Ария синего пламени

Глава первая

Воспоминание

Холодно… очень холодно. Пар выходит мелкими клубками из моего рта, рассеяваясь в холодном январском воздухе. Что я тут делаю? Яркий свет ночных фонарей слепит мне глаза… Люди… Вокруг меня, они куда-то идут, спешат, они не замечают меня, они не видят замерзших хрусталиков слез на моих щеках. Холодно… Больно, помогите… Кто-нибудь… Им нет до меня никакого дела. Неужели я так ничтожна и беспомощна? Боже, как же холодно, в тепло бы, согреться. Но куда идти, что это за место? А может я попала в ад или место похуже? Нет сил даже поднять голову и осмотреться, нет сил даже кричать, остались только слезы. Холодно, но боль уже не такая сильная, она постепенно уходит, уходит далеко от меня и этого места. Нет не уходи, забери меня отсюда, мне страшно, я не хочу здесь оставаться… Я не хочу умирать! Но она будто смеясь надо мной, специально подождав мнгновение, ушла, оставив только едва заметные воспоминания. В груди что-то кольнуло. Удар… Я еще жива? Еще удар… Пожалуйста перестань, не дразни меня, я не хочу больше этого терпеть, это невыносимо! Удар… в глазах потемнело. Удар… Удар… Удар… прекрати! Удар… И вот еще один… Но уже слабже и будто из последних сил… Удар… Еле заметный, еле слышимый.

Холодно и страшно… Неужели это конец…

В камере было темно, лишь тусклый свет фонарей-подсвечников, заженных стражниками во время вечерних обходов столицы, пробирался сквозь стальные решетки. Тюремные стены из Мор-а-норского камня, хоть и не пропускали холод снаружи, но особым теплом не отдавали. Пыль и грязь, и больше ничего, лишь какая-то тряпка из козьей шерсти, связанная другими заключенными, валялась у стены, чтобы совсем не окаченеть спать на ледяном полу Гарнасской тюрьмы.

Нижняя ставня стальной двери камеры со скрипом отодвинулась, и чья-то невидимая рука просунула жестяную миску с непонятной жижей внутри и вновь закрылась, оставив только эхо мимолетного присутствия другого человека. Глухие шаги смотрителя стихали, уводя за собой куда-то вглубь тюремных лабиринтов, надежду заключенных на хоть и минутный, но хоть какой-то разговор. В отличии от них, сидящая в камере триста пятьдесят семь, уже около двух недель, не желала ни с кем разговаривать.

В камеры с номерами от одного до ста сажали обычно не надолго, на пару дней, за какие-либо мелкие провинности, будь то драка на площади во время чтения молитв первосвященником или неупалата налогов. В остальные камеры, начиная со сто первой по трехсотпятидесятую включительно, сажали опасных преступников- за убийство, поджог или дезертирство, хотя за дезертирство во время войны чаще убивали на месте, не разбираясь по какой причине воин бежал из лагеря, а военные комиссары в рапортах писали: погиб во время набега эльфов или хуже того просто — пропал безвести. Церковь включая верховный суд, спокойно закрывали на это глаза.

Оставались камеры с трехсотпятьдесятпервой по тристашестдесятчетветрую, больше камер столичная тюрьма просто не вмогла в себя вместить, и даже сильная магия в умелых руках, не могла ничего с этим поделать. Говорят, на месте тюрьмы, в далекие времена, «древние», прородители всех рас, проводили обряды шаманства, и поэтому тут не работала даже самая сильная магия. Но это все слухи. В эти камеры сажали самых безжалостных убийц или покусившихся на жизнь короля или не дай бог первосвященника, пойманных каким-то чудом живыми.

Ария открыла глаза, холодный пот и кровь из сеченой раны на лбу, ручьями спускались по переносице и сливались со слезами текшими из глаз. Она сделала глубокий вдох, но тут же закашлилась из-за острой боли в груди, кажется, у нее были сломаны пара ребер, но она не знала наверняка, может и еще что хуже. Ведь стражники не смотрят на то, девушка ты или мужчина, эльф или гном. Они сначала изобьют тебя до потери сознания, чтобы умерить твой пыл, а потом будут разбираться что к чему, именно поэтому, некоторая часть нарушителей погибала по пути в тюрьму.

Она не знала сколько дней или недель ее держали в заточении, знала только то, что не больше месяца. На спине, между лопатками, что-то жгло, будто просверливая спину, скорее всего это был небольшой ожог, но для Арии, у которой если взглянуть со стороны, целой осталось меньшая половина тела, жжение казалось мелочным, даже слегка приятным покалыванием, которое время от времени приводило ее в чувство. Голова сильно болела, кровь стекала на глаза, она ничего не видела, хотя она и не хотела видеть, но не смотря на все это, она из последних сил пыталась вспомнить, что же с ней произошло.

Ария закрыла глаза, темно, ничего-ничего не помню, снова слезы, темно, перед глазами начали появляться едва заметные, едва уловимые силуэты, очертания каких-то людей, зданий. Головная боль все нарастала, накатывала, но нельзя останавливаться, нужно вспомнить, что же было со мной? — думала Ария. Она снова закрыла глаза, вдруг, перед ней возникла чья-то тень, она начала перерастать в слегка заметную фигуру человека, невысокого, с редкой седеной на висках. Ария знала его, это был ее отец. Не открывая глаз она снова принялась плакать, но уже не от боли, а от сожаления. Она сожалела о том, что так и не успела попрощаться с ним, с тем единственным, родным и близким человеком, который всегда ее понимал, любил и уважал, не смотря на то, что она не была его родной дочерью.

Эней Райс — столичный кузнец, который был известен в столице и далеко за ее пределами, как лучший знаток кузнечного дела. К нему даже иногда приезжали гномы просить раскрыть им секрет ковки лучших клинков Антала, за очень большие суммы. Хоть гномы и были самыми лучшими ювелирами всего мира, но вот кузнечное дело им давалось с трудом.

Эней удочерил маленькую Арию, когда ей было всего четыре года. Она не помнила что с ней было до встречи с ним, а на ее вопросы он отнекивался или отшучивался. Отец рассказывал ей только как встретил ее. Однажды, он шел по заснеженной площади Гарнасса и остановился послушать свою любимую арию «о семи стражах», в исполнении церковной солистки храма любви. Она пела на не понятном для него языке, вроде, это был Иссилийский на котором разговаривали поголовно все орки, огры и прихвостни (так называли степных эльфов, которые покинули родные леса и больше не принадлежали ни одному из домов). Но пела она очень красиво, и он стоял боявшись пошелохнуться, чтобы не пропустить ни единого звука, который исходил от певицы. Он простоял бы так еще минут пять, слушая, наслаждаясь пением, если бы не заметил маленькую девочку, лет четырех — пяти, которая сидела в нескольких метрах от солистки и тихо плакала. Девочка была одета в полушубок из овечьей шерсти, хотя шерсти там осталось совсем мало, поверх грязного, затертого льняного накида. Не смотря на все это, она казалась ему такой милой, таких как она обычно выбрасывают на улицу или родители пьянчуги, матери проститутки или детдомовские смотрители, когда остается мало места, в казеных домах. Эней, не раздумывая, подошел к этому маленькому ангелочку, который только что перестал плакать и смотрел на него крохотными красненькими глазсками.Взял за руку и повел к себе в дом, Жены и детей у кузнеца не было, хоть и зарабатывал он достаточно, чтобы прокормить целую семью.

Именно он дал этой маленькой девочке имя Ария, в честь той самой арии, которую он слушал, когда впервые встретил девочку.

Ария, незаметно для себя, улыбалась, на нее сильно нахлынули воспоминания пятнадцатилетней давности. Но тут же всю радость оборвала суровая реальность, все та же камера, стены, решетка, дверь, стражник, изредка проходивший у ее двери. Она снова сосредоточилась, голова болела уже сильнее, снова очертания, силуэты. Кажется, отец просил ее отнести какой-то заказ, одной высокопочтенной особе. Темнота перед глазами, провал, — вспоминай — твердила она сама себе. Вот она стучится в дверь высокого особняка, но ей долго не открывают. Провал, вот она стоит на втором этаже перед дверью, и охрана пропускает ее внутрь небольшой залы, украшенной родословными древами и гобеленами. Провал… Она уже сидит в небольшой комнате, с выходом на внутренний дворик и пьет чай с заказчиком. Это был Барон Гауф Фельман собственной персоной. Аристократ, благородных кровей, широко известный в дворянских кругах, как известный политический деятель, он был одним из тех, кто предлагал начать войну с западными королевствами эльфов. Он был по простому, накрахмаленная рубашка, держащая на себе несколько золотых запонок, офицерские брюки, и черные, матовые саможки, которые могли себе позволить только богатые верхушки дворянского сословия. Провал, темнота. Вот он сидит на ней сверху, закрывая одной рукой ей рот, второй, свободной рукой, растегивает верхние пуговицы на ее платье. Она не хочет, она не может, так нельзя, думала она, а барон только, смеясь, брызгал слюной, облизывал ее и говорил о том, что она должна гордиться тем, что он обратил на нее внимание, о том, что она грязная городская шлюха и он оказывает ей услугу, о том, что нет смысла сопротивляться. Не видя иного выхода, она подчинилась ему, закрыла глаза, и только одно звучало у нее в голове, прости, папа. Темнота, пустота в душе, так нельзя, это не правильно. Ария слышала, как барон растегивает ремень и что-то бормочет, крепко сжимая ей рот, своей потной ладонью. Прости папа.

Пустота, неужели это и есть жизнь, неужели не бывает справедливости? Не бывает добрых и порядочных людей, таких как ее отец? Пустота, ей хотелось кричать, но зачем? Вокруг тишина. Кто-то невидимый, но кто-то очень теплый, и будто бы родной, едва коснулся ее спины, оставив небольшой отпечаток пламени и исчез. Перед глазами промелькнула яркая вспышка, Ария не хотела открывать глаза, она не хотела возвращаться в тот грязный и неправильный мир. Снова вспышка, снова кто-то невидимый, выталкивает ее из укромного, тихого уголка. Она невольно открыла глаза, чтобы понять, что это за странные яркие вспышки, вернувшие ее в суровую реальность. Барона уже не было сверху, он валялся ничком у дальней стены комнаты, видимо он так и не успел сделать то, что желал. Вся комната была обьята иссине-белым пламенем, стекла от жара трескались и разлетались в разные стороны, мебель, картины, вещи, все было обьято пламенем, оно не пожалело даже самого барона, запекшая кровь на его лице, была тому подтверждением.

Но Арии не было жарко или больно, ей было тепло и уютно рядом с этим пламенем, оно защищало ее, не подпускало к ней всю ту мерзость, что творилась в этом мире, оно выходило из самой Арии, но это ее ни чуть не пугало. В дверь забежала охрана, и встав столбом смотрела на то, что происходило в покоях Барона, переводя взгляд с его бездыханного тела на огненную бестию и обратно. Ария увидела их, увидела прогнившие души, сколько смертей на счету этих безжалостных головорезов, ее это разозлило еще сильнее, и в мгновение ока вбежавшие окатились пламенем, и не издав не звука пали на пол.

Правильно! подумала она смеясь, они будут наказаны, они поплатятся за все то, что они сделали! Жалкие смертные.

Темно, пустота, нет теплоты, защиты, перед глазами мелькают картины… Она в суде, вокруг люди, что-то кричат, ей больно, ей страшно. Ведьма, Ведьма! Голова идет кругом, ничего не получается вспомнить, а вокруг все тоже — Ведьма, Ведьма! Сжечь ее! Повесить ее! Что было, не помню, все болит, нет сил стоять, кажется вот-вот упаду на земь. Вроде бы назначали день казни. Провал.

Что-же это все таки было? Такое теплое, нежное пламя окутывало меня, оно защищало меня, любило меня, но столько убитых, в суде кажется говорили о десяти или двенадцати стражниках. Боже мой, это не я, я не могла их убить, я всего лишь обычная девченка. Она вспомнила двух охранников барона, которых она сожгла заживо, оставив только пепел и груду раскаленного метала. Едва успев доползти до угла, ее вырвало. То, что в то утро ей казалось правильным, настоящей справедливостью, спустя время обернулось ужасным сном. — Что же я наделала — твердила она себе. Но я же только защищалась, это они хотели мне сделать больно, обидеть меня. Вoспоминания о том, что произошло холодным январским утром две недели назад, которые Ария пережила заново, отняли у нее слишком много сил, и она от усталости, просто скатилась по стене на подстилку и уснула.

На следующий день, точно во-сколько она не знала, ее повели на казнь. Уже совершенно спокойная, смирившаяся с мыслью о предстоящем, она молча шла за младшим помошником судьи, но она не знала этого, потому что в целях предусмотрительности и безопасности, ей плотно завязали глаза какой-то вонючей тряпкой и надели железные оковы на кисти рук, они якобы должны не дать ей колдовать на площади. Шли они минут десять, Ария уже подумывала, кинуться на кого-нибудь из охранников, чтобы он пришиб ее, не доводя до площади. Но вот уже неподалеку был слышен гул толпы, они скандировали — Ведьма!- Ведьма!

Посреди центральной площади, окруженной всяческими храмами, церквями стояла висилица, на ней уже был полуголый мужчина в маске, это был исполняющий обязанности палача. Он был не подвижен, для него процедура казни дело естественное, а вот помошник судьи, шедший впереди Арии, немного волновался, видимо это была первая казнь, которую ему доверили вести.

Ария не видила ничьих лиц, она даже почти не слышала никого, кто кричал ей вслед, кидая камни в спину. Она не обращала на них никакого внимания, она только надеялась на то, что ее отец не пришел на казнь, чтобы увидеть в последний раз живой свою дочь, она не хотела, чтобы он видел то, что с ней должно произойти.

Вот ее завели на помост, надели тугой узел веревки на шею, а толпа тем временем совсем стихла, слышны были только редкие перешептывания. Помошник встал рядом с Арией, величаво поднял руку, прося тишины. Он раскрыл сверток, который ему подали, когда он поднимался на висилицу, и начал громко читать.

Ария Райс, вы были приговорены, единогласно, всем советом верховного суда Гарнасса к смертной казни, за использование окультных наук и убийство Барона Гауфа Фельмана и еще двенадцати хранителей правопорядка. Сей приказ будет исполнен немедленно. Толпа довольна закричала, гул снова начал нарастать, она снова где-то далеко от этого места, в своих мыслях, но у нее не получилось спрятаться от этого, так как в мгновение ока пол ушел из под ее ног, и она лишь успела сказать прости.

Но что-то было не так, разве это смерть? Я думала, когда люди умирают, от них уходят все земные проблемы, они уже ничего не слышат, не видят, не чувствуют. Но мне было больно, я лежала на холодной каменной брущатке, кажется той же самой площади. Что все это значит? Механизм не сработал? Веревка оборвалась в самый не удобный момент? Неужели мне придется пережить весь этот ужас заново, или это всего лишь сон.

Вокруг кричали, стража расталкивала толпу, в недоумении откуда летели стрелы, на площади царил хаос, Люди кричали, визжали, бежали в разные стороны, не понимая что происходит, а эльфийскому развед отряду это было только на руку. Эллис, сидя в одном из чердаков храма, cнова натянул тетеву и отправил прямо в прорезь меж глаз, одному из стражей у собора. А вот и Кайла, он заметил небольшую фигуру в плаще, быстро приближающуюся к висилице, в течении нескольких секунд он свалил на камень еще трех стражников, которые пытались навести хоть какой-то порядок. Тем временим командир их отряда, уже несся по площади на единороге, ведя за собой еще одного для Кайлы с «дитем света», которых использовал их развед отряд в мобильных операциях, времени было мало, нужно уходить, Эллис завернул лук и стрелы в плащь и прыгнул из оконца на небольшой навес, под которым обычно прохлаждались священники храма, собирая подати. Легким движением он скатился по брезенту и уже бежал изо всех сил в сторону висилицы. Кайла, тем временем, одним взмахом клинка разрубила в щепки помост, где недавно стояла Ария, она схватила ее и аккуратно положила поперег подоспевшего единорога, предназначавшегося для нее с Арией. Тем временем эллис запрыгнул на второго единорога за спину командиру и они помчались в сторону западных ворот, по пути растрелевая стражу столицы.

Ворота еще не успели закрыть, так как отряд провернул операцию по спасению" дитя света", буквально за минуту, как они и расчитывали, так что преодолели последние стены Гарнасса они без проблем. За ними, может, даже и отправили погоню, но она была бессмысленной, так как единороги разведотряда были самыми быстрыми скакунами во всем Антале.

— Как она? спросил у Кайлы командир

— Еще жива, дышит — ответила она ему, спустя мгновение, помедлив, добавила — но не надолго.

— Ничего, к вечеру уже будем на приграничных землях, а там нас встретит передовой отряд Эхара, у них хорошие целители.

— Успеть бы, это зверье ее сильно избило — она с силой стиснула зубы — надо поторапливаться.