Не забывай первых лучей солнца

Хрустальным звоном отзовутся леса,

И в вышине, что над землёй, зажжётся новая звезда.

Вспомните далёкие времена, когда небесный купол был усеян тысячами звёзд, и древние люди, затаив дыханье, смотрели на это небывалое чудо. Тогда рождались мысли о фантастических мирах и чудесах, ещё невиданных человеком… И от этих смелых мыслей начиналась жизнь.

Я расскажу вам историю, нет, скорее случай, произошедший со мной прошлым летом. Мы тогда ездили с друзьями в лес, на пикник. Отдохнули, надо сказать, весело и шумно… Но когда стали собираться, я забыл у костровища рюкзак. От углей пахло горьким дымом, и на лес уже спускались сумерки. Когда же я вернулся, на поляне никого не было.

Меня охватил дикий страх. Нет, не оттого, что наша дружная компания забыла про меня… Я остался один. В этом огромном лесу. Птицы затихали, по холодной траве скользил синий вечерний туман. Длинные тени деревьев, как призраки, касались моих ног, будто стараясь утащить к себе, в бесконечную тьму. Я стал в волнении искать хоть одну протоптанную человеком тропу. Метаясь меж кустарников, рыжих сосен и поросших мхом оврагов, я только потерял наше костровище, и совсем заблудился… Вскоре совсем стемнело, и лес, слепо укутавшись в тишину, наполнился перекличием неясных шорохов и шуршаний. У меня под ногами шептались травы, где-то с треском качались тонкие ветки осин. Вдруг в дали звонко вскрикнула какая-то птица.

— Будь проклят этот лес! — крикнул я и в отчаянье упал на землю.

Птица мне не ответила. Лишь листья пугливо содрогнулись от налетевшего ветра. Трава была сырой и холодной, мелкие камни кололи спину. Я тяжело дышал и, дрожа от холода или страха, измученно глядел на небо. Тёмное и густое, настолько мутное и тяжёлое, оно, казалось, сейчас упадёт и раздавит меня вместе с этой дурацкой травой…

— О чём твоя дума, Человек?

Я резко обернулся и ошарашено уставился на говорящего. Передо мной стоял дряхлый старик, опирающийся на деревянную сучковатую палку и одетый совсем странно — в какую-то льняную накидку, еле державшуюся на его исхудалых плечах.

— Ты, видно, заблудший? — продолжил старик.

Я, подумав немного, кивнул и сказал, приняв его за лесничего:

— Да, я заблудился… Не подскажите, где…

Но он, будто не слыша моих слов, продолжил свою речь:

— Гляди: и твои руки озябли… — тут он по-доброму улыбнулся. — Пройдём к моему костру, его пламя согреет тебя и твою душу.

Я в смятении молчал. Но оставаться здесь мне казалось невыносимым… Я поднялся, оказавшись на две головы выше старика, и, неуверенно кивнув, направился за ним.

Мы шли совсем недолго, уже через несколько минут я стал различать в листве тёплые отблески костра. Мы сели на траву, здесь она мне показалась мягче и шелковистее. Старик сидел напротив меня и в задумчивости поправлял палкой угли, отодвигая их от молодых зелёных травинок. Теперь я смог полностью разглядеть его. Светлое морщинистое лицо, спокойные задумчивые глаза и борода такая длинная и пушистая, будто в неё были вплетены белые одуванчики. Но духовный образ старца никак не мог удержаться в моей голове, точно он постоянно менялся, так незаметно и ускользающе. Что-то в нём было такое необыкновенное, точно передо мной сидел полярный медведь и мышка-полёвка одновременно. Он выглядел не так, как обычно выглядят старые люди, не был похож ни на дедушку, ни на какого-нибудь старичка-лесовичка из детской сказки.

Тут, внезапно для себя, я стал слышать шум дождя. Вскинув голову, я увидел, как небо разрезает сверкающая молния, озаряя тяжёлые свинцовые тучи, и трава вокруг нашего костра давно уже блестела от воды… Только я был по-прежнему сухой, и борода старца не завяла и не обмякла от воды.

— Почему дождь на нас не попадает? — в тихом изумлении спросил я.

— Чтобы не погасить огонь, — был ответ.

И снова мы замолчали. Я грел руки в свете пламени и украдкой поглядывал на него. Мне казалось, старец молодел… Чем глубже становилась ночь, тем темнее становилась его борода и разглаживались морщины. Дождь прекратил шуметь, только где-то вдалеке ещё звенели листья. А предо мной уже сидел молодой мужчина с колючей щетиной и кудрявой головой, но многим старше меня.

— Подкинь тех веток в костёр, а то пламя начинает затухать, — попросил он.

Я послушно собрал ветки и опустил их в огонь. Пламя не обожгло рук.

Начинало светать, и у горизонта заволнились первые лучи близкого рассвета. Просыпались птицы, всё чаще звучали их радостные кличи. А мой странный знакомый всё молодел. Теперь он был намного младше меня, румяным юношей со светлыми глазами. На его древесной палке стали распускаться мелкие, нежно-зелёные листочки. Юноша улыбнулся и, заметя моё недоумение, с добротой сказал, смотря мне в глаза:

— Ты столько видел в жизни, но разве не прекраснее всего рождение природы?

Я хотел улыбнуться, и, видимо, всё же не сдержал улыбки. Так светло было на душе, даже пение птиц, эта счастливая и беспечная песня, наполняла меня изнутри, очищая своим светом. И в этом свете растворялась вся суета и глупые, нелепые проблемы, к которым я так привык. Ничто прежнее во мне не могло противиться этому чистому свету, точно он изначально жил во мне…

А мой друг, превратившись уж в маленького мальчишку, лет десяти, радостно смеялся, глядя на меня. Наш костёр потух, и прозрачная дымка медленно кралась к облакам. Лес наполнился многоголосьем птиц и зверей, а небо совсем расцвело, и вот-вот должно было появиться солнце…

— Послушай, — тихо сказал он. — Послушай меня минутку, — тут он смущённо опустил глаза и, улыбаясь, с беспечной чистотой снова посмотрел на меня. — Никогда не забывай первых лучей солнца. Они приносят жизнь всему, что есть на свете, и тебе, и миру, в котором ты живёшь.

Я смешно улыбался, как ребёнок. А в небе, розовом, как лепестки только что распустившегося весеннего цветка, пронзительным светом заблестели первые лучи солнца. И мой собеседник рассыпался золотой пыльцой, устремившейся к зелёной, трепещущей листве.