От костра до костра

— Сгори ведьма! Отправляйся в Инферно! — черной вороной бесновался священник. Служитель Всеединого, Отца всего сущего, он вышагивал вокруг поленницы и заводил народ. Каждое его движение толпа провожала, не отрывая глаз. Его поступь, подобная шагу важной птицы, его резкий, грубый, но в тоже время срывающийся на визг голос, фалды его темного одеяния и черный же чепец на голове, его нос, ножом режущий воздух перед лицом, добавляли сходства человеку с черно-серой пернатой, кое-где считающийся спутницей смерти, а местами даже накрепко связанной с колдовством. Чего-то не хватало пастору для родства с вороном, птицей мудрости.

Подле священнослужителя стояло трое. Здоровяк с флегматичным выражением лица, одетый в красную замшу. Профессионал, приехавший из крайсштада[i], он не питал к хрупкой девушке никакой злобы, отличии от брызжущего слюной святого отца. Человек дела, он прибыл совершить свою работу, и ему, по большому счету, было всё равно, кто станет его клиентом. Разниться могло лишь исполнение казни. Дворянину палач бы поднес кубок вина, не важно, перед усекновением ли головы или перед костром, пожилого преступника здоровяк мог бы на руках донести до плахи, будь тот не в силах дойти сам, а молодого мужчину подбодрил бы дежурной шуткой. С ведьмами и колдунами разговаривать было не положено, так что заплечных дел мастер стоял молча, ожидая своего времени.

Городской шериф напротив, не скрывал своих эмоций. Пожилой вояка явно симпатизировал молоденькой девушке, но сделать ничего не мог, улики говори против нее. Седому полицейскому было тяжело, он то и дело косился на палача и вздыхал. Стараясь не смотреть в глаза ведьме, привязанной к костру, оглядывал горожан и их гостей, выискивая в толпе карманников и прочий сброд, надеясь под благовидным предлогом улизнуть с экзекуции.

Последним на эшафоте был писец из городской ратуши. Худенький человечек, выглядящий гораздо старше своих лет из-за ранних залысин и старомодного мундира. Он сидел за небольшим столиком, старательно записывая слова священника. Весь его вид выражал полное согласие со служителем культа, но во взглядах, бросаемых на девушку, читалось лишь сладострастие, уж больно соблазнительно выглядела чертовка в тонкой ночной рубашке с заведенными за спину руками. Изогнувшееся тело натягивало ткань, распущенные волосы трепал ветер, на юном лице застыл испуг и непонимание. Она была столь доступной, что писарь то и дело пропускал слова, косясь на приговоренную.

— Посему Марика, признанная колдуньей и последовательницей «гнилой ветви» должна быть казнена через сожжение. Решение о казни принято судом шеффенов и одобрено капитулом Всеединого. Вина подсудимой доказана, что подтверждают собранные материалы и свидетельства. Палач, приступай!

Девушка у столба перестала дергаться. Слова священника лишили её последних сил. Повиснув на веревках, она взглянула вокруг. Людские силуэты стали расплываться и потеряли свою четкость. Бренные тела стали недоступны для взора Марики. Теперь она видела только ауры людей, стоящих на площади, ореолы, окрашенные в разные цвета, меняющие свои оттенки и яркость в зависимости от эмоций.

Вот не находит себе места пожилой шериф, он окружен мягким зеленым светом сомнения, а к девушке тянуться слабые, бледно-розовые ниточки сочувствия. Вот яркая сине-стальная аура спокойствия палача. Ни каких личных эмоций, только работа. Вот мерзко зеленый, подобный гною ореол злорадства вокруг писца, с которого и начались неприятности юной красавицы. От него, обвивая тело девы, тянуться липкие мертвенно сизые щупальца сладострастия. Вот черная ненависть и белый гнев исходящий от пастора. Человек веры, служитель Всеединого, он уверен в своей правоте, он истово ненавидит всякого, кто связал себя с Инферно, и горит праведным гневом. Вот плотная серая злоба толпы, изредка разбавленная голубоватыми жилками безразличия и бледно-розовым сочувствием. Местами проскальзывает и сизое сладострастие, и гнилостный оттенок радости чужому горю, но они тонут в общей серой массе.

Девушка не видит факела, покидающего жаровню, не видит, как палач кладет пылающий брусок обратно. Она вообще не видит людей, ощущая только их чувства.

Вот у шерифа проскользнула золотом легкая радость, сменившая его сомнения, он нашел себе занятие, и его душа теперь излучала только сочувствие к девушке. Писарь также изменился в чувствах. Его злорадство отступило, сменившись переливами страха. И очертания его тщедушного тела скользнули под кафедру, замерев там с приговором в руках. Гнев священника разгорелся сильнее, буквально слепя жертву у столба, но теперь его ярость падала не только на деву, но и на палача, который так и остался невозмутим. А сквозь толпу пробивались совершенно незнакомые девушке люди. Она первый раз видела их, даже по их ореолам она понимала это. Только один был ей знаком, он летел впереди сияя алым гневом страсти и золотом любви. Рядом с ним стремительно прорывались к девушке еще несколько человек, разрывая серость толпы своими размытыми яркими очертаниями, заставляя тупой гнев смениться на страх за собственную жизнь, превращая серое пятно в переливающиеся всеми цветами радуги существа, пытающиеся спрятаться от нескольких ярко алых пятен. Отдельно от разъяренных всадников ехал еще один, он него к деве тянулось сочувствие, священника накрывал гнев, а сам человек был окутан ровным желтым цветом покоя. Девушка, не веря себе, потеряла сознание, заметив лишь, как погасли ореолы вокруг шерифа и писаря, успев пожалеть первого и порадоваться о смерти второго.

— Ты как деточка? — разбудил приговоренную к аутодафе деву грубый хриплый голос, пытающийся быть предельно теплым, — небось, кушать хочешь? Не замерзла, надеюсь.

Марика открыла глаза. Она вновь видела как обычный человек. Над ней склонился мрачный верзила, весь покрытый шрамами. Рядом горел костер, заставивший девушку поежиться от страха, что не прошло незамеченным.

— Ээх, запугали девчушку, — вздохнул здоровяк, — ты не боись, тута тебя никто не обидит.

Девушка кивнула. Она сама видела, что все эти люди, хоть и страшные с виду, по большей части, ни сами ее не обидят, ни другим не дадут… Девушка поискала глазами тех двоих, отличных от прочих, и быстро нашла их. Едржей, её возлюбленный. Сын кузнеца, он был старше девушки на добрых пять лет, но терпеливо ждал, пока его нареченная невеста вырастет, и им позволено будет пойти под венец. Казалось бы, ждать оставалось не долго, какой-то год и будет у молодых свадьба, а тут.

Девушка поплотнее завернулась в чей-то плащ. Вспоминать события последней недели ей не хотелось, но и забыть не удавалось.

Ей было всего тринадцать. Пять лет назад умерла ее мать, и девочка осталась на попечении городского совета. Проживая в отчем доме, она не могла распоряжаться собой и тем, что ее окружало, но это не особо тяготило сироту. Фохт[ii], как в в некоторых селениях называли бургомистров, был внимателен к девочке, и сам с нетерпением ждал ее совершеннолетия. В интересах города было избавится от висящего на балансе здания. Небольшой домик семьи Коиленштоф был лавкой аптекаря, и использовать его как-то иначе было нельзя. А ввиду отсутствия представителей данного цеха в небольшом городке, имущество попросту простаивало. Как-то повлиять мог только хозяин лена, но ей до этого было еще три года, если не выйдет замуж. Но и этого события городу надо было дождаться. Вот пришла долгожданная весна, и распустившаяся цветком Марика отпраздновала свое тринадцатилетние. Фохт Вилланд был вынужден отправится в Хельцбург, и старшим в ратуше остался молодой писарь Игнаас. Чем глава совета руководствовался, неизвестно. Игнааса откровенно не любили в городе, хоть и соглашались с его разумностью и умением найти выход из многих сложных ситуаций. Возможно именно это качество, а так же великолепное знание законов позволили рано облысевшему мужчине занять место бургомистра, пусть и на временных правах. Занять он его занял, и тот час стал проверять все действия фохта. Более всего ему не понравилась ситуация с аптекой. Ведь по закону город мог выкупить ее у малолетней девочки, даже без ее согласия, только какие-то патриархальные постановления местного масштаба не давали сделать этого. Игнаас не сразу их и нашел. Ему пришлось отправиться в архив поднять указы двухсот летней давности, чтобы согласиться со всеми. Действительно, то, о чем ему говорили все члены совета существовало, и это было дикостью для блестящего выпускника Академии Законности. Попытка отменить постановление была поднята на смех, и писарь затаил злобу на всех шеффенов, а на сиротку тем более. Заявившись к девочке в дом на ночь глядя, он хотел запугать малышку, но встретившая его в дверях девушка, одетая лишь в тонкую ночную сорочку пробудила в книжном черве совсем другие чувства. У писаря появилась идея самому жениться на Марике, но раз за разом получая отказ, и видя непонимание у членов совета, свято блюдущих клятвы помолвки, его слабые теплые чувства к девушке исчезли, осталась лишь животная похоть. Пользуясь правом на беспрепятственный вход в дом, он каждый вечер засиживался у Коиленштофов, стараясь соблазнить девушку, но та, по детской наивности не понимала его заигрываний и умело выставляла писаря за дверь. С каждым днем его желание росло, и он уже был готов пойти на все, тем более что со дня на день должен был приехать Вилланд и тогда Игнаасу вход в этот дом был бы закрыт. Не в силах сдерживать себя он набросился на девушку, и с брезгливостью оттолкнул от себя. Именно в тот день девушка перешла во взрослую жизнь, и обрела дар, переходивший в роду по материнской линии. Она отчетливо увидела все чувства писаря, его сизую похоть, его черную злобу и голубоватую брезгливость. Девочка не видела Игнааса, он только чувствовала его ауру и так же чувствовала как кровь покидает ее тело. На следующий день она пришла в совет и пожелала написать жалобу на Игнааса, но все шеффенфы отправляли ее к писарю, который.поняв чем это может закончиться, сам написал донос к святым отцам. Состряпать обвинение в причастности дочки аптекаря к Инферно было не сложно, а пара обмолвок самой девочки, не понимающей что с ней происходит, убедило суд в правоте Игнааса.

Девушка поежилась. Не окажись этих странных людей, гореть бы ей сегодня на костре. Она посмотрела на костер, возле которого сидело несколько мужчин и постаралась понять, какие они. Увиденное глазами говорило одно, а души их несколько иное. У костра сидели воины. Прошедшие не одно сражение, грубые, покрытые шрамами, не отягощенные моралью и манерами. Они были сильными, прямыми и честными людьми, пусть и не всегда правыми. А когда она заглянула им в душу то испугалась, не за себя, а за своего жениха, общавшегося с предводителем банды[iii]. Не дай Всеединый Едржи стать таким же. Почти у всех сидящих возле коста нутро было черным, подобно угольям Инферно переливающимся оттенками злобы и ярости. Это была стая волков, готовых в любой момент вспыхнуть и набросится на любого. Вот сидит порубленный мужик. Широкие плечи, прямая спина, неестественно прямая, видать побаливает поясница. Посмотреть, так обычный стражник. Открытое честное лицо, развернутые плечи, улыбка на лице. И смеется так задорно, заставляя всех улыбаться в ответ. А ведь он убийца, загубивший не одну душу, причем отнюдь не в бою, хоть и повоевал. Гнилое нутро болотной жижей бурлит в человеке. Или вот, рядом с ним. Высокий, жилистый. Голова в косичках, длинные усы и борода так же заплетены. Плечи и руки покрыты узором, переходящим на грудь и лопатки. Сейчас этот смеющийся парень пьян, его руки обнимают сидящих рядом он самозабвенно рассказывает очередную историю. Все с открытыми ртами слушают его, ловя каждое слово, а он с искренней радость веселит своих друзей. Вспыльчивый весельчак? Его грубые, но очень приятные черты лица, располагают к себе, движения рук, передающих чарку с вином, четки и быстры, не смотря на изрядное подпитие. Он пользуется любовью друзей, и считается опасным воинов, но отличным товарищем. А в душе видно, это насильник и соблазнитель. Или стоящий чуть поодаль молодой лучник. Его глаза сияют, это видит во тьме и в его душе поселился настоящий демон, пока покорный своему носителю. Все сидящие у костра повинны. Повинны в смерти, грабежах, разбоях, насилии и всё это не связано с войной. Настоящих солдат тут мало они сидят чуть дальше, их всего пятеро, трое лучников и пара одетых в кольчуги сержантов. Но всех объединяет одно. Ото всех исходит свет почитания, идущий к лидеру. К рыцарю с которым сейчас общается жених Марики. От солдат к рыцарю идет обожание и верность, а от сброда, смеющегося у костра, кроме обожания к рыцарю тянется молодой травкой лучик надежды, рассветной розой отливает сочувствие а в ответ на всех распространяется белый свет веры. Рыцарь верит им, верит всем и готов пойти на смерть за каждого. Взгляд Марики невольно переходит на капитана отряда. Этот пожилой рыцарь сияет так, что режет глаза. Его синий свет спокойствия может поспорить с аурой палача, белый свет веры чище, чем у священника, а золото любви исходящие на всех вокруг не имеет описания.

— Так выглядят ангелы, — прошептала Марика.

Немного пошатываясь от слабости в ногах, девушка приблизилась к своему жениху, и отчетливо расслышала конец разговора.

— И что ты намерен делать, мой юный друг? — вежливо спросил рыцарь, получив не удовлетворяющий его ответ на предыдущее предложение.

— Я!? — Едржи вспыхнул, но тут же постарался успокоиться, — я вернусь в город. Надо призвать к ответу этих негодяев, пытавшихся сжечь мою возлюбленную!

— Молодой человек, я бы на вашем месте не стал этого делать. И причин не мало, — покачал головой старый воин, — давай присядем, в моем возрасте тело всё чаще требует отдыха. Таранис, мальчик мой, принеси мне и моему другу походные стулья. Нам надо поговорить.

Из небольшого шатра, ранее не замеченного ведьмочкой, вскочил юноша, кивнул, и тот час же скрылся обратно. Девушка затаилась. Ей хотелось подойти к своему любимому, но и дослушать разговор до конца было интересно, а по своему, пусть и не большому, опыту она знала, мужчины при дамах не говорят открыто.

— Присаживайся, Едржи, — слегка замявшись на имени сказал рыцарь, указывая на раскладной стул, — спасибо, Таран, обожди чуть в сторонке.

Юный оруженосец, поклонившись отошел к солдатскому костру, кидая косые взгляды на наемников и на Марику. Он обожал своего наставника и не ставил его решения под сомнение, но доверять людям, как рыцарь, он не мог. Марика это прекрасно видела, как видела и то, что второй оруженосец, так же подошедший к костру, своего господина откровенно презирает, как и всех вокруг.

— Так вот, юноша, — продолжил воин, присев на стул, — послушай меня и постарайся отвечать не сердцем, но разумом. Ты сейчас вернешься в свой городок? Там придет в себя шериф, который тебя к счастью не видел, и созовет своих бейлифов. Они будут искать тех, кто напал на святого отца и отбил у Всеединого ведьму. Это его служба, и делать ее он будет хорошо, а воины храма, попрятавшиеся в торговых рядах от нас, будут всячески ему помогать, чтобы загладить свой мнимый позор. Если ты явишься и будешь требовать расправы над писарем, то кто-нибудь точно вспомнит, как ты стрелял вместе с Ночником и Ингвардом. Вместо справедливой, по-твоему, мести ты сам попадешь ан эшафот, а нас рядом уже не будет, мой мальчик, я не бродячий паладин, ищущий тех, кто попрал закон. Я послан с Железных островов за невестой для своего короля. Тебе просто повезло, что мы оказались рядом. Это первая причина. Вторая причина еще проще, кому ты мстить решил?

Юноша так и смог взять контроль над своими эмоциями.

— Как кому? Всем, кто был на эшафоте. Этому кликуше Вацберту, старому шерифу, который был дружен с отцом Марики и предал его память, палачу, согласившемуся на гнусную казнь и Игнаасу, этому лысому змею, — вскочив выпалил сын кузнеца.

— Нет, мой юный друг, тут ты не прав, не обижайся и выслушай того, кто старше тебя, — вновь корил парня рыцарь, — ты собрался мстить? Что же, это право всякого человека. Более того, я с тобой согласен, тут была задета честь твоей невесты и твоя честь.

Последние слова рыцарь проговорил вроде и не громче остальных, но как-то иначе, и у обоих костров его услышали и тот час ответили. От малого костра слажено и четко, пять ветеранов и Таранис, от большого не так четко в несколько пьяных глоток. Не так четко, зато гораздо более истово, будто произнося молитву или заклинание, от которого зависела их жизнь и сама сущность:

— Честь — единственное, что у есть меня!

Рыцарь усмехнулся в усы и продолжил:

— Ты хочешь призвать к ответу четверых, из которых трое абсолютно чисты и перед тобой, и перед твоей девой. За что мстить шерифу? Этот достойный воин делал свою работу, выполнял свой долг. Я клянусь, что ему эта казнь была так же противна, как и тебе, но он давал клятву верности и его долг выше его чувств. Мстит палачу нельзя никогда. Это все равно, что мстить закону или топору. Палач не человек, он инструмент. Ему безразлично кого казнить, это его долг, его призвание. Тем более что всякий убивший палача будет проклят. Запомни юноша, палачи не зря живут отдельно, они защищают людей от своего проклятья. Казня он берет часть греха на себя, а все накопленные грехи, из поколения в поколение, передаются от отца к сыну, чтобы передать этот список Всеединому на страшном суде, или пораньше, буде у кого искус прервать жизнь заплечных дел мастера раньше срока. Мстить же святому отцу, мало что кощунственно и глупо, но противно Всеединому. Чем виновен перед тобой святой отец? Тем, что не дал твоей невесте раскаяться? Так он давал, я уверен. Да, он мог ошибиться, приняв ее за колдунью, но это свойственно всякому. Но ведь он не принимал решение о казни, этот указ издан советом шеффинов и только одобрен Храмом Всеединого. Нет, святой отец так же чист перед тобой. Я что до писаря, Отец всего сущего найдет, как покарать его …

— Подслушивать не хорошо, — раздался доброжелательный шепот над ухом Марики, — не пугайся. Кстати, ваш писака и так покаран, поверь мне, он мертв.

Девушка обернулась и увидела парня, того самого, который выпустил стрелу в кафедру, того, что стоял чуть в стороне от костра, того, в ком жил демон.

— Давай познакомимся. Меня все зовут Ночником, — лучник протянул свою руку и положил на ладонь девушки горсть малины, — угощайся, и ничего не бойся. Старик убедит твоего жениха и наставит на верный путь. Он никогда не отступает сам и умеет убеждать заблудших.

Он улыбнулся, сверкнув клыками, и ушел в куст, буквально растворившись во тьме.

Девушка вновь обернулась на своего жениха. Тот сидел, осмысливая услышанное. Он как-то сник, явно поняв горячность своих действий.

— Я же чуть не подвел своего отца, — прошептал он, — ведь это и ему боком вышло бы. Но что мне теперь делать? Денег у меня нет, только этот лук да меч. У Марики даже одежды нет, и податься нам некуда. Зачем я спасал девушка от огня, если завтра ей придется умирать от голода?

— Теперь я слышу голос разума, — улыбнулся пожилой воин, — ты хороший человек Едржи. Не бойся, всё решаемо, так или иначе. Я не стал бы вмешиваться в правосудие Церкви, если бы не видел твоей правоты, и тебе более не оставлю тебя в столь трудную минуту. Если бы я мг, я бы дал тебе денег, что бы ты смог добраться до моих владений и поселиться там, занявшись отцовским ремеслом, но … денег у меня нет даже не жалование моим верным воинам. Они не получали его уже три месяца. Я вижу, им неловко напоминать мне об этом, но я и сам всё знаю. Скажи мне, твой отец был свободнорожденным или стал бюргером, уйдя из села?

— Мой отец? Он получил городской лен в наследство от отца, а тот получил его как награду за службу у барона. Мой дед стал министериалом, верно служа барону, но получивший лен уже после тяжелой травмы, не дававшей ему возможности продолжать служить в войске. Эта травма и свела деда в могилу. А отец, соответственно динстманн.

— Министериал, динтсманн? — переспросил рыцарь и призадумался. Выходец с островного государства, где обычаи были немного иными, он терялся в Грачвальдских законах, и не сразу улавливал суть некоторых слов, — то есть ты из сержантского рода?

— Нет, мой дед был однощитовым рыцарем, а отец сохранил за собой дворянское звание.

— Так, выходит твой дед за верную службу у барона поднялся из сержантов в рыцари, став рыцарем-бакалавром? А твой отец и ты наследственно имеете право именоваться эсквайрами?

Теперь был черед задуматься сыну кузнеца. Хоть он и обладал дворянским титулом динстманна, но в условиях их городка это было не более чем простой прибавкой к родовой фамилии. В городе, где правили торговцы и ремесленники, быть не титулованным дворянином или не быть, не имело никакого значения. Гораздо больше весило место, занимаемое отцом Едржи в цеху кузнецов.

— Да, сэр, — раздался третий голос, впервые услышанный девушкой, — это примерно одно и тоже.

Голос был надменным и исполненим презрения к менее образованным людям, но рыцарь с достоинством принял эту подсказку.

— Благодарю Барнабас, твои знания как всегда высоки, — спокойно сказал рыцарь своему второму оруженосцу, и тот удалился обратно к солдатам.

— Замечательно, мальчик мой, — по отчески обняв юношу, сказал воин, — ты мне по душе, а твоя страсть делает тебе честь. Я готов взять тебя в оруженосцы, раз уж ты и так имеешь право носить это звание.

— Меня, в оруженосцы? — переспросил сын кузнеца. В детстве, когда ему объяснили что значит приставка «динс» в их фамилии он мечтал стать рыцарем. Сначала пойти в услужение к известному дворянину, а потом и самому получить шпоры, вернув дедовское звание министериала.

— Тебя, тебя, — усмехнулся рыцарь, — я, как владетельный дворянин, хоть и не являюсь титулованным бароном, но имею право на свой собственный баннер и соответственно имею право на пять оруженосцев. Из тех юношей, что отправились со мной в этот трудный путь в живых остались лишь двое, и бедняге Таранису сложно справляться со всеми обязанностями. А если учитывать, что из слуг, сопровождавших меня, не осталось ни одного, то мне крайне жаль этого достойного юношу. Барнабас же, слишком спесив, и я бы не взял его с собой, если бы не прямой приказ молодого короля. По мне, так оставаться ему сквайром до самой смерти, но его отце носит титул барона, и сын унаследует его в свое время, минуя рыцарского посвящения[iv]. Так ты согласен?

— Я? Конечно, — юноша упал на колени.

— Не торопись. Я не смогу платить тебе никакого жалования, а условия жизни в нашем путешествии поистине сложны. Всем твоим обязанностям, а так же премудростям этикета тебя обучит Таранис, но советую присмотреться к Барнабасу, этот щенок хорош во всем, что касается манер, геральдики и законов рыцарства. Владеть мечом тебя научит Иб, вон тот долговязый мужик в косичках и татуировках. Мало кто так работает клинком, даже среди башибузуков не много таковых, а уж они известные мастера. Стреляешь ты хорошо, но стоит поучиться использовать пращу и арбалет, обратись к лучникам из моего отряда, они объяснят тебе азы, а дальше тренировки и тренировки. Не стесняйся учится у всех, не смотри на их происхождение. Рыцарь должен уметь всё. Будь честен с собой, уважай окружающих. Помогай несправедливо обиженным, не позволяй оскорблять себя или кого-то рядом с собой, но делай разницу между оскорблением и провокаций. Рыцарь бережет свою честь, а не лезет в драку по малейшему поводу.

— Честь — единственное, что есть у меня! — опять донеслось от костров.

Рыцарь похлопал парня по плечу и подозвал своего оруженосца. Выслушивая рыцаря, Таранис постоянно менялся в лице. Сначала он смотрел на Едржи недоверчиво, потом даже несколько враждебно, но в конце, узнав что юноша будет служить с ним вместе, искренне обрадовался и потащил парня в шатер, объяснять ему обязанности оруженосца и подбирать котту.

— А теперь ты, милое дитя! — Услышала Марика голос рыцаря, — подойди, хватит прятаться.

Девушка послушно вышла из-за куста и присела на краешек стула, стыдливо кутаясь в плащ.

— Твой жених стал моим оруженосцем, и теперь вы под моей защитой. Никто, даже служители Всеединого не могут вырвать его из-под моей опеки, как и тебя, если ты согласишься принять мой патронат. Если они попробуют, то пусть докажут заново твою связь с Инферно, а без рвения вашего писаря этого не выйдет. Ты согласна считать меня своим патроном?

Рыцарь приподнял голову девочки за подбородок и посмотрел ей в глаза. Марика буквально утонула в исходящем от рыцаря спокойствие и уверенности в людях. Этот человек знал цену себе и своему слову, а так же знал цену каждому из своих людей. Каждый в его отряде, будь то воин из замка или наемник, прибившийся по дороге, стоил не меньше чем сам рыцарь. Именно эта сила держала стаю волков подле него, именно за нее они готовы были идти за рыцарем в огонь и вводу. Именно знание, что рыцарь доверил им свою честь, удерживало матерых убийц каким-то магическим якорем. Доверенная честь и четкое осознание, что без них рыцарю не пройти через полный грязи мир.

— Да, ваша честь, — прошептала девочка, — но я на самом деле ведьма.

— Я знаю, милая, но между ведьмой и колдуньей лежит огромная пропасть, — улыбнулся рыцарь, — иди, ложись спать в телегу. Через час мы снимаем лагерь. Не стоит искушать служителей закона на поимку нашего отряда. Это может помешать выполнению моей клятвы и навлечь гибель на невинных стражей, всего лишь выполняющих свой долг, видит Всеединый, этого я хочу меньше всего. Завтра мы остановимся в соседнем городке, где оформим патронат по всем законам, а после, мы найдем невесту моему королю и вернемся в мой замок. Твой Едржи получит золотой шпоры, ты станешь женой рыцаря и будешь сиять на балах.

Рыцарь говорил, говорил, провожая девушку и укладывая ее спать, а она знала, что большая часть из этих успокаивающих слов не сбудется. Она видела как погибнет Иб, буквально через пару недель оставшись прикрывать отход отряда с одним из лучников рыцаря. Она видела смерть Ночника, поставившего себя меж рыцарем и пятком выпущенных из тьмы стел. Видела прелестную невесту островного короля, пытающуюся соблазнить Тараниса, и Барнабаса, отравляющего своего приятеля из ревности. Видела приходящих в отряд людей и их гибель, ярким светом выжигающей всю гниль из их душ. Видела и рыцаря, закованного в цепи и обвиненного в измене своим королем. Видела и гибель своего милого, успевшего собрать остатки отряда и отбившего рыцаря у стражи. Видела и себя, сгорающую на башне, подле истекающего кровью старики и того самого верзилы, что вынес ее с костра на своем коне. На высокой башне, среди многих воинов и не только, среди тех, кто пошел за светом, исходящим от рыцаря, среди тех, кто умирал со словами « Честь — это все, что есть у меня!». Она хотела предостеречь старика, но поняла, тот все равно не свернет с пути. Долг, Клятва и Честь вели его, и из-за такой мелочи как смерть он не был готов отступить, как и все, кто шел за ним. А утром девушка не помнила ничего из своих видений. Они сидела на коленках у любимого и весело смеялась сальным шуточкам Иба Щит-в-Щепы, даже не представлявшего себе, что он совсем скоро осознано пойдет на верную смерть, ради спасения других.

[i] Крайсштад — так в Грачвальде именуется областной центр, главный город светского барона.

[ii] Фохт (от ratsmaister — наместник) — одно из названий должности бургомистра в некоторых городках Хельцбурга. Отличие от Бургомистра минимально, но все же есть. Фохт более ограничен в своих правах, от остальных членов совета города его отличает лишь право на созыв совета и право наложить вето. Так же он является тем самым «нечетным» или «ключевым» при голосовании. Система голосования в данном случае довольно забавна. По факту у Фохта один голос, как и у всех, но если из-за воздержавшихся складывается равенство голосов, то голос главы считают как: «один и еще чуть-чуть». Фохты остались в Грачвальде только в самых удаленных от крайсштадов районах. Почти повсеместно эту практически наследственную должность сменили Бургомистры или Ратсмейстеры.

[iii] Банда (от das Band — лента). Наемные отряды, не носящие в отличие от регулярных войск форму и не имеющие отличий дворянских или цеховых дружин, носили ленты определенных цветов на своем плече и головных уборах. Это было не обязательным, но только так можно было отличить своих соратников в бою, когда с обеих сторон бились наемники. Именно от этих лент "Band" отряды наемных воинов получили свое название "Банда", вне зависимости были у них такие отличия или нет. А уж из-за привычки анемников грабить всех и вся разбойников стали называть бандитами, но это совсем друга история.

[iv] На Железных Островах все титулованные дворяне вступая во владения леном за коим закреплен титул получают рыцарское достоинство автоматически. В отличии от Грачвальда, где барон не всегда является рыцарем.