Путь Юноши

 I.

Мое имя Роберт. На дворе XIII век, а точнее 1211год, 12 сентября, четверг. Беатриса считает мою манию к точному счету, включая до дней недели, дурным тоном. По ее словам, кроме меня никто этим не занимается, все пытаются жить лишь делом, не теряя драгоценное время на счет дней. Несмотря на все упреки, я нисколько не прислушиваюсь к ее словам, веду свой собственный календарь на древесном пергаменте, мне никогда не уговорить ее купить настоящий календарь с рисунками, показывающий значения каждого месяца. Моя привычка и до того прилично ее достает, а что еще хуже, настоящий календарь продается на вес золота. Август, к примеру, месяц, во время которого случаются разнообразные беды. И так описан каждый из двенадцати месяцев, только в виде рисунков. Правда, я никогда их не видел, этих календарей, только Беатриса рассказывала. Она и показать их мне не соглашается, сходить к какому-нибудь знатному купцу взглянуть лишь глазком не позволяет.

Несмотря на то, что моя единственная мечта для нее пустой звук, я ее очень люблю. Как меня известили, я сирота. Родителей не помню совсем. Беатрис говорит, что нашла меня во дворе, когда ходила с другими женщинами на рынок, и до того я был мал и симпатичен, что не удержалась и взяла в дом. Так она и заботится обо мне с тех самых пор, когда мне было года два. Сейчас же мне двенадцать зим отроду. На заднем дворике Беатрис стоят пчелиные ульи, там же она выращивает и разводит всякие душистые, ароматные травки, которые необходимы ей для того, чем она зарабатывает на пропитание, а именно — изготовление свечей и разных ароматных эссенций. Я помогаю Беатрис поливать и удобрять ее грядки, а потом и собирать урожай. Также она выращивает красные розы, пропитания от них никакого, зато красоты они ангельской. Каждый лепесточек, словно луч закатного летнего солнца. Смотря на них, понимаешь, что и теплом они одаряют ни меньше, ни больше. Темной морозной ночью можно согреваться, лишь взглянув на них один разок. И как ни иронично, чем больше вглядываешься, тем больше тепла ощущаешь вокруг себя. Думаю, именно за это Беатрис их и любит.

II. Дядя Вильям.

Сегодня 20 сентября, пятница. С нашей последней встречи прошла целая неделя. Все розы Беатрисы завяли, понятное дело, уже осень, конец сентября. Вроде как, ничего и не произошло, но для той женщины, что я люблю как родную мать, это было великой потерей. Я очень хотел ей помочь, чем мог, но к превеликому сожалению, не имел никакого понятия чем. Она очень впечатлительная женщина для здешних мест, слезы льет уж как второй день. Я даже не спал, до того неспокойно мне слышать ее горе, что сон обошел меня стороной.

Чуть только Беатрис успокоилась, мы отправились к местному кузнецу. При прополке грядок, сломалась последняя мотыга и с тех пор мы нуждаемся в новой. Мама знала его еще с детских пор, и он понимал, что мы небогатые крестьяне и продавал нам необходимое за треть цены или обменивал необходимое нам на свечи, изготовленные Беатрис.

Когда мы вошли, кузнец нас даже не приметил. Человеком он был старым, десяток уж шестой, поди, разменял. Так он был занят работой, так увлечен любимым делом, что даже глазом не воротил. Сама кузница была невелика. Куча всяких деревянных столиков, стульев, куча вещей, валяющихся без дела, в общем, настоящий творческий беспорядок, как всегда Беатрис говорила о своем шкафе с продуктами. Сам кузнец стоял у наковальни, что-то ковал, это было похоже на решетку, но удостоверить точно не могу. За спиной мастера располагался очаг, или как его называла мама, горн — место для разведения или поддержания огня. Наконец-то мастер решил передохнуть и сразу заметил нас.

— Доброго дня вам, Беатрис, очень рад вас видеть. — Поклонился кузнец, важно задрав голову. — Вы давно не заходили. Что-то сломалось? Подождите, а кто этот ваш маленький друг? — Сев на корточки, кузнец почти доставал до моей головы, дядькой он был огромным. Его дряблая жесткая рука выскочила из запачканного рукава льняной рубахи и направилась ко мне. — Мое имя — Вильям. Как величать вас, юный сударь?

— Мое имя — Роберт. — Я неуверенно пророкотал и протянул свою маленькую ручонку на съедение этой огромной ручище. Вильям пожал мою руку, не так сильно, чтоб было больно, и не так слабо, чтоб я не почувствовал.

— Очень приятно, Роберт. Имя-то у тебя какое хорошее. Я таких раньше и не слыхал. Будешь, значит, Робертом Великим — единственным Робертом в стране. Уж мне, старому мастеру, ты, сынок, можешь поверить. Где я только ни был, куда я только ни ездил, и в самых мельчайших уголках страны я не слыхал такого чудного имени. — Все не умолкал старик, продолжая меня нахваливать, ни пойми за что, но буду честен, это было приятно.

— Вильям, как так можно, молодого юношу и при даме расхваливать, почестями покрывать, вам не стыдно? — негодовала Беатриса.

— Очень стыдно. Прошу прощения, ваша светлость. — Вильям довольно резво встал с ног после разговора со мной и вновь пал на колени, явно льстя моей кормилице.

— Извинения приняты. — Пролепетала Беатрис нежным-нежным голоском и растворилась в грациозном книксене. Я и не знал, что она на такое способна, ей-богу, не знал! — А теперь к делу, Вильям. Пришли мы просить у тебя мотыгу, моя последняя поломалась при вспахивании одной из грядок. Удостоишь ли ты нас такой чести?

— Чего ж не удостоить? Такой прекрасной даме с таким прекрасным пареньком и в дар отдать не жалко. — Весело выговорил Вильям.

— Нет-нет, заплатить я обязана. Любая услуга должна быть оплачена, если она сделана по правилам. А если же ты не в силах оплатить услугу, то не заказывай ее. А я, к счастью, пока что в силах, и могу оплачивать ваши услуги без чьей-либо помощи. — Важно выговорила мама, которую я доселе считал совершенно другим человеком.

— Вы совершенно правы, мисс. Если у вас все, то вы можете ступать. Но попрошу оставить мальчика, я способен разглядеть его насквозь, у него аж глазки загорелись, так ему охота узнать, что здесь и как. — Сказал Вильям, вновь наклонившись ко мне.

— Да, вы правы, я тоже заметила у него этот животный магнетизм к вашим игрушкам. Вы знаете, где находится мой дом, верно? Я могу вам доверять, он будет в доме до заката?

— Несомненно, миледи, вы можете мне доверять. Я еще не знаю этого мальчика, а уже, лишь окинув взглядом, полюбил его как родного сына, о котором так всегда мечтал. Я обязуюсь отвечать за него своей головой. Вы можете мне доверять. — Заявил Вильям, уже мечтая научить меня всем своим кузнечным премудростям. Я и сам, вправду, мечтал об этом.

— В таком случае, я вас покидаю. Роберт. — Окрикнула она меня и, поклонившись, ушла.

— Твоя мама — чудесная женщина, заботься о ней, будь добр. Ты же будешь заботиться о родной матери, верно? — Поинтересовался любопытный кузнец.

— Она не моя родная мама. — Немного погрустнев, ответил я.

— А какая же тогда, если не родная? — Удивился старик.

— Она нашла меня, когда я был совсем маленьким, мне было года два, я томился у ее дверей. И до того, говорит, был мил и мал, что не удержалась и взяла в дом.

— Тебе было года два, верно? А сейчас уж пятнадцать отроду, так? — Льстиво спросил кузнец.

— Нет, мне всего двенадцать. — Слегка улыбнувшись, ответил я.

— Даже если так, даже если тебе двенадцать. Ты только представь, она приютила тебя еще совсем маленького, одинокого. Накормила, напоила, вырастила и воспитала, научила всему, что знала сама, верно? Сам видишь, женщина она незамужняя, небогатая, ремеслом занимается сама. Разве ты не понимаешь, что любит она тебя больше всего на свете. Денег еле-еле хватает на себя, а она еще кормит и поит тебя. Растрачивает на тебя все свои заработки, работает ради тебя, чтоб ты никогда не оставался голодным, чтоб тебя никогда не мучила жажда. Я тебя прошу, Роб, запомни слова старого мастера. Семья не те, где твоя кровь, а те, что воспитывают и любят тебя, как родного. И мать точно не та, что родила тебя. Мать та, что выучила, воспитала и полюбила тебя всем своим сердцем. Умоляю тебя, запомни эти слова на всю свою жизнь, хорошо? И больше никогда не смей никому говорить, что Беатриса не твоя родная мать. Она твой самый родной человек, она любит тебя больше жизни, а ты о ней так постыдно отзываешься. — Закончив речь, Вильям встал с колен и тяжело вздохнул.

Я не знал, что сказать. Меня переполняли всевозможные эмоции. Я чувствовал и стыд, за сказанное, и любовь к маме, что воспитывала меня всю мою жизнь. Мои глаза наполнялись слезами, и я не знал, что делать. Найдя нужные слова, я все же сказал.

— Дядя Вильям, спасибо вам большое за такие слова. Как вы и просили, я запомню их навсегда. Я не должен был так отзываться о маме. Она любит меня, растит, кормит, а я… — Слезы сами наворачивались на глаза. — Спасибо вам большое. — Подбежав к Вильяму, я впал в его крепкие объятия. Доставая ему лишь до живота, я мочил его рубаху своими слезами, но его это, кажется, совсем не тревожило.

III. Белогривый жеребец.

С нашей последней встречи прошло четыре года. Мы также как и прежде, потихоньку живем, по-прежнему выращиваем ароматные травы, пасем пчел. К своему ремеслу Беатрис припахала и меня. Теперь я тоже выжимаю эссенции из лепестков цветов. По правде, меня и заставлять не надо, сколько раз я уже ей и вам говорил, что люблю ее больше жизни, она приютила меня, вскормила, вырастила, я навеки ей благодарен. Верю, что когда-нибудь я смогу одарить ее всем, чего она желает, чего она поистине достойна. Она не в силах покупать одежду, в которой желает проживать тягость дней, ее заработок ужасно мал. Верю, что найду себе великое призвание, которое поможет мне сделать наш мир, нашу страну, хоть немного лучше.

Свободное же время я просиживаю в своей комнате. Сам дом состоит из двух этажей. На втором этаже всего две комнаты, моя и мамина. Комнаты совершенно одинаковы, по углам расставлены кровати, стены занимают небольшие окна, на полу располагаются шерстяные ковры. Будучи чуть поменьше, на этих коврах я высчитывал дни, протыкая ткань деревяшкой. Теперь смотря на дырки, я вспоминаю свое «веселое» детство. На первом этаже находится лавка Беатрис, куда и заходят покупатели за эссенциями, свечами, а бывает и вовсе за медом. Малая часть этажа уделена скромной кухне. Посередке стоит небольшой круглый столик и два стула, а на стене висит навесной шкаф с продуктами, где у мамы пожизненный творческий беспорядок.

Живем мы за городом, в город выбираемся совсем редко только если за продуктами. Разумного предназначения я для себя не сыскал, но частенько заскакиваю в кузницу к старому дяде Вильяму, помочь, чем смогу. На этой же неделе было много работы с эссенцией, и целых два дня я не заходил помочь старику. Сегодня, решил, стоит зайти, пока дел нет.

Внешне кузница все та же, что и четыре года назад. Лишь одно претерпело изменение, что ввело меня в великое заблуждение. Неделей ранее, здесь не было никакой деревянной оградки, и никакого белогривого прекрасного коня тоже не было. Скакун цокал копытами, желая выбраться на волю, надышаться свежим дуновением ветра на бегу, размять могучие ноги, повилять шикарной гривой.

Лишь стопа моя коснулась порога, Вильям тут же оторвался от работы и заговорил.

— Робби, сколько лет, сколько зим! — Обрадовался кузнец, крепко-накрепко пожав мне руку, хватка его, надо сказать, ничуть не ослабла. — Тебя давно не было, где пропадал?

— Извини, было очень много работы, все не мог выйти из дому.

— Не надо извинений, Роб, я все понимаю, семейное дело. Матери нужно помогать и заботиться о ней, ты поступаешь совершенно верно. — Выдохнул кузнец. — Уже видал скакуна моего белогривого?

— Как же такой красоты не увидать?! Ты где его отыскал, ничейный поди?

— Еще как чейный! — Похвастался старик. — Помнишь те решетки, что ковали на прошлой неделе? Так вот, их заказал знатный вельможа, со средствами в миг оплаты было туго, вот и заплатил он мне конем. Ну а я и размышлять не стал, сразу согласился. Думаю, Бенджамином звать, как думаешь?

— Бен — отличное имя для такого лучезарного скакуна, я считаю. Я к нему как в загон ни гляну, так жутко становится. Ты его-то на волю хоть отпускаешь? — С неподдельным удивленьем поинтересовался я.

— Конечно отпускаю, как иначе-то? Только с делами заканчиваю, и сразу калитку раскрываю. Сажусь верхом и галопом по полю. А скачет-то он как, ты бы знал! Словно неистовый дракон, настолько быстро гонит, ты не поверишь! — Весело разъяснял Вильям.

— «Дракон»? Это такая летающая, змеевидная сказочная тварюга?

— Да, а еще эта тварюга изрыгает пламя прямо из пасти, неужели не слыхал о них? — Удивился старик, словно считая этих драконов чем-то невыдуманным талантливыми сказочниками.

— Ты говоришь, будто они существуют. Это шутка, верно?

— Шутка? Мальчик, о шутках и речи быть не может. Драконы существуют. Самому увидеть не довелось, а вот прадед одному наиболее свирепому зарядил прямо по крылу чугунной стрелой. — Рассказал Вильям, точно доверяя словам прадеда.

— Мать рассказывала мне о них перед сном, пугая тем, что они прилетят и поджарят наш дом, если я не усну в течение получаса. Но я и думать не мог, что они действительно существуют. Ты и вправду не шутишь?

— Словам прадеда я доверяю как своим, он был отличным честным человеком, добившимся всего в жизни своими собственными силами, без чьей-либо помощи. — Пояснил кузнец, от которого так и веяло гордостью за былого родственника. — Про них рассказать ничего не могу, сам не видел. Но точно знаю, что на свете водятся.

— Я тебе верю, мы так давно знакомы. Не таи обиды за любопытство, но я и подумать о таком не мог, что они бывают. Но раз ты говоришь, что есть, значит, есть. Впредь буду опасаться. — Пообещал я.

— У нас в стране такого нет и в помине, только за рубежом, так что, можешь не опасаться. — Обрадовал меня Вильям. — Пойдем во двор, конь уж скоро подковы двинет от скуки, а мы тут болтаем. Поверь, в езде верхом есть очень много интересного, если понравится, возможно, ты посвятишь этому всю свою жизнь. — Поведал Вильям, по-отцовски не без труда приобняв меня за плечо. Когда-то я говорил, что он велик ростом. Но за последние четыре года я неслабо вымахал и теперь был ростом с него, если не выше.

Открыв калитку, и взяв Бена за поводья, Вильям вывел его из загона. Только попав за пределы клетки, Бенджамин встал на дыбы и громко-громко заржал. Кузнец только ухватился за поводья сильнее и усмирил коня. Попросив поддержать, Вильям оперся на стремя и забрался на скакуна. Седло из коричневой кожи покрывало спину могучего коня, а оголовье закрывало всю симпатичную морду.

— Ну что, Бенджамин, полетели! — Взревел Вильям и ударил вожжами. — Догоняй! — Бросил он мне прощальный крик в дорогу.

Я погнался за ними, что есть мочи, бежали в сторону ржаного поля. Исчерпав всю силу, я не оказался ближе к ним, казалось, они только отдалились. Бушующее дуновение ветра на бегу ласкало мое лицо, развевало мои волосы. Давно я не чувствовал себя таким свободным, бегу по полю, как мне казалось, со скоростью света, не замечаю людей идущих или же только собирающихся идти на рынок. Давно я просто не бегал, а как же это на самом деле прекрасно, просто бежать, перематывая жизнь, все идет своим чередом, а я бегу, обгоняя всех, кроме Вильяма и Бенджамина. Вдруг они остановились, и я побежал быстрее прежнего, а догнав, оперся на седло и стал возбужденно дышать, глотая громадные глотки воздуха.

— Ты был прав, это не конь, а настоящий дракон. — Наконец-то согласился я, увидев настоящую скорость.

— Вижу по глазам, жаждешь оседлать, хоть и не умеешь, верно? — Поинтересовался Вильям.

Я кивнул, с тягостью опуская голову, видимо, я очень давно не бегал. С этими эссенциями скоро совсем превращусь в женщину, так что дело дойдет и до пышных платьев.

— Аккуратно хватайся за седло, и ставь ногу на стремя. Затем отталкивайся и залезай. — Объяснил милый кузнец.

Получилось у меня не сразу, но спустя несколько попыток, я все же забрался, сам тому не веря. Я, конечно, и сам был не мал ростом, но здесь, верхом, высота была невообразимая, я даже немного боялся, разумеется, не выдавая своего страха.

— Держись крепко, а я вас поведу. Пару деньков будем просто гулять шагом, а к концу недельки попробуем пройтись рысцой.

— Рысцой — это как ты? — Боязливо поинтересовался я.

— Нет-нет-нет, мальчик мой. Рысца — это легенькая пробежка. А мы с Бенджамином гнали настоящим галопом. До него тебе еще долго. Пробовать будем не раньше чем через месяц, если ты, конечно, не трусишь. — Пролепетал добрый старик, держа Бена за поводья, медленно шагая вперед.

— Я никогда не трушу! — Дерзко заявил я.

— Не забывай, мальчик, я вижу тебя насквозь. — Усмехнулся Вильям, одарив меня улыбкой, полной добра и любви. — Ты боишься даже сейчас, хоть мы и не бежим, просто шагаем. — Теперь уже Вильям смеялся в голос.

— Говоришь, я боюсь? — Я оперся ногами в стремена и крепко ухватился за поводья. — Тут ничего сложного, верно? Я же видел, как ты бежал. Нужно нагнуться, упереться в стремена и ударить по вожжам.

— Роб, не смей этого делать, мы еще на рысцу не перешли, а ты хочешь выйти на галоп, так нельзя! Ты расшибешься в лепешку, твоя мать мне этого не простит! Виноват будешь ты, а влетит мне! Я шучу, я боюсь за тебя, Робби, не делай этого, ты упадешь! — Предупредил Вильям, но я, к сожалению, не прислушался к его словам, и как только он договорил, я ударил по вожжам.

Бенджамин скакал неописуемо быстро, я действительно не могу описать его бег, кроме полета никак и не назовешь. Ветер бил по лицу, по груди и спине. Меня трясло, я не мог удержаться на седле. Бенджамин все не сбавлял ходу, а даже ускорялся с истечением каждых пяти секунд. Скорость была невыносима. Я бы уже все отдал, лишь бы остановить эту бешеную скачку, да хоть душу дьяволу продать, будь такая возможность! Кажется, я видел, как Вильям это делает, нужно всего лишь резко потянуть за вожжи, что я и сделал, очень зря. Бен резко остановился, а я, забыв опереться на стремена, кубарем перелетев через голову коня, больно упал на спину. Благо, земля была мягкой, спасибо, что хоть живой.

— Живой?! — Удостоверился догнавший нас Вильям. — Должен признать, это было очень даже неплохо. — Он протянул мне руку и помог встать. — Сам я первый месяц учился бегать рысцой, а ты сразу вышел на галоп, я очень потрясен, Роб. Да что там, черт побери, у тебя почти получилось затормозить на такой скорости, ты всего-то забыл опереться на стремена, так?

— Да, всего-то. — Устало пролепетал я. — Не думал, что выживу после такого.

— Да ладно тебе, и не после такого выживали. Не после такого еще выживем. Кстати, о призвании в жизни, о коем я упомянул по выходе из кузницы. — Вильям взял Бенджамина за поводья, и через все поле, что мы сегодня пробежали, мы устало побрели к кузнице. — Давным-давно, если ты помнишь, я уже спрашивал тебя об этом, но ты затруднялся с ответом. Сейчас желаю поинтересоваться еще раз, чего же ты хочешь от этой жизни, Роб? Нутром чую, что изготовление эссенции и свечей тебе не по душе.

— Я хочу служить своей стране, своему королю. Хочу защищать добрых путников от злых разбойников и чудовищ, хочу сделать нашу страну лучше. Уже давненько я хочу податься в рыцарство, оттого и прошу твоего совета, как мне быть и что делать? — Без шуток, с серьезными намерениями, спросил я.

— Перво-наперво, любой рыцарь должен владеть мечом, а то как же ты будешь защищать добрых путников? Затем, рыцарь должен освоить езду верхом, в чем ты делаешь большие успехи. — Усмехнулся Вильям. — Мой дед был рыцарем, так что, сынок, на этот раз ты попал на ту улочку. Я обо всем тебе расскажу, чему смогу, научу. Заходи завтра, или на неделе. Мы еще обсудим это. — Пообещал кузнец, открывая калитку в загон. Я завел Бенджамина и нежно погладил по белоснежной гриве. — Теперь, юноша, с коня должно снять седло и протереть насухо его могучую спину.

— И ты хочешь, чтобы это сделал я, верно? — На всякий случай переспросил я.

— А тебя, значит, лень одолела, да? Покататься он покатался, а отблагодарить коня не желаешь? Рыцари так не поступают, они привыкли за все отвечать. Конь прокатил тебя, проскакал галопом как миленький по твоему свисту, твоя обязанность — отблагодарить его. — Объяснил Вильям.

— Хорошо, хорошо, я, конечно, отблагодарю его. У тебя есть ведро с водой? — Поинтересовался я.

— Корыто я притащу, а ты сними с него седло и оголовье. Все снаряжение занеси в кузницу, сложи на стол. — Попросил Вильям и, взяв ведро, побрел за водой.

— Эх, Бенджамин, славный ты конь!.. — Простонал я, снимая с него седло. — Надеюсь, мы с тобой поладим, хоть мы вроде уже и подружились, верно? Славно мы с тобой поскакали, а какой ты быстрый, как сверкали копыта во время галопа, ты действительно быстрее всех летающих драконов, как и говорил Вильям. — Сняв оголовье и седло, я погладил коня по гриве, а затем за ухом, жеребец благодарно заржал. — Стой здесь, никуда не уходи, хорошо, я занесу снаряжение в кузницу.

Занеся снаряжение, и уже выходя из кузницы, я приметил Вильяма, еле-еле волочащего полное ведро воды. Перехватив ведро, я сразу же спросил.

— Что случилось?

— Возраст, вот что. Возраст уже не тот, такие тяжести таскать. Тут не меньше десяти литров точно! Ты занес снаряжение? Хорошо, теперь хорошенько вычисти Бена.

Зайдя с ведром в загон, я отлил немного воды, а остальное поставил ему, чтоб он хорошенько напился, насыпал ему овса и пока он был занят делом, сам приступил к чистке. Влажной губкой обтер его, умыл морду, ноги, даже почистил копыта, а на прощание погладил по белоснежной гриве.

— Спасибо, сынок. Ты молодец, сам позаботился о коне. — Поблагодарил Вильям.

— Мне не нужны твои благодарности. Мы знакомы давно, ты научил меня многому, ты мне как отец, и помогать тебе мне только в радость.

— Я тоже люблю тебя, Роб, как родного сына. Верю, ты станешь сильнейшим рыцарем во всей стране. Скоро мы начнем тренировки, ну а сегодня отдыхай, приходи завтра или на неделе, как будет время. — Сказал Вильям и похлопал меня по плечу.

— Ты бы тоже лег вздремнуть, неважно выглядишь, тебе нужен отдых. — Сказал я.

— Поверь, сынок, я бы с радостью вздремнул, только вот работа не ждет.

— Плевать на работу, ты трудишься от рассвета до заката, ты имеешь право на отдых! Если надо сковать решетки, доверься мне, завтра с первым лучом солнца я явлюсь к тебе и все сделаю! — Пообещал я, искренне желая помочь любимому человеку.

— Хорошо, Робби, я подумаю об этом, хорошо? — По-доброму улыбнулся старик. — А сейчас ступай, передавай маменьке весточку от меня.

— Весточку передам, но с места не сдвинусь, пока не дашь слово, что сегодня ты отдохнешь.

— Хорошо, я даю слово, ступай, Роб.

Я похлопал Вильяма по плечу и направился в сторону своего небольшого домика. На старика было тяжко смотреть, да и без слез-то не взглянешь. Я искренне надеялся, что он сдержит обещание, хоть и знал в глубине души, что от дела он не в жизнь не отступится, будь на кону даже собственное здоровье.

Сегодня был насыщенный день, я слетел с коня на огромной скорости, едва избежал смерти и понял, что Вильям — тот человек, который заменит мне отца.

IV. Откровения.

На следующий же день я проснулся и отправился к дяде Вильяму. Надеюсь, он хорошенько выспался, как и обещал. Дел по дому не было, запасов эссенции и свечей достаточно, еще не распродали, поэтому, сегодня Беатрисе и не нужна была моя помощь. Всю ночь я размышлял о своей судьбе, о своем грядущем будущем. Я не хотел тратить свою жизнь, просиживая все время в комнате и считая каждый час, каждую минуту и секунду. Я не хочу просто существовать, я считаю, что мой долг — оставить свой след, сделать свою страну и свой мир хоть немного лучше. Думаю, что в жизни должен быть смысл, а если его нет, то это не жизнь, это прожигание жизни. Каждый должен что-то сделать, чего-то добиться, что-то изменить. Боже мой, да пусть люди делают что угодно, лишь бы не сидели на месте, только тогда мир изменится и всеобщими усилиями станет лучше.

Калитка в загон Бена была закрыта. От овса не убыло и половины, воды осталась уйма, а сам конь сладко спал, то и дело причмокивая губами. В доме было совершенно пусто, даже огонь в очаге не горел. Все было там, где и всегда, кроме единственного. На деревянном манекене, куда Вильям обычно вешал свою рубаху, висело что-то вроде кожаной плотной куртки. Понятия не имею, где он ее взял, но раньше ее здесь не было. На наковальне лежала какая-то металлическая пластина с позолотой, об этом я тоже ничего не знал. На столе валялась кожа, та же, из которой и была пошита куртка, и лист позолоченного металла. Помимо всего прочего, на столе томился кусок пергамента, а близ него кусочек угля. На листочке был изображен лев. Я опять же ничего не понимал, не имел никакого понятия, что все это значит.

За очагом располагалась деревянная дверь. Закуток, что скрывался за ней, служил старому Вильяму спальней. Там он проводил свое невеликое свободное время. В углу комнаты стоял комод с одеждой, в другом — был стол и стул, на стене зеркало. И, самое необходимое и важное — кровать. На ней сейчас сладко и похрапывал Вильям. Спал он прямо в рубахе, даже не раздевшись, до того утомился старик. Тихонько, на цыпочках, я стал продвигаться к двери, но закрывая ее, умудрился громко скрипнуть. Очи Вильяма раскрылись, на лице удивление, он резко вскочил и заговорил.

— Робби, доброе утро! Или уже не утро?.. — Он неуверенно поглядел в окно. — Да, не утро. Скоро вечереть станет. Нужно начинать тренировки!

— Погоди, ты куда собрался? Взгляни в зеркало, что без дела томится на стене. Извини, конечно, но ты выглядишь ужасно. Ты обещал мне, что как следует отдохнешь! А ты поди и четырех часов не выспал!

— Да, да, я и четырех часов не спал сегодня. Раскрыл меня, чертяга. Совсем взрослым стал, теперь не проведешь. — Усмехнулся старик. — Я не могу спать, Роб. Верь не верь, я очень хочу отдохнуть, но я не могу!

— И давно это у тебя? — Поинтересовался я.

— Да, сынок, эта бессонница продолжается достаточно давно. Я сейчас и не припомню, когда я по-настоящему высыпался. Прости, я не могу больше врать. Когда-то я считал, что слишком мало работаю. И от безработицы сон и не посещает меня, я думал, что мне нужно больше работать, и тогда сон явится за мной. Буду с тобой честен, сегодня я уснул впервые за последний месяц. Сам не понял, как это произошло, оттого, что позабыл, как спать. Я вроде просто прилег, не раздевшись, вдруг веки стали такими тяжелыми, сознание совсем затуманилось, и я заснул, я наконец-то заснул! И знаешь, что, сынок, я думаю, ты тому причина. В моей жизни наконец-то появился смысл, понимаешь? Сам я ничего не добился, но у тебя, Роб, у тебя все впереди! Я любил тебя, как сына, и всегда буду любить, я влюбился в тебя с самого первого взгляда, с той нашей первой встречи, когда маменька пришла с тобой просить изготовить ей мотыгу, помнишь? Сегодня во сне, я увидел тебя совсем маленького непонятливого паренька, которому объясняю, что стоит любить тех, кто заботиться о тебе. И я понял, что смысл моей жизни — это ты, Роб. Я научу тебя всему, что знаю, и эти знания помогут тебе. Ты будешь самым могучим и почетным рыцарем во всей стране. Девушки будут растворяться в книксене, завидев тебя, а мужчины будут преклонять колени. У тебя все получится, Роб, мы будем тренироваться, и ты изменишь нашу страну к лучшему! Мы будем учиться, будем заниматься, пока ты не станешь сильнейшим! Я люблю тебя, Роб, я хочу быть тебе отцом, прошу, будь и ты сыном для меня. — Просил Вильям, уткнувшись головой в мое плечо, заливая кофту слезами.

— Я тоже люблю тебя, Вильям. И если ты будешь мне отцом, я буду сыном для тебя. — Сказал я и тоже не сдержал скупой мужской слезы. Душу мою переполняло радостное волнение от открывающихся предо мной возможностей, теперь все мои силы и устремления будут направлены на обучение тому, чего я желал больше всего на свете. Я чувствовал в себе достаточно силы и желания посвятить всего себя усердным тренировкам.

V. Львиное сердце.

С нашей последней встречи прошла целая неделя. Должно быть, вы знаете, чем я занимался все это время. Каждый день, когда самый первый луч солнца касался моего оконца, я раскрывал глаза, одевался, вскакивал с постели и бежал к кузнице, что было мочи. Вильям, к слову, отлично высыпался, дремля чуть ли не по половине суток. Кажется, он решил отложить обучение дуэлям на мечах в темный ящик, решив, для начала обучить меня езде верхом. Хотя в тот раз у меня получилось неплохо, верно? Ей-богу, вспоминая то мимолетное мгновение неизмеримого падения, я до сих пор искренне смеюсь, хоть в тот самый день мне было не до смеха. Все эти дни происходило все то же, что и тогда. Вильям взгромождался на коня и устремлялся вдаль, я их догонял, потом забирался на Бена и гнал галопом, нарезая круги вокруг старика Вильяма. На следующий же день у меня стали получатся повороты, а также и легендарное торможение. Грубо говоря, освоить седло мне удалось за неделю, что же будет с иными познаниями рыцаря, неизвестно. Сегодня мы должны были осваивать дуэль, ничего не предвещало беды, прекрасная погода, ни облачка, ни ветерка. Но собравшись сегодня спозаранку, как обычно, я завидел темный силуэт и злое-злое лицо мамы.

— Ты куда это собрался, юноша? — Закричала мама, если честно, я никогда не видел ее такой злой. — Выкладывай все, как на духу! Куда это ты бродишь по утрам?

Первый луч солнца уже давно коснулся моего окна, и я опаздываю, Вильям, должно быть, уже заждался. Мама желала знать правду, но я не мог ей рассказать. Узнай она, что я готовлюсь стать рыцарем, быть мне запертым в комнате на железный замок, на ближайшие полгода. Я знаю, она боится за меня, но я готов встать на защиту своей страны, чего бы мне это не стоило.

— Я готовлюсь стать рыцарем, мам. Я не хочу тратить свою жизнь напрасно, не хочу просто существовать, я хочу оставить свой след, изменить мир к лучшему. Рыцарство — лучший из вариантов, я буду служить своей родной стране, защищать ее, разве может быть в жизни цель выше, достойней этой?

— Еще как может, Роберт. Цель — жизнь без смертных угроз, тебя не устраивает? Скачи конем в свою комнату, бравый рыцарь! И чтоб морды твоей я не видала пять ночей…

От материнского гнета меня спас нежданный стук в дверь. У нас никогда не было гостей, да кроме меня никто в такую рань и не просыпается, но я уже догадывался, кто за дверью.

— Доброе утро. — Поздоровался мой спаситель Вильям с маменькой, преклонив старое больное колено.

— И вам того же, Вильям. Не то, чтобы я была рада видеть вас в такую рань… Чем могу служить? — Поинтересовалась мама. Мурашки все больше покрывали меня, я не знал, чего ждать, не знал, что может случиться, ведь мама была поистине зла сейчас.

— Позвольте, перекинуться словцом с вашим сыном, милостивейшая сударыня. — Великодушно попросил грамотный старик. — Роб, ты же рассказал матери о своих намерениях, верно? — На вопрос я не ответил, незаметно покачав головой. — Так, значит, у нас проблемы. Я, пожалуй, пойду. — Улыбнулся Вильям и поспешил сбежать.

— Стоять! — Грозно и величаво затрубила мама, так что и Вильяма, повидавшего всякие чудеса света, покрыло страхом и боязнью. — Немедленно объясните мне, что происходит!

Светскую беседу мы продолжили, слава богу, за столом, а не за сковородой. Дядя Вильям все очень понятно объяснил так, что мама поверила и доверилась ему на слово.

— Робби, ты бы учился у своего старика. Только теперь я все поняла и стала спокойна за тебя. Но до этого мучилась всю неделю, не зная, что и думать. Разве ты не мог сразу мне все объяснить. Вильям — хороший человек, я ему доверяю. Но в моем сознании крутились такие страшные мысли, как только ты заикнулся о рыцарстве, что тебе, малыш, лучше о них не знать. Я думала, ты занимаешься с вечно пьяными солдатами, что праздно шатаются или проводят время за бутылкой в ближайшей таверне, пока не наступит их черед охранять ближайший форпост, так ведь они и зарубили бы тебя намертво, даже не шелохнувшись. Больше никогда не смей меня так пугать, ясно тебе?

— Да, мама, я все понял, извини. — Я искренне просил прощения, стыдясь за скрытие правды от родной матери.

— Но если забыть об этих предрассудках, то я тобой очень горжусь, сынок. Ты станешь величайшим рыцарем во всей стране, твой дядя Вильям позаботится об этом. А теперь, ступай, тренируйся, как я поняла, езде верхом ты уже обучился в совершенстве. — Маменька засмеялась на всю кухню. Вильям не счел нужным скрывать от мамы мою первую пробежку.

Беатриса хорошенько накормила нас яичницей с беконом еще и, не смотря на наши уговоры, завернула нам с собой по большому ломтю свежего хлеба с сыром и только тогда, мы отправились в кузницу. К слову, с Вильямом они поладили, это радует. Времени уже много, генеральную разминочную пробежку не устроить, но все же.

Кстати, об изменениях. Вильям дошил ту кожаную куртку. Оказывается, это настоящие доспехи рыцарей-лучников, до сих пор не могу поверить, что он сам смастерил их для меня. А та, железячка, о которой я говорил, так и валялась на наковальне, улучшаясь с каждым днем, постепенно превращаясь в некое подобие льва. Только сегодня она была в полной готовности, прикрепленная в центр доспеха, по краям тоже были металлические пластины.

— Ты, наконец, их закончил? — Говоря, я был несказанно рад. Моя самая заветная мечта воплощалась в реальность все больше и больше с каждым днем.

— Да, закончил. А теперь скажи мне, сынок, что, по-твоему, означает этот лев? — Спросил старик, заведя меня в окончательное заблуждение.

— Я не знаю.

— М-да… Ты совсем позабыл о своей прошлой любви. Помнишь ли ты, что когда-то отмечал время на бумаге, вплоть до секунд? — Дождавшись моего кивка, он продолжил. — Еще ты изучал такое понятие, как знак зодиака. Месяц, в котором мы родились, что-то да значит, я верю в это, как верил ты когда-то. И знак твоего месяца — лев. Вспомнив об этом, я стал верить в науку зодиаков еще более искренне. Каждый рыцарь, любой воин, должен обладать львиным сердцем. И твой зодиак, твое предназначение гласит, что ты владеешь тем самым львиным сердцем. Я никогда тебе не рассказывал, но когда-то у меня была мечта, такая же, как и у тебя. Я хотел служить своей стране, защищать ее, быть рыцарем. — Вильям задрал свою седую бороду, стараясь мне что-то показать. — Видишь этот шрам, сынок? — Он дождался кивка и продолжил. — Это плод моей первой дуэли с настоящим воином. Поступая в рыцарство, на дуэли я не продержался и минуты, и меня, разумеется, выперли. А все из-за того, что я был слишком наивен. Знаешь, сынок, говорят, что любому человеку свойственно ошибаться, запоминать свои ошибки и учиться на них. До сего дня я ненавидел это выражение, я считал, что ошибок нельзя допускать в принципе, но осознал, что это не так. Я совершил ошибку, и сегодня мне дан шанс ее исправить. Когда-то я провалился, и это здорово ударило по моей жизни, я изменился, само мое мировоззрение стало совсем другим. Исходя из всего того, что не удалось мне, мы сделаем так, чтобы все это удалось тебе, сынок. Я тебя прошу, ты пойми, такого шанса как сейчас у тебя больше не будет. У тебя есть сила, желание, потребность. Стараниями и упорством, ты добьешься нужного нам результата. Мы должны будем тренироваться каждый день, отдыхая лишь во время обеда. И лишь при таком раскладе, у нас будет шанс. — Вдруг вдохновленное лицо помрачнело и погрустнело. — О своих родителях я тебе тоже никогда не говорил, верно? Так вот, они были знатными дворянами. По мне и не скажешь, но я из дворянской семьи. Да, сынок, вот такие дела. Я не тренировался, много отдыхал, лентяйничал, а в итоге, придя к королю, который должен был посвятить меня, я провалился в обыкновенном поединке на одноручных мечах. Я не прощал себе этой ошибки, и я думал, что не прощу никогда, но смотря на тебя, на твой потенциал, умения и старания, я понял, что у меня есть шанс искупиться, обучив тебя должным образом. Меня к королю-то подпустили лишь потому, что я дворянин, и спустя некоторое время после проигрыша, я стал скитаться в полном одиночестве, а вскоре стал простым кузнецом. Я бросил свою семью, свое предназначение, но ты, сынок, никого не бросал, все бросило тебя, родители, другие родственники. Но именно это и сделало тебя таким, какой ты есть, сильным и упорным. Теперь понимаешь, о чем я? У меня не было желания, но был статус. У тебя нет статуса, но есть желание! И это, парень, самое главное. Если ты чего-то желаешь, не страшась различных препятствий пред этим самым желанным, ты это обязательно получишь. Я ничего не желал, и получил то же самое. Ты желаешь стать героем, оставить след в истории, значит, ты это сделаешь. И последнее, в тебе бьется настоящее львиное сердце.

VI. Другая история.

С нашей последней встречи прошло почти шесть лет. Сегодня мне двадцать один. Как обычно я проснулся с первым лучом солнца. Теперь в моей комнате стоял новый самодельный сундук, где хранилась моя одежда. Вчерашняя была не в самом лучшем виде после усиленных тренировок. Перемерив пару рубашек и брюк, я опять с удивлением обнаружил, что мои руки и ноги вытянулись. Да и на подросших плечах и мускулах ткань на рукавах еле сходилась. Я с горестью вздохнул, подумав, что Беатрис опять придется обновлять мой гардероб. В итоге, порывшись еще немного, я обнаружил коричневую рубашку, рукава которой еще совсем недавно были мне длинны, теперь же видимо должны быть в самый раз. Наконец одевшись, я тихонько прокрался к выходу на улицу, чтобы как всегда не потревожить чуткий сон моей матери. На улице было свежо, новый день только зарождался, лучи солнца еще совсем нежно и вкрадчиво только начинали освещать и греть землю. Проходя мимо нашего небольшого садика, я провел ладонями по колыхающимся нежным зеленым листочкам на грядке, в ответ на мое прикосновение они опьяняюще запахли чудесными пряными запахами. Сделав глубокий вдох, я почувствовал умиротворение, мои мысли устремились в обычное русло.

В ближайшие дни моя самая сокровенная мечта воплотится в реальность, я стану рыцарем, и в моей жизни появится цель.

Вы, должно быть, догадываетесь, чем я занимался все эти шесть лет. Каждый день, с самым первым лучом солнца, коснувшегося нашей бренной земли, я начинал тренироваться, наравне с солнцем и всей просыпающейся природой. Деревья, трава, мягкая земля, прекрасные цветы — все это так же спит ночью, как и мы с вами. И вместе со всем этим, я встречал рассвет, новый день и новые возможности. Выходя из дома, я поворачивался в сторону леса и начинал бежать, бежал миль десять, до самого полудня, преодолевая ямы, холмы и овраги.

Солнце восходило все выше и выше, светило все ярче и ярче, и когда оно добивалось пика своего свечения, я возвращался обратно.

Далее, я затачивал свой меч до тех пор, пока единственное неловкое прикосновение к лезвию не заставляло мой палец кровоточить. Сначала я тренировался простым деревянным мечом, с чем-то похожим на гарду и рукоять. А через пару лет, сковал себе свой настоящий железный меч. Клинок представляет собой символ силы рыцаря, справедливости и борьбы со злом. Он одновременно волшебен и смертоносен, завораживающий и пугающий. Идеальная балансировка, дол, тянущийся по всей длине, постепенно исчезающий у острия. Рукоять была выпуклой посередке, облеплена деревянными пластинами, но внутри сильна и неуязвима, как и само лезвие из светлой-светлой стали такой точной выплавки, что взглянув на него, ты увидишь отражение самого себя, а позади весь наш прекрасный мир — солнце, поле, лес.

Еще я практиковался в стрельбе из дугообразного деревянного лука с натянутой тетивой. В арсенале имелись исключительно тренировочные стрелы с каменным наконечником, металл на наконечники не расходовался — слишком дорогое удовольствие, пострелять в пустоту. Кстати, о мишенях, в конце поля, а точнее в двухстах метрах от кузницы стояло деревянное чучело, которое я состругал собственными руками, по нему я и стрелял.

— Эх, чучело… Жалко мне тебя, стоишь себе, никого не трогаешь, не обижаешь, а тебе все по голове метят. — Так я и ворчал каждый раз, попадая бедному чучелу меж черных нарисованных глазок.

Стрелял я ровно сто раз, с каждым выстрелом меняя позицию. Ежедневно тренируясь, я добился почти идеального результата. Девяносто девять попаданий из ста. Лишь сегодня у меня не было ни одного косого выстрела, сегодня я добился того, чего хотел.

Говоря о защите, я занимаюсь в тех самых кожанках, что сделал для меня Вильям. За все время тренировок, я узнал о них много нового. Они сделаны из пятнадцати слоев ткани, а сверху покрыты темно-коричневой кожей. Эта самая кожа обладает многими полезными свойствами, например, от нее отскакивают стрелы, что каменные, что металлические, я сам проводил испытания на моем верном друге и товарище чучеле. Также мои доспехи не тонут в воде, всплывая на поверхность, и не горят в огне, кожа пропитанная специальным составом защищала своего носителя так, что он не способен ее воспламенить — это сделано для того, чтобы самые глупейшие рыцари случайно не поджарились на костре.

Также у меня имелись каменные клинки, на них я тоже не тратил металла. Метал я по тому же самому благородному и неуязвимому чучелу, которому все было нипочем. Что стрелами пали, что клинками метай, он выстоит и не сдвинется с места. Я всегда ровнялся на его стойкость, будь я таким несгибаемым, не брало бы меня ничего, я бы действительно был величайшим рыцарем.

Знаю, мои слова похожи на бредни сумасшедшего, но это чучело действительно заменило мне учителя. Я не упоминал этого ранее, но Вильяму стало хуже. Раненая в молодости нога дала о себе знать, она вконец онемела, он ее совсем не чувствует и передвигается только на левой, с помощью деревянно-металлической трости. Из-за этой трагедии, я уже два года занимаюсь один, совершенно лишенный общения и любви. Спозаранку сбегая из дома, а к самой темной ночи возвращаясь, я не успеваю с родной матерью и словом обменяться. Надеюсь, мои труды не напрасны и вскоре, они мне окупятся.

Переходя к хорошим новостям, спешу сообщить, Вильям теперь живет с нами. Как только ему стало хуже, Беатрис его пожалела и пригласила к нам, говорит, с такой ногой нужно спать на удобной кровати, а не на той колченогой железяке, на коей он привык коротать ночь. У нас ему было хорошо, жил себе не тужил, спал да бродил по этажам, помогал маме с ее лавкой, даже готовил. В общем, он не был нам помехой, вроде как, даже наоборот, и это не может меня не радовать.

С каждым днем, моя скорость возрастала, и сегодня я закончил тренироваться еще до последнего закатного луча солнца, и сразу же направился домой. За кухонным столом меня поджидали родители.

— Как тренировки, сынок? — Сразу поинтересовался старик, не теряя времени на приветствие.

— Все хорошо, скорость повысилась, урон возрос. Последний луч еще даже не касается земли, а я уже у порога, сам не верю. — Признался я и сел за стол, мгновенно поглотив всю еду.

Вильям как-то странно смотрел на меня, я замечал это за ним уже какое-то время, но он никогда не объяснял, что значат эти его странные взгляды. Я пообещал себе, что обязательно вызнаю у него о чем же он так думает, гладя на меня.

— Теперь, ты уверен, что готов? — спросила мама.

Кажется, я забыл вам рассказать о кое-чем еще. Дело в том, что завтра 17 августа, и завтра мне исполняется двадцать два. Знаю, что вы думаете, но сам я не считаю это ошибкой. Всем известно, что в рыцари принимают до двадцати одного года отроду, но год назад, я был не готов, я был не в форме. Но сейчас я поистине способен, я чувствую, что смогу стать рыцарем, и никто не сможет меня в этом разубедить — так я и сказал маме.

— По-моему, тебе не стоило ждать еще целый год. Ежегодная церемония посвящения проходит 17 августа — в день твоего Рождения, ты мог успеть на посвящение еще в том году. — Не останавливалась мама, виня меня в задержке.

— Тогда я еще не был готов, я был силен, но не настолько, я был быстр, но не настолько, я был меток, но не настолько…

— Нам кажется, что так не стоило делать, сынок. Надо было посвящаться год назад. — Заговорил Вильям. — Ты и так неблагородных кровей, парень — королю это не понравится. А теперь, ты еще и по возрасту не проходишь, у нас есть реальные шансы пролететь. Остается лишь один проверенный маневр — это твои способности, увидев их, король не сможет оставить тебя в стороне. Но вопрос в том, захочет ли он смотреть, на что ты способен. И сегодня этот вопрос стал еще серьезнее, чем прежде. Узнав о возрасте, его величество может прогнать тебя, даже не взглянув.

— Я считаю, нужно сказать королю, что тебе двадцать один и не более. — Посоветовала мама.

— Я так не могу. Я рыцарь, а рыцари так не поступают. Они благородны и справедливы, они не смеют лгать. Я иду на службу, дабы сделать этот мир справедливым. Но каково будет мне самому, если мое служение начнется со лжи? Я не могу врать. Вычеркиваем этот вариант из списка. — Заявил я с самыми серьезнейшими намерениями. — Как вы понимаете, многоуважаемые родители, в списке остались лишь мои способности. Значит, мы должны заставить короля взглянуть на них. Коли иного пути нет, мы, каким-то образом, должны устремить на меня его взгляд, не давая возможности отвернуться. Но вопрос в том, как это сделать? А вот это уже совсем другая история.

— Я надеюсь, ты знаешь, на что идешь. А коль знаешь, значит, выходим завтра с рассветом. Седлаем Бенджамина и скачем в город. Если ты веришь в себя, сын, то и мы тоже будем верить в тебя. Уж в этом, можешь не сомневаться. — Закончил Вильям, распределив судьбу завтрашнего дня.

VII. Рыцарский турнир.

Сегодня 17 августа, мне исполнилось двадцать два. Сегодня состоится посвящение в рыцарство, и мне предстоит его пройти. Погода была прекрасной, ни одно облачко не заполняло своей пеленой чудесное лазурное небо, ветер не колыхал изумрудной травы, а солнце светило так ярко, как не сияло прежде никогда на моем веку.

Бенджамин усердно цокал копытами по твердой земле, мы с Вильямом еле-еле удерживались в седле. Маменька же осталась дома, молясь Всевышнему за мою победу. Вильям не мог себе позволить остаться дома, ведь нашел в этом смысл всей своей жизни — обучать и направлять меня на истинный путь. Больная нога не переставала мучить бедного старика, но несмотря на мучительные боли, он все же восседал сзади меня, когда я заправлял поводьями и вел коня.

Тем временем, центральные ворота были все ближе и ближе, а мое звериное сердце билось все сильнее. Если Вильям верил в меня до самого конца, не теряя надежды, то у меня она уже начала иссекать. Я шел к этому всю свою жизнь, тренировался днями и ночами на протяжении долгих-долгих лет, но сейчас уверенность стала меня покидать, я и сам не понимал почему. Тот самый последний год моей жизни я очень плохо спал. В основном, наблюдал за звездами, любовался прекрасным лесом, чудесной ржаной поляной, колышущейся травой. Мечта дала мне крылья, и я хотел летать. У меня были крылья, но я не мог взлететь, ведь у меня не было моего неба. Сейчас же весь небосклон предо мной, осталась лишь малость — взлететь.

Мы уже прошли форпост и добрались до ристалища, где должны были проходить бои. Кругом царило изобилие стальных холодных ударов. Я чувствовал каждый удар рыцарей, словно крик души. Все они бились бесстрашно и отрадно. Ни один из них не знал страха в лицо, им была нужна победа на турнире, и это единственное, что их беспокоило. Они не знали поражений, не знали боли и слез. Ими правила мечта, взывающая к победе. Смотря на них, я все больше понимал, что до настоящего рыцаря мне еще далеко. Вдруг Вильям слегка толкнул меня и спросил.

— Ну, что, сынок, ты готов? Вот и настал твой звездный час, вот и настал момент воплотить все твои мечтания в реальность.

— Я не знаю, отец. — Коротко, но искренне, ответил я.

— Чего не знаешь? Разве это не то, чего ты желал всю свою жизнь? Разве это не твое призвание, и не та ли эта цель, что достойнее на всем белом свете и не сыщешь? Служба королю, служба своей родной стране, защита добрых путников от нечестивых, неужели ты позабыл обо всех этих благороднейших из забот?

— Нет, отец, я не забыл. Я не знаю, смогу ли я выиграть на турнире. Ты только взгляни на этих храбрых рыцарей, им не знаком ни страх, ни холод, ни голод, никакие другие превратности жизни им не страшны — я им неровня.

— Как же ты смеешь, Роберт, так на себя клеветать? Да, ты им неровня, но лишь потому, что ты сильнее и отважнее, лишь поэтому, и ни почему другому. Ты должен верить, в себя, Роб, лишь тогда ты добьешься желаемого. Посмотри-ка на их яростные взгляды — глаза настоящих диких зверей. А все потому, что они верны себе, они ни секунды не медлят и не сомневаются, верят в победу до самого конца. Тебе лишь кажется, что они лучше, но если и ты поверишь в себя, все они вмиг станут такими жалкими, что и с чучелом твоим не сравнить.

Пока отец вселял в мое сердце уверенность, мои уши и глаза открывались увиденному. Вокруг места, выбранного для проведения боев, было размещено множество больших и ярких шатров, каждый обладатель которого стремился своей роскошью затмить всех, привезя с собой бесчисленное множество свиты и слуг. Сюда же стекались торговцы со всех близлежащих городов, устраивая ярмарку своих товаров, среди коих были съестные припасы, одежда, оружие, доспехи и кони. Всюду виднелись флаги, раскрашенные щиты и гербы. Сама арена, предназначенная для проведения боев, была обнесена деревянной прочной оградой. С одной ее стороны были размещены трибуны и ложи для знати, баронов, короля, принцев крови и прекрасных дам, которым выпала честь преподнести награду победившему.

Как ни странно, всю эту красоту — арену, шатры, ярмарку, — все это я заметил только сейчас, когда ко мне начала возвращаться уверенность. Все здесь было так, как мне не могло и присниться в самых лучших снах, трибуны, ложи для знати, щиты и гербы — все это чудо я мог повидать лишь в наилучших мечтаниях. Но теперь я здесь, и я часть всего этого.

Сверху трибуны, где располагались ложи для знати, восседал король со своей супругой — королевой. Все пришедшие на турнир рыцари подходили именно к нему и просили благословения, а также указания на верный путь. Его величество правил судьбами всех пришедших, отправлял их туда, куда считал нужным. В глазах будущих воинов он видел их призвание, и порой не спросив, мог угадать его направление в турнире, его наследие, навыки и умения. Завидев его, я еще более уверовал в самого себя, ведь служить такому человеку — это великая честь. Он не сидит в замке, ожидая от слуги очередного кубка виноградного вина, не спит до обеда, а довольно ответственно относится к своим обязанностям, чего Вильям не мог сказать о предыдущем властителе нашей страны. Нынешний король предпочитал все делать сам, самостоятельно управлять страной и набирать свое войско. Он мог бы назначить избирателем одного из своих поверенных, но решил справиться с набором войск собственными силами.

— Да, Роб, это не тот король, которого я видал полвека назад. Этот человек гораздо образованнее и ответственнее, он сам решает судьбу страны, когда же предыдущему королю было плевать на все — на народ, на крестьян и дворян, на страну. Он праздновал круглый год, пил и вел разгульную жизнь. Нынешний же король совсем иной. — Проговорил Вильям, не отводя взгляда от его величества, восседавшего вдалеке.

— Все это отлично, конечно, но не думаешь ли ты, что нам пора найти себе пристанище на ближайшие дни? — Спросил я, оглядывая весь этот народ, стянувшийся сюда на праздник жизни. — Я думаю, не так-то просто будет сейчас подыскать что-то подходящее нам по условиям и возможностям, вряд ли сейчас в окрестностях мы отыщем таверну, хозяин которой дал бы нам комнату. Да и о плотном обеде неплохо было бы подумать. — Попросил я Вильяма, а сам решил, что медлить перед прошением королевского благословления не стоит.

— Конечно, Роб, я все сделаю, а ты ступай к его величеству. Садись на Бена и езжай прямо к нему. — Сказал он и начал спускаться.

— Нет-нет, не смей этого делать! Ты собираешься искать кров пешком, а как же твоя нога?

— Ты рыцарь, Роберт. А рыцарю не подобает разгуливать без коня, а уж тем более, позволять своему оруженосцу ездить верхом.

— Каким рыцарем я буду, если заберу у старого больного отца лошадь, сам поеду верхом, а его заставлю ковылять? Я не смею, как рыцарь, я должен быть милосерден ко всем, а особенно к своим родным. — Возразил я и сам спустился с коня, шлепнув Бенджамина по спине, отправив в дальний путь.

— Надеюсь, эти твои благородные качества нам зачтутся. — Все же согласился со мной Вильям и погнал в поисках крова на ближайшие дни.

Солнце стало светить еще ярче, небо стало лазурнее, воздух прохладнее. Металлический лев на груди моего кожаного доспеха сиял, купаясь в солнечных ваннах. Лезвие меча выглядывало из неполноценных ножен, всего лишь создающих укрепление. Клинок тоже сиял, освещая все вокруг своим величием. Само лезвие состояло из идеального сплава стали, гарда была более затемненной и изогнутой, рукоять была обернута черной кожей, а на конце было так называемое яблоко из той же стали, что и гарда. Не знаю, как это объяснить, но прикасаясь к мечу, я чувствую себя сильнее, мои мышцы словно наполняются энергией, и я становлюсь непобедимым.

К сожалению, на пути к королю, держать меч, даже прикасаться к нему, было ни к чему. Я делал шаг, мое львиное сердце бешено колотилось. Незаметно для самого же себя, я оказался почти первым в очереди на аудиенцию с его величеством. Впереди меня стоял, преклонивший перед королем колено, рыцарь, его стальные доспехи блистали на солнце также ярко, как горящее пламя. Так как у меня не имелось своего, то его щит привлек мое пристальное внимание. На нем красовался большой красный медведь, обрамленный в серебро. Когда я был еще мал, меня интересовала наука геральдика, благодаря этому я понимал, что красный цвет, изображенного на щите зверя был, однозначно, символом мужества, а серебро говорило о скромности и чистоте носителя такого герба. Выслушав наставления короля, он поднялся с колен, повернулся ко мне и приподнял упавшее забрало шлема.

— Я вижу в твоих глазах страх, тебе не стоит бояться. Наш король — человек справедливый и благородный. За дешевые доспехи не осудит, он ценит человека по его качествам и навыкам, а не по денежному состоянию. — Сказал незнакомец, похлопав меня по плечу, а спустя мгновение его и след простыл — умчался на один из турниров.

Видимо, этот человек давно поглядывал в мою сторону и видел, как я нервничал. Что ж, я ему благодарен за добрые слова.

Только с его уходом, я стал первым в очереди. Взобравшись по деревянной лестнице, я склонил колено.

— Приветствую тебя, сударь. Мое имя — Георг. Как же именовать тебя? — Поздоровался король.

— Приветствую вас, ваше величество. Мое имя — Роберт. Я пришел, чтобы стать рыцарем. Я желаю служить своей стране, защищать добрых граждан от нечестивцев.

— Вижу, цели твои благородны, Роберт. Это хорошо. Ты осознаешь суть рыцарства, знаешь, что значит, быть рыцарем. К сожалению, в наше время, многие не понимают всего смысла, богатенькие сыны дворян считают рыцарство простой забавой для постоянного веселья и празднеств. Ты так не считаешь, это уже хорошо. А еще ты милосерден, я видел, как ты отдал лошадь своему старому оруженосцу из-за его больных ног, ни один знатный дворянин бы до такого не додумался, не позволил бы старому больному человеку ехать на своем коне — что очень плохо и не по-рыцарски. Каждый рыцарь должен с уважением относиться ко всем гражданам страны, а тем более к пожилым, ты старость уважаешь — это тоже очень хорошо. Какое же состязание ты предпочитаешь, Роберт? Дуэли на мечах, скачки с копьями, стрельба из лука, чего изволишь? — Поинтересовался его величество-король Георгий.

— На самом деле, я бы хотел, чтобы мою судьбу решали вы, ваше величество. Дело в том, что я все это умею. Я прекрасно езжу верхом, великолепно управляюсь с мечом, отлично стреляю из лука…

— Отлично, Роберт, отлично. Раз уж ты способен на все, ступай на дуэль, почему-то она мне милее, чем все остальное, мечи — это моя первая слабость. — Признался король. — А как у тебя с оплатой дани за участие в турнире? У тебя есть деньги?

— Увы, нет, ваше величество, сам я еще не зарабатываю, а у матери денег взять на участие в турнире я не посмел.

— Коль так, я заплачу залог за тебя. Вижу, человек ты хороший, всего в жизни добился сам, совершенно без денег. Доспехи собственного пошива, и меч сковал сам, верно? Таким небогатым, но целеустремленным дворянам, как ты, нужно давать шанс. Я уже упоминал знатные рода, которые не знают никакой чести, и не имеют никакого уважения к рыцарскому делу, да?

— Так точно, ваше величество. — Робко ответил я.

— Вот-вот, Роберт, грамотой не владеешь, а короля уважаешь. Некоторые именуют вашим высочеством, как же иногда бывает мне за них стыдно. — Говорил король Георг. — Прошу простить, я немного отвлекся, ты уже опаздываешь на турнир. Отбросим пустую болтовню, ты должен предъявить мне грамоту с твоим дворянством, и уж какой бы она ни была, ты будешь участвовать в турнире, Роберт.

— Ваше величество, грамоты у меня не имеется.

— Но, как же не имеется, Роберт, дорогой ты мой, родители-то кто? Поди, дети небогатых древних дворян, мне хватит и этого, только предъяви бумагу.

— Нет, ваше величество. Не имеется и такого. Я крестьянин. Отец — кузнец, а мать занимается пчеловодством, а также разводит всякие душистые травы. — С горестью на душе сообщил я его величеству.

— Не может этого быть! Такой ты, Роберт, человек благородный, честный и милосердный, а отправить на турнир я тебя не могу. Черт бы побрал, этот закон о рыцарях-дворянах. Я бы с пребольшим удовольствием принял тебя, но, к сожалению, не имею права. Даже сейчас ты не соврал, мог бы подготовить какую-нибудь липовую бумажку с удостоверением дворянства, но нет, ты не стал лгать, а сказал чистую правду. Такой бы превосходный из тебя рыцарь вышел, один из лучших за последнее время. Но этому не бывать. Прощай, Роберт, в данной ситуации я ничего не могу поделать, мне очень жаль. — Его величество похлопал меня по плечу, и уселся на свое место, протирая ладонью запотевшее лицо.

Мое сердце обливалось кровью, а глаза наполнялись слезами. Вся моя жизнь, все мои старания и стремления пошли коню под хвост. Я не дворянин и потому не имею права быть рыцарем. Даже самый справедливый и мудрый король за всю историю страны не мог ничего с этим поделать. Таков теперь мой удел — сидеть в кузнице Вильяма, да ковать всякие безделушки. Как же я боялся этого все это время. Сколько дней я провел в этой кузнице, чему я там научился, как много приятных воспоминаний, но, несмотря на все это, я всегда боялся быть запертым там навсегда, как Вильям, запертым от всей жизни и возможностей.

VIII. Грациозное сальто.

Погода менялась, солнце зашло за тучи, лазурное небо потемнело. Золотистый лев на моем нагруднике перестал сиять, как и мое львиное сердце перестало бешено биться, а стало лишь тихонько постукивать по стенкам моей опустошенной души.

Вместе с прекрасной погодой и лучистым солнцем, мгновенно испарились все мои старания и труды, преследовавшие многие годы одну невероятную, недостижимую цель. Все утратило свой смысл, отныне мне остается лишь тосковать по моей мечте, как солнце посреди зимы тоскует по цветам. Отличие лишь в том, что солнце может вернуть весну, с ее возвращением вырастут новые душистые цветы, а моя зима никогда не закончится, весна не настанет, и мои цветы ни за что не начнут расти.

Вильям, верхом на Бенджамине, приближался. Меня вновь охватил стыд, теперь мой позор распространялся не только на меня самого, но еще и на моего отца — ничего хуже и быть не может.

Хоть солнце и скрылось, его свет не покидал долины, оно сияло даже сквозь темно-серые тучи, одаряло нас теплом несмотря ни на что. Вдруг все резко переменилось, и местность покрылась огромной темной пеленой. Мир вокруг поглотила надвигающаяся тень. Я на миг обратил взор к небу, но было бы лучше, если бы я этого не делал. Я смотрел вверх и не верил своим глазам. По небу, разверстав огромные крылья, летел дракон. На первый взгляд, это летающее чудище показалось мне огромной птицей, покрытой змеиной чешуей и острыми зубьями вдоль всего его длинного, узкого хребта. На загривке они достигали почти метра в высоту, а к концу постепенно уменьшались и на кончике хвоста были размером не длиннее лезвия ножа. Шкура дракона имела серо-стальной оттенок, но с золотистым отливом, в его узких глазах бушевало зеленое пламя. Я, да и все присутствующие, никогда не видели ничего подобного. Вдруг «птица» овладела магией и изрыгнула мощную струю пламени, только тогда я понял, что «птица» — это, то самое летающее чудище из маменькиных страшных сказок на ночь. Вот чего не ждал, того не ждал. А я ожидал от турнира на самом деле многого, но дракон — к такому жизнь меня не готовила. Этот грозный ящер с когтистыми лапами, и огромными клыками вместо зубов кружил над нами, застилая своими крыльями небо. Он летел, не останавливаясь, то и дело, опуская голову, словно выискивая сладкую добычу среди мелких людишек.

Не слезая с коня, Вильям встал возле меня и стал ошеломленно глядеть на дракона. Он не отводил взгляда от чудища ни на секунду.

— Беги, отец, скачи что есть мочи, вам нужно убираться отсюда как можно быстрее!

— Никуда мы без тебя не уберемся, Роберт. Спасемся вместе. — Сказал Вильям и схватил меня за плечо.

— Нет, отец, я ведь рыцарь! Я должен остаться и помочь, чем сумею. — Я подстегнул Бенджамина, а так как конь и так был здорово напуган, то, как бы сильно старик не тянул поводья, он бежал галопом, что было мочи.

Летающий монстр навис над нами, я сумел разглядеть его злобные изумрудные глаза, жаждущие крови. Я быстро отыскал взглядом его величество, и, подбежав, прикрыл короля своей спиной.

— Роберт, ты что делаешь? Спасайся, пока живой! Я не могу этого сделать, я должен быть со своим народом до конца, даже если придется ради кого-то пожертвовать жизнью! — Заявил Георг.

— Вы должны быть со своим народом до самого конца, ваше величество, а я должен быть с вами до самого конца. Я рыцарь, и я должен защищать вас, чего бы мне это не стоило, и если нужно, я встану пред пламенем монстра, лишь бы вы остались целы.

— Благородно, но глупо. Совсем как истинный рыцарь. — Пробормотал король почти про себя.

Тут я увидел, что к нам бежит тот самый рыцарь, что стоял в очереди передо мной. Его стальная броня по-прежнему сверкала, прекрасный меч красовался в руке, и мощный щит с изображением медведя покачивался на спине.

— Возьми мой щит, защищайся им. Кожаная броня не выдержит драконьего пламени. А я прикрою короля. — Заявил рыцарь и встал пред его величеством, закрыв его своей стальной броней.

— Благодарю. — Сказал я и взял в левую руку щит, в правой был меч из ножен.

Люди разбегались по сторонам, страшась злого чудища, через какое-то время в поле стало почти пусто. И когда их стало не так много, дракон, кажется, отследил свою цель. Его огромные глаза засверкали свирепым огнем, из глотки готовилось вырваться нечто похожее.

Монстр приземлился рядом с нами, разрушив самый большой шатер. Его смертоносный взгляд был направлен на короля. На его пути встал я, и тогда дракон разгневался, изрыгнув пламя в мою сторону. Рыцарь накрыл его величество с головой, а я присел, выставив перед собой щит. Пламя прекратилось, сталь на щите даже не потрескалась, только закалилась, словно сделав щит еще прочнее.

Только защитившись от пламени, я выпрыгнул из-под щита и нанес монстру режущий удар по его огромной морде. Ни раны, ни крови не было, он только тряхнул своей головой.

После нанесенного удара, чудище разгневалось пуще прежнего и сменило свою цель, теперь ею был я, а не король. Зверь неистово наступал на меня, нанося мощные удары своими когтистыми лапами. Я защитился щитом, сталь прогнулась под мощным ударом. От следующего я уклонился, отпрыгнув так далеко, как смог. Ну а на третьем зверь не сконцентрировался, нанеся удар по воздуху, немного выше моего роста. Я резко нагнулся и со всей силы рубанул тому по чешуйчатой лапе.

Зверь взревел и ударил меня здоровой лапой, да так сильно, что я не успел защититься и кубарем вылетел с поля боя.

Я лежал лицом к земле, моя левая рука была вывихнута, ее прогнул вес щита, пока я падал. Лицо кровоточило, вдоль обеих щек сочилась кровь. Парочку своих зубов я приметил валяющимися на земле. Взгляд так затуманился, что я не смог их сосчитать. В глазах резко потемнело. Только через несколько секунд я прозрел, монстр, забыв обо мне, продвигался к королю.

Я встал на ноги, попытался взять щит в вывихнутую руку, но у меня ничего не вышло. Тогда я бросил его, и остался только с мечом. Придерживая рукоять поврежденной рукой, я стремглав помчался к чудищу, повернувшемуся ко мне спиной. Зацепившись за зубья на его хребте, я как мог, забрался выше к его холке и со всей оставшейся силы всадил свой острый закаленный меч ему в шею между стальными чешуйками. Кожа его в этом месте прорвалась и из зверя начала вытекать кровь. От резкой боли дракон махнул левым крылом, сбив меня со своей спины. Совершив довольно грациозное сальто, я бухнулся на спину, сильно ударившись головой. Я не чувствовал рук и ног, все мое тело онемело, лицо заливала кровь, но теперь, кажется, была сломана еще и вторая рука. В глазах резко потемнело, и я потерял сознание.

IХ. Звездное небо.

Светившее за окном прекрасное лучезарное солнце, освещавшее все вокруг своим сиянием, пробивалось яркими сильными лучами в мое окно. Видимо это меня и пробудило от сна. Только через какое-то время я понял, что окно мне не знакомо, оно было занавешено шторой тяжелого плотного красного шелка с золотистой оторочкой.

Я проснулся только несколько минут назад, совершенно не имея понятия, какой сегодня день и какого черта я здесь делаю. Вдруг воспоминания нахлынули на меня волной. Сначала, я подумал, что, наверное, схожу с ума. В голову лезли страшные сцены борьбы с огромным и ужасающим, но невыразимо прекрасным драконом. Взгляд его прозрачных зеленых глаз проникал мне прямо в душу. Чтобы стряхнуть это наваждение, я опустил голову и приподнял тяжелое шерстяное одеяло. Тут я понял, что не такая уж это и чушь. Я возлежал на пухлой мягкой перине, каковой у меня отродясь не было, моя нога была чем-то накрепко обмотана, от нее несло каким-то резким, травяным запахом, лоб, по ощущениям, перевязан бинтом, правая рука зафиксирована на перевязи к плечу, видимо, сломана, спина жутко стонала. Левая рука, как ни странно, не болела, хоть я и помню, что она была вывихнута.

Стены, незнакомой мне комнаты, были выложены из серого камня, но видимо кто-то пытался придать уют этому помещению, потому что на стенах висели красивые, роскошные гобелены, повествующие о каких-то сражениях и рыцарских походах. Пол, кажется, был покрыт ковром, но ручаюсь, что в нем я не обнаружил бы родных моему сердцу почти незаметных глазу дырок. Посредине противоположной стены располагался камин, судя по всему, спасающий от промозглой погоды и холода обитателя сей комнаты. В самом углу располагалась тяжелая деревянная дверь с позолоченной ручкой, обитая железом. Дверь, насколько я мог разглядеть, была слегка приоткрыта. Через мгновение, она распахнулась полностью. Передо мной появился Вильям.

— Сынок, ты очнулся! — Радостно провозгласил отец, подбежав ко мне и крепко обняв. Он подтащил к кровати табурет с шелковой подушкой и присел. — Ну, ты и дал жару! Знал бы ты, как мы все испереживались. Я, мама, его величество, в конце концов…

— Вил, сколько можно просить звать меня по имени? Просто Георг, не более того. Очень рад, что ты снова с нами, Роб. — Сообщил только что вошедший король.

— Кхм… — Я издал негромкий кашель, очень для меня непривычный. — Я тоже очень рад, что я снова с вами. Что, собственно, со мной случилось? Какие только обрывки памяти не всплывают в моей голове… но это полнейший бред.

— Ты одолел дракона, Роб, одолел в одиночку. — Заявил Георг.

— Вот как! Выходит, не чушь? — Я был весьма озадачен.

— Да, Роб, это никакая не чушь. Все было взаправду. И по выразительным рассказам Георга, это было великолепно. Жаль, что сам не сумел повидать! — Рассмеялся Вильям, доведя до искреннего смеха и меня с королем. — Кстати, о жалости. Самое ужасное, что случилось в тот день, ты порвал мои кожаные доспехи! — Вильям рассмеялся пуще прежнего, мы подхватили его заразительный смех.

— Ну, отец, извиняй. Вот какого олуха воспитал, как мог я изорвать доспехи в бою с драконом, это же немыслимо! — Наш дружный смех не затихал ни на секунду.

— Не переживай по этому поводу, проблема вполне решаема. Один местный кузнец уже работает над стальным аналогом твоего обмундирования. — Обнадежил меня Георг.

— Стальной аналог?! Это чудесно, но… Местный кузнец? Ты имеешь в виду Вильяма?

— Нет, Вил таким больше не промышляет. Уже как три недели он главный королевский конюший. — Объяснил король.

— Главный королевский конюший? А кузница?

— Мне больше по душе лошади, Роб. Ничего не могу с собой поделать, люблю этих жеребчиков всеми осколочками своего сердца. — Признался отец.

— Охотно верю! Но… Бенджамин — товарищ дней моих суровых, он здесь? — Я бы не смог пережить расставание с ним после стольких лет дружбы.

— Конечно он здесь. Я бы никогда не простил себя, если бы сослал такого доброго и верного коня. Сейчас он отдыхает в главной конюшне, в паре шагов от замка. — Поведал Георг.

— Отлично, Бен в порядке. А мама?

— С мамой тоже все хорошо, Роб, даже более чем. Ее дело идет в гору. Один ваш общий знакомый прикупил вам домик близ замка и навез ингредиентов для изготовления ее колдовских эссенций, по— другому и не назовешь, так как они пользуются бешеной популярностью среди наших придворных дам. — С улыбкой говорил король. — Теперь Беатрис — владелица лучшей лавки во всей стране, и она с головой погружена в работу.

— Ну, а сколько я уже провалялся? И почему я лечусь здесь, а не в том новом домике близ замка?

— Всему виной один человек — мой лекарь, лучший целитель всех времен и народов. Он настоял на твоем лечении в стенах этого замка. И он же приглядывает за тобой весь последний месяц.

— Ваше величество, я не знаю, как вас за все благодарить, вы столько сделали для меня и моей семьи…

— Ты смеешься, я прав? Это значит, человек в одиночку поборовший дракона, спасший жизнь всем жителям нашей прекрасной страны не знает, чем меня отблагодарить? Я почту за честь, если ты станешь королевским рыцарем — это будет мне высшей наградой, и я до конца жизни буду тебе должен. — Пояснил его величество.

— Я бы с радостью, с превеликим удовольствием, но я не смею. Я — крестьянин, я не имею права, закон гласит…

— Роб, ты, кажется, запамятовал, что в одном твоем друге течет королевская кровь. Я — король, и мое слово — закон. А теперь позволь мне поведать тебе о твоем же противнике. Все драконы вымерли еще в прошлом веке, никто не дрался с ними уже больше ста лет.

— Драконов не видели уже век, и вдруг один появляется, почему мы не знали о нем? — Я не понимал, как все это время мы могли быть ограждены от этой тайны.

— Все просто — это сговор иностранных правителей. В твое отсутствие мы сговорились со странами-союзниками, по их знаниям, примерно век назад на свет появился последний дракон, его родителей убили почти сразу после его рождения. Тогда все думали, что его родители были последними, но как оказалось, они дали потомство. И отныне все кончено, ты положил конец этой ужасной всеразрушающей расе, ты герой нашего времени, Роб. — Поведал Георг. — И посему, я не могу позволить себе оставить всемирного героя без титула. Ты крестьянин, но в тебе бьется львиное сердце отважнейшего бойца всех времен. Никто и никогда, не смел приближаться к драконам в одиночку, а еще и сражаться с ними, а о победе в честном бою все и думать боялись. Ты — первооткрыватель такой невиданной доселе смелости, неведающей страха в лицо, такой отваги, не боящейся проигрыша, и такой целеустремленности, наперекор всему на свете идущей к мечте. Я не смогу спокойно спать по ночам, если не награжу тебя титулом рыцаря. Отныне, я не слуга такого закона, который приказывает судить человека по его достатку, а не по внутренним качествам.

Сквозь непереносимую боль, я встал с кровати и сел на здоровое колено, преклонившись пред его величеством.

— В тот день ты доказал, что человека можно судить только по его способностям, навыкам и достоинствам. А сегодня, я провозглашаю тебя королевским рыцарем, тебе принадлежит древнее звание прежних веков «Драконоубийца». — Вытащив меч из ножен на стене, Георг слегка ударил плоской стороной меча по моим плечам. — Встаньте, сэр Роберт, и возьмите этот меч, наш кузнец сковал его специально для вас. Надеюсь, он будет вам надежным товарищем в любом бою.

— Благодарю вас, ваше величество. Словами не передать, как я вам благодарен. И меч… он просто прекрасен. Что это за темно-синяя сталь? Лазурит?

— Лазурит? — Георг рассмеялся. — О, нет, Роберт. Это кое-что получше. Драконья кость — самый крепкий, но при этом легкий материал на свете. Прости, Роб, но мне нужно идти. Как говорится, королевские дела не ждут, в ближайшее время к нам пожалуют представители соседних государств, прознав, что у нас тут за дела творятся, хотят посмотреть своими глазами, да и Вильям уже задержался, лошадки тоже по нему скучают. А еще мы думаем, что тебе стоит отдохнуть. Твое лечение не закончено, теперь ты рыцарь, а в здоровом рыцаре — здоровый дух. И только излечившись, ты сможешь выйти на службу. А сейчас поспи, договорились?

— Да, конечно, я обязательно отдохну.

— Вот и хорошо. Лекарь будет утром, до скорой встречи, Роберт. — Попрощался Георг и поспешил покинуть комнату.

— Ну что ж, мне тоже пора идти. — Сказал Вильям, только после того, как я улегся на кровать. Поцеловав меня в лоб, и подоткнув одеяло вокруг меня, он вышел из комнаты, закрыв за собой дверь.

Как вы догадались, сейчас сон был для меня не ведом. Я бы ни за что не смог заснуть, даже если бы очень захотел. Солнце уже начинало садиться за горизонт, своими последними лучами оно освещало именно меня, сквозь приоткрытые ставни окна. И как только последний луч покинул небосвод, спустя какое-то время после ухода Вильяма и Георга, я вскочил с кровати.

Тихонько приоткрыв дверь, я выглянул посмотреть, удастся ли мне улизнуть незамеченным. К моей великой радости, я обнаружил, что комната, отведенная мне, не была соединена с королевскими покоями, она находилась в отдельном крыле и к ней вела крутая каменная лестница. Меня так поселили, видимо не желая, чтобы больного беспокоили без дела. Нога жутко ныла, да и спина не переставала стонать, но я предпочитал к ним не прислушиваться.

Спокойно спустившись по лестнице, я увидел, что она соединяется с кухней, которая располагалась на первом этаже. В этот неурочный час здесь никого не было, но на столе была еда, оставленная, видимо, для таких вот голодных полуночников как я. На столе было холодное мясо, сыр, хлеб и что-то там еще. Только увидев все это, я понял насколько же я, на самом деле, был голоден — я не мог вспомнить, когда у меня в последний раз была маковая росинка во рту. Я с жадностью накинулся на еду, но смог съесть совсем немного мяса и сыра. Я решил прихватить с собой еды и захватил при этом пару яблок для Бена.

Выйдя через какой-то черный ход, я набрел на конюшню. Кажется, главная, как и говорил Георг, совсем рядом с замком. Здесь, не смотря на промозглую ночную прохладу на улице, было очень тепло, я вдохнул знакомый запах сена и лошадей. В самом первом загоне сладко похрапывал Бенджамин. Почувствовав меня, он проснулся и радостно заржал. Я приоткрыл калитку и нежно погладил любимое животное.

— Ну, привет, дружище, как же давно мы не виделись, — Радостно проговорил я. — Смотри, у меня для тебя кое-что припасено. — Я достал из-за пояса прихваченные с кухни яблоки и протянул их Бенджамину. Он благодарно взглянул на меня, взял яблоко у меня с ладони и принялся весело хрустеть им.

Вдруг в темном углу резко зажглась свеча.

— Я знал, что ты явишься. — Сонным и усталым голосом проговорил отец. — Пока тебя дождешься, самому уснуть можно. Но тебе-то сон, видимо, чужд сегодня, верно?

— Да, отец. Я не смогу заснуть, не вдохнув свежего воздуха полной грудью. Целый месяц я провалялся взаперти, еще и без сознания, как еще и жив-то остался? Не понимаю. Разве можно жить, при этом, не дыша свежим воздухом целый месяц? Я уже видел лазурное небо, изумрудную траву, лучезарное солнце, но прекрасную одинокую луну завидеть пока я не сумел. Ты понимаешь мое горе, отец?

— К сожалению, понимаю. И именно поэтому не могу отказать. Что ж, взбирайся на Бена.

Я вставил здоровую ногу в стремя и ухватившись руками за седло, взобрался, не без помощи Вильяма, усевшегося позади меня. Прикрыв ворота в конюшню, он погнал галопом в сторону поля, придерживая меня. Езда верхом стала мне в тягость, давно я не катался, даже слишком давно. Как мог я жить без всех этих простых человеческих радостей? Не знаю, как вам, а мне схватка с драконом показалась не такою уж и страшной, по сравнению с месячным сном.

Спустя несколько минут, мы прискакали в ржаное поле. Отец слез с коня и повел его за поводья.

— Она прекрасна, не находишь? — Спросил я у отца, глядя на него с высоты.

— Да, сегодня она сияет ярче, чем обычно. А еще, сегодня она полная. Ты же помнишь, как маленьким мальчиком выходил каждую ночь во двор и наблюдал за созвездиями, выискивая самое чудесное. А когда темное небо было облачным и звезд было совсем не видать, твои глаза наполнялись слезами. А чем луна была полнее, тем радостнее ты становился, и тем быстрее засыпал по ночам. Ты считал, что чем она больше, тем больше на небе видно звезд, и тем больше созвездий можно построить.

— Как ты можешь это помнить? Ты же тогда еще не жил с нами, разве нет?..

— Да, Роберт, тогда я с вами еще не жил, и оттого я был несчастнее всех на свете. Я полюбил тебя с того самого дня, когда вы с матерью появились у меня в кузнице. С того самого дня, я мечтал стать тебе отцом, растить тебя и воспитывать. Я наблюдал за тобой, мне ведь не спалось тогда, и я посматривал иногда на ваши окна. Если ты не засыпал, то открывал ставни и любовался звездным небом, а когда этого не происходило — значит, заснул ты быстро, без ночных раздумий.

— Да, и такое было. Эх, славное было времечко… А хотя, и сейчас ничуть не хуже, верно?

— Верно, Роб. Сейчас я — самый счастливый человек на свете. Я люблю тебя и твою маму больше жизни, вы для меня дороже всех звезд небосвода. — Сказал отец, а на его щеке блеснула тонкая ниточка слезы.

— Мы тоже с мамой очень рады, что ты появился в нашей семье, и мы тоже тебя очень любим, отец. — Меня переполняли чувства и по моим щекам потекли слезы. — А помнишь, как я впервые сел на Бена?

— Конечно, помню. То грациозное сальто мне никогда не забыть! — Вильям рассмеялся, я тоже не мог сдерживать смеха. — Именно тогда ты в самый первый раз проявил свою смелость и упорство. Залезая на коня впервые, ты не побоялся пойти на крайности и испытать все, на что сам способен. В тот день, в тебе пробудились первоначальные качества рыцаря. — Папа уже совсем расплакался, не в силах сдерживать слезы. — Словами не передать, как я тобой горжусь, Роб. Сегодня ты уже мужчина, ты — рыцарь со званием «Драконоубийца», ты — герой нашего времени. Я был не таким как ты, я был упертым непослушным лентяем, идущим наперекор всем тем, кто желал мне хоть чем-нибудь помочь. Ты исправил все мои ошибки и стал рыцарем, найдя свое истинное предназначение в жизни — а ведь это самое важное для настоящего мужчины.

Честно говоря, я никогда не представлял себя в роли рыцаря. Да, я шел к этому всю жизнь. Да, это было моей единственной и самой главной целью. Но я и представить себе не мог, что когда-нибудь это произойдет. Я учился день и ночь, но ни разу не вообразил, как побеждаю противника в бою на мечах. Я считаю, именно такой должна быть цель каждого человека в жизни — благородной и бескорыстной. И если желания будет достаточно, то все препятствия будут преодолеваться с необъяснимой легкостью. Я хочу сказать, что у каждого человека должна быть мечта или цель, которую он на протяжении всей жизни будет пытаться воплотить в реальность. На моем примере, можно смело говорить, что все возможно. Простой человек без титула и достатка, приемный сын дворянина в изгнании и простой крестьянки, стал королевским рыцарем. Разве хоть кто-нибудь прежде смог бы себе такое вообразить?

Светившее за окном прекрасное лучезарное солнце, освещавшее все вокруг своим сиянием, пробивалось яркими сильными лучами в мое окно. Видимо это меня и пробудило от сна. Только через какое-то время я понял, что окно мне не знакомо, оно было занавешено шторой тяжелого плотного красного шелка с золотистой оторочкой.

Я проснулся только несколько минут назад, совершенно не имея понятия, какой сегодня день и какого черта я здесь делаю. Вдруг воспоминания нахлынули на меня волной. Сначала, я подумал, что, наверное, схожу с ума. В голову лезли страшные сцены борьбы с огромным и ужасающим, но невыразимо прекрасным драконом. Взгляд его прозрачных зеленых глаз проникал мне прямо в душу. Чтобы стряхнуть это наваждение, я опустил голову и приподнял тяжелое шерстяное одеяло. Тут я понял, что не такая уж это и чушь. Я возлежал на пухлой мягкой перине, каковой у меня отродясь не было, моя нога была чем-то накрепко обмотана, от нее несло каким-то резким, травяным запахом, лоб, по ощущениям, перевязан бинтом, правая рука зафиксирована на перевязи к плечу, видимо, сломана, спина жутко стонала. Левая рука, как ни странно, не болела, хоть я и помню, что она была вывихнута.

Стены, незнакомой мне комнаты, были выложены из серого камня, но видимо кто-то пытался придать уют этому помещению, потому что на стенах висели красивые, роскошные гобелены, повествующие о каких-то сражениях и рыцарских походах. Пол, кажется, был покрыт ковром, но ручаюсь, что в нем я не обнаружил бы, родных моему сердцу, почти незаметных глазу дырок. Посредине противоположной стены располагался камин, судя по всему, спасающий от промозглой погоды и холода обитателя сей комнаты. В самом углу располагалась тяжелая деревянная дверь с позолоченной ручкой, обитая железом. Дверь, насколько я мог разглядеть, была слегка приоткрыта. Через мгновение, она распахнулась полностью. Передо мной появился Вильям.

— Сынок, ты очнулся! — Радостно провозгласил отец, подбежав ко мне и крепко обняв. Он подтащил к кровати табурет с шелковой подушкой и присел. — Ну, ты и дал жару! Знал бы ты, как мы все испереживались. Я, мама, его величество, в конце концов…

— Вил, сколько можно просить звать меня по имени? Просто Георг, не более того. Очень рад, что ты снова с нами, Роб. — Сообщил только что вошедший король.

— Кхм… — Я издал негромкий кашель, очень для меня непривычный. — Я тоже очень рад, что я снова с вами. Что, собственно, со мной случилось? Какие только обрывки памяти не всплывают в моей голове… но это полнейший бред.

— Ты одолел дракона, Роб, одолел в одиночку. — Заявил Георг.

— Вот как! Выходит, не чушь? — Я был весьма озадачен.

— Да, Роб, это никакая не чушь. Все было взаправду. И по выразительным рассказам Георга, это было великолепно. Жаль, что сам не сумел повидать! — Рассмеялся Вильям, доведя до искреннего смеха и меня с королем. — Кстати, о жалости. Самое ужасное, что случилось в тот день, ты порвал мои кожаные доспехи! — Вильям рассмеялся пуще прежнего, мы подхватили его заразительный смех.

— Ну, отец, извиняй. Вот какого олуха воспитал, как мог я изорвать доспехи в бою с драконом, это же немыслимо! — Наш дружный смех не затихал ни на секунду.

— Не переживай по этому поводу, проблема вполне решаема. Один местный кузнец уже работает над стальным аналогом твоего обмундирования. — Обнадежил меня Георг.

— Стальной аналог?! Это чудесно, но… Местный кузнец? Ты имеешь в виду Вильяма?

— Нет, Вил таким больше не промышляет. Уже как три недели он главный королевский конюший. — Объяснил король.

— Главный королевский конюший? А кузница?

— Мне больше по душе лошади, Роб. Ничего не могу с собой поделать, люблю этих жеребчиков всеми осколочками своего сердца. — Признался отец.

— Охотно верю! Но… Бенджамин — товарищ дней моих суровых, он здесь? — Я бы не смог пережить расставание с ним после стольких лет дружбы.

— Конечно он здесь. Я бы никогда не простил себя, если бы сослал такого доброго и верного коня. Сейчас он отдыхает в главной конюшне, в паре шагов от замка. — Поведал Георг.

— Отлично, Бен в порядке. А мама?

— С мамой тоже все хорошо, Роб, даже более чем. Ее дело идет в гору. Один ваш общий знакомый прикупил вам домик близ замка и навез ингредиентов для изготовления ее колдовских эссенций, по— другому и не назовешь, так как они пользуются бешеной популярностью среди наших придворных дам. — С улыбкой говорил король. — Теперь Беатрис — владелица лучшей лавки во всей стране, и она с головой погружена в работу.

— Ну, а сколько я уже провалялся? И почему я лечусь здесь, а не в том новом домике близ замка?

— Всему виной один человек — мой лекарь, лучший целитель всех времен и народов. Он настоял на твоем лечении в стенах этого замка. И он же приглядывает за тобой весь последний месяц.

— Ваше величество, я не знаю, как вас за все благодарить, вы столько сделали для меня и моей семьи…

— Ты смеешься, я прав? Это значит, человек в одиночку поборовший дракона, спасший жизнь всем жителям нашей прекрасной страны не знает, чем меня отблагодарить? Я почту за честь, если ты станешь королевским рыцарем — это будет мне высшей наградой, и я до конца жизни буду тебе должен. — Пояснил его величество.

— Я бы с радостью, с превеликим удовольствием, но я не смею. Я — крестьянин, я не имею права, закон гласит…

— Роб, ты, кажется, запамятовал, что в одном твоем друге течет королевская кровь. Я — король, и мое слово — закон. А теперь позволь мне поведать тебе о твоем же противнике. Все драконы вымерли еще в прошлом веке, никто не дрался с ними уже больше ста лет.

— Драконов не видели уже век, и вдруг один появляется, почему мы не знали о нем? — Я не понимал, как все это время мы могли быть ограждены от этой тайны.

— Все просто — это сговор иностранных правителей. В твое отсутствие мы сговорились со странами-союзниками, по их знаниям, примерно век назад на свет появился последний дракон, его родителей убили почти сразу после его рождения. Тогда все думали, что его родители были последними, но как оказалось, они дали потомство. И отныне все кончено, ты положил конец этой ужасной всеразрушающей расе, ты герой нашего времени, Роб. — Поведал Георг. — И посему, я не могу позволить себе оставить всемирного героя без титула. Ты крестьянин, но в тебе бьется львиное сердце отважнейшего бойца всех времен. Никто и никогда, не смел приближаться к драконам в одиночку, а еще и сражаться с ними, а о победе в честном бою все и думать боялись. Ты — первооткрыватель такой невиданной доселе смелости, неведающей страха в лицо, такой отваги, не боящейся проигрыша, и такой целеустремленности, наперекор всему на свете идущей к мечте. Я не смогу спокойно спать по ночам, если не награжу тебя титулом рыцаря. Отныне, я не слуга такого закона, который приказывает судить человека по его достатку, а не по внутренним качествам.

Сквозь непереносимую боль, я встал с кровати и сел на здоровое колено, преклонившись пред его величеством.

— В тот день ты доказал, что человека можно судить только по его способностям, навыкам и достоинствам. А сегодня, я провозглашаю тебя королевским рыцарем, тебе принадлежит древнее звание прежних веков «Драконоубийца». — Вытащив меч из ножен на стене, Георг слегка ударил плоской стороной меча по моим плечам. — Встаньте, сэр Роберт, и возьмите этот меч, наш кузнец сковал его специально для вас. Надеюсь, он будет вам надежным товарищем в любом бою.

— Благодарю вас, ваше величество. Словами не передать, как я вам благодарен. И меч… он просто прекрасен. Что это за темно-синяя сталь? Лазурит?

— Лазурит? — Георг рассмеялся. — О, нет, Роберт. Это кое-что получше. Драконья кость — самый крепкий, но при этом легкий материал на свете. Прости, Роб, но мне нужно идти. Как говорится, королевские дела не ждут, в ближайшее время к нам пожалуют представители соседних государств, прознав, что у нас тут за дела творятся, хотят посмотреть своими глазами, да и Вильям уже задержался, лошадки тоже по нему скучают. А еще мы думаем, что тебе стоит отдохнуть. Твое лечение не закончено, теперь ты рыцарь, а в здоровом рыцаре — здоровый дух. И только излечившись, ты сможешь выйти на службу. А сейчас поспи, договорились?

— Да, конечно, я обязательно отдохну.

— Вот и хорошо. Лекарь будет утром, до скорой встречи, Роберт. — Попрощался Георг и поспешил покинуть комнату.

— Ну что ж, мне тоже пора идти. — Сказал Вильям, только после того, как я улегся на кровать. Поцеловав меня в лоб, и подоткнув одеяло вокруг меня, он вышел из комнаты, закрыв за собой дверь.

Как вы догадались, сейчас сон был для меня не ведом. Я бы ни за что не смог заснуть, даже если бы очень захотел. Солнце уже начинало садиться за горизонт, своими последними лучами оно освещало именно меня, сквозь приоткрытые ставни окна. И как только последний луч покинул небосвод, спустя какое-то время после ухода Вильяма и Георга, я вскочил с кровати.

Тихонько приоткрыв дверь, я выглянул посмотреть, удастся ли мне улизнуть незамеченным. К моей великой радости, я обнаружил, что комната, отведенная мне, не была соединена с королевскими покоями, она находилась в отдельном крыле и к ней вела крутая каменная лестница. Меня так поселили, видимо не желая, чтобы больного беспокоили без дела. Нога жутко ныла, да и спина не переставала стонать, но я предпочитал к ним не прислушиваться.

Спокойно спустившись по лестнице, я увидел, что она соединяется с кухней, которая располагалась на первом этаже. В этот неурочный час здесь никого не было, но на столе была еда, оставленная, видимо, для таких вот голодных полуночников как я. На столе было холодное мясо, сыр, хлеб и что-то там еще. Только увидев все это, я понял насколько же я, на самом деле, был голоден — я не мог вспомнить, когда у меня в последний раз была маковая росинка во рту. Я с жадностью накинулся на еду, но смог съесть совсем немного мяса и сыра. Я решил прихватить с собой еды и захватил при этом пару яблок для Бена.

Выйдя через какой-то черный ход, я набрел на конюшню. Кажется, главная, как и говорил Георг, совсем рядом с замком. Здесь, не смотря на промозглую ночную прохладу на улице, было очень тепло, я вдохнул знакомый запах сена и лошадей. В самом первом загоне сладко похрапывал Бенджамин. Почувствовав меня, он проснулся и радостно заржал. Я приоткрыл калитку и нежно погладил любимое животное.

— Ну, привет, дружище, как же давно мы не виделись, — Радостно проговорил я. — Смотри, у меня для тебя кое-что припасено. — Я достал из-за пояса, прихваченные с кухни яблоки и протянул их Бенджамину. Он благодарно взглянул на меня, взял яблоко у меня с ладони и принялся весело хрустеть им.

Вдруг в темном углу резко зажглась свеча.

— Я знал, что ты явишься. — Сонным и усталым голосом проговорил отец. — Пока тебя дождешься, самому уснуть можно. Но тебе-то сон, видимо, чужд сегодня, верно?

— Да, отец. Я не смогу заснуть, не вдохнув свежего воздуха полной грудью. Целый месяц я провалялся взаперти, еще и без сознания, как еще и жив-то остался? Не понимаю. Разве можно жить, при этом, не дыша свежим воздухом целый месяц? Я уже видел лазурное небо, изумрудную траву, лучезарное солнце, но прекрасную одинокую луну завидеть пока я не сумел. Ты понимаешь мое горе, отец?

— К сожалению, понимаю. И именно поэтому не могу отказать. Что ж, взбирайся на Бена.

Я вставил здоровую ногу в стремя и ухватившись руками за седло, взобрался, не без помощи Вильяма, усевшегося позади меня. Прикрыв ворота в конюшню, он погнал галопом в сторону поля, придерживая меня. Езда верхом стала мне в тягость, давно я не катался, даже слишком давно. Как мог я жить без всех этих простых человеческих радостей? Не знаю, как вам, а мне схватка с драконом показалась не такою уж и страшной, по сравнению с месячным сном.

Спустя несколько минут, мы прискакали в ржаное поле. Отец слез с коня и повел его за поводья.

— Она прекрасна, не находишь? — Спросил я у отца, глядя на него с высоты.

— Да, сегодня она сияет ярче, чем обычно. А еще, сегодня она полная. Ты же помнишь, как маленьким мальчиком выходил каждую ночь во двор и наблюдал за созвездиями, выискивая самое чудесное. А когда темное небо было облачным и звезд было совсем не видать, твои глаза наполнялись слезами. А чем луна была полнее, тем радостнее ты становился, и тем быстрее засыпал по ночам. Ты считал, что чем она больше, тем больше на небе видно звезд, и тем больше созвездий можно построить.

— Как ты можешь это помнить? Ты же тогда еще не жил с нами, разве нет?..

— Да, Роберт, тогда я с вами еще не жил, и оттого я был несчастнее всех на свете. Я полюбил тебя с того самого дня, когда вы с матерью появились у меня в кузнице. С того самого дня, я мечтал стать тебе отцом, растить тебя и воспитывать. Я наблюдал за тобой, мне ведь не спалось тогда, и я посматривал иногда на ваши окна. Если ты не засыпал, то открывал ставни и любовался звездным небом, а когда этого не происходило — значит, заснул ты быстро, без ночных раздумий.

— Да, и такое было. Эх, славное было времечко… А хотя, и сейчас ничуть не хуже, верно?

— Верно, Роб. Сейчас я — самый счастливый человек на свете. Я люблю тебя и твою маму больше жизни, вы для меня дороже всех звезд небосвода. — Сказал отец, а на его щеке блеснула тонкая ниточка слезы.

— Мы тоже с мамой очень рады, что ты появился в нашей семье, и мы тоже тебя очень любим, отец. — Меня переполняли чувства и по моим щекам потекли слезы. — А помнишь, как я впервые сел на Бена?

— Конечно, помню. То грациозное сальто мне никогда не забыть! — Вильям рассмеялся, я тоже не мог сдерживать смеха. — Именно тогда ты в самый первый раз проявил свою смелость и упорство. Залезая на коня впервые, ты не побоялся пойти на крайности и испытать все, на что сам способен. В тот день, в тебе пробудились первоначальные качества рыцаря. — Папа уже совсем расплакался, не в силах сдерживать слезы. — Словами не передать, как я тобой горжусь, Роб. Сегодня ты уже мужчина, ты — рыцарь со званием «Драконоубийца», ты — герой нашего времени. Я был не таким как ты, я был упертым непослушным лентяем, идущим наперекор всем тем, кто желал мне хоть чем-нибудь помочь. Ты исправил все мои ошибки и стал рыцарем, найдя свое истинное предназначение в жизни — а ведь это самое важное для настоящего мужчины.

Честно говоря, я никогда не представлял себя в роли рыцаря. Да, я шел к этому всю жизнь. Да, это было моей единственной и самой главной целью. Но я и представить себе не мог, что когда-нибудь это произойдет. Я учился день и ночь, но ни разу не вообразил, как побеждаю противника в бою на мечах. Я считаю, именно такой должна быть цель каждого человека в жизни — благородной и бескорыстной. И если желания будет достаточно, то все препятствия будут преодолеваться с необъяснимой легкостью. Я хочу сказать, что у каждого человека должна быть мечта или цель, которую он на протяжении всей жизни будет пытаться воплотить в реальность. На моем примере, можно смело говорить, что все возможно. Простой человек без титула и достатка, приемный сын дворянина в изгнании и простой крестьянки, стал королевским рыцарем. Разве хоть кто-нибудь прежде смог бы себе такое вообразить?