бы пытаясь обогнать судьбу), то теперь даже при свете Солнца он чувствовал их тлетворное дыхание за спиной. Они становились сильнее! И это лишний раз доказывало, что Орланд был тысячу раз прав, призвав его на помощь.

Однако, если он до заката не достигнет Океана, вряд ли Великий Орланд сможет рассчитывать на его помощь. Ушедшие не дадут ему пережить эту ночь. Он знал это наверняка.

Пять лун назад Великий Воин Габриэль получил известие от Хранителя Мира Великого Орланда, в котором последний взывал о помощи. События, заставившие Орланда принять такое решение были в самом деле чрезвычайными ибо в последнее время услугами Великих Воинов пользовались если один господин обвинял другого в пропаже лозы винограда или подвыпивший крестьянин разбивал окно в соседней лавке. Никто уже не помнил о великом предназначении Воинов, поскольку балансу мира не угрожала никакая опасность.

Весть Хранителя заставила Габриэля стряхнуть пыль с меча, доставшегося ему в наследство от отца — Великого Воина Ингиэля, доблестно сражавшегося на стороне короля Сержа, почившего от старости или от иных причин. Сына Сержа Бесстрашного обвинили в смерти отца, обрекая его тем самым на мучительную смерть. Великий Орланд был уверен, что за всем этим стоит Арахнид — близкий родственник и друг Сержа, имеющий полное право претендовать на трон.

Возможно, клевета и слухи щедро распространяемые Арахнидом не возымели столь масштабного действия, но в последнее время слишком часто случался неурожай, скот погибал от неведомой болезни, а люди часто видели принца беседующим с ветром или волнами Океана. Суеверные подданные сначала посчитали его юродивым и в тайне жалели короля Сержа, однако, в свете кончины последнего многие призадумались: так ли безобидны были ночные прогулки Вертера, не беседовал ли он в полуночной тиши с Ушедшими, замышляя недоброе… Одним словом, Арахниду удалось посеять смуту в стране, и Вертер был признан отцеубийцей.

Зло влечёт за собой только зло. Пока наши злые помыслы при нас, мы наносим вред лишь самим себе. Злоба, зависть сжигают нас изнутри, жадно высасывая соки жизни из наших тел. Бывает так, что злодей умирает, так и не успев выпустить яд. Это благо. Но горе всем живущим, если он начинает действовать! Особенно, если этот злодей — второй человек в королевстве.

Несколько веков Мир жил в спокойствии и благополучии. Только в легендах можно было услышать о былых сражениях и подвигах Великих Воинов. Но вот на далёком острове Халькорн пробудилось зло. Оно взошло яростным цветком из отравленного семени зависти и коварства в душе Арахнида. Мир, пошатнувшись, застыл на тонкой грани войны, и только Великий Воин мог вернуть покой этим землям.

Никто из жителей Халькорна и представления не имел, что происходит с Миром, какую роль в этом сыграло их маленькое государство. Все они были захвачены странными обстоятельствами смерти Сержа Бесстрашного. Кто-то проклинал принца, призывая небеса обрушить на его голову самые страшные кары, кто-то сомневался в его виновсти, справедливо не доверяя слухам. Однако безвластие не могло длиться вечно. Кто-то должен был стать королём. Кровь и ненависть поселились в сердцах островитян. Началась Смута. Не знали халькорнцы, что от их решений уже ничего не зависит, ибо проснулось зло, ибо восстали Ушедшие.

«Когда-то — не думал, что придётся говорить тебе об этом — мне казалось, что Зло наконец искоренено. После очередного кровопролития состоялся Высший Суд, мне было велено следить за исполнением его решения, — так начал свой рассказ Великий Орланд, —

Суд обратился к Смертным, призывая их к миру. Надо сказать, что тогда люди уже устали от войн и были готовы на любые условия Суда, но предложенное решение измотанным схваткой людям показалось неправдоподобно лёгким. Совет судей всего лишь требовал от них не выпускать зло наружу.

Все мы грешны тем, что впускаем в своё сердце зависть, обиду, ненависть, но пока это всё внутри нас, Мир процветает. Стоит кому-то пойти на поводу своих чувств, и Зло вырвется на свободу.

Зло вырвалось. Остановить его можем только мы с тобой. Я— Хранитель Мира и ты — потомок Великого Ингиэля. Мне придётся наблюдать за событиями отсюда, из замка Лориэль. Если понадобится, я буду рядом. Можешь рассчитывать на мою помощь. Но покинуть замок сейчас я не могу. Отсюда я держу под контролем силы зла и сдерживаю Ушедших.

Твоя миссия заключается в другом. Я прекрасно знаю, что ты — Великий Воин, но на сей раз тебе придётся поступиться своими принципами во имя высшей справедливости. Твоя жизнь — бесценный дар и ты должен сохранить её. Ты не имеешь права вступать в бой, что бы ни происходило у тебя на глазах. Пусть убивают невинных, насилуют женщин, четвертуют младенцев, ты должен двигаться только вперёд. Лишь ты — потомок Великого Ингиэля — сможешь спасти Мир, ибо род твой идёт от Бессмертных Лоррингов, владеющих реликвией, способной сохранить Равновесие. Ты последний из этого рода, а значит, рисковать тобой всё равно, что обречь Мир на неминуемую гибель. Наглухо

закрой глаза и сердце. Людой ценой достигни Халькорна. Там ты обретёшь свою судьбу».

***

Габриэль гнал жеребца, с тревогой поглядывая на небо — стремительно приближалась ночь. «Ну же, дружище! Ещё немного!», — шептал он, прижавшись к холке верного скакуна. Словно услышав слова хозяина, Гларинал прибавил ход, и некоторое время спустя впереди заблестела спасительная кромка воды.

Габриэль осадил жеребца и сошёл на пристань. Никого! Что ж, придётся взять судно без спроса. Выбора всё равно нет. Лодок привязанных к прибрежным деревьям много, но как оставить Гларинала? Придётся попробовать получить корабль. Но как справиться с цепью? Габриэль в отчаянии посмотрел на небо. Последние лучи солнца прощались с миром до следующего дня. Жаль, но похоже Великий Воин уже не встретит новый рассвет — Ушедшие слишком близко. Они вот-вот настигнут Габриэля.

— Вот это холод! — услышал Габриэль голос, доносящийся словно из поднебесья, — Даже не верится что на дворе лето. Откуда такой ледяной ветер?

Габриэль поднял голову и увидел мальчишку, стоящего на палубе ближайшего фрегата и зябко кутающегося в клетчатый плащ.

— Эй! Ты можешь взять меня на борт? Мне нужно к рассвету быть как можно дальше отсюда.

— А деньги у тебя есть? Выйти ночью в Океан — дело нешуточное. Это тебе обойдётся недёшево!

— Есть. Только если мы не поторопимся, ни мне, ни тебе они больше не понадобятся.

— Это ещё почему? — нагло спросил мальчишка с противной усмешечкой на лице.

— Ушедшие, — буднично отрубил Габриэль, — Они гонятся за мной, но и тобой не побрезгуют…

— Ладно. Считай, что я тебе поверил. Давай сюда! — мальчик проворно сбросил на пристань широкую доску.

— Ну же, пойдём, — уговаривал Габриэль верного коня, но тот жалобно ржал, не желая идти по ненадёжному трапу.

Солнце уже практически скрылось за линией горизонта. Ледяной ветер усилился. Казалось ещё немного и все они — верный конь, мальчишка в клетчатом плаще и Великий Воин — превратятся в ледяные статуи.

— Подожди! — крикнул мальчишка и, ловко спрыгнув на пристань, что-то быстро шепнул бунтующему жеребцу. Вмиг успокоившийся Гларинал покорно взошёл на палубу корабля.

— Как это у тебя получилось? — удивлённо спросил Габриэль.

— Потом, — отмахнулся мальчишка, — Лучше посмотри туда!

Великий Воин тревожно посмотрел вслед вытянутой руке мальчишки. Чёрные тени, с каждой минутой становясь всё реальнее, стремительно приближались к пристани. Последний луч Солнца догорал в Океане. Ещё мгновение, и будет поздно.

— Быстрее! Во имя Орланда!

Мальчишка вздрогнул, услышав имя Хранителя Мира, но в ту же секунду маленькими, сильными руками втащил своеобразный трап на судно. Ярко блеснуло в закатных лучах лезвие кинжала — щвартовые были отданы. Пути назад больше не было.

Габриэль молча взглянул на запад: Солнце исчезло, оставив небу кроваво-красный след. Знамение? Он перевёл взгляд на удаляющийся берег. Чёрные тени замерли у самой кромки воды. На сей раз удалось ускользнуть. Великий Воин утёр внезапно выступивший пот рукавом плаща.

— Кто ты? — услышал он голос мальчишки, так вовремя оказавшегося на причале.

— Я — Посланник, — чуть помедлив ответил Габриэль.

— Хорошо. Не хочешь говорить — не надо.

Мальчишка явно обиделся. Он молча взялся за канат, пытаясь поймать ветер. Это у него плохо получалось. Он вообще мало напоминал сына рыбака, который с малых лет помогает отцу в море. Казалось, он вовсе не знает, что делать с парусами. В какой-то момент плащ его распахнулся, и Габриэль снова увидел кинжал. Само по себе это ничего не значило: нож — непременный атрибут рыбака, но клинок светился голубоватым светом. Его меч тоже мерцал, если рядом был враг. Он вынул меч из ножен. Тот испускал голубой свет.

«Что же это? Мы враги? Но почему он не оставил меня на берегу? Тогда бы я точно погиб! Что за странная игра, кто он такой, и откуда у него светящийся кинжал?» — все эти мысли стрелой пронеслись в голове Габриэля, а в следующее мгновение судно чуть не пошло ко дну: мальчишка, не справившись с управлением, так наклонил фрегат, что волна захлестнула палубу. Отчаянно заржал Гларинал, Габриэль кинулся к рулю и оттолкнув мальчишку, с трудом выровнял парусник.

— Кто ты? — гневно обернулся Великий Воин к попутчику и замер от изумления. Клетчатый картуз слетел с головы упавшего, и длинные каштановые волосы рассыпались по хрупким плечам. «Мальчишка» шмыгнул носом и неожиданно разрыдался.

Габриэль растерялся: с одной стороны перед ним враг (не зря же светился меч!), ч другой — просто плачущая женщина. После мучительно долгих секунд сомнения готовый к бою клинок скрылся в ножнах.

— Кто ты? — повторил Габриэль, протягивая ей руку.

Она отвергла помощь и поднялась сама. Отвернувшись, словно бы стыдясь того, что он стал свидетелем её слабости, она утирала слёзы. Габриэль неожиданно понял, что ему жаль незнакомку (совершенно неуместное сейчас чувство) и неожиданно для себя ощутил прилив нежности к ней. Так было, когда его сын, разбив коленку или поранив руку, старался скрыть слёзы (Великие Воины не плачут) и лишь по дрожащим плечам отец мог понять, как больно его сыну.

Защемило сердце, как всегда при воспоминании о сыне, смертном, как и его мать Абигель. После его смерти он дал себе слово больше никогда не пустит в сердце человеческие чувства, однако, помимо его воли, жалость и нежность поселились в его душе.

Габриэль отвернулся. Он вспомнил, как расстраивался сын, если его пытались утешить — он переживал, что кто-то может заметить его слабость. То же самое сейчас происходило с девушкой. Габриэль решил заняться парусами, как вдруг…

Звук, который он не мог спутать ни с чем: металл об металл. Ещё не зная, что случилось, Воин обнажил меч. Тот сверкал синими лучами. Враг!

Габриэль оглянулся. Девушка сражалась с кем-то, чьё лицо было скрыто под чёрным капюшоном. Но у неё лишь кинжал, у противника — меч.

В два прыжка Воин оказался между незнакомкой и странным пассажиром. Мечи скрестились. Враг оказался опасным соперником — дважды Габриэль оказывался прижатым к борту. Один раз волны Океана показались ему лучшим выходом из поединка. Но на борту оставались Гларинал и девушка с каштановыми волосами. Нет, у него не было права отступать.

Враг, заметив, что Воин медлит с ударом, взмахнул мечом. Габриэль пошатнулся, на плече появилась кровь. Правая рука! Ну, как тебя угораздило?! Воин попытался поднять меч, но рука отказывалась повиноваться. Вот и всё! Меч врага занесён и нет сил его отразить. Великие Воины умирают только в битве. Если нет войны — они бессмертны. Главное не уронить меч. Иначе… Иначе всё, что было — зря. Ему не обрести покоя в новом мире.

Габриэль двумя руками схватился за меч, из последних сил стараясь достать врага, но тот неожиданно, со звоном выпустив из рук свой клинок, стал медленно оседать на палубу. На губах его появилась кровавая пена. С глухим стуком тело упало на палубу вслед за выпавшим мечом. Остекленевшие, распахнутые глаза трупа удивлённо уставились в ночное небо. Воин, опираясь на меч, тяжело поднялся на ноги, заметив с удивлением, что клинок перестал светиться. Он поднял глаза. Перед ним стояла девушка с каштановыми волосами, вытирая клетчатым картузом погасший кинжал.

— Это ты? — Габриэль не мог поверить, что какая-то девчонка спасла ему жизнь.

Она не произнесла ни слова, излишне резко заткнув кинжал за пояс.

— Кто ты? — в который раз спросил Воин.

Девушка всё так же молча подошла к Габриэлю и закатала рукав клетчатого плаща. Не веря себе, Великий Воин закатал рукав своей рубашки. Они соединили руки. На запястье правой руки у них была одна и та же татуировка, свидетельствующая о том, что оба они принадлежат к одному роду — роду Великих Воинов. На правом крыле орла (символа вечной преданности Орланду) было выколото сердце — их семейный символ.

— Кто ты? — Габриэль уже знал ответ, но не мог поверить в то, что это возможно после стольких разочарований и потерь. Он боялся ошибки, боялся снова оказаться одиноким волком в этом мире.

— Я — твоя сестра. Неужели ты до сих пор не понял этого?!

И тогда он снова вспомнил худенькие дрожащие плечи. Так вот почему она так напомнила ему сына. Они так похожи! Те же каштановые волосы, те же зелёные глаза, та же манера вытирать лоб, будто он вспотел, когда о чём-то размышляет. Как он не заметил этого раньше? Или заметил? Неслучайно он не поверил мечу, говорившему, что она враг. Впрочем, и меч не врал. Враг был на палубе. Сияние исчезло сразу после того, как человек в капюшоне упал, сражённый кинжалом его сестры.

— Ты мне не веришь? — изумрудные глаза с тревогой заглянули ему в лицо, и он снова увидел сына, трогательно оправдывающегося после очередного проступка.

«Ты мне не веришь? — с горечью спрашивал он, — Но ведь я говорю правду! Драхью первым достал меч (у всех детей Великих Воинов были деревянные мечи). Я всего лишь защищался!»

— Как тебя зовут? — выдохнул Габриэль.

— Иглин, — вымолвила она, не сводя с него изумрудно-зелёного взгляда.

— Иглин, — заворожённо повторил он, — Но почему я ничего не знаю о тебе? Однако я верю, верю, что ты моя сестра! Неужели это правда, и я не один в этом мире?

— Это правда, — Иглин уже не сдерживала слёз, — Я так ждала нашей встречи, я так мечтала о брате…

— Иглин… — снова произнёс он, — Иглин… Сестра.

Через миг она уже рыдала в его объятьях. Брат и сестра вновь обрели друг друга.

***

«Ты в это время был в Аркоделе. Отец — в Перерринле. Вы сражались, как и подобает Воинам. Мама не обижалась, не думай. Она всё понимала. Не забывай, что она была из нашего рода. Эта война, казалось, будет длиться бесконечно. Люди уходили из города, который находился так близко к месту сражений. А мы оставались дома. Мама не хотела уходить. Она ждала вас. Каждый вечер она рассказывала мне об отце и брате, которых я никогда не видела.

Однажды, когда я в очередной раз слушала о твоих подвигах, в дверь настойчиво постучали. Мама вздрогнула: «Это Ингиэль! Только он так стучит!». И бросилась к двери, которую мы крепко-накрепко запирали на ночь. Я бросилась ей помогать — мне так сильно хотелось увидеть отца… Настоящего героя. Настоящего Великого Воина.

Мама распахнула дверь и отшатнулась. Я бросилась к вошедшему с криком: «Папа!», но мать схватила меня за волосы и закричала: «Прочь! Уходи! Скорее! Прочь! Из дома!».

В недоумении я посмотрела на неё. Она резко изменилась: глаза пылали ненавистью. Я испугалась. За что мама так рассердилась на меня, что прогоняет из дома? Она же больно толкнула меня в спину и вытолкнула меня за дверь, хотя незнакомец пытался её остановить. Она яростно оттолкнула его руку и захлопнула дверь.

Но я не ушла. Пробравшись к лазу в двери, что ведёт на кухню — помнишь, там ещё выпилено отверстие, чтобы наши кот и собака могли в любое время выйти во двор — я осторожно просочилась в залу и притаилась под лестницей. Я должна была быть очень осторожной — мне совсем не хотелось быть наказанной за непослушание.

— Я пришёл за тобой, Ракель! Я всегда говорил, что ты будешь моей. Твой муж больше не вернётся к тебе — он нашёл свой покой под Перерринлем. Я всегда любил тебя. Уйдём отсюда. Здесь небезопасно.

Он протянул к ней руки, но она выхватила свой меч. Клинок светился ярко-голубым светом.

— Видишь мой меч, Арахнид? — сказала она…»

— Арахнид?! — воскликнул Габриэль, — Так это был он?

— Арахнид, — удивлённо ответила Иглин.

«Мама держала меч и говорила: «Видишь мой меч, Арахнид? Он светится. Даже он знает, что ты предатель! Ты предал своего друга, моего мужа. Я давно это знала, я видела это во сне, но не хотела верить. Значит, это правда. Но ты никогда не получишь меня, даже если мне придётся умереть здесь, в своём доме!»

— Ты так в этом уверена, Ракель? — Арахнид улыбался одной из своих зловещих и мерзких улыбок, — А если я заполучу твою дочь?

С той же мерзкой улыбкой он двинулся к лестнице, мама обернулась, увидела меня. Её лицо исказилось ужасом. Она бросилась наперерез врагу, чтобы заслонить меня.

— Беги, глупая! Беги!

Но я не могла сделать и шагу. Ужас словно приковал меня к полу. Как мне хотелось, чтобы всё происходящее оказалось лишь сном.

Ракель приготовилась сражаться до самого конца. В этот момент она больше всего напоминала тигрицу, защищающую своего детёныша.

Арахнид, продолжая ухмыляться, нарочито медленно, вынул из ножен свой чёрный меч и степенно, словно бы играя, начал приближаться к жертве. Единственное, чего не учёл несчастный — Ракель была дочерью Воина, чего нельзя было сказать об Арахниде.

Как только враг приблизился на длину удара меча, мама бросилась на него, словно дикий зверь. Арахниду пришлось защищаться. Ракель оттеснила его к центру залы. Её удары были яростны, сильны, но куда бы ни нёсся меч Ракель, со свистом вспарывая воздух, он всегда встречался с чёрным клинком Арахнида. Всему есть предел. И человеческим силам тоже. Ракель начала отступать, слабеть. Она уже пропустила несколько ударов. Белоснежное платье щедро окрасилось кровью. Бой подходил к концу.

Отступая к лестнице, Ракель думала только о том, как спасти дочь. Собрав в кулак последние силы, стараясь не думать о боли, она сделала последний отчаянный рывок и отсекла кисть Арахнида. С диким воплем, не обращая внимания на хлещущую из раны кровь, он бросился на Ракель и разрубил её надвое огромным иззубренным лезвием своего чёрного меча.

Последнее, что я помню из того страшного дня — слова Арахнида: «Где эта чёртова девчонка? Я должен найти её и убить!» и что-то сильное, большое, тёплое, уносящее меня прочь из разрушенного дома.

Лишь позднее в замке Орланда я узнала, что это был наш старый пёс Дирсти. Это он вынес меня из дома. Он холодными ночами согревал моё тело в лесу, защищая от всех, кто, по его мнению, мог принести мне несчастье. Находил какую-то еду, уж не знаю, как это ему удавалось. Искал место, где мне было бы хорошо.

Он нашёл такое место. Ранним утром Дирсти положил меня на порог замка Орланда. Я уснула, свернувшись калачиком на крыльце. Он вылизывал мне щёки, но проснувшись, я не увидела его. С тех пор я его больше никогда не видела. Очевидно, он ушёл, выполнив своё предназначение.

Я долго звала его, искала, плакала уже после того, как познакомилась с Орландом, но Дирсти так больше никогда и не появился. Наверное, он пошёл искать для меня какой-нибудь завтрак, но дикие звери в этих краях очень свирепы…».

Иглин тихо заплакала, вспомнив своего любимца, спасшего в те далёкие годы её жизнь. Габриэль молча ждал, когда она успокоится — в племени Воинов не принято утешать плачущих, гнев и печаль должны покинуть сердце со слезами. Он только молча глотал слёзы и в бессилии сжимал кулаки, представляя, как мать из последних сил старается спасти сестру, свято храня верность погибшему мужу. Он понимал страдания Иглин, потерявшей не пса, а верного друга и легко мог представить её бродящей по лесу в поисках любимца. Более того, он и сам поступил бы точно также.

Однажды, увидев его плачущим над погибшим кроликом, отец гневно вскричал: «Какой же ты Воин, если плачешь над кроликом?! Тебе придётся убивать людей! Ты слышишь? ЛЮДЕЙ!!!». Габриэль поднял заплаканное лицо и неожиданно для самого себя впервые возразил отцу: «Люди хуже зверей. К тому же, они могут защитить себя. Для чего погиб этот кролик?».

Он ждал гнева отца, но тот неожиданно поднял его на руки, пронзительно взглянул в глаза, прижал к груди и поцеловал. Подобные нежности были не в чести среди Великих Воинов: они боялись избаловать своих детей. Сколько лет прошло, а этот поцелуй отца Габриэль помнит до сих пор.

Вот почему его сердце переполнялось нежностью к Иглин: в ней он узнавал себя. Она плакала о пропавшем псе, а мгновение назад вонзила кинжал в спину человека… А может, не человека?

Габриэль, вскочив, кинулся к лежащему на палубе поверженному врагу. Что-то странное было в его позе: слишком маленьким он показался Воину. Габриэль резко поднял плащ с палубы — под ним никого не оказалось.

«Ушедшие…», — тихо промолвил он, бросив плащ на старое место, чтобы не увидела сестра.

***

Первые лучи Солнца коснулись его век. Габриэль открыл глаза. Что это? Сон? Сестра… Ушедшие… Шум океана вернул его к действительности.

— Проснулся, лежебока?! — весёлый голос с палубы окончательно разогнал остатки сна. Габриэль потянулся… Какое это счастье, знать, что ты не один в этом мире.

Иглин отчаянно сражалась с парусами. Нет, море всё-таки — не её стихия. Но ведь и не его. Великие Воины созданы для того, чтобы сражаться на суше.

— Вставай! Скоро Халькорн. Что ты намерен делать, когда мы попадём туда?

— Не знаю. Время покажет. Пока что мы должны добраться до берега. А это невозможно, пока парус в твоих руках. Дай-ка мне канат и говори, куда дальше.

— Правь прямо, братец. Скоро высадка.

На горизонте показался Халькорн. Юноше вдруг стало страшно. Великий Воин начал задаваться вопросом: что он здесь делает? Неожиданно остро кольнула сердце тоска по старому дому и ощущению покоя… Больше всего хотелось остановиться, вернуться к камину и попивать мягкий эль, встречая старость. Потом он медленно перевёл взгляд на свою сестру. Как она будет жить в мире, где победило зло?.. Нет, он не имеет права отступить…

Тем временем, Халькорн приближался. Уже можно было различить угрюмый оскал прибрежных скал. Казалось, что остров и есть одна огромная скала. Серая, однотонная, мёртвая. Высадиться здесь не было никакой возможности, а обходить остров — опасно — их уже могли ждать.

— Что будем делать?

— Прыгать! — без сомнений ответил Габриэль, — Мы не можем рисковать.

— Но как мы вернёмся, если бросим фрегат.

— Если не бросим, можем вообще не вернуться, — отрезал Воин, — Ты умеешь плавать?

— Ты думаешь, я одна из тех кривляк, что падают в обморок при малейшей опасности? — обиженно произнесла она, — Или держишь меня за маленькую девочку? С той поры, как умерла мама, а потом Дирсти, я привыкла сама заботиться о себе. Кроме того, если ты помнишь, в школе Орланда учили всему, что может пригодиться в жизни Воина.

— Рад за тебя. Боюсь, что у нас нет времени на разговоры. Берег близко. Отвязывай Гларинала. Он сам о себе позаботится. На всякий случай держись за его гриву, он вынесет тебя на берег.

— Ещё чего! — она гордо вскинула голову, чем ещё больше напомнила Габриэлю сына, — Я хорошо плаваю. Справлюсь без твоего коня!

— Быстрей! — крикнул Габриэль, — Скалы!

Иглин бросилась к Глариналу. В тот же момент страшный удар потряс до самого основания судно. Девушка отчаянно сражалась с верёвкой, конь ржал, чувствуя опасность, Габриэль пытался сохранить равновесие на скользкой палубе. Сильные руки Иглин уверенно развязывали узел. Гларинал, почувствовав, что спасение близко, перестал биться и лишь тоскливо ржал в тон воющему ветру.

Неожиданный удар заставил шхуну накрениться, а следующая волна захлестнула их ненадёжное судёнышко. Последнее, что слышал Габриэль, ржание Гларинала и отчаянный вопль сестры.

ХАЛЬКОРН

Длинный тоннель… Свечи вдоль стен… Лабиринт. Нужно из него выбраться. Во что бы то ни стало… Лица. Мать… Отец… «Мама!», — крик застывает в горле, — «Мама! Не уходи! Мама!» Но белоснежный силуэт призрака удалялся вглубь тоннеля, изредка останавливаясь, оглядываясь, словно бы пытаясь убедиться, что Габриэль следует за ней. Он не шёл, а, казалось, плыл за призраком.

«Мама!» — кричал он, — «Не уходи! Дай мне обнять тебя! Мама!»

Но мать, не отвечая на его призывы, шла дальше. Тоннель казался бесконечным. Габриэль давно сбился со счёта поворотов, ответвлений. Он вряд ли бы смог вернуться назад, но сейчас его это меньше всего беспокоило. Неожиданно Воин оказался в тупике. Сейчас он догонит её, она обнимет его, как когда-то давно, в детстве, и все печали мира исчезнут, словно сон, как только любимые руки коснутся хрупкости детских плеч…

Но мать не двигалась с места. Она держала в руках ларец. Габриэль попытался приблизиться к матери, но невидимая сила отбросила его к стене.

«Вот здесь спрятано то, что ты должен найти на Халькорне. Это реликвия рода Лоррингов. Посмотри!» — она открыла ларец. По тоннелю разлился чёрный свет. Никогда в земном мире он не видел ничего подобного. Великий Воин не смог бы даже объяснить, как это выглядит, но… это было. Из ларца струился чёрный свет.

«Что это, мама?» — спросил Габриэль голосом пятилетнего мальчишки. Тень наклонила ларец. На дне его лежал огромный чёрный алмаз.

«Это проклятье нашего рода, — сказала женщина, — Из-за него погиб твой отец. Из-за него умерла я. Но в этом камне и наше благословение, ибо только он сможет вернуть Миру равновесие. Он поможет тебе одолеть Арахнида и отомстить за меня. Ты видел, где он находится. Приди и возьми его!».

Ларец захлопнулся. Чёрный свет погас. Образ матери, мгновение назад столь ясный, стал тускнеть на глазах.

«Мама! — снова закричал Габриэль, — Не уходи!»

«Прощай, сын! — донеслось до него, — Найди сестру! Спаси сестру! Позаботься о ней!». Голос становился всё глуше.

«Мама! — кричал он в пустоту, — Мама!»

Слёзы пролились из невидящих глаз, и тут же мир обрёл ясные очертания.

— Всё хорошо, рыцарь, всё хорошо. Спи!

Над Габриэлем склонилось лицо женщины, самой прекрасной из тех, что он когда-либо видел.

— Кто ты? — прошептал Воин.

— Мэйфлауа, — нежным голосом ответила она.

— Мэйфлауа, — повторил он, проваливаясь в сон, не имеющий ничего общего с преследующими его кошмарами.

***

Иглин не видела ничего, кроме тёмной воды. Она чувствовала под собой тело молодого коня, звала брата, но крик тонул в безбрежии океана.

Она проснулась оттого, что кто-то шершавым языком вылизывал её щёки. И вновь Иглин почувствовала себя маленькой девочкой, путешествующей с собакой, что несла её за воротник платья.

«Дирсти, — прошептала она, переворачиваясь на другой бок, — Давай ещё немножко… Поспим». Её рука привычно скользнула по морде пса, словно бы отгоняя зверя, и утонула в густой шерсти… Её пёс, её спаситель, Дирсти был снова с ней! Она открыла глаза, крепко зажмурила и снова открыла — собака никуда не исчезла. Всё также сидела, чуть склонив голову, наблюдая за хозяйкой преданным и тёплым взглядом умных глаз.

— Дирсти? — нерешительно спросила Иглин.

Собака смешно подняла голову, почесала за ухом и вдруг с практически щенячьим, радостным визгом бросилась на грудь хозяйки.

— Дирсти… Дирсти… Где же ты пропадал всё это время?

Собака не отвечала, лишь, повизгивая, вылизывала лицо хозяйки, при этом пытаясь по старой привычке, ухватить её за ворот платья. Вдоволь наласкавшись, Иглин поднялась с земли. Пора было отправляться в путь.

***

Габриэль пришёл в себя в незнакомой комнате. Он ничего не помнил, его бил озноб. Великий Воин метался в лихорадке на постели и бредил.

— Иглин! Иглин! Где ты?! Я должен найти тебя!

— Успокойся, рыцарь. Я — Мэйфлауа. Спи.

— Где Иглин?!

— Прости, но я не знаю, о ком ты.

— Я хочу пить.

Обречённо зазвенел колокольчик, с лёгким скрипом отворилась дверь, вошёл жилистый, сильный старик.

— Коратильэ! Принеси Воину стакан воды и пошли за доктором.

Старик вежливо поклонился и вышел из комнаты. Через некоторое время слуга вернулся со стаканом воды в сопровождении мужчины в странном одеянии. Одеяние состояло из ремешков с крючками, на которые цеплялись банки с различными порошками, зельями, снадобьями. При каждом его шаге одеяние звенело. Поэтому его и называли Звенящим доктором. Лекарь слегка пританцовывая подошёл к кровати больного, открыл одну из своих банок и её содержимым щедро натёр тело Воина, прошептав что-то на непонятном никому языке. Затем вышел, не забыв бросить хозяйке на чистейшем халькорнском: «Через три дня он встанет».

Утро следующего дня

Мэйфлауа была разбужена ржанием коня за окном. Она оделась и выбежала на улицу. Конь был дикой красоты. Молодой, сильный, чёрный,.словно вороново крыло. Девушка осторожно подошла к нему, нежно провела ладонью по шелковистой гриве. Жеребцу это понравилось. Он подставил ей морду, исхитрившись, лизнул руку и даже позволил Мэйфлауа сесть на себя верхом.

Габриэль тоже был разбужен ржанием коня. Этот голос он узнал бы из тысячи. Радостно забилось сердце от предвкушения встречи с проверенным в боях настоящим другом.

«Гларинал», — тихо позвал Габриэль и сам испугался своего голоса — настолько он был слаб.

Конь, непостижимым образом услышавший зов хозяина, вместе с молодой наездницей на спине понёсся в дом.

Мэйфлауа была в ужасе: коня словно подменили. Он вломился в дверь, разнёс вдребезги любимый сервант, сломал пару кресел — как вихрь пронёсся по первому этажу, сея вокруг себя погром и разрушение, быстрее стрелы взлетел на второй этаж и наконец, взмыленный но счастливый ворвался в комнату Великого Воина.

Радости Габриэля не было предела. «Конь, мой конь», — шептал он гладя Гларинала, а конь сорвал с несчастного одеяло и стал выталкивать хозяина из постели.

— Ну ладно, ладно, уговорил.

Великий Воин сладко потянулся и встал с постели. Болезнь отступила. Она всегда отступала. Великие Воины почти бессмертны. По крайней мере, человеческие болезни не могли вывести Габриэля из игры. Поэтому он ласково трепал холку Гларинала, шептал ему что-то на ушко и совсем не замечал, что беспечной наезднице, не привыкшей к трудностям общения с боевой лошадью, стало крайне неуютно на спине животного и она уже начала кампанию по исходу из неприятного места — Мэйфлауа потеряла сознание и непременно упала, если бы не подхватившие её в последний момент руки рыцаря.

«Неужели снова? Нет! Я давал себе зарок! Больше никогда! Никогда! Это слишком больно: найти и потерять с отсрочкой в несколько десятков лет… Надо уходить. Уходить, пока не поздно. Пусть её найдут слуги, пусть всё забудется, как романтический сон» — так думал Габриэль и заворожённо смотрел на юное, увы, смертное лицо. Наконец, веки девушки дрогнули. Габриэль улыбнулся распахнувшимся навстречу ему и всему миру глазам.

— Добро пожаловать в мир живых, прекрасная незнакомка.

— Разве ты не узнал меня, Великий Воин? — стараясь не обидеть Габриэля, девушка осторожно высвободилась из его объятий.

— Я ничего не помню с тех пор как Иглин… О Боже! Иглин! Что случилось с ней? — он бросил вопрошающий взгляд на коня, задумчиво произнёс, — Гларинал здесь. Я говорил ей держаться за его гриву. Значит, скорее всего, она выплыла, выжила. Остаётся вопрос, где она?

— Кто, рыцарь? Ты всё время повторяешь это имя — Иглин — но я до сих пор не знаю, кто это?

— Иглин — моя сестра. Она спасла мне жизнь а потом… Мне нужно найти её. Об этом просила моя мать.

Габриэль осторожно поднял девушку и уложил её на кровать, что ещё совсем недавна служила ему ложем, в комнату вошёл слуга, встревоженный криками. Коратильэ ужаснулся хаосу, царящему в комнате. Взгляд его остановился на коне. Старик остолбенел. В глазах застыла смесь абсолютного ужаса и поистине детского удивления: что конь делает в гостевой спальне замка?

— Мы сейчас уйдём, — бросил Габриэль слуге, — Принеси моё снаряжение. И позаботься о своей хозяйке, — за Коратильэ закрылась с лёгким хлопком дверь.

— Габриэль… — он наклонился к Мэйфлауа.

— Не волнуйся, я вернусь. Обязательно вернусь. Вернусь, чтобы отблагодарить тебя. Вернусь к тебе и, может быть, больше никогда не уйду. Но сейчас, клянусь Великим Орландом…

— Орландом?! — вскричала девушка, резко оторвавшись от подушки, — Ты знаешь моего отца?

Габриэль замер. Даже Гларинал перестал бить копытом. Напряжённая тишина повисла в комнате. Девушка откинулась на подушки.

— Значит, это всё неслучайно, — медленно и печально произнесла девушка.

— Что? — выдавил из себя Габриэль.

— То, что я тебя нашла. Отец хочет, чтобы я помогла тебе. Но… Я не знаю как. Он не сказал мне об этом.

— Ты дочь Орланда, — не веря услышанному, произнёс Габриэль, — Но он никогда не говорил о дочери!

— Мы так решили, — отстранённо, тускло, устало бросила Мэйфлауа, — Вернее, не мы — они. Мои родители. Ты первый, кому я доверила эту тайну. Надеюсь на твою порядочность. Никто не должен знать, что у Орланда есть смертная дочь. Я — его самое уязвимое место.

— Госпожа, на нас с Глариналом можете рассчитывать, но ваш слуга… — старик словно стоял за дверью. Он церемонно вошёл, аккуратно положил одежду и оружие на пол и замер в ожидании приказа.

— Коратильэ, — сказала Мэйфлауа, — открой, пожалуйста, рот.

Мужчина подчинился приказу, повернувшись при этом лицом к Габриэлю. Взору Великого Воина предстала ужасная картина: обрубок языка старика качался из стороны в сторону, словно бы пытаясь что-то сказать.

— О, я поняла, о чём вы подумали! Нет, это сделал не мой отец. Коратильэ старше меня на много веков. Он бессмертен. Это Ушедшие… Он знает тайну моего рождения, но даже если бы мог говорить, никогда бы её не выдал, ибо предан отцу, как никто другой, — Мэйфлауа отвернулась к стене, предоставляя Габриэлю решать, как быть дальше.

— Я вернусь, — проговорил он, не решаясь однако покинуть девушку.

— Иди… Иди. Я всё равно буду знать о тебе всё. Так хочет отец. Не будем прощаться. Прощание — это навсегда.

Габриэль нерешительно взглянул на Коратильэ, тот кивнул головой: «Иди!». Воин шагнул к девушке, всё ещё лежащей лицом к стене, но верный слуга встал между ними: «Не надо!». Габриэль при помощи старика облачился в боевой костюм, взял в руки меч и вышел из комнаты, Гларинал последовал за хозяином.

Ночной воздух встретил их прохладой, огромная оранжевая Луна следила с небес за странником, освещала ему путь. В воздухе пахло свежескошенной травой. «Полнолуние, — подумал Воин, — Самое лучшее время для Ушедших. В такие ночи они становятся сильнее».

— Ну что ж, Гларинал, — сказал он, садясь верхом на верного коня, — пора! Надо искать Иглин. Где же ты её потерял, дружище? Иди туда. Я знаю, ты поможешь мне найти сестру.

Ещё раз обернувшись на гостеприимный дом, Габриэль пришпорил жеребца.

Иглин шла по каким-то тёмным коридорам или пещере, что постоянно разветвлялась. Множество тоннелей разбегались в разные стороны. Девушка в растерянности смотрела, куда идти. Страх сжимал её сердце. Воздуха становилось всё меньше, она задыхалась, однако, шла дальше. Откуда-то ей было известно, что останавливаться нельзя. От её движения вперёд зависела чья-то жизнь. Но чья? Неизвестно.

«Мама… Это она хочет, чтобы я шла в глубину этих мрачных тоннелей. Может, там мы встретимся, и она простит меня за непослушание в тот роковой день? Но… — Иглин с трудом разлепляет веки, — Мама умерла!»

Верный Дирсти, увидев, что глаза хозяйки распахнулись, с щенячьим визгом бросился ей на грудь всей своей тяжестью. На миг Иглин потеряла способность дышать. За короткое мгновение она вспомнила свой сон и поняла, что это знак, но от кого?

— Мама! — воскликнула девушка, сталкивая с себя Дирсти, — Мама! Где ты?

Между сосен мелькнула хрупкая женская фигурка. Или ей это просто показалось?.. Иглин снова упала на траву.

Показалось? Но сон был так реален. Она видела его и раньше. Маленькой девочкой в школе Орланда, но никогда ещё не испытывала таких чувств. Что это означает? И откуда взялся Дирсти? Собаки не живут так долго. Наконец, она могла бы поклясться, что видела маму… Иглин заплакала. Она не помнила, когда плакала в последний раз. Даже когда чёрный меч Арахнида разрубил пополам любимое лицо… Она знала: пришло время отомстить за свою жизнь, хизнь без материнской ласки, без любви отца и брата. За жизнь вдали от всего человечества, в достатке и любви но… без людей. Она плакала, зная, что это слёзы прощания с прошлым, что так долго не отпускало её. Она помнила, что Великие Воины не плачут, но сегодня она — просто Иглин, просто маленькая девочка, что увидела во сне мать.

Иглин плакала, прижавшись к своему любимцу. Дирсти, тихонько поскуливая, слизывал слёзы хозяйки. Они были слегка солоноватыми на вкус. Так продолжалось до тех пор, пока девушка не заснула. Верный пёс улёгся рядом, зорко всматриваясь в темноту и угрожающе ворча, если какое-нибудь незадачливое животное слишком близко подходило к хозяйке.

***

Огромная рыжая Луна смотрела в распахнутое окно. Её чёткий силуэт вызывал неясную тревогу. Арахнид всегда любил Полнолуние. Оно его вдохновляло. Свои лучшие стихи он посвятил холодной красавице, чей мертвенный свет ласкал его мёртвый дух. В одну из таких ночей родилась великая идея. Даже сейчас он с трепетом вспоминает то мгновение, когда истина открылась ему в таком ясном и чистом виде, что он задохнулся от этой простоты.

Король Серж, много лет правящий Халькорном, всегда стоял у него на пути. Что бы ни происходило, какие бы нелепые ил гениальные реформы не проводил в жизнь король, островитяне всегда были недовольны и во всех бедах винили, естественно, Главного советника — Арахнида, не забывая подобострастно славить старого полудурка — Сержа.

Выдался неурожай, начался падёж скота, упали цены на зерно, выросли на хлеб — во всём был виноват Арахнид. Добрый король и понятия не имел, что творит за его спиной Главный советник!

Так считали островитяне. Серж и Арахнид всеми силами поддерживали эту иллюзию, в тайне посмеиваясь над наивностью халькорнцев. Их обоих устраивало такое положение дел — они знали, что всегда должен быть кто-то, на кого можно свалить все несчастья. Арахнид принял эту роль, зная, что Серж никогда не бросит его на произвол судьбы.

Это игра, в которой не было проигравших, но однажды…

Не спалось. Где-то угрожающе гремела гроза. Огромная Луна плыла в ночном небе. Через несколько мгновений её спрячут тучи, и вспышки молний станут более реальными. А пока… Затишье перед бурей. Как тихо! Арахнид распахнул окно… Он успеет его закрыть, когда начнётся гроза.

Голоса внизу не сразу привлекли его внимание. Честно говоря, ему было всё равно, кто прятался в тени деревьев… Замок прекрасно охранялся — даже птицы не могли незаметно пересечь его границы.

Однако вдруг он услышал своё имя.

— Государь, — говорил неизвестный, — вы больше не можете покрывать своего любимца. Народ требует его наказания. Если вы и дальше продолжите его защищать, люди восстанут. Побойтесь смуты, государь! Примите, наконец, решение!

— Я подумаю над этим, Фрегондо, но не позволю ни тебе, ни кому-либо ещё прикоснуться к Арахниду и пальцем, пока я лично не дам на это разрешение. Время ещё терпит.

Голос Сержа был усталым, но ни тени сожаления, теплоты, а тем более любви не услышал Арахнид, как ни пытался различить хотя бы оттенки этих чувств. А ведь они с государем были друзьями. Больше того — братьями! В один момент были перечёркнуты десятилетия дружбы.

— Да, государь, — ответил после некоторого раздумья Фрегондо, — вы совершенно верно заметили. Время ПОКА терпит. Завтра может быть уже поздно.

— Я знаю, что делаю! — резко отозвался король, — Я всё держу под контролем. Если нужно будет пожертвовать Арахнидом, я сделаю это — не сомневайся!

Яркая вспышка молнии расколола небо, и в тот же миг страшный раскат грома, казалось, пошатнул замок. Больше Арахнид ничего не слышал. Он только почувствовал, как огромный паук шевельнулся в сердце. Это была обида, разочарование, крах всех его представлений о любви и дружбе. Это была Ненависть!

***

Что же теперь? Габриэль остановил жеребца. Он не знал ничего. Что он должен сделать? Где его сестра? Кто такие Ушедшие и как много времени им понадобится, чтобы добраться до него? Время не терпит! Надо спасать Вертера! Именно за этим его послал сюда Орланд. Но что для него сейчас важнее: благополучие неизвестного ему принца или судьба вновьобретённой сестры? Мама просила найти сестру… Мама! Но это был всего лишь сон! Сон слишком напоминающий реальность. Пещера… Там талисман, который поможет избавиться от Арахнида, поможет спасти жителей Халькорна. Но как может кристалл спасти островитян? Нет, это просто сон, бред, тоска по матери. Однако, что делать сейчас? Надо проехаться по побережью. Если Иглин жива, кто-то должен был её видеть. Сейчас важнее всего найти сестру.

Воин пришпорил коня. Океан где-то рядом. Ветер пах солью. Габриэль отпустил поводья — Гларинал сам найдёт воду.

***

Луна серебряным светом пронзила глухую полночь. В комнате стало светло. Вертер, безуспешно пытавшийся заснуть, приподнялся на локте. За зарешёченным окном стояла огромная луна. «Боже! Как красиво!», — невольно подумал он, вдыхая этот серебрящийся воздух.

Серебристые ветви деревьев пронзительно шептались о чём-то странном, неведомом. Вертер вслушивался в каждый шорох, строки новых стихов уже звучали в его сердце. Неожиданно новый звук — то ли стон, то ли вздох — привлёк внимание пленённого принца.

— Кто там? — испуганно спросил принц.

Ответом была тишина, но Вертер чувствовал, что кто-то есть рядом, кто-то затаился и ждёт удобного момента, чтобы… Что? Убить? И что это за странный запах? Нет, не отвратительный, не приторный. Грустный. Так пахли страницы древних фолиантов в библиотеке отца. Так пахло прошлое…

Вертер сбросил одеяло и, сунув ноги в приготовленные слугами тапки, подошёл к окну. Запах резко усилился, и принц увидел своего отца. Совсем ещё молодой Серж подбрасывал своего сына к небу и, когда тот испуганно визжал, смеялся, подхватывая ребёнка на лету. «Ты мой сын! — говорил король, — Ты должен быть смелым!»

Вертер подошёл к решётке, попытался её поднять. Как ни странно, она поддалась. «Свобода, — чуть было не закричал принц, — Как же они забыли её закрыть?» Он легко подтолкнул решётку вверх, тихонько засмеялся, услышав щелчок. Путь свободен! И будь ты проклят, Арахнид! Окно распахнулось, Вертер занёс ногу, но неожиданно застыл, как поражённый громом: «Серж мёртв, а я стою у окна и никак не могу быть мальчиком на поляне!». Принц отшатнулся от окна, и в то же самое время король не поймал ребёнка… Тот взвизгнул в последний раз и исчез, словно бы растворяясь в воздухе. Вместо отца Вертер увидел нечто отдалённо напоминающее человека. Чёрный капюшон скрывал детали лица, но костлявые руки с остатками мяса жадно тянулись к принцу. Призрак неумолимо приближался к узилищу Вертера. А решётку, словно бы заклинило. Она не сдвигалась даже на конский волос. Луна вышла из облаков и осветила незнакомца, сорвала маску — на Вертера яростно буравя его лицо пустыми глазницами, насмешливо взирал выбеленный временем череп, из выщербленного рта свисал гниющий, испещрённый кровоточащими язвами чёрный язык. Полы плаща распахнулись от ветра. Меж кое-где разбитых перламутровых прутьев грудной клетки можно было увидеть мерно сокращающееся, огромное сердце… Холод ужаса противной змейкой пробежался по спине Вертера, и он закричал, судорожно пытаясь опустить несчастную решётку.

Капюшон был уже совсем рядом. Запах прошлого сменился запахом падали. «Всё! На сей раз всё!», — с отчаянием подумал Вертер, пытаясь в последний раз справиться с решёткой.

— Что здесь, чёрт возьми, происходит?! — раздался грубый голос гренадира Морбовски, которому предписано было глаз не спускать с принца, — Никак Ваше Высочество бежать решили? И как вам только это удалось?! — с неподдельным интересом и долей восхищения спросил Морбовски, увидев поднятую стальную решётку, которую лично запирал сегодня утром, — Мой вам совет, принц — не пытайтесь уйти от судьбы. Если вы невиновны, ничего с вами не случится, — с этими словами Морбовски, насвистывая какой-то простецкий мотивчик, подошёл к окну и запер злосчастную решётку, Вертер не смог сдержать вздоха облегчения, — Вот так-то лучше. А это что за тень? Нет, показалось. Полнолуние. Спокойной ночи, принц. Хорошо, что вам не удалось бежать — в такую ночь это небезопасно.

С этими словами и чувством выполненного долга Морбовски удалился из камеры, на прощанье звякнув ключами, запирая дверь темницы. Вертер посмотрел в окно и едва сдержал рвущийся на свободу крик — всё тот же оскаленный череп прижался к решётке. Лицо было искривлено злобой, руки пытались разжать прутья решётки, но было ясно, что это им не под силу. Скрипнув зубами от злости, существо отпрянуло от окна, Вертер откинулся на подушки. Что это было?

***

Орланд знал, что происходит на Халькорне. Ему не надо было для этого прибегать к гаданиям или тайнам, надёжно хранящимся в его библиотеке. Ему и так было известно, что Ушедшим удалось преодолеть океан и раньше Габриэля оказаться в замке. Великому не нужно было колдовство — он слышал сердце своей дочери. Оно кричало о любви, вспыхнувшей к воину, которого спасла Мэйфлауа. Но не это главное — сердце дочери говорило о смертельной опасности, которой подвергается принц, а значит, и все, кто пытается его спасти. Значит, и Габриэль. Последний из рода Лоррингов. Рода, которому принадлежит реликвия, способная спасти Халькорн.

Орланд прекрасно знал, где спрятана реликвия и мог бы в считанные секунды получить её, но… Реликвия будет действовать только если её коснётся рука одного из Лоррингов. Он не может предотвратить ход событий. Однако Ушедшие становятся всё сильнее. Они уже похожи на людей. Принц сегодня чуть не сдался. Сможет ли Габриэль противостоять им?..

Орланд тяжело вздохнул. Всё, что он может — наблюдать за происходящим. Что будет, то будет. Он не имеет права вмешиваться. Даже если в историю терпкой нитью вплетена его собственная дочь. Особенно, если так. Хранитель должен оставаться беспристрастным. Его долг сохранить Равновесие мира. И этот долг превыше всего.

***

Габриэль гнал жеребца во весь опор. Впервые ему было глубоко наплевать на судьбу острова, да что там — всего мира! Он знал, что где-то здесь его сестра, знал, что ей нужна помощь. Всё остальное казалось ему такой мелочью… Сердце отказывалось верить в её смерть, образ матери звал вперёд, заставлял не сдаваться, не опускать рук.

«Иглин! — крик замер в вершинах сосен. Ответом была Тишина. Воин уронил голову на грудь. Конь, приученный к чётким командам, не сразу понял, что происходит. Лишь когда тёплая влага коснулась его гривы, встрепенувшись на мгновение, замер, словно бы преклоняя колени пред человеческой скорбью.

***

Лучи солнца осветили верхушки деревьев. Внизу же было по-прежнему темно. Иглин открыла глаза, как будто кто-то позвал её. Дирсти, охранявший покой хозяйки, тут же поднял голову, словно спрашивая: «Пора?». «Пора», — так же беззвучно ответила девушка, и верный пёс понял её.

Умывшись в ручье неподалёку, Иглин была готова отправиться в путь. Но куда? В чём её миссия? Надо знать Орланда, чтобы понять — всё, что с ней происходит — не просто цепь роковых случайностей, всё имеет смысл пусть и сокрытый от Иглин.

— Орланд! Я не понимаю! Дай мне знак! Скажи, что я должна сделать? Где мой брат? И почему ты не помог нам? Ты же всё знал! Разве не так?

Иглин напряжённо вслушивалась в звенящую тишину, но не слышала ничего кроме пения птиц. Голоса Бога не было. Мир рухнул. В одно мгновение. Неожиданно заворчал Дирсти. Сначала его ворчание не вызвало тревоги у девушки: он достаточно часто так выражал своё недовольство, но вдруг пёс вскочил, оскалившись в пустоту. Он угрожающе рычал, при этом поджав хвост, крутился вокруг себя, не понимая, откуда исходит опасность. Было видно, что Дирсти очень страшно, но он старался не подавать вида — рядом была хозяйка, которую надо охранять и защищать любой ценой. Даже ценой собственной жизни. Он не имел права бояться и не имел права отступать.

Иглин насторожило странное поведение пса. Оглядываясь по сторонам, она попыталась приблизиться к месту ночлега, где оставила меч, ругая себя за то, что расслабилась, забыла об опасности. Вокруг было тихо. Что же случилось с Дирсти? Он то рычал, то срывался на вой и вдруг… визг. Огромная собака, словно беспомощный щенок, отлетела к кустам акации, опоясывающей поляну. Пёс тут же вскочил, бросаясь на кого-то, и снова отлетел к кустам, встал, пошатываясь, двинулся вперёд, и Иглин наконец-то смогла увидеть источник тревоги Дирсти — чёрный капюшон. Что было под ним, она не знала, видела только, что незнакомец стоит между ней и её мечом. Безвыходная ситуация. Без оружия она не могла сделать ничего, и Дирсти самому нужна помощь.

Девушка отступала к ручью. Существо двигалось за ней. Она искала какую-нибудь палку, камень, всё, что угодно. Ё учили драться подручными средствами. Она прекрасно знала, что безобидный прут может стать грозным оружием в умелых руках. Дирсти предпринял ещё одну попытку защитить хозяйку, но снова был отброшен к кустам нечеловеческой силой. Казалось, нападавшего забавляла эта ситуация. Он играл с собакой, играл с девушкой. В кошки-мышки.

Иглин наконец-то нашла палку. Не бог весть что, но хоть какое-то оружие… Воины должны умирать в бою. И она даст этот бой! Только так она может надеяться на встречу с родителями в Тенистом саду, куда попадают после смерти все Великие Воины. Если же врагу удастся выбить оружие из её рук, несчастная попадёт в Обитель, откуда снова отправится в путь, нне помня свои прошлые жизни.

***

Девушка встала в боевую стойку, существо же просто продолжило движение к жертве вытянув ей навстречу ужасные когтистые руки.

Иглин обдало нездешним холодом. Холод пробудил ярость. Ярость вылилась в удар.

Существо в чёрном балахоне захрипело, исторгло из своего нутра леденящий душу вопль и, брызгая кровавой пеной, повалилось прямо на Иглин. Она инстинктивно отпрыгнула. Первой мыслью было: «Убила!», но затем перевела взгляд на проткнутый мечом плащ, под которым зловеще зияла пустота. Иглин не смогла сдержать крик.

— Ну, красотка, чего кричим? Я помог тебе, избавил от злого дракона. И чем же мы недовольны? Да, кстати, как тебя зовут, ангел? Мне кажется, я заслужил чести хотя бы узнать твоё имя, если уж не подивиться содержимым твоего кошелька.

Иглин ничего не понимала. Что за мужчина? Какой дракон? И, самое главное, что с Дирсти?!

— Иглин, — машинально представилась девушка.

— Иглин… Красивое имя… Да и вообще…

— Что ты себе позволяешь?! Кто ты такой? Откуда взялся? Может, ты тоже из Ушедших? Откуда я знаю? И, кстати, ты не видел мою собаку?

— Видел прекрасно, — с этими словами юноша повернулся к девушке спиной, где красовались клочья разорванной одежды, — Мы с твоим псом очень мило побеседовали, но так и не пришли к взаимопониманию. Кстати, извини, забыл представиться. Меня зовут Мологинетинего.

— А покороче?

— Мол Илагиньо.

— Илагиньо? Что-то знакомое.

— Ну, конечно! Мол-Золотая Душа. Я — дорожный разбойник, милочка. Извини, если разочаровал. В любом случае, опасности для тебя больше нет, я тебя спас и теперь со спокойной совестью могу идти дальше. Тем более, твой самый яростный защитник уже здесь.

Всё сердце и мысли девушки оказались переполнены этим странным, беспринципным, ни от кого не зависящим человеком. Лёгким движением руки она остановила его.

Только слепой мог не заметить, как высоко в небе Купидон, спокойно сидя на облачке, щедро поливал эту парочку стрелами из своего позолоченного колчана.

***

Глухая тоска сжимала сердце Арахнида. Ночь давно вступила в свои права. Прислуга спала Что же происходит с ним? Откуда эта ржавая плесень в душе, из каких осколков собрано его сердце и почему они так сильно ранят его?

Арахнид подошёл к окну. Какие-то тени метались среди кустов акаций, заботливо подстриженных его верным садовником Вермером, молочным братом принца. Тени… Ушедшие? Только о них говорят в последнее время все жители острова. Арахнид постоянно слышал эти байки от слуг. Чёрные капюшоны, обугленные кости с лохмотьями мяса на кистях… Но ведь это всё ерунда! Сплетни простолюдинов! Страшная сказка для непослушных детей.

Арахнид снова взглянул в окно. Тени как будто стали явственнее. Вот уже можно различить чёрный капюшон.

Отпрянув от окна Советник тяжело и часто задышал. Никогда ещё первобытный, подсознательный страх не ласкал его горло ледяной, липкой ладонью. Стыдно признаться, но у Арахнида подкосились ноги, и он бы свалился, если бы не вцепился в подоконник. «Успокойся… Это всего лишь игра расшалившегося воображения. Сейчас ты отойдёшь от окна и ляжешь в свою уютную постель. Всего-то и надо, что уснуть», — эти слова Советник бормотал себе под нос, пересекая спальню. Он не спал уже несколько ночей подряд. С тех пор, как Вертера взяли под стражу. Арахнид гнал от себя мысли о не вовремя проснувшейся совести. Звон разбитого стекла застал Арахнида на полпути к помпезному ложу под шёлковым балдахином, расшитым по окоёму золотой нитью, и заставил обернуться.

Окно разлетелось на мелкие осколки, но вовсе не причудливый танец бликов на стенах заставил Арахнида содрогнуться от ужаса: к решётке прижалось лицо, большую его часть скрывал капюшон, клочья кожи беспорядочно свисали с почерневшего черепа, из дыры, оставшейся от носа, медленно выполз толстый опарыш, рот посекундно извергал сотни и тысячи копошащихся белых личинок, злобные, налитые кровью глаза дико вращались в ободе глазниц, обуглившиеся руки с длинными, завивающимися ногтями пытались разогнуть кованые прутья.

Арахнид, не отрывая взгляда от воплощённого кошмара, начал медленно отступать к двери. Мрачные, лишённые жизни глаза следили за каждым его шагом. Советник понимал, что справиться с решёткой твари не под силу, но не мог оставаться здесь под молчаливой угрозой яростных глаз. Мозг отказывался верить в происходящее, и Арахнид предпочёл просто исчезнуть из комнаты. В коридоре его, трясущегося от страха, неспособного вымолвить и слово, нашёл слуга на следующее утро. Никто не мог понять, что произошло в покоях Советника: груда стекла и разбитое окно наталкивали на мысль об ограблении, но грабитель наверняка бы позаботился и о пилке, чтобы разобраться с решёткой! И зачем ему, потенциальному вору, соваться в опочивальню Советника, зная, что он там? Сам Арахнид молчал. Вёл себя так, как будто ничего не произошло и лишь одно напоминало о странном случае: Советник больше никогда не оставался на ночь один в своих покоях — верный Эурахим спал у ног своего хозяина, как верный пёс.

Случай не прошёл мимо внимания островитян. «Это Ушедшие! — поползли ядовитые слухи по закоулкам острова, — Они явились отомстить за смерть короля Сержа. Но кто же всё-таки виноват?»

***

Великий Воин отпустил поводья, предоставив коню самому искать путь. Луна сияла серебряным оком в непроглядной пустоте ночи. Впервые Габриэль не думал ни о чём, кроме ночлега. Больше всего ему хотелось приложить усталую голову к подушке в какой-нибудь корчме или забыться тревожным сном прямо посреди поля.

Неожиданно Гларинал навострил уши и без видимых причин понёсся галопом сквозь заросли можжевельника. Великий Воин едва удержался в седле.

Мол поднялся первым. Он чувствовал приближение чужака, но пока не знал, чего от него ждать. На всякий случай дорожный разбойник поднял меч и принялся защищать честь и покой своей новой пассии. Нельзя сказать, что она была первой, но что-то в ней было. Что-то странное и влекущее. Какая-то тайна. А Мол любил тайны…. С самого детства.

Габриэль успел увидеть только человека с мечом наизготовку перед тем, как обессиленным уткнуться в гриву своего боевого коня.

Мол, осознав, что всадник не представляет опасности, убрал клинок в ножны, привязал коня к дереву, стащил мужчину с седла и отволок поближе к костру.

Очнувшись, Габриэль никак не мог понять, где он и что с ним произошло. Ни к кому особо не обращаясь, он спросил у костра и звёзд: «Извините, где я?»

Мол, недовольно приоткрыв один глаз, проворчал: «Иглин! Наш горе-всадник очнулся».

Через несколько мгновений полог самодельной палатки был откинут обманчиво хрупкой женской рукой, и взору ещё не совсем пришедшего в себя Габриэля, занимающегося вытряхиванием сосновых иголок, попавших под рубашку, предстала его сестра.

— Иглин… Откуда ты здесь?

— Долгая история, братец. Я уже и не надеялась тебя увидеть.

— А! Так это тот загадочный брат, о котором ты мне все уши прожужжала? Великий Воин? — как всегда, бесцеремонно вмешался в разговор Мол, — Что-то он не внушает мне трепета. Я таких на большой дороге…

— Плюнь на этого трепача, — шутливо произнесла Иглин, — Эй, разбойничья душа, у тебя наверняка что-то осталось с последней охоты! У нас всё-таки гости.

— Скорми ему своего пса! Я спать хочу. И постель ещё тёплая, если ты понимаешь, о чём я…

— Ну, не будь таким букой. Выходи к нам.

— Видят Боги, зря я тебя тогда спас!

Из палатки сначала показались изящные голые ступни. Было видно, что они весьма редко встречаются с землёй, следом, недовольно бурча что-то себе под нос, выбралось тело в широкой ночной рубахе до колен. Тело поднялось с земли, недовольно тряхнуло головой и, продолжая ворчать, двинулось к костру.

— Надеюсь, Великие Воины не слишком разборчивы в еде, — промолвил Мол с едкой, ироничной усмешкой, выложив перед Габриэлем тушки двух выпотрошенных уток, — Раздели нашу скромную трапезу, не побрезгуй.

— Брось кривляться. Великий Воин — не сановный чиновник. У меня ни регалий, ни орденов, а единственная привилегия — умереть первым в жаркой схватке. Ты любишь мою сестру? — под ледяным взглядом Габриэля Мол поёжился. Не хотел бы он стать врагом этого человека. Человека ли?

— Любит. А если даже и нет, его люблю я. Этого достаточно.

— Нет, сестрёнка, не достаточно. Так ты ответишь на мой вопрос? — бесстрастный взгляд вновь был устремлён на разбойника.

— Может, мы сначала поедим? — сконфуженно ответил Мол, торопливо пододвинув уток Иглин, — На голодный желудок разговоры не разговариваются.

Пока Иглин возилась с едой, у костра повисла напряжённая тишина. Мужчины изучали друг друга, словно два петуха, готовых ринуться в бой.

Лицо Мола было утончённым, слегка вытянутым. Огромные глаза сложноопределимого, особенно в изменчивом свете костра, цвета приковывали к себе взгляд мгновенно, сочные губы просто источали страсть, тонкий аристократический нос самую малость задирался к небу, а лёгкая асимметрия надбровных дуг придавала лицу вечно ироничное выражение. Юноша был неплохо сложён. Даже свободная, нарочито простая рубаха не могла скрыть кошачью грациозность движений. Мол был хищником. И хищником опасным. Своевольным, дерзким, хитрым, предпочитающим бить наверняка. Но одновременно с этим Габриэль не чувствовал враждебности в этом рыцаре дорог.

— Молодец, сестрёнка. Отличный выбор.

— Ты про уток?

— Он про меня.

Все трое залились звонким, лёгким смехом. Мол откуда-то притащил бурдюк с вином. Его пришлось пустить по кругу, ибо чаш не было — ни один караван вот уже десятую луну не ступал на земли Халькорна. Боялись не столько разбойников, орудующих в лесах Острова, сколько Ушедших. Говорят, что призракам не нужны были ценности — они убивали из развлечения. Коней обычно угоняли с собой, а груз оставляли на дороге, не забыв выставить охрану с единственным приказом — убивать всё, что движется.

Разговор тёк плавно, тихо. Мол, как умел, разряжал обстановку — остроумной шуткой, брошенной как бы вскользь, невзначай. Говорили обо всём, но так или иначе всегда возвращались к Ушедшим. Кто они такие, откуда взялись, как их остановить? Вопросов было явно больше, чем ответов.

— Я бы никогда не поверил в Ушедших, — заявил Мол, — если бы сам не завалил одного, когда спасал свою красотку. Но я до сих пор не знаю, благодарить ли мне небеса за столь щедрый дар судьбы.

— Поосторожнее, разбойник. Ты всё-таки говоришь о моей сестре.

— С некоторых пор она — моя женщина, и я говорю о ней так, как мне угодно. Иглин уже большая девочка — может постоять за себя сама.

— Убить тебя — дело двух секунд, но моя сестра… Она влюблена. Это видно невооружённым глазом. Только поэтому ты до сих пор жив.

— Покорнейше благодарю! Если бы мой желудок не был так набит мясом и вином, я бы встал и поклонился тебе в ноги, поганым языком своим вылизывая оставленные тобой на дороге следы…

— Хватит! Мол. Габриэль. Я люблю вас обоих. Давайте этот ужин проведём без брани. Братец, а ты не знаешь, зачем нас сюда отправил Орланд?

— Знаю. Кажется. Но я бы не хотел…

— Мол не посторонний. Он мой муж.

— Давно?

— Всегда. Я искала его всю жизнь.

— Орланд говорил, что нам необходимо любой ценой остановить Арахнида. Но как это сделать, умолчал… Впрочем, мне остались мои видения.

— Видения?! Твоя сестрёнка тоже видит сны по ночам и в крике отталкивает меня от себя. Тело моё хранит отметин драк больше чем любви.

— Сам виноват — выбрал путь разбойника. Большая часть твоих шрамов и ссадин — тумаки благородных горожан, которых ты посмел ограбить.

— Я не граблю благородных, — сквозь зубы процедил Мол, — Я сбиваю спесь с разжиревших рож, освобождаю их кошельки от избытка золотых. В общем, делаю благое дело, что зачтётся мне после смерти. И потом, если бы я тратил всё награбленное на себя, неужели ты думаешь, что Иглин делила бы со мной этот шалаш?

— Доля правды есть в твоих речах. Где же добро, что отнял ты? Расскажи, облегчи душу.

— А кто ты такой, чтобы помогать мне облегчиться? Священник или нужник?..

Над костром снова воцарилась напряжённая тишина. Иглин подбросила пару поленьев в огонь, перевернула тушки, насаженные на заменяющие вертел палки, с немым укором посмотрела на мужчин.

— Расскажи о своих видениях, братец. Нам с Молом очень интересно. Правда, милый?

— Конечно, правда. Рассказывай уже, Великий Воин, — я дико хочу спать. А один я спать не люблю…

— Видят боги, я пытаюсь сдерживаться, но, сестрёнка, если твой приятель скажет ещё хоть слово…

— Слово!

— Прекрати, Мол. Время позднее, все хотят спать. Давай просто выслушаем Габриэля.

— Кто же ему мешает?

— ТЫ! — в один голос закричали Великие Воины.

— Ладно-ладно, умолкаю…

— Я видел маму, Иглин.

— И ты тоже? Она была в какой-то пещере, так?

— Так. Мне кажется, ты знаешь, что нам надо искать.

— Вы — может быть. Зато я ни черта не знаю!

— Тебе и незачем.

— Гэб, он идёт с нами. Я не могу его бросить.

— Хорошо. Мы ищем последнюю реликвию.

— Реликвию рода Лоррингов?

— Именно. А откуда ты о ней знаешь?

— Это распространённая легенда. Из тех сказок, которыми дети пугают друг друга по ночам.

— Не все сказки лгут. Перед тобой два потомка древнейшего рода. Кроме нас никто в целом мире не может прикоснуться к реликвии. Все мы сегодня устали. До утра осталась пара часов. Предлагаю отведать наконец уток и отойти ко сну.

***

Габриэль проснулся с улыбкой на губах. Он улыбался небу, Солнцу, но больше всего был рад снова встретить свою сестру.

Неожиданно тень омрачила волевые черты его прекрасного лица: он вспомнил о своём предназначении, о Халькорне и последней реликвии. Бодрый, звонкий голос сестры вывел его из раздумий.

— Проснулся, братишка? — шутливо поинтересовалась Иглин.

— Как видишь, сестрёнка.

— Тогда расскажи, что за реликвию мы ищем? Детали снов обычно не остаются в моей памяти.

— А разве Мол тебе не рассказал свою легенду о реликвии Лоррингов?

— Мы мало общались этой ночью… — Иглин опустила глаза к земле, закусила нижнюю губу, на щеках появился смущённый румянец.

— Я всё понял, Иглин. Право, не стоит стесняться любви. А по поводу реликвии могу сказать, что это главная цель нашего путешествия. Понятия не имею как, но она сможет остановить смуту на Халькорне. Я знаю только, что это огромный чёрный бриллиант, в бесчисленном множестве граней которого заключены души всех самоубийц, невинно убиенных и… Великих Воинов. С каждым днём бесправия и ненависти всё больше душ выходит из-под контроля камня, становится сильнее. Мы называем их Ушедшими. И если не остановить их, Халькорн, а следом и весь мир погрузится в вечный хаос. Беда в том, что я не знаю¸ как до этого камня добраться.

— Я знаю, — мрачно вымолвил молчавший до этого Мол, — История с детской легендой — ложь. Мне известно о реликвии из совершенно других источников. Я — внебрачный сын Арахнида.

— Но Арахнид…

— Я знаю, красотка, я знаю. Уже давно я не поддерживаю с ним отношения. Последней каплей стало убийство короля Сержа.

— Так это всё-таки был он! — не сдержался Габриэль.

— Да, но я не хочу об этом говорить. Могу предложить вам услуги проводника, если сможете мне доверять после услышанного. Иглин, поверь, я люблю тебя.

— Я верю, Мол. Я очень хочу верить.

— По-моему хватит разговоров. Если можешь провести — веди. Нам нужна любая помощь.

Наскоро перекусив, друзья отправились навстречу судьбе. Рассвет окрасил траву в розовый цвет, щедро рассыпал золото по верхушкам деревьев, а где-то в вышине, надсадно каркая, пролетела стая чёрных ворон, на миг закрыв своими крыльями восходящий диск Солнца. Но и этого мига хватило, чтобы мир из светлого, жёлто-розового, яркого превратился в блёклый, грязно-серый, тусклый.

— Дурной знак, — одними губами прошептал Мол.

Дирсти согласился с ним глухим ворчанием, а Гларинал, словно бы поддерживая пса и человека, идущего рядом, тихо заржал и поник головой.

ПЕЩЕРА

Дни сменялись днями, луна сменила солнце десять раз, а маленькая процессия всё шла и шла. Тёплый климат центрального Халькорна сменился на суровый и холодный климат гор. Разреженный воздух рвал лёгкие, с каждым шагом становилось всё труднее дышать. Ветер нещадно трепал волосы Иглин, Дирсти по ночам трогательно пытался согреть хозяйку, впрочем, Мол тоже прилагал все усилия, чтобы девушка не превратилась в ледышку. Гларинал был готов к любым условиям, как и Габриэль. Большую часть пути они шли молча, иногда перекидываясь парой-другой фраз. Наконец, троица подошла к странной пещере. Оттуда так и тянуло могильным холодом, какой-то неземной обречённостью, отчаянием.

— Мол, это здесь? — осторожно спросила Иглин.

— Да, красотка, это здесь. Я думаю, животных незачем тащить в эту зловонную тьму. Оставим их на нашей стоянке.

Все согласились с предложением Мола. Габриэль спешился. Животных оставили в лагере. Неожиданно небо пронзила ослепительная молния. Ударив точно над входом, огненная стрела выжгла в скале надпись: «Ты предал меня». В тот же миг утончённое лицо разбойника исказила гримаса невыносимой боли, а через мгновение он уже катался по земле, не в силах сдержать крик. На губах выступила кровавая пена, тело забилось в конвульсиях, спазм сдавил горло так, что оттуда вырывался только надрывный хрип. Иглин бросилась к своему суженому. Тело несчастного изогнулось дугой и опало на землю, остановившийся взгляд пронзил бессердечное небо. Габриэль подошёл к сестре, обнял её за плечи: «Он мёртв, сестрица. Мёртв. Мы ему ничем не поможем, но если не остановить Арахнида, смерть его будет бессмысленна. Нам надо идти».

— Я останусь с ним! Я лягу у его рук. И буду верным псом ждать, когда он проснётся…

— Вспомни Орланда, вспомни о нашей миссии.

— Миссии? Какой миссии?! Мол погиб! Я не представляю, для чего мне жить! А ты говоришь мне о миссии, об Орланде! Старом придурке, который только и может, что сидеть в своём долбаном замке! Не вмешиваясь ни во что! Стараясь держаться над схваткой! Он — безжалостный убийца, бросающий таких как мы в самое пекло, стараясь нашими руками решать свои проблемы. Я не верю в Него, я не верю Ему! Тебе ещё не надоело быть марионеткой?! Рядом с Молом я почувствовала, что такое — быть просто человеком, наслаждаться каждым мгновением, отпущенным нам Богами. Просто дышать, просто жить, не думая ни о чём…

— Я тоже это чувствовал. Беда в том, что мы с тобой — Великие Воины. Даже если захотим, ни ты, ни я не сможем стать просто людьми. Хотя бы потому, что люди смертны. Я потерял жену и сына. Десять лет не находил себе места. Хотел умереть. Но, Иглин, у меня были эти десять лет. Я мог себе это позволить — Миру ничто не угрожало. Сейчас только от нас с тобой зависит, взойдёт ли завтра над этой землёй Солнце, откроет ли глаза родившийся этой ночью ребёнок… Подумай, готова ли ты взвалить на свои плечи вину за гибель всех людей, памятуя при этом, что мы бессмертны и с грузом этим тебе придётся жить целую вечность.

— Ты прав, братец, как всегда, прав. Клянусь, что отомщу Арахниду! Войдём в эту пещеру, найдём реликвию, сделаем всё, что нужно, а уж потом будем предавться скорби.

В воздухе раздался металлический, мрачный смех, искорки молний причудливым образом переплелись, и взору Великого Воина предстало лицо Арахнида.

— Игра закончена, Габриэль. Ты не сможешь даже войти. Я убью вас, как щенков. Один уже мёртв.

— Нет, отец, ты ошибаешься, — с трудом выдавил из себя Мол. Собрав остатки воли в кулак, он отправил яростный импульс подлинной и чистой любви. Скривившись, словно от зубной боли морок рассеялся, Мол обессиленно упал, выдохнув: «Люблю…».

— Нет! — Иглин пронзительно закричала, бросилась целовать бездыханное тело, бить его по щекам, Габриэлю стоило больших трудов оттащить сестру от тела её любимого. Только в пещере Гэб отпустил Иглин и она дала волю своей печали.

***

— Зачем нам этот Халькорн, брат?! — сквозь слёзы бормотала Иглин, — Если при этом мы теряем любовь, жизнь семью? Зачем?!

— Сестрёнка, я не знаю ответа на этот вопрос. Это просто смысл нашей жизни. Спасать тех, кто в этом нуждается. Вставай, нам нужно идти.

С этими словами Габриэль оторвал Иглин от камня при входе и буквально потащил за собой. Так прошло ещё несколько часов. Друзей не оставляло ощущение, что за ними кто-то идёт по пятам. Необъяснимое чувство вело их сквозь мрак бесконечных тоннелей. После долгих блужданий брат и сестра вышли к озеру, через который был перекинут нитяной мост.

— Кто пойдёт первым? — голос Иглин был безучастен, слаб, Габриэлю приходилось напрягать слух, чтобы разобрать её слова.

— Я, — без сомнений ответил Воин, — Если всё будет в порядке, я помогу тебе переправиться, если сорвусь — беги. Ты должна выжить. Хотя бы для того, чтобы у Мира появился ещё один шанс.

Габриэль осторожно вступил на ненадёжную тропу и, словно канатоходец, балансируя над пропастью, благополучно оказался на противоположном берегу. Улыбнувшись, он дал знак сестре.

Девушка была уже на середине моста, когда мост рухнул. Габриэль в ту же секунду сорвался с берега и в несколько мощных рывков доплыл до середины подземного озера. Он долго звал сестру, проклинал Орланда, Арахнида и весь этот мир, а потом просто нырнул и оказался в просторной подводной пещере. Как ни странно, здесь был кислород. Можно было спокойно дышать и даже выпрямиться во весь рост. Блики волн причудливо отражались на известковых стенах, за их замысловатым танцем можно было наблюдать целую вечность. Очарованные Гэб и Иглин не сразу заметили друг друга, заметив же, тепло улыбнулись, словно бы давно не видевшиеся друзья. И он, и она узнали место, что являлось им в видениях. Сделав несколько шагов по прямому, словно стрела, коридору, они очутились в просторном зале, высеченном в глубине скалы. В центре стоял постамент с чёрным, переливающимся в призрачном голубоватом свете камнем на алой подушке.

«Это она!», — воскликнул Габриэль и, ослеплённый блеском, сделал первый шаг к постаменту.

***

Иглин ничего не замечала, пока ледяные пальцы не сомкнулись на её шее. Чьё-то лицо склонилось к ней, и незнакомец прошептал: «Не узнала меня, маленькая стервочка? Когда-то тебе удалось сбежать, но я всегда завершаю начатое. Твой братец ничего не сможет сделать. Сначала я убью тебя, а потом его. И никто уже не сможет воспротивиться моей власти». Незнакомец сильнее сжал горло девушки. Воздух неожиданно превратился в раскалённый свинец, лёгким стало тесно в грудной клетке, безумный барабанщик начал свой яростный бой под сводом черепа. Она пыталась сопротивляться, хотела закричать, но ничего кроме беззвучного хрипа не сорвалось с её губ, убийца прекрасно знал своё дело. Пальцы выполняли свой смертоносный танец, по капле выжимая драгоценные капли воздуха из отчаянно борющегося за жизнь тела. Она уже почти смирилась со своей судьбой — в конце концов, так было даже лучше: она снова могла встретиться с Молом. И уже никто никогда их не разлучит. Никто и никогда…. Никто… Никогда… Ни…

Неожиданно мёртвая хватка ослабла, а через мгновение исчезла совсем. Иглин отдышалась, обернулась, увидела тело с кинжалом в спине, а где-то над головой услышала голос: «Не позволю!». Интонации показались девушке знакомыми. Она подняла глаза.

«Мол!!!», — только и смогла выдавить из себя Иглин.

Он был очень бледен, слаб. Чтобы не упасть, Мол вынужден был опереться на стену, чёрные круги под глазами придавали лицу измождённый вид, но на губах играла фирменная, слегка ироничная, колкая улыбка.

— Я люблю тебя, красотка…

— Мог бы и не говорить.

Их поцелуй был долгим, страстным, казалось, он будет длиться вечно…

***

Габриэль добежал до реликвии, прикоснулся к ней рукой и ощутил неукротимую, бешеную, яростную силу, которой явно стало тесно внутри камня. Она стремилась разорвать узилище, превратить его в прах, пепел и призывала ничтожного человека, дерзнувшего прикоснуться к ней, помочь ей в этом. «А почему бы и нет?» — промелькнула мысль, — «С этой силой я смогу править Миром. Принесу Порядок и Свет на его земли»

«Так думали все, сынок»

«Мама? Где ты?»

«Я здесь. Я всегда рядом с тобой. Эту силу никто не может обуздать. Она — воплощённое разрушение. Она — Ад. Руки, освободившие её, погружаются в кровь. Несут лишь смерть и боль… Никому ещё…»

«Значит, мне удастся!»

«Мальчишка! Как ты разговариваешь с матерью?! Не отпускай камень. Я помогу тебе».

Воин почувствовал, как тёплая нежная ладонь легла на его огрубевшую в походах кисть. Он увидел Ракель, стоящую прямо напротив него. Габриэль улыбнулся матери, она ласково улыбнулась в ответ.

Неожиданно камень начал раскрываться и втягивать в себя души Ушедших. Они ужасающей воронкой кружились возле камня и один за другим исчезали в его бездонном теле. Последней в камень вошла душа Ракель. Растворяясь в воздухе, она успела прошептать: «Спасибо тебе, сынок! Я свободна! Путь чист. Иди. Не плачь, малыш, мы обязательно встретимся».

Призрак исчез, камень превратился в обычного размера чёрный бриллиант, в стене за постаментом образовалась ниша, затем дверь. С лёгким скрипом дверь отворилась, и взору путников предстал их лагерь. Дирсти оглушительно залаял, а Гларинал просто сорвался с привязи, чтобы кинуться к своему хозяину.

Иглин и Мол пошли пешком к неописуемой радости пса, а Габриэль предпочёл отправиться в путь верхом к неописуемой радости коня.

ХАЛЬКОРН

Путники ощущали огромное волнение, подъезжая к королевскому дворцу, но Вертер Невозмутимый вышел встречать гостей лично. Вертера сопровождал Хранитель Мира Орланд.

— Здравствуйте, друзья. Я благодарю вас за помощь. Однако, где же Арахнид?

— Я убил его, — небрежно бросил Мол, — Он хотел убить Иглин. Я не мог этого допустить.

— Хорошо, но где его тело?

— Ваше Величество, — не отводя взгляда от короля, произнёс Габриэль, — нам пришлось оставить его в пещере.

— Тогда нужно послать туда людей. Он был самым ужасным человеком. Тем более мы должны быть к нему милосердны. Зло может быть побеждено лишь добром — следует оказать ему все почести погребения. Как ни крути, он был моим дядей.

— Ваше Величество, позвольте мне провести людей самой короткой дорогой.

— Веди, Хранитель.

Орланд и несколько человек из свиты Вертера отправились в путь.

— А вас я попрошу разделить со мной праздничную трапезу.

— Ваше величество, а можно ли брать животных? — дерзко спросил Мол.

— Нет, мой друг, у животных сегодня свой праздник. Что же мы стоим? Прошу во дворец.

Праздник действительно удался на славу. Прекрасный стол, доброе общество гостей. Обед плавно перетёк в ужин, беседа текла, словно разлившаяся в половодье река. Кто-то раскаивался, кто-то сплетничал, но все дружно чествовали нового короля и героев дня. Вдруг открылись двери залы. В толпе пошли пересуды, шепотки. В зал степенно вошла стройная, словно стебель тростника, девица. В утончённых чертах слегка удлинённого лица Габриэль узнал леди, что приютила его после крушения. «Мэйфлауа», — всплыло из глубины сердца имя. Он встал из-за стола и, расталкивая всех, кто попадался на пути подошёл к девушке.

— Я вернулся, принцесса, благодарю, что спасла меня.

— Ты опоздал, Великий Воин. Я больше не люблю тебя. Я… не до… не… могу… Я не могу любить тебя. Я смертна.

— И что? Разве это может быть препятствием любви?

— Нет! Не соблазняй меня. Я слишком люблю тебя, Посланник, чтобы свыкнуться с мыслью, что после моей смерти — пусть не сразу — ты найдёшь другую. И ещё. Смертным свойственно терять свою красоту.

— Не забывай, что я уже был женат. На смертной. И, поверь, любил её до самого последнего мгновения.

— Дослушай, Великий Воин. Не перебивай. Сейчас я такая, какой ты видишь меня, но через двадцать-тридцать лет это лицо сомнётся как бумага под ударами судьбы, вены, словно черви в дождь, выползут на белое поле моих рук, я усохну, словно цветок, беспечно забытый в вазе… Ты будешь жить со мной лишь из жалости. Я не рождена для этого. Поэтому прощай, Габриэль.

После этих слов Мэйфлауа отвернулась, и лишь по слегка подрагивающей спине Воин догадался, что девушка плачет. Он подошёл, нежно обнял её обнажённые плечи, она медленно, словно бы нехотя, отвела его руки, затем обернулась и без всяких предисловий страстно впилась в его губы. После этого поцелуя глаза её наполнились слезами, и она, словно бы стыдясь своего поступка, выбежала в сад. Габриэль, этот закалённый в сотнях боёв мужчина, остался стоять словно маленький потерянный ребёнок. Слёзы так и подступали к глазам. Он не сдерживал их. Почему он бессмертен?! В конце концов, он тоже человек и имеет право на любовь!

Потом он вспомнил свою первую жену, сына, вспомнил, как убивался над их могилами, вспомнил тот беспросветный мрак первых десяти лет после их смерти. Неожиданно слёзы высохли, кулаки разжались. Он улыбался. Лишь глаза выдавали его внутреннюю, теперь уже навсегда въевшуюся в душу вселенскую печаль и грусть. Он понял и простил Мэйфлауа…

Дверь с шумом распахнулась. В зал ворвался Орланд. Его блуждающий взгляд остановился на Великом Воине.

— Габриэль, мальчик мой, где точно вы оставили тело?

— В пещере под озером.

— Мы обыскали там каждый дюйм. Тела нет.

— Этого не может быть! — вскричал Мол, — Я лично всадил свой кинжал по рукоять ему под левую лопатку. После этого не выживают!

— Не выживают. Но тела нет, псевдоразбойник.

Мол покраснел. Он вовсе не хотел, чтобы все вокруг знали, что великий разбойник Мол Золотая Душа — всего лишь миф, что все набеги за него совершали верные люди Арахнида и Сержа, вовремя отвлекая внимание народа от своих персон и тёмных делишек.

Остаток дня прошёл в напряжённом молчании, а наутро Иглин и Мол сыграли пышную свадьбу, после которой отбыли в вотчину Мола на северо-западе Халькорна.

Мэйфлауа вышла за одного из знатных дворян острова. После её свадьбы Габриэль пересёк океан и осел в обители Орланда, забрав с собой Дирсти и Гларинала.

Вертер стал весьма успешно править. На тему пропажи тела Арахнида было наложено негласное табу.

Никто не обращал внимания на скромного однорукого монаха, который всё время сидел в своей келье монастыря Серых Тараканов. Тем более никто не обращал внимания на странного ухоженного человека с чёрными ногтями, навещающего монаха каждый день…