Черный жемчуг.

Эльза переводила испуганный, полный суеверного ужаса взгляд с одной фигуры в черном плаще на другую. Их бронзовые лица-маски, изъеденные темным налетом времени, кривили металлические губы в хищных улыбках, а сквозь узкие глазные прорези чернели огромные зрачки, почти полностью заполнившие радужки. Эльза сглотнула. В окружении этих безумцев — а, может быть, безумных — она чувствовала себя частью религиозного обряда одержимых сектантов, казалось, что ее сейчас облачат в белый свадебный саван и, объявив невестой Сатаны или какого-то другого почитаемого ими бога, принесут в жертву. Одна из фигур внезапно выхватит из складок плаща кинжал, и сталь-гурманка, предпочитающая сладкое артериальное вино молодых девушек, словно кисть, выпишет на земле пентаграмму, окунув остро заточенный конец в кровавую краску. Свершится жертвоприношение, и сумасшедшие в масках будут молиться над телом своей новообретенной святой мученицы.

Еле слышно выдохнув, Эльза, в глубине души всегда считавшая себя атеисткой, зажмурилась, и быстро проговорив про себя «Отче наш», перекрестилась. Одна из фигур расхохоталась совершенно женским заливистым смехом, запрокинув голову. Капюшон соскользнул, обнажив длинные светлые волосы, мягкими волнами спускающиеся до бедер.

— Странные вы, смертные, — тихий, приглушенный маской голос, почти шепот, походил на шум ветра. — Молитесь своим псевдо-божкам, когда перед вами истинные богини. Ты скоро станешь одной из нас, но не признаешь наше существование. Забавно.

Богиня надела капюшон, и остальные трое подхватили ее смех. Эльза снова сглотнула. В горле пересохло, вся влага в момент перешла к ладоням и пальцам. Сердце бешенной птицей билось о прутья реберной клетки, неистово гоняя по сосудам горячуюю кровь, приливающую то к покрасневшему лицу, то к вискам. Но, несмотря на это, Эльзу трясло как в ознобе. Обхватив себя руками, она нервно оглядывалась по сторонам, невзирая на отяжелевшие, словно закованные в кандалы ноги, никак не желающие двигаться и бежать. Оцепеневшее тело вжилось в роль покорной жертвы, ожидая посмертного вознесения в ранг святой, измученной ради благородной цели безумных сектанток, возомниввших себя богинями.

Но фигуры в масках расступились. Вперед, неспешно ступая, вышла молодая женщина с короткими, то ли седыми, то ли вытравленными до белизны волосами и закрытым черной вуалью лицом. Эльза испуганно опустила взгляд и… закричала. Вмиг побледнев, трясущимися ладонями закрыла себе рот и крепко зажмурила глаза, сжавшись в комок, словно ребенок, увидевший наяву свой самый страшный кошмар.

Она и была кошмаром, воплощенным кошмаром аристократично-прекрасной мертвой красоты в изящном обрамлении могильного холода и аромата оплаканных живыми кладбищенских гвоздик. Лишь ее руки выбивались из образа, словно оторванные от какого-то обгоревшего трупа и грубо пришитые к телу. Худые и длинные — кости, обтянутые синевато-бледной, местами землисто-серой кожей, лопнувшей и висящей рваными лоскутами у запястьев, будто изъеденная могильными червями. На ладонях и пальцах, опаленных и красных, пузырились белые ожоговые волдыри.

Эльза опасливо приоткрыла один глаз. Красавица с чудовищными руками стояла прямо перед ней, почти касаясь ее шеи обгоревшими кистями. В пальцах беловолосая сжимала ожерелье черного жемчуга, похожее на гроздь крупных, налитых ягод смородины. Матовый блеск бусин завораживал, открыв второй глаз, Эльза не сводила с них взгляда, стараясь не смотреть на пугающие конечности женщины в вуали. Страх постепенно уходил, бешенная птица-сердце успокаивалась в костяной клетке. Дрожь прекратилась и Эльза, словно безрассудный мотылек, летящий на огонь, потянулась к ожерелью. Но пальцы зачерпнули пустоту. Как кладоискатель, одержимый поисками драгоценных слитков, впадает в золотую лихорадку, девушка заболела «жемчужной», в один миг пав жертвой нанизанных на нитку бусин.

Они манили. Эльза чувствовала горячее покалывание на кончиках ногтей, успокоившаяся было сердце-птица быстро-быстро захлопала крыльями по реберным прутьям. По шее разлилось живительное тепло, перед глазами стояла матово сверкающая чернота вожделенных бусин, излучающих странное магнетическое притяжение, сладким ядом разливающее по телу желание, нестерпимо жгущее изнутри. Теперь Эльза больше не могла думать ни о чем другом, словно одержимая снова и снова зачерпывая пальцами воздух.

Богини снова расхохотались. Беловолосая, наблюдая за судорожно хватающей пустоту смертной с расширенными, словно у наркоманки, зрачками, ностальгически вздохнула. Мало кто мог противостоять притяжению силы, будь то могущество бога или самое обыкновенное возвышение над кучкой смертных. Власть, как хрустальная диадема, инкрустированная драгоценными камнями, ослепляет своим блеском и красотой. И лишь много позже начинает до боли сдавливать виски, превращаясь в мучительную пытку, теряя всю привлекательность и оставаясь притягательной для всех остальных, кроме ее обладателя, продолжающих замечать только сияние и блеск. И тогда носитель «короны» стремится избавиться от бремени, если только много раньше, пока хрусталь еще хрупок и легок, его не сорвет с головы властвующего один из желающих могущества безумцев. Но и тогда приходит страдание — согревшись в лучах сияния драгоценного венца, потерявший любой ценой пытается его вернуть.

Но, несмотря на высокую цену божественной диадемы, читающая судьбы не могла больше оставаться среди смертных. Женщина в вуали резко схватила ее за запястье. Расширенные зрачки вмиг сузились, открыв радужку цвета горного меда. Вздрогнув, Эльза закричала и бешенно затрясла рукой.

— Отпусти, убери от меня свои руки!

Матово сверкающая чернота сменилась ледяными глазами за черной вуалью и сожжеными пальцами в пузырях волдырей, горячими и отвратительными. Страх вернулся — животный, перерастающий в самый настоящий ужас. Словно напуганный, попавший в руки к незнакомцу ребенок, Эльза с криками вырывалась, пинаясь и мотая головой.

— Отпусти, отпусти! — топала ногами, царапалась, бешенно вертелась и дергалась. — Отпусти!

Беловолосая молча разжала пальцы.

Сверкнули ледяным блеском глаза за черной вуалью. Одержимые в плащах сняли капюшоны и маски, открыв бледные остроскулые лица, похожие друг на друга, словно сработанные одним мастером гипсовые слепки. Эльза попятилась. Взгляды этих четырех, казалось, воплощающие в себе непоколебимую силу стихий, еще больше запутали ее в холодной липкой паутине ужаса. Богини — теперь девушка в этом не сомневалась — замкнули ее в круг, взявшись за руки.

Эльза чувствовала себя персонажем мистической, страшной и, в то же время, абсурдной пьесы. Четыре дистрофично худые куклы, изуродованные могущественными силами стихий, деревянно, словно на несмазанных шарнирах, двигались в странном танце. Вместо материнских поцелуев, природа с рождения оставляла на теле каждой шрамы, стирая божественную красоту и превращая своих дочерей в воплощенные кошмары.

Эльза ощутила на лице обжигающее дыхание огня. Оказавшаяся напротив пепельновволосая богиня дотронулась до ее щеки грубыми горячими пальцами и хрипло пробормотала несколько непонятных гортанных слов.

— О Господи! — вырвалось у Эльзы.

Беспощадное пламя горчими поцелуями вытатуировало на красной облезлой коже своей повелительницы ожоговые наколки, бордовые и вспухшие. Глазные белки без радужек и зрачков, окруженные тонкими воспаленными веками без ресниц, выделялись на лице белесыми шрамами. Огонь и едкий дым полностью выжгли из них зрение, оставив на остроскулом лице лишь два прошитых ниточками сосудов слепых бельма.

Эльзу мелко затрясло. Странный обряд-посвещение — девушка с ужасом понимала, что ее участь гораздо хуже принесения в жертву и посмертной «свадьбы» — продолжался. Другие пальцы, холодные и синевато-бледные, провели по ее запутавшимся, едва доходящим до плеч волосам. Тонкие пергаментно-белые губы расжались, острой сосулькой уронив несколько резких и звонких слов.

Богиня с ледяной кожей и тяжелыми блестящими, словно смазанными маслом, черными кудрями походила на фигуру, вылепленную из мерзлого снега. Ее волосы, ладони, лицо и шею оплетала тонкая серебристо-искрящаяся паутинка инея, намертво примерзшая к коже и заморозившаяся сосуды; от холодно-пустого, как у игрушки, взгляда прозрачных, кукольно-стеклянных серых глаз, Эльзу пробрало до костей. Положив ладонь чуть пониже левой груди, она еле чувствовала свое замедляющееся сердце, ощущая, как кровь сворачивается и стынет в жилах.

Истерика захлестнула девушку, словно бурлящий поток, уносящий от берега, крутящий туда-сюда, бьющий о скалы и норовящий полностью заглотить в соленое морское чрево. Дрожа, будто под ударами холодных волн, девушка лихорадочно соображала, крутя по запястью тонкий серебряный браслет с сапфироглазым скорпионом-подвеской. Мысли путались, завязываясь в толстые нераспутываемые узлы, извилины словно превратились в измочаленные, готовые вот-вот порваться канаты, не выдерживающие нагрузок. Жемчужная лихорадка все еще жгла изнутри, но страх перед чудовищными выродками стихий и беловолосой куклой в вуали был сильнее.

«Они знают о моем даре! — озарила Эльзу внезапная догадка, — и хотят сделать меня одной из них. Айлана ведь предупреждала, а я, как обычно, пропустила ее слова мимо ушей. Плевать на это чертово ожерелье, надо бежать!»

Резко выдохнув, девушка осмотрелась по сторонам. Четыре богини двигались в своем странном полутанце-полутрансе, по очереди касаясь непосвященной и произнося странные слова, женщина в вуали, издалека походящая на вдову в трауре, пересчитывала матовые черные бусины. Глаза цвета горного меда снова вспыхнули лихорадочным блеском, разорвав обрядовый круг, Эльза бросилась вперед.

В два скачка добравшись до беловолосой, деввушка, задвинув поглубже страх и брезгливость, дернула ее за руку, вырывая ожерелье. Нитка лопнула, бусины разлетелись с тихим щелчком. Богини остановились. Внезапно налетевший ветер мгновенно собрал жемчужины в матово сверкающую горстку у ног беловолосой, его прохладное дыхание раздувало пламя раздувало пламя в ледяных глазах за черной вуалью. Прежде чем кости в клочках повисшей синюшной кожи потянулись к ней, Эльза бросилась бежать.