В дальнем космосе

Трудности с лунной пропиской начались сразу. А здесь, на звездах, и вовсе участковый грозился сгноить в кратере. С ним нельзя было ссориться. Поскольку — национальная автономия. Или не автономия, а еще что, Роман в этом не разбирался. Суверенитет, короче.

В два счета могли выслать обратно на Землю, к америкосам. А это — лагерь для мигрантов. Сырой табачок, резиновые дубинки, наручники. Роман-то русский был. Хоть и черкесских кровей. Любил раньше представлять свой профиль на монетах. И на медалях.

В глубоком космосе до медалей и до монет, как оказалось, также далеко, как и дома.

Еще одна причина была, чтоб держаться здесь любой ценой. Причину звали Ольга. Ее небесные глаза и огненные волосы сразили Романа не сразу, но зато, что называется, наповал. Проснулся как-то утром и понял, что влюблен. Даже улыбнулся. Не знал, что улыбка снизошла на него еще во сне.

Теперь нужда в деньгах становилась смертельно опасной. Только он этого не понимал, поскольку был молод и, в общем-то, весел. И, вдобавок, плевал на карьеру. Он отчего-то чувствовал, что умрет от любви. У ног прекрасной дамы.

Все из-за ее глаз… Они, если в них не побояться заглянуть, обещали вволю напоить ядом. А тот, кто родился под звездами, хочет яду, хочет. Как это другие джентльмены не ныряли в Ольгины глаза? Странно. Может, у них были свои источники яда? Роман много обо всем этом думал. Денег у него не было, так что размышления получались муторными. Но, со счастливым концом.

Думал как — освоится, приобретет маузер, подберет верных ребят и будут они грабить банки и сберкассы. Как в кино: полуторка, пулеметы, хазы, братки. И плащ из шкуры большой белой акулы. А, главное, — никакой политкорректности. Ну и вечера на террасе ресторана. Где ночное море, в котором ныряют аспиды, гирлянды китайских фонариков на берегу и путаны цвета индиго.

На самом деле пришлось работать на рыбзаводе им. Ерофеева. А здесь не курортная зона, не Южный Крест. Это в том секторе галактики проводят Олимпиады, пальмы колышутся слоновые, живут люди с необычными фамилиями… А здесь люди работают. Пальмы только пластмассовые. В звездолетах давка, все толкаются в своих теплых скафандрах и хамят. Валенки воруют. Вечно говорят о пенсиях. Ад.

А рожи? Рожи у всех, натурально, сахалинские. Не для медалей. С такими рожами нужно римскими императорами становиться. В эпоху упадка. Причем у каждого или ствол или финка в кармане. И все уехать хотят.

Поначалу Роман не понимал — отчего? Природа здесь пышная. И город пышный. И назывался тоже не без пышности — Черномордск. Океан рядом, а моря, правда, не было. Океан, как и во многих других мирах, носил имя Тетис. Зимой это имя согревало.

Кругом памятники колониального зодчества. Небоскребы, прокуратуры, величественное здание «Локш-банка». Естественно, памятник Главному Бухгалтеру. У берега виллы местной блататы. Как и повсюду, здесь были в ходу политические убийства, шантаж, изнасилования и терроризм.

Как и повсюду, здесь любили повторять, что уверенно двигаются по единственно верному пути развития человечества. Человечество на этой планете состояло в основном из альдебаранцев, довольно странной-таки формы жизни. Альдебаранцы не жили на одну зарплату, хоть зарплаты здесь были очень даже ничего.

Впрочем, с любой зарплатой об Ольге не стоило даже думать. Кажется, Роман родился с таким убеждением. Про любовь он слышал, но слухам не доверял. Это альдебаранцы верили сказкам, а также, как говорили знающие люди, альдебаранцы, кроме того, краснели, когда приходилось лгать. Почему они не вымерли до сих пор — загадка.

Честно сказать, никаких вопросов к ним не было. Гуманоиды как гуманоиды. Многие пьющие. Когда к ним без нагана, то и они с добром. Мало того, некоторые из них читали Ивана Ефремова и даже любили его «Час быка».

Но, наган, правда, от этого не перестал быть нужной вещью. Его, все равно, за поясом надо держать. Если хочешь в дальнем космосе выжить. Кругом ведь не только аборигены, а еще и свои. А, у своих как — если с Земли, то все равно, что москвич. Не любят. Без нагана.

Вообще, здесь лучше, чем на Земле. В школу крепостной молодежи не загоняют, часами у компьютера сидеть прикованным. Не хочешь — не ходи. Иди вон на курсы водителей звездолетов, стипендия шестьсот рублей! Или трудись на буржуев. Самих буржуев здесь, конечно, нет, буржуи на Кассиопее. Так уж повелось, Москва — Кассиопея…

А здесь хорошо уже то, что наглядной агитации нет. Плюют здесь на нее. Романа эта наглядная агитация дома достала.

Глава администрации, старый люден ( суждения у него, натурально, времен очаковских и покоренья Крыма) это дело, между прочим, сразу почуял. Сверхчеловеческим своим чутьем. Ну, и вызвал на беседу.

Здание администрации Пяти Звезд располагалось прямо на площади Бжезинского, где памятник. В глаза бросались афиши знаменитого цыганского ансамбля «Галактион». А только после них государственная символика. По мнению вечного спорщика Ромы все должно было бы быть наоборот. Остальной пейзаж более-менее соответствовал настроению. Всюду сновали гуманоиды. Секретарши плыли как лебедушки на царском пиру. Чуть-чуть пахло властью и пылью.

Роман думал не найти администрацию, хотя бы кабинет не найти, но это оказалось невозможным. Милиционер-инопланетянин, пузатый, больше похожий на бизнесмена, сам завлек посетителя внутрь здания. Кажется, милиционер был предупрежден.

Это очень не понравилось Роману. Он остановился у бюста князя Владимира и занялся изучением повестки. Изорвал ее окончательно. Хотел зачем-то вспомнить, что писала мать в последнем письме.

Мать писала, что живет хорошо, торгует ананасами. А яйца стали пятьдесят рублей десяток!.. Странно, Ольга у меня как персик, а мать торгует ананасами… — размышлял Роман.

Но времени для извращенных размышлений не было. Пора на беседу. С люденами не шутят.

Лестница, словно в храме, вела к большому портрету Шрека. Все здесь было так, что никто бы не усомнился в верноподданнических чувствах местных обитателей. Одной красной ковровой дорожки хватило бы.

Кабинет, куда ввели Романа, казался знакомым. Видимо, это была генная память. Отец Романа именно так описывал Ленинскую комнату. В ней ему приходилось бывать в далеком прошлом, лет тридцать назад, во время армейской службы. В такой комнате надо всегда и во всем быть «за». Это Роман понял сразу. А вот то, что сам он всегда и во всем «против», не понял.

Разумеется, в кабинете вместо ленинского бюста находилось изваяние князя Басаева-Леви. Кстати, весь сектор галактики здесь был наследственным владением этого славного рода. А многие альдебаранцы и особенно мигранты — крепостными князя.

— У нас выборы на носу, молодой человек, — сказал старый люден, посмотрев на Романа через очки, — Вы у нас кто, отказник или нормальный?

Очки-то ему, на самом деле, не нужны, Роман знал, не могут очки быть нужны людену; людены видят не только между слов и букв, но видят всю структуру человека насквозь и с первого взгляда. Их не какой-то бог создал, их вырастили ученые в специальных лабораториях. Это каждому известно еще со школы.

Для понта очки люден нацепил. Чтобы свою земную рожу сделать хоть чуть-чуть декадентской, вроде бы он аристократ со звезд. Очки, разумеется, были золотые.

Людена от какого-нибудь обычного венца творения Роман мог отличить с первого взгляда. В свое время даже шутили с товарищами по этому поводу — «рыбак рыбака» и все такое прочее. Взгляд, стать, все другое. Как только некоторые умудряются не различать, где какая ступень эволюции?

Этот был всем люденам люден: большие размеры, благородная седина как у настоящего вашингтонского ястреба или, может быть, у грифа, глаза молодого царя Давида, пиджак с орденом миллионера Ленина на лацкане и табличка на дверях «Г.А. Финикиенко».

— В смысле? — спросил Роман главу администрации. Он всегда так реагировал. Когда его о чем-то спрашивали. Не понимал сразу, что от него хотят другие.

— В смысле, на выборы пойдете или будете косить? Я вас, землян, знаю…

— Конечно пойду, — поспешил заверить землянин, — Почему это я должен не пойти?

— Интеллигенты херовы… — рассматривал его люден, — Знаю я вас. И тебя знаю, ты уж мне поверь… Не одного такого закатал на Меркурий. Слышал, про Меркурий-то?

— Слышал. Я на выборы пойду. Я не такой, как вы думаете.

— Что? Ты не такой, как я думаю? — люден напустил на себя суровости, отчего стал похож на очкастого носорога с Центавра, — Да ты у меня десять лет без интернета получишь, не хер делать. За так! За будку свою земную, понял?

Роман отпрянул. Не ожидал подобного тона. Все-таки главы администраций от Камчатки до самых дальних созвездий, повсюду чванились своей политкорректностью. Или политкорректность здесь ни при чем, здесь другим пахнет? Но про «другое», отличное от политкорректности Роман ничего не знал.

— Что смотришь? Испугался? — этот люден, похоже, чванился своей люденовской косточкой, — Испугался, вижу. Что молчишь? Скажи, ну, испугался…

Люден улыбался. Ему было весело. Сразу стали видны его генетические дефекты. Он говорил:

— Ты еще в звездолете летел, а я уже все про тебя знал. Ты зеленый! Ты еще ногу поднимал, чтобы по трапу спуститься, а я уже знал, как с тобой, зелень, поступить. Ты хоть представляешь себе, сколько таких как ты, здесь в лед вморожено?

Роман не знал, что говорить. Представить себя вмороженным в лед было тяжко. Люден чуть сбавил тон:

— На рыдбзаводе устроился?

— Так точно.

— Ну, вот, я и это знал. Рыбки покушать захотелось?

— Да нет…Я и так хорошо питаюсь.

— Ну?! Хорошо питаешься? И на выборы пойдешь?

— Да.

— Пойдешь?

— Сказал же, да.

— И слово «***» в бюллетене напишешь?

Люден на самом деле был умен. Роман вдруг заметил, что у картины, имевшейся на стене, позади главы, есть надпись: «Андрей Рублев. Демон». Сами полезли в глаза предметы, стоявшие на полках в шкафах. Это были сувениры. Среди матрешек находились: казачья папаха, бутылка соевого альдебаранского коньяка, модель античной триремы, пепсиколор на палочке и книга Н.И. Кондратенко.

— Не напишу. Я знаю, что можно писать, а что нельзя.

— Что нельзя… — повторил вслед за Романом глава администрации, — А, ну, произнеси по слогам: «ли»… «мо»…

— Ли…Что вы от меня хотите?

— Произнеси, говорю, по слогам: Ли-мо-нов.

— Не буду. Чего это я должен произносить…я таких слов не знаю.

— А я знаю.

— Так то — вы…

— Правильно. То — я. Правильно рассуждаешь, Роман Романович, есть в тебе что-то…

Люден некоторое время рассматривал собственный стол, видимо собирался с мыслями, затем зашипел:

— Хороший ты парень… А «Симпсонов» смотришь, гнида?

Роман вскочил:

— Почему вы так разговариваете? Я, в конце концов, гражданин!

— Быдло ты, гражданин. Сядь. «Симпсонов», говорю, смотришь?

— Смотрю.

— В положенное время?

— Да.

— Не смотришь. Нечего мне тут петь. Не смотришь. И лжешь. А это оскорбляет мой разум. А знаешь ты, Рома, куда ты можешь отсюда попасть? Вот прямо сейчас, из этого кабинета? И попасть навсегда, так, что родная мама не найдет, знаешь?

Показалось, что при слове «мама» люден побледнел. Стал больше походить на труп:

— Не найдет мама…

— Что вы от меня хотите? — Роман чувствовал, что надо спасаться. Люден мог его съесть. Сырым.

Но только как спасаться?

— Я хочу видеть перед собой настоящего гражданина, — вдруг сказал люден.

Пошутил, что ли?

— Я не понимаю…

— А что тут понимать? «Симпсонов» мы не смотрим, рекламу не смотрим, ходим гоголем…

— Каким гоголем?

— Как каким? Гоголем. Вот таким, как ты сидишь тут…

— Закурить можно?

— Что, боишься? Не ссы. Кури. И расскажи мне, как ты, такой пушистый, пропустил концерт группы «Миньет»? Мы, понимаешь, все для молодежи, концерты, спорт, все дела… А некоторые гниды игнорируют! Сидят, курят тут, ходят гоголем, реклама, понимаешь, им эстетическое чувство оскорбляет… Да ты кем себя возомнил, гад?

— Не оскорбляет реклама никакое эстетическое чувство! Нет никакого чувства. Лимонова никакого я не знаю…

— Да к-как же она может не оскорблять? Реклама? Это ты опять мой разум оскорбляешь, это да… — тут лицо людена исказилось так, будто произошел сбой в компьютере, — Ты, щегол, опять лжешь. А надо жить не по лжи, понятно тебе? Ты за кого меня держишь, вообще? За лоха?

Роман чувствовал, что очутился в ловушке. Разговаривать с люденом — то же самое, что вести диалог с крысами в каменном мешке. Разница только в том, что в крысах все же виделось что— то человеческое.

— Что молчишь? — продолжал пытку люден, — Бери бумагу, ручку и пиши. Я, такой-то, обязуюсь докладывать обо всех случаях терроризма…

— Я не буду писать.

— Не будешь? А как жить собираешься?

— Пока-то живу.

— Хэ… Пиши, пиши. Ты отсюда не выйдешь, пока я тебя, падла, человеком не сделаю. Так что пиши по-хорошему, Рома. Пиши.

— Да чего вы?!

Роман не выдержал, вскочил, его как магнитом потянуло к окну. Там был свет.

— А то, Рома, что я знаю куда ты вместе с этим приблатненным Магометом дел осетра. Краденного. Ты под уголовную статью хочешь? Давай я позвоню ментам. Они тебя быстро раскрутят, что ты за Робин Гуд такой…

Наконец появилась какая-то ясность. Осетр!

— …ты пойми, Рома, ты не на Земле. Ты знаешь, что я могу тебя просто взять, в багажник и выброшу на орбите! А я вожусь зачем-то с таким дерьмом. Зачем, спроси? Зачем сам глава администрации с тобой разговаривает? Раз-го-вар-и-ва-ет! Зачем? А затем, что не хочет сразу взять Рому за жопу и уничтожить, а желает сделать из него человека. Члена общества! А этот Рома сидит тут и мне мозги парит. А не надо мне мозги парить!

Роман молчал. Он видел себя не в дорогом кресле, а на привинченном к полу табурете, у следователя. Роман застрелил бы сейчас людена, застрелил бы и следователя. Только как-то все так получилось, что враги были сейчас хозяевами положения.

И всегда так получалось.

— Понял, я спрашиваю? — над несчастным навис люден. Точь-в-точь, как рублевский демон.

— Понял.

— Ну, хорошо. Осетр-то как, вкусный?

— Не знаю я ничего ни про какого осетра.

— Ты, что дурак, Рома? Пиши маляву, я тебе сказал!

Тут Роман решил — хватит. Смог. Смог решить. Черкесское лицо его окаменело. Интересно, что страх отступил, почти исчез.

Глава администрации, старый люден, сначала не понял, что произошло. Это ничтожество, этот человечишко, без роду без племени, без денег и связей, сидел в его кресле и пел:

Заправлены в планшеты космические карты.

И штурман проверяет в последний раз маршрут…

Дюжие охранники-марсиане свалили Романа как раз на «пыльных тропинках далеких миров».

Это не конец. Передавали, что Рома жив. Он отбывает срок на исправительно-трудовой планете общего режима N1449. Она более известна, как Владимирский централ.

Хоть Роману и досталось прикладом, но все уже зажило, поросло быльем. Роман теперь считает себя фаталистом. Попробовал марихуану. Еще одна приятная новость — от Ольги пришла посылочка. В ней были: расческа, дыхательный аппарат «Украина-3», новые трусы, блок сигарет с фильтром и два килограмма сахара. После посылочки Рома стал много спокойнее повторять фразу «сел, так сиди».

Соседи по камере нормально относятся к землянину, их смешит рассказ о том, как Рома пел частушки в кабинете главы администрации.

Они почему-то считают частушками эти слова: «На пыльных тропинках далеких миров останутся наши следы».