ПСЫ

Буратино был прав. Весь этот поганый и грязный мир, нарисован на большом куске рваного холста, и натянут прямо перед нашими глазами. Порой бывает, ткнешь пальцем, а тут дыра и иногда такое полезет сквозь эту дыру.

Тайна.

Тайна есть. Ты просыпаешься утром, собираешься на работу. Чистишь зубы, идешь в душ, смотришь в грязное осеннее небо. И чувствуешь ее. Она словно ускользает от тебя. Она здесь, стоит только повернуть голову чуть быстрее. Ты ощущаешь ее сквозь мутные капли дождя, когда поудобнее завернувшись в свое серое пальто, втягивая голову в плечи, ты стоишь на остановке с такими же как ты, серыми и непримечательными персонажами.

В сером мареве тусклого осеннего утра. Мы стоим рядом на остановке и ждем маршрутку. Ты маршрутку, а я просто жду. Так сказали и я здесь. Я буду здесь утром, днем вечером, в холод и зной, в дождь, хотя в этом проклятом городе дождь, по-моему, никогда не кончается. И ты живешь в плоском, нарисованном мелом на грязной стене мире. Мой же мир, совсем другой. Он начинается там, где ты боишься его увидеть. В подворотнях и ржавых решетках подвалов. Мой мир, там где ты не сможешь его увидеть. За то он видит тебя отлично. Он смотрит на тебя из открытых канализационных люков, сливных ям вдоль дороги. Его цепкие пальцы тянутся к тебе из закрытых дверей чердаков многоэтажного дома. И он готов схватить тебя и утащить в эти трещины в стене, на которой когда то нарисовали твой мир. Но есть я. Я и такие как мы. Мы молчаливые наблюдатели. Стая, принадлежащая Судьям. Тем, кого тебе никогда не увидеть, никогда не услышать. Стая, готовая по команде разорвать на клочья любого нарушившего зыбкие грани этого маленького, натянутого на твои глаза мирка.

Посмотри вправо, я не приметен, серенькая куртка, сколько мне лет? Может двадцать, а может сорок. Чуть шире в плечах. Чуть суровее взгляд. Не смотри на меня, я дружелюбен как стальной капкан. Я так же как и ты мерзну. Это промозглое утро уже третье. Хочется курить. Опять отсырели сигареты. Ну что смотришь? Есть сигарета? Не куришь? Молодец. Твоя маршрутка подходит, а я так и останусь здесь.

Телефон завибрировал в кармане. Отлично. Значит мне тоже пора. Смс — «Кром, Ул. Достоевского, дом 4 подъезд 2. Подвал.» Ха. Кром это я. Это настоящее имя. И это приказ. Как в макдональдсе, если вы не заказали этому разодетому придурку величину порции, он пробьет самую дорогую. Так и здесь. Если не написали кто должен остаться жив, значит все получат максимальную порцию. Подвал. Ну что ж значит подвал. Не люблю сырость. Любопытно, что там. Но выйти оттуда суждено только одному мне, или не суждено никому.

Тайна в том, что люди, не единственные, кто считает себя верхушкой пищевой цепи. Вообще люди довольно утрируют свое главенство в мире. Все эти эльфы, гномы и домовые, оборотни и всякая остальная ересь. После большой войны, которая была лет эдак, шесть тысяч назад, никуда не делись. Есть даже вампиры, но те слишком редкие. Да и спят они лет по двести. Конечно к демонам эта вся живность не имеет ни какого отношения, те вообще другие. В основном, домовые и всякие вредители, это просто животные. Животные, типа наших тараканов или к примеру крыс. Есть посерьезнее — жнецы, например. Жуткие твари. На вид как младенец, или ребенок другого животного, ну прям мимимишный такой. Только есть проблема, у нашего жнеца нет нижней части тела, она в хороший такой, острый хвост заканчивается. Который в чешуе весь. И Жнец этим самым хвостом хватает жертву свою за горло и душит. И вот смотришь ты как тебя душит младенец, улыбается, а потом сожрет тебя с братиками своими и сестричками. Жнецы — особый род. Есть побольше, есть поменьше. Они когда рождаются могут даже на насекомых походить. Выбирают вид того, кого съели. Маленьких и милых детенышей этого вида и трансформируются. Вот такой младенчик лежит в поле себе и плачет, а какая нить добрая баба, что пришла собирать сено коровам, услышит плачь и скорее бежит. Наклонится к малышу что в сеновале застрял, а тот ее хвостом за горло хвать. И Все. Бывало, один жнец выкашивал целые деревни. Хотя они по одному не бывают.

Я и подобные мне — тоже животные. Мы Псы. Нас выводят специально. Не так конечно как люди, в пробирках. Нет. Судьи подбирают пары, сводят судьбы людей и за пять семь поколений выводят хорошего с точки зрения ген — Пса. Человек слабее. Прими это и иди на работу. Каждый пес как солдат, который не способен оставить пост. Солдат, который не способен испугаться. Японский самурай со своим поклонением смерти — ученица школы для девочек, по сравнению с теми, кто приходит служить. Наш судья — наш хозяин. Их много. Никто не знает откуда они пришли. Но именно они держат в ладонях ткань холста. Буратино ткнул холст своим носом, а мы, храним его в целости. Чтобы орды тех, кто прячется в тени, по подвалам и чердакам, а иногда и по темным углам твоей квартиры там и оставались.

Подвал так подвал. Знать жнецы, или сороконожка. Тех вообще не терплю. Мерзкие, сантиметров шестьдесят в длину, ядовитая, выделяет яд спинной железой. Вляпаешься, получишь сильнейший галлюциноген направленного действия. Увидишь объект твоих сексуальных фантазий в таком ракурсе, что готов будешь все отдать. Вот зверушка и получает в пользование всяких любителей по подвалам, да подземным каналам пошляться. Приживается паразитка. Обовьет ногу, вцепится всеми своими лапками в тебя и как приростет. Пьет из тебя все соки, а ты так и живешь с осознанием счастья и бесконечного сексуального удовлетворения. Слышал такую в казарме с пса снимали. Так он умер потом от тоски, извелся, вставил себе ствол в рот и разнес башку. Хоть нас и прививают, а если на семью нарвешься, то не каждая прививка поможет.

Замок звонко ухнул. Я спустился по ступенькам и остановился у самого входа в черную муть подвала. Нужно чтобы глаза привыкли к темноте. Свет это конечно хорошо, но не все на свету видно. Так что фонариком бестолку светить. Ты в свет фонаря смотришь, а они вокруг расползаются и попробуй их найди. Запах разложения забрался в нос. Видать я напал на след. Ну что ж. Достал пистолет. Самопал. Сам оружейнику заказывал. Три патрона калибра 7,62. Со стертым наконечником. Рвут на части. Три выстрела, а потом нож в руки и перезарядка. Где то капает вода. Гулко, эхом отскакивает звук от стен лабиринта подвала. Вот и глаза привыкли и запах усвоил. Теперь вижу его. Не ощущаю, а вижу как он струится из правого коридора. Зеленоватый, с сиреневыми пятнами, как плесень Ну, поехали. Я сделал шаг в заплесневелый и спертый смрад подвала. Влажные стены, кое где исписанные нецензурными словами и специфичными признаниями в любви. Хорошо, что вас, романтики здесь не оказалось сейчас. Мне все равно. Я самый страшный зверь. У меня нет страха. Только нюх. Через три поворота и одну развилку я зашел в небольшой, метра четыре квадратных, тупичок. Вонь неимоверная. Сразу распознал запах гниения. Видимо кто-то здесь лежит очень давно. В углу, рядом с ржавыми трубами отопления лежит куча тряпья. Присмотрелся из под рваных тряпок, воняющих испражнениями и трупным запахом, торчит чья то нога. Ты гляди, ногу оставили. Вдруг в центре тряпок что-то закопошилось. Я вскинул ствол. И тут на весь подвал раздался дикий детский плач. Не в надрыв, как это бывает, а с голоду. Медлить нельзя, я протянул нож и кончиком лезвия приподнял тряпку. Так и есть на меня, весь в слезах и соплях, смотрел младенец, с ясными голубыми глазками, белобрысенький, волосики жиденькие. Прижимался к руке которая разложилась почти. Рассмотрел остатки губной помады на том, что осталось от лица трупа, малыш, увидев меня перестал реветь, а начал понемножку хныкать и протягивать ко мне свои ручки. Глазки белстят, такие глубокие, чистые, светлые голубые глаза. Ангельский лик, не меньше. Так бы и смотрел на тебя всю свою жизнь. Так бы и носил тебя на руках. Чуть подался вперед, глаза не отпускают. Следят. И вроде, даже успокоился малыш. Тихо, тихо, папа тебя не бросит. Я чуть наклонился и сразу же рванулся назад. Из под тряпья, молниеносно выскочил острый чешуйчатый хвост, скрутился кольцом, там где секунду назад, была моя шея. И тут я выстрелил. Один раз. Почти не прицеливаясь. Голову жнеца разнесло. Ручки мелко мелко начали загребать перед собой. Звук выстрела, пороховой дымок. Вот черт. Может же так зацепить. Все никак не могу привыкнуть. Запах шел только отсюда. Значит он либо один либо они тут в куче тряпок. Твою ж мать. И не спалишь, а лезть опасно с ножом — то не повоюешь. Перезарядил пистолет. Вроде ничего не шевелится. Хотя какое то движение есть. Чувствую его. Носом чую колебания воздуха. Где же ты? Откуда? Где то, позади, был обломок трубы. Надо было с собой захватить. А особь то крупная. Раз, так меня, на раз два в омут потянул. Стало быть какой то особенный. И тут шевеление все таки произошло. Из под кучи тряпья начала вытекать бурая жидкость. У жнецов нет крови в ее обычном понимании, скорее жидкость как клейстер, такая вязкая. Она как желудочный сок. Откуда кровь тогда? То что секунду назад было трупом, вдруг протянуло ко мне свою руку. Глаза открылись и скулящий женский голос позвал — «Сыночек, Алеша.» Видимо на этом силы полутрупа иссякли потому что она откинулась назад, глухо стукнувшись затылком о шершавую поверхность кирпичной кладки. Ну что ж это такое. Я аккуратно отбросил ножом тряпки с трупика жнеца. Оголилась и плоть полу трупа. Изъеденный бок, сквозь который проглядывали не то ребра, не то легкие. И вновь она открыла глаза. Жаль тебя. Значит, жнец не просто съел ее. Он ее выпил досуха, оставляя в живых, притворился сыном. А ведь она может быть и правда мать. Я не глядя выстрелил в иссушенное лицо. И поплелся на выход. Трупоеды все уберут. Они всегда вовремя поспевают. На улице меня встретил неприветливый серый день. Дождь вроде не шёл. Но в воздухе все еще висит серая пелена. Она разбивается о лицо и оседает тонкой маслянистой пленкой. Пойду пройдусь. Потом домой. Опять кошмары будут сниться. Не люблю я это. Курить то как хочется. Позвонить. Достал телефон, нажал номер по памяти. Знакомый старческий голос в трубке спросил: «Да?».

— Это я, Бать, тут все, прогуляюсь и к вечерней службе буду.

— Хорошо, Кром, смотри, дождь обещали, опять колени будут болеть от твоих прогулок.

— Бать, ну я не долго.

— Ну хорошо, мы с братьями тебя к трапезе не ждем.

Гудки. Трубку убрал в карман. Оказалось, пролазил я по этому подвалу, аж три с половиной часа.

Курить то как хочется.

А ты смотри внимательнее на эту стену. Видишь как подробно на ней нарисован твой мир? Совсем как настоящий. А мир то и не такой. А какой он. Так, это только Отец Арсений знает, а для тебя это тайна. А дождь, дождь в этом проклятом городе никогда не кончается. Сигареты отсырели. Эй, приятель, есть сигарета?