Глава 1.

1204 год. Война между сёгунами[1] и императорским двором давно окончена победой первых. Сиккэны[2] клана Ходзё взяли под контроль всю страну. Сёгун Минамото-но Санэтомо стал марионеткой собственной матери, которая использовала сына для борьбы с Ходзё Токимасой, дедушкой Санэтомо. Однако, несмотря на победу над императорским двором, в стране не утихали междоусобные войны. «Брат против брата. Сестра против сестры. Родители против детей» — вот так можно было назвать то время.

Тем временем, в небольшой деревушке Умиай родилась на свет малышка. Ей дали имя Химэй, что переводится как «Солнечный свет». В тот день было на удивление солнечно, хотя шел сезон проливных дождей. И будто солнце могло ополить своим светом всех живых существ на земле. В честь этого и выбрали такое имя.

Мать малого дарования скончалась через сутки после родов и бремя ответственности за дочь легло на плечи отца. К слову, он был хорошим знатаком в боевых искусствах и отлично владел мечом. Учителя никогда не имел, так как был не из знатного рода. Стоит ли говорить, что он и понятия не имел, как растить дочь? Но умел он или нет, хотел или нет — растить нужно.

С детства Химэй училась владению мечом. Отец пока не доверял ей настоящий, поэтому училась она на деревянном. Девочку пытались приучить к хозяйству местные тетки, но та лишь противилась. И не потому, что ей это не нравилось, а по причине их глупого толкования.

— Будешь хорошо готовить и вышивать — выйдешь замуж за знатного господина. К счастью, ты с детства одарена хорошим личиком. — молвила одна из них. Другие две ей в унисон поддакивали.

— Я не хочу! — злилась девочка. — К чему мне знатный муж? И к чему мне выходить замуж?! Я мечтаю стать полководцем!

— Но как же? — ахнула вторая. — Сражения, кровопролитие… Оно тебе надо? Ни к чему столь белой ликом девочке портить свое тело и лицо бесконечными шрамами!

— Зато я смогу принести пользу! — показала им язык Химэй и убежала куда подальше.

Будучи девочкой, хоть и не из знатного рода и с большей свободой от всех законов высших господ, которые она пока не осознавала, ей вторили эти слова постоянно. Тетки давно поняли, что вряд ли смогут переубедить юное дарование, но их закоренелое мнение об устройстве быта не давало им сдаваться. Ведь что поделать — законы этого мира слишком жестоки для людей, не подчиняющихся более старшим или влиятельным людям.

— Отец! — подбежала девочка и обняла того за руку. — Эти старухи меня опять обижают!

Он с минуту смотрел на свою дочь, что так стремительно росла и обучалась. Недавно была совсем крохой, а теперь ей уже 6 лет. От осознания скоротечности времени, на душе Кавада(имя отца) стало тяжко. Еще немного и Химэй превратится в сияющего журавля и упорхнет, будто ее и не было никогда.

— Не называй их так. Все же, они старше и мудрее. — улыбнулся отец. — Пойдем-ка поедим, уже час Петуха[3].

***

— Сёгун Минамото-но Санэтомо, все готово, — сказал подчиненный, перед этим глубоко поклонившись. — Вассалы с войсками скоро прибудут в пристань Умино.

— Хорошо… — со вздохом отозвался сёгун. — Выезжаем.

В этот день было прохладно, шел снег. Метели, к счастью, не намечалось. Глава сёгуната со своими войсками выступали. Несмотря на продолжительное правление родом Минамото, пристань Умино с ее огромным количеством деревень не признавали действующую власть. Из раза в раз Умино брали, но каким-то чудом пристань снова обретала силу и выходила из-под контроля.

— В этот раз, пристань Умино навсегда падет перед родом Минамото! — воскликнули вассалы, завидев главного сёгуна. Те спрыгнули с коней, чтобы поприветствовать правителя хоть и не испытывали какого-то уважения к нему. Уважение же вызывала его умная мать, что так ловко управляла собственным ребенком.

— Садитесь на коней. Формальности сейчас ни к чему. — приказал сёгун. Окинув мимолетным взглядом окружение, он спросил. — Все ли готово к наступлению?

— Да, сёгун Минамото-но Санэтомо! — отозвались хором вассалы.

Без лишних слов, глава двинулся вперед, а остальные — за ним. Санэтомо еще не утратил былого духа и мог твердо, так сказать, стоять на ногах. Хоть он и придавался, в основном, поэзии, однако в боевых стратегиях ему почти не было равных. В будущем Ходзё Масако(его мать) окончательно возьмет власть над сыном, а тот будет утешать себя чтением книг и алкоголем. А пока, перейдем к событиям более насущным.

Войска не двинулись прямо к фронту пристани, а решили, в этот раз, напасть из тыла. Никто не объявлял о новом нашествии сёгуна, однако местные давно поняли, что рано или поздно на Умино снова попробуют напасть. Жители пристани хоть и не имели, в большинстве своем, боевого таланта, но хороший отпор дать могли. Что ж, набеги на пристань Умино давно стали какой-то обыденностью.

***

— Эта лапша такая вкусная! — воскликнула Химэй, хваля стряпню отца.

— Кушай молча. Не отвлекайся. — с улыбкой произнес Кавада.

После смерти Ямати Ханау(мать Химэй) отцу пришлось выполнять все обязанности, что по дому, что по работе. Едва ли у него выдавалась свободная минутка. И то, та уходила лишь на внимание к дочери. Работал Ямати Кавада кузнецом, поэтому был не обделен физической силой. Его отец так же был кузнецом, так что он продолжал, так сказать, семейное дело. И чего уж греха таить, Кавада дошел до звания главного кузнеца в пристани Умино.

Из-за частых нападков на пристань, его труд более чем ценился. А из страха, что та может пасть раз и навсегда перед действующей властью, Ямати Кавада был не прочь обучать дочь владению мечом, чтобы та в будущем могла защитить себя и своих близких.

— Отец, смотри! — снова воскликнула дочь. — Кто-то бежит сюда!

Он обернулся и увидел какого-то мальца, который бежал прямо к ним. «Да это же сын Кавакуро-сана! Главного в нашей деревне! Почему он один? Что с его кимоно? Разве, он не должен, как подобает, восседать на коне рядом со своим отцом?» — подумал Кавада. Однако, его дальнейшие размышления и появляющиеся один за другим вопросы развеялись одним коротким ответом.

— Ямати-сан, на пристань Умино напали! — воскликнул мальчишка. — Всех, кто может защитить честь пристани просят скорее выдвигаться к Северо-Западу деревни!

— Но почему ты один? Где твой отец? — начал спрашивать запыхавшегося Кавакуро Чида Кавада.

— О-отец… Он… — пытался сказать малец. — Я не знаю. Мне лишь сказали доложить всем о происшествии. Он, скорее всего, сейчас на поле битвы. О Ками-сама[4], надеюсь, он жив!

— Хорошо, беги дальше. Я немедленно отправлюсь сражаться. — отозвался Ямати Кавада.

— Благословит Вас Ками-сама! — и Чида мигом скрылся с глаз.

— Отец, я пойду с тобой! — сказала Химэй. — Я тоже могу сражаться!

— Нет! — крикнул Кавада. Это был первый и последний раз, когда он повышал голос на дочь. Несмотря на все проделки Химэй, Ямати Кавада ни разу не кричал и не ругал дочь. Он, скорее, как ветер, аккуратно, но настойчиво направлял своего ребенка. — Иди домой и если увидишь войска сёгуна, немедленно беги в лес и возьми катану, что скрыта у входа под татами. Быстрее!

Девочка была напугана. Впервые отец на нее кричал. Хоть она и осознавала необходимость этого действия, но коленки ее несколько задрожали, и она ринулась к дому, поджимая губы. Химэй то и дело оборачивалась, чтобы запомнить силуэт отца. Вдруг им больше не суждено встретиться? Эти мысли маленькая Ямати-сан пыталась отогнать от себя куда подальше.

Кавада же, проводив дочь взглядом, тут же метнулся в противоположную сторону. К счастью, в этот раз катана была с собой, хоть, по сути, ежедневной необходимости в ней не было. Пока он бежал, вспоминал молитву, чтобы после смерти его душа могла спокойно отойти в мир иной. Ведь не упокоенные души могли стать злыми ёкаями.

Вот кузнец уже на месте. Вокруг много знакомых лиц. Еще бы! Живя в деревне, хоть и не самой маленькой, будешь знать каждого! Вот местный трактирщик — Хокуга Мизуми. Его изысканное сакэ знают даже за пределами деревни. Бывало, что и главы пристани Умино приезжали, чтобы испить столь умело приготовленное сакэ. С Хокуга-саном Ямати-сан был знаком с детства. Они вместе, будучи еще мальчишками, бегали по окрестностям деревни, нарушая покой местных. Один раз, когда им было лет по семь, ребята поспорили о том, где расположено самое высокое дерево. Не найдя компромисса, решили, что каждый заберется на то дерево, которое считает самым высоким. Мол, вот тогда-то и узнаем, кто из нас прав. После, мальчишки не могли слезть и так напугались, что слезы хлынули ручьем. А перепуганные родители с еще несколькими взрослыми, пошли искать своих детей. Досталось им обоим в тот день не мало. Зато, получили урок! Вроде как… Вы спросите: кто же выиграл в споре? Увы, они оба позабыли об этом, когда поняли, что находятся слишком высоко над землей. По итогу, решили, что каждый из них по-своему прав.

— Приветствую нашего лучшего кузнеца — Ямати-сана! — воскликнул трактирщик и поклонился тому. — Ну что, в этот раз, я больше всех поколочу солдат сёгуна Минамото!

— Приветствую трактирщика Хокуга-сана! — так же поприветствовал второй. — К чему этот юношеский азарт? Нам уже не по семнадцать лет.

— И правда, Хокуга-сан, ни к чему так тебе веселиться! У нас серьезное дело! — вмешалась Хокуга Чио, деревенская швея. Ее косодэ[5], как всегда, было изысканно: зеленого цвета с листьями клена более светлого оттенка. А кожа была столь бела, волосы столь черны, что многие мужчины пытались с ней флиртовать, но имея сильного мужа в лице Хокуга Мизуми, мало кто пытался повторить плачевный опыт предшественников.

— Пфф… — фыркнул трактирщик. — Что мне эти ваши солдаты? Они и десяти минут не смогут простоять на поле. Захотели напасть из тыла, да-к еще и не предупредив! Такое поведение присуще лишь жалким слабым крысам!

— Внимание! — прервал их беседу Котигава Мимото — заместитель главы деревни. — Мы вновь выступаем против ненавистной власти сёгуната! За мной! И пусть ваши сердца будут преисполнены гордости!

И все подняли боевой клич.

Собрались те, кто мог держать меч: женщины, мужчины, старики и старухи. В бой не брали лишь детей, подростков и немощных старших. Возможно, это будет их последний бой, но они умрут сражаясь за то, что им дорого. Поэтому, сожаления в их сердцах не было.

Примечание:

[1] Сёгу́н (яп. 将軍 сё: гун) — в японской истории так назывались люди, которые управляли (в отличие от императорского двора в Киото) Японией большую часть времени с 1192 года до периода Мэйдзи, начавшегося в 1868 году.

[2] Сиккэн (яп. 執権) — регент при сёгунах Японии в период с 1199 по 1333 года, в период Камакура, и фактический правитель Японии. Слово сиккэн означает «держатель власти».

[3] Час Петуха — 6 часов вечера.

[4] О Ками-сама — «О Господи!», «О Боже!».

[5] Косодэ обычно носили букэ в эпоху Камакура как утиги (так же и как нижнее белье), с этого времени оно стало узаконенной одеждой в своем праве и делалось более нарядным и свободным, с менее оформленными рукавами. Когда косодэ стало верхней одеждой, как замена нижней куртки был создан дзюбан (или хададзюбан). Фактически, он был идентичен более старым моделям косодэ, и служил в качестве нижнего белья (более похожего на современные футболки) начиная с периода Муромати в течении Эдо.