Мир тебе, Человек

Ищущий спасения своего вне себя обречён искать вечно.

— Один из сегодняшних отчётов был интересней обычного. — Произнёс Рой, усевшись поудобней.

Его собеседник нарочито медленно отпил из своей чашки и, выделяя каждое слово, проговорил:

— То есть ты хочешь мне сказать, что это именно та самая «невероятно интересная тема»? Ты весь день готовил интригу, и всё ради того, чтобы поговорить о работе за вечерним чаем? Ты серьёзно? Дружище, — Фрэнк решительно взмахнул рукой, — это уже против правил. Тогда уж налей что-нибудь покрепче.

— Ну-ну, будь реалистом! — Рассмеялся Рой. — Для начала, я не хочу заваливаться к Саре посреди ночи в пьяном виде — меня вполне устраивает наконец-то мирная семейная жизнь, да, я скучный старый конформист. Во-вторых, нам всё-таки завтра на работу. А поскольку мы, аналитики, работаем своими головами…

— Мы тоже в alma mater за кафедрами не пьянствуем!

— И, в-третьих, — продолжил Рой, не обращая внимания на то, что профессор его перебил, — как ты сам понимаешь, тема не может не быть интересной, раз уж я на это пошёл.

— А я тебе скажу, что действительно заинтригован. Был. Но, — Фрэнк наставительно поднял палец, — у тебя ещё есть шансы снова меня заинтересовать.

— Ты слышал про эффект Элджернона-Гордона?

— Никаких ассоциаций, — поразмыслив, сдался профессор. — Странное, однако, название.

— Я подумал так же, когда увидел эту строчку в одном из отчётов. Кликнул из чистого интереса. Старая история, середины века. Все материалы были засекречены после первой и единственной же конференции в Чикаго. Причём дальнейшие исследования были признаны бессмысленными. Вкратце — была получена возможность своего рода излечивать один из видов слабоумия. На несколько месяцев интеллект пациента даже утраивался. Правда, потом, — Рой слегка усмехнулся — трагедия. Всё возвращалось на круги своя.

— Даже звучит неприятно. А уж на деле…

— Ну, это как посмотреть. От мышей переставали требовать, чтобы они проходили лабиринты, и снова давали им сыр просто так.

Фрэнк ожидаемо фыркнул в чашку, но Рой, резко посерьёзнев, добавил:

— Впрочем, среди пациентов был и один человек. Собственно, Чарльз Гордон, первый и последний испытуемый из людей, слабоумный. Я поднял материалы, указанные в отчёте — немалую часть и впрямь составляют его собственные заметки. Путешествие от своего прежнего IQ около 70 до фантастических высот мысли — и, увы, обратно.

— Должно быть, ему пришлось нелегко. — Осторожно заметил профессор.

— По большей части. — Задумчиво проговорил Рой. Его друг, не дождавшись продолжения, поинтересовался:

— А каким образом, кстати, ты вообще вышел на эту, с позволения сказать, древность? История-то, как я понимаю, давно минувших дней?

— Всплыло во время стандартной проверки секретности — в поле зрения конторы попали работы одного специалиста, который, как оказалось, когда-то работал в этой самой исследовательской группе.

— Чего же он такого сделал?

— Собрался на старости лет на научную конференцию в Россию.

— О, а зачем? — Фрэнк оживился. — Там что, ещё остались учёные?

— Бледная тень былого величия, не больше. Но всё равно требовалось убедиться, что в его старых работах нет каких-либо подводных камней. Хотя эту информацию довольно давно перевели из категории конфиденциальной в контролируемую открытую.

— А я-то думаю, что это тебя внезапно понесло выдавать мне государственные секреты.

— Не первому встречному, опять же. Так вот, удивительно, но этими сведениями с тех пор всё равно никто не заинтересовался!

— Чего же такого удивительного, — резонно заметил Фрэнк. — Каждый год рассекречивают миллионы файлов, кто заинтересуется психологическим исследованием единичного случая, да ещё и середины века. Ладно, друг, не томи. Что же там такого удивительного?

— Гордон, как я и говорил, стал гением. Пусть и на несколько месяцев, но овладел десятком языков и интересовался чем угодно — от гуманизма до квантовой физики. Само собой, встал вопрос о резком несоответствии его интеллектуального и эмоционального развития. Даже он сам это осознал. Однако, как можно заключить из его собственных мемуаров, этот момент он бессознательно использовал скорее как оправдание своего поведения. Совершенно поразительно, но из всех прочитанных им книг он почерпнул исключительно практические знания. В его распоряжении находился колоссальный массив новейшей технической информации, что позволяло ему посадить в лужу любого профессора. Но никаких связей между фактами, кроме чисто научных, он не проводил.

— Рой, — устало заметил профессор, ставя чашку на стол, — притормози. У меня был тяжелый день. И я не знаю, что ты там завариваешь для себя, но меня мой чай так не бодрит. Можешь излагать всё простым языком?

— Я к этому и веду, — улыбнулся рассказчик, — запасись терпением и слушай. Тем более, раз уж ты так устал. Так вот, Гордон прочитал множество книг и по естественным, и по гуманитарным дисциплинам. Однако концепция ценности человеческой личности — на которую он не мог не наткнуться хотя бы однажды — для него не имела смысла, даже больше — не существовала. Никакой социальной ответственности, очень ограниченные возможности самоконтроля.

— Он был способен на насилие? — Быстро осведомился Фрэнк.

— К счастью, нет. Сам понимаешь, чем грозила бы обратная ситуация.

— Да, только в нашем случае никто бы не снял фильм про Джеймса Бонда, побеждающего суперзлодея Чарльза Гордона.

— Вот именно. Наиболее показательный случай тоже относится к сфере психологии — Гордон досконально изучил тест Роршаха, то есть мог сознательно ответить любым из возможных образов. В период регресса он лишился этих способностей, однако не смог преодолеть себя и честно сказать об этом. Вместо этого он предпочёл устроить серию безобразных сцен, предоставив окружающим самим догадываться, что же с ним происходило. Яркое несоответствие между его потенциальными возможностями и реальным поведением.

— Храни нас Бог от неуживчивых гениев!

— А разве другие бывают? — С невинным видом осведомился Рой.

Когда оба отсмеялись, Фрэнк задумчиво глотнул чаю и поднял бровь:

— Ты, как я понимаю, уже выдал мне все факты. А что с выводами?

— Всё достаточно интересно. К мемуарам Гордона прилагалось краткое эссе, что-то вроде экспертного заключения. Если сказать просто и понятно… — Рой поставил чашку и откинулся в кресле. — Тебе знакомо это ощущение, когда хочется вернуться в прошлое, найти там молодого себя, и выбить из него всё дерьмо? — Фрэнк, как любой человек, привыкший к вежливому общению, непроизвольно засмеялся. Рой, улыбаясь чуть виновато, продолжил. — Ленивый ублюдок, пусть он отдаст мне время, которое тратит на компьютерные игры и пьянки в кампусе, оно ему всё равно не пригодится! А мне сейчас важна каждая минута!

— Да, чёрт побери, — Фрэнк потёр пальцем уголок глаза, смахивая выступившую от смеха слезу. — Но это желание знакомо только тем, кто использует начинку своего черепа.

— О Гордоне такое можно было бы сказать больше, чем о ком бы то ни было.

— И он что, тратил впустую время?

— Причём совершенно бесстыдно! — И подбор слов, и нарочитое возмущение, с которым было сделано это восклицание, убеждали в том, что Рой шутит. И всё же чувствовалось что-то большее — то ли в интонации, то ли во взгляде. — Притом, что в его голове находилось совершенно уникальное хранилище знаний — уникальное не количеством собранного, разумеется, а тем, что всё это находилось в той самой взаимосвязи, которая даёт синергию. Быстрый доступ ко всем фактам, способность и скорость сопоставления, которые до сих пор возможны только в пределах отдельно взятого мозга. И что же делает этот чудо-парень? Он забивается в угол, пьёт и деградирует — в прямом и переносном смысле.

— А ведь даже в середине века уже были известны способы прожигания жизни похлеще алкоголя. Да, — со вздохом заметил Фрэнк, — гедонист из него вышел неважный.

— Из него вышел неважный человек. И я сейчас не о личных качествах. Как заключил автор эссе, у Гордона, судя по всему, напрочь отсутствовало и элементарное сопереживание. А также, — Рой пощёлкал пальцами, вспоминая точную цитату, — «чувство принадлежности к людям как к виду и осознание своей ответственности за будущее». То есть именно то, что в абсолютной своей форме заставляет человека посвятить свою жизнь — или её остатки — исполнению какой-то великой идеи.

— Прямо какой-нибудь великий инквизитор или исполнительный директор. — Фрэнк фыркнул, увидев поднятые брови друга. — Да ладно тебе, мы же оба знаем, что на эти должности и берут-то только психопатов.

Аналитик и профессор рассмеялись и откинулись в креслах, вполне довольные друг другом.

— А если серьёзно, я думаю, мы оба говорим о ком-нибудь вроде Аристотеля? — Профессор взглянул на друга и, дождавшись утвердительного кивка, продолжил. — Вообще забавно, что больше всего о процветании общества заботятся в зрелом возрасте те люди, которые больше всего натерпелись от этого общества в детстве и юности.

— А теми, которые натерпелись, но не научились мудрости и смирению, занимается Джеймс Бонд?

— Послушай, Рой, у нас тут не стенд-ап вечер. — Фрэнк притворно серьёзно нахмурился. — Джеймса Бонда не существует. Ими занимается АНБ.

На сей раз смех вышел пожиже. Но надо отдать друзьям должное — никто не позволил себе боязливо оглядеться по сторонам. Какая уже, по сути, разница.

— В общем, — Рой всё-таки хотел рассказать историю до конца, — по мнению учёного, анализировавшего биографию Гордона, Чарли слишком быстро пронёсся на своём скоростном интеллектуальном лифте мимо человечества. Пронёсся хоть и дважды, вверх и вниз, но всё равно не смог ощутить себя частью единого целого. Помнил всё плохое, но не чувствовал, что должен сделать хоть что-то хорошее. Хотя… кто мы такие, чтобы его судить.

— Люди нового века?

— Вполне старого, Фрэнк. Единственное, что мы знаем — что наши предки были не идеальны и тоже ошибались. Это, к слову, мои собственные мысли — но мне кажется, я нашёл ещё одну причину апатии Гордона. Великая иллюзия под названием «американская мечта».

— Середина века, — цокнул языком его собеседник, — золотое время.

— И впрямь! Слой глянцевого целлулоида, скрывавший и впалые щёки плательщика по закладной, и синяк на лице его жены. Идеальная жизнь. Преодолен экономический кризис, выиграна тяжелейшая война в истории человечества, и, хотя атомная тень нависла над миром, система казалась вполне стабильной и развивающейся. В конце концов, когда люди умирали от голода в Африке, мы всегда могли сказать, что в этом каким-то образом виноваты коммунисты.

— Но сейчас это уже не аргумент.

Теперь между репликами повисали паузы. То ли для того, чтобы собеседники получше обдумали, что хотят сказать. То ли для того, чтобы набрались смелости.

— Ну, для особых любителей зарывать голову в песок есть ещё Белоруссия и Северная Корея. А также Иран, Сирия… Ось, похоже, никогда не перестанет существовать. Потому что это никому не нужно. — Подобная реплика из уст Роя говорила о том, что у него по-настоящему плохое настроение. Потому что ему просто по должности не позволено было говорить в подобном тоне.

— Резонно. — Фрэнк мог позволить себе гораздо больше — в частности, всегда быть последовательным в суждениях. Хотя и университетскому профессору не следовало быть слишком уж… смелым. И он это знал.

— В общем, по моим собственным ощущениям, напрашивается параллель с эпохой Просвещения. Вера в могущество человеческого разума и в то, что рай скоро будет построен. Распахнутся двери, и билет можно будет купить всего за девять девяносто девять. Но технический прогресс ничего не решил — как не решал никогда. И сейчас это совершенно очевидно.

— Да, пускать слабоумных в тот зоопарк, который мы цивилизованно называем сообществом людей — это жестокость. Людям и самим нужна помощь.

— Но это мы узнали только сейчас!

Беседа естественным образом затихла — оба друга молчали. О чём думал Фрэнк, Рой понятия не имел, а вот сам он размышлял о том, что в деле был ещё один документ. В нём шла речь о следующем шаге в собственно клинических исследованиях, и чёрных полос было куда больше, чем слов. Но даже то, что можно было прочитать, впечатляло. Военные потребовали улучшения интеллекта уже не слабоумного, а обычного человека в три раза. И гораздо быстрее — они не хотели ждать месяцами. Они желали получить своих гениев уже через несколько дней после начала какой-нибудь войны.

И их требование было выполнено. До экспериментов над людьми дело не дошло, но подопытные мыши резко умнели — а потом, в период регресса, просто погибали. Выжившие единицы превращались в необратимо умственно отсталых. Процедуру, должно быть, существенно поменяли. А потом изменилась государственная политика, и надобность в этой технологии вроде бы отпала.

— Интересная история. Если, конечно, она закончилась. — Голос Фрэнка вырвал аналитика из размышлений. И последняя фраза была сказана с откровенно вопросительной интонацией.

— Да, — Рой устало прикрыл глаза, — больше там ничего нет.

Вот теперь по соображениям секретности Фрэнку действительно не следовало знать о наличии продолжения.

— Ну что ж, — профессор хлопнул себя по коленям, — поучительно. Может, оно и к лучшему, что эта операция бессмысленна. Кто знает, во что превратился бы наш мир, если поставить подобное на поток? Да эти самонадеянные детишки из трансгуманистов в очередь бы выстроились в надежде получить свой апгрейд!

— Нет уж, — поёжился Рой, — пусть это остаётся в прошлом — или станет уделом писателей-фантастов.

— Смотри-ка, куда тебя занесло, — Фрэнк шутливо погрозил другу пальцем, — ведь ты до сих пор изредка пишешь. Почему бы тебе… — Рой нахмурился, — да ладно, я шучу. Просто немного дружеской зависти, я-то не писал ничего художественного, кроме стихов в бурную пору юношества. Научные публикации, само собой, не в счёт.

— Кстати, что сказал психолог по поводу моего совета?

— Раскритиковал «одного моего друга» в пух и прах! — Легко рассмеялся Фрэнк. — И сказал, что если тебе повезло один раз сделать удачную догадку, то это не значит, что ты должен лезть в психологию и дальше. Старый лис не терпит конкуренции. Но, как ты понимаешь, он и сам посоветовал мне попробовать написать жене стихотворение.

— И как?

— Обдумываю.

— Уже не первую неделю, если я не ошибаюсь. — Рой, глубоко вздохнув, поставил чашу на столик между креслами и встал. Тронул регулировочную ручку электрокамина, просто ради того, чтобы ощутить прикосновение — точная автоматика не требовала постоянной настройки. И медленно отошёл к стене, во всю высоту уставленной книжными полками. Анахронизм и куда больше элемент интерьера, чем реальное хранилище знаний — в нынешнее-то время.

В комнате воцарилось молчание — не напряжённое и не неловкое, а спокойное и ожидаемое. Два человека погрузились в размышления.

— Мы стареем, мой друг. — Проговорил Рой настолько неожиданно, что Фрэнк поначалу решил, что ему послышалось. Обычно молчание длилось куда дольше, а значит, сейчас ситуация была как минимум необычной. — И это глобальный процесс. Биологическое старение здесь — наименее важная составляющая. Личностное, казалось бы, гораздо важнее — но и это не конец цепочки. Хотя, казалось бы, что может быть страшнее потери того задора, с которым мы бросались в новые дела. Постигали тайны — процесса мышления, анализа — хоть отрасли у нас и разные, но суть одна. Писали стихи. Писать стихи после обдумывания — боже, Фрэнк, да тебя следовало бы пристрелить на этом самом месте!

Оба мужчины рассмеялись — тем немного горьким смехом, доступным лишь взрослым людям. В каждом звуке — воспоминание о том, что цена выбора бывает разная, и о том, что ты не знаешь, ты больше приобрёл или потерял. Рой поймал себя на том, что вспомнил один из рассказов времён своей молодости.

«Как странно звучит словосочетание «успешный человек». Можно ли вообще ставить эти слова рядом? И разве сейчас, становясь успешным, ты не перестаёшь быть человеком?»

Когда-то давно, в совершенно другой жизни, эти слова написал он сам.

И они не уберегли даже его самого, если подумать.

Ведь он ясно ощутил, какое внутреннее сопротивление в нём вызвало замечание друга по поводу рассказов. Каково это — в первую же секунду подумать, что написать о секретной теме было бы по меньшей мере нелояльно — а потом удивиться собственным мыслям.

И вправду, кем же мы стали…

— Не стоит, друг. — Негромко проговорил Фрэнк, подходя и становясь рядом. — Мы не можем позволить себе роскоши подняться над полотном событий. Трудно назвать тебя учёным или писателем, господин аналитик отдела России и Европы.

— Прочтёшь мне душеспасительную лекцию? А ведь говорила мне мама, не водись с профессорами, особенно религиоведами.

— Думай как хочешь. Я бы рассматривал это как дружеский совет. Сам я, само собой, поступил умнее всех…

— Так и не умер от скромности.

— Ещё в молодости сбежал с общей для всех людей «успешной» дистанции в науку, — невозмутимо договорил Фрэнк. — Но поверь — мне со стороны виднее, кто по-настоящему нужен в существующей системе. Ассенизаторы рая. Кто-то должен оперативно разгребать и предотвращать, чтобы не воняло. И чтобы тех, кому положено витать в облаках, не сбивало наземь смрадом. И пусть с их точки зрения вся твоя работа не имеет никакого смысла.

— «Существующей системе»? Фрэнк, ну да, всё о том же. Почему бы, и впрямь, всем людям не взять и не объединиться. Звучит как хорошенькая шутка.

— Рой, такое ощущение, что мы с тобой надрались у барной стойки, и нас понесло на бессмысленные разговоры! — Фрэнк за долгие годы уже точно выяснил, что и когда надо сказать. И говорить это должен был именно он — как это ни парадоксально, прочнее стоящий на земле.

Его друг и впрямь чуть вздрогнул, словно выныривая из тяжёлого сна. И впрямь, всё это обсуждалось сотни раз. А если исходные факты неизменны, то нет никакого основания предполагать, что изменятся и выводы.

— Да, Фрэнк. — Рой прищурился и, протянув руку, провёл пальцами по корешкам книг. Но теперь он говорил ровно и спокойно. — Возвращаясь к тому, с чего мы начали — думаю, никакой необходимости в подобном сегодня нет. Для проблем, подлежащих решению, мы построили суперкомпьютеры…

«А все остальные проблемы мы ведь попросту не собираемся решать». Оба были достаточно умны, чтобы прийти к такой мысли, и тем более умны — чтобы не высказывать её вслух.

«Ведь чем тогда будут заниматься люди вроде нас самих?»

И этому вопросу понадобилось не так много времени, чтобы заполнить собой всю тишину в комнате.

Вечернее чаепитие редко когда оставляло Роя в хорошем настроении. Но наутро магия начинала действовать — сон делал всё прошедшее далёким, словно бы даже не совсем реальным. Так рубцуются шрамы: изредка напоминают о себе при неловком движении, но здоровью уже не угрожают.

В этом утре почему-то чувствовалось чуть больше поэзии, чем обычно. Странно, ведь сейчас была его очередь готовить завтрак. Долгие годы семейной жизни не прошли бесследно, собрав свою жатву.

Впрочем, если подумать, они ещё отделались малой кровью. Могло быть куда хуже.

Руки сами двигались, привычными движениями засыпая овсянку в кипящую воду, а мысль можно было отпустить — пусть пробежит по коридорам памяти и заберётся на пыльный чердак, чтобы там вдохнуть запах воспоминаний.

«Похоже, я становлюсь сентиментальным».

Как давно это было. Когда они только познакомились, Рой уже был аналитиком — молодым, пусть и на хорошем счету, временами выскочкой. А Сара — восторженная студентка социологического факультета, тогда получавшая ещё своё первое образование. Неудивительно, что он казался ей супергероем.

Рой усмехнулся. К этой истине они смогли прийти вместе — и только с помощью семейного психолога. Потому что тогда, поначалу, всё казалось куда проше и возвышенней. «У нас-то этого не будет».

Тем не менее, приготовление завтрака с каким-то налётом неизбежности миновало стадии романтики, обыденности, обязанности, надоевшей обязанности, причины похода к семейному психологу, снова обязанности, но уже справедливо разделённой.

Супергерои ведь если и появляются в трусах, то только поверх штанов. А не поверх волосатых ног, и они не чешутся, продвигаясь утром к холодильнику, чтобы хлебнуть молока прямо из пакета. Любая женщина при виде такого поневоле усомнится, настоящий ли её личный супергерой. Бракованный, что ли, попался?

А для самого супергероя невыполнимой миссией становится приготовление завтрака. Не героическое — да и не мужское, раз уж на то пошло — это дело!

Убеждения тверды. Они прекрасны. Сверкают так, что их совершенный блеск ослепляет. Как же трудно бывает иногда разжать руки, выпуская свою драгоценность, и воспарить ввысь. Чтобы охватить взглядом чуть больше мира, чем содержится в рамках твоей жизни.

И лишь тогда внезапно понимаешь, что то, что казалось тебе единственным в своём роде бриллиантом — лишь маленькая звёздочка на бескрайней шири ночного неба. И вокруг сияют убеждения других людей. Ничуть не менее драгоценные. Зачастую невероятно далёкие от тебя.

Хотя никто ведь не требует понимать всех. Но вот понимать того, кто рядом с тобой… Это было бы неплохо.

Всё равно он уйдёт на работу до того, как она проснётся. Но именно на таких проявлениях внимания, своего рода «поглаживаниях», похоже, и держатся долгие отношения.

Пальцам стало неожиданно тепло. Рой, опустив взгляд, увидел на своих руках солнечный зайчик. Вспомнил, с чего у них всё начиналось, и насыпал жене в тарелку ягод, сделав из них улыбающуюся рожицу.

Можно было подумать, что аналитикам отдела России и Европы стало нечего делать ещё двадцать лет назад. Союз рухнул — да здравствует свобода! И, тем не менее, Рой Гиллеспи каждый день заводил свою машину, чтобы отправиться на работу.

Сам он уже очень давно не работал «на земле». Изучать и сводить отчёты простых аналитиков — вроде бы неблагодарная бумажная работа. Если, конечно, не умеешь читать между строк. Кто-то же должен сопоставлять факты, находить скрытые причины, определять тенденции и делать прогнозы. Игра в последние двадцать лет стала только сложнее. Если эра мира и благоденствия и наступила после падения коммунизма, то, наверное, где-то в другом мире.

Нельзя остановить сердце империи зла без того, чтобы её обороноспособность не превратилась в прах. Правда, теперь, по прошествии многих лет, Рой кощунственно сомневался — в глубине души, разумеется, не стоит давать кому-либо повод усомниться в его лояльности, даже Фрэнку, — что сейчас стало существенно лучше. Раньше, пока ты следишь за самими русскими, в остальном им можно было доверить свою спину — параноидальный строй поддерживал железный занавес в отличном состоянии. Рой, конечно, предпочёл бы убрать милитаристскую истерию, при этом оставив саму стену.

Но все понимали, что это невозможно. Всё ведь взаимосвязано. Границы рухнули вслед за мощью Красного Кремля.

И через прорехи на месте бывшего занавеса во все стороны начали двигаться наркотики и оружие. А также фанатики, снабжённые и тем, и другим. Положение отягощалось ещё и тем, что на поверхность до сих пор выныривали такие артефакты советской эпохи, что волосы дыбом вставали. Рой отлично знал, что любимая родина во время холодной войны набивала арсеналы вещами и пострашнее, но они хотя бы хранились под надёжной охраной.

Ситуация слегка изменилась в нулевые. Новый режим, по крайней мере, смог обеспечить собственную безопасность. Разведка вспомнила, зачем она существует, хотя сотрудничать с коллегами для решения общих вопросов вроде терроризма не спешила. Границы, опять же, слегка подлатали, навели внешний блеск. Но Рой не имел бы права сидеть в своём кресле, если бы не был осведомлён об истинном положении вещей.

Напоказ создавался образ грозного и мощного механизма. Реальная ситуация была гораздо интересней. С одной стороны, новая власть отчаянно пыжилась, поддерживая впечатление собственной важности. С другой — за рычагами управления этой разбитой и работающей на износ машины сидели люди, которым следовало бы сидеть в другом месте.

Это, к счастью, ничуть не способствовало прогрессу и «модернизации», как полюбили говорить там в последнее время. А значит — прямая выгода для отечественных геополитических интересов. Это ведь прекрасная и ужасная игра на выживание — слабые должны сойти с великой шахматной доски. И в этом, если разобраться, почти нет вины сильных.

Но если сильные проморгают важные изменения, то они не просто будут виноваты — они могут сами стать слабыми. В ведении Гиллеспи находился один из крупнейших источников хаоса — и его задачей было сделать этот хаос предсказуемым и управляемым. Во имя безопасности страны и, в конечном счёте, всего мира.

Поэтому одних отчётов и докладов было явно недостаточно. Недаром накануне в разговоре с Фрэнком Рой упомянул суперкомпьютеры — понятие, для обычного потребителя стоящее в одном ряду с квантовой физикой и инопланетянами. Но на самом деле эти машины были по-настоящему полезны, а иногда — вообще незаменимы. Расчёт свойств ещё не созданного лекарства по молекулярной структуре, поведение галактик при их столкновении, искажение пространства вокруг чёрных дыр…

Или модель поведения человеческого общества. Надо только собрать исходные данные, правильно определить факторы развития и выделить несколько основных векторов. И умная машина, как надеялся Рой, рассчитает все возможные сценарии. Так что ежедневно он выделял как минимум полчаса, чтобы отдохнуть от отчётов, поразмышляв над собственным проектом. Как раз на середине одного из таких периодов внутренний телефон скромно мигнул красным огоньком, пустив по экрану надпись: «Гиллеспи, зайдите ко мне в кабинет».

Рой удивлённо поднял бровь, увидев сообщение от руководителя отдела. Да, на данный момент модель развития общества была не приоритетным заданием, но аппарат для чтения мыслей подчинённых пока вроде бы не изобрели. К тому же срок сдачи отчётов пока не подошёл. И, кроме того, с ними всегда всё было нормально — Гиллеспи, конечно, считал себя человеком в первую очередь искусства, пусть и искусства мысли, со всеми вытекающими отсюда последствиями, но в делах соблюдал последовательность, аккуратность и пунктуальность. Именно поэтому он в своё время и стал ведущим аналитиком. Людей, которые считали себя выше формальностей, хватало везде, даже в его отделе — но они и занимали отведённое им место эксцентричных «сумрачных гениев».

Поначалу Рой, тогда ещё молодой аналитик, даже завидовал им — по сути, они могли заниматься тем, чем хотели, да ещё и не тащили на себе ворох бумажной и организационной работы. Пока не узнал, что отношение начальства к их идеям и проектам было не особенно-то благосклонное. Да их и самих не особенно радовало их же положение на отшибе. Кризис среднего возраста и одна юбилейная попытка суицида каждые пять лет.

Хорошая мотивация держать документы в порядке и сдавать отчёты вовремя, подумалось тогда Рою. И он ни разу не пожалел об этом всерьёз с тех пор.

Тогда, собственно, зачем вызывать его посреди рабочего дня? Да ещё и так, чтобы коллеги не заметили? Обычный человек пожал бы плечами и успокоился, но для аналитика размышления были даже не второй, а первой и подлинной натурой. Поэтому весь путь через заполненный офисными «сотами» отдел до двери в кабинет начальника Рой рассматривал и отвергал различные версии одну за одной.

— Отлично, — сидящий за столом грузный человек едва посмотрел на вошедшего поверх документа, со вздохом отложил бумаги и поправил туго стягивающий мощную шею воротник. — Бреннан вызывает на срочное совещание.

Начальник встал из-за стола и, сопровождая слова соответствующими жестами, проговорил:

— Руководители отделов приглашают на танец ведущих аналитиков.

Рой внутренне поморщился от подлинно слоновьего чувства юмора шефа, пропустил его вперёд на выход и снова прошёл через весь отдел. Но на этот раз любопытных взглядов коллег было гораздо больше. И ещё более разнообразные мысли теснились в голове аналитика. Информация о совещании у самого руководителя управления только всё усложнила.

В большом зале действительно собрались начальники и ведущие аналитики всех отделов, в том числе и вспомогательных, вроде компьютерщиков. Рой с начальником вошли одними из последних.

— Приветствую вас, господа. — Бреннан в свойственной ему манере оглядел зал и заговорил быстро и чётко. Трудно было ожидать столь металлически-ясного голоса от человека с его внешностью. Рой не мог отделаться от ощущения, что глава «компании» когда-то неудачно облился напалмом. — Совещание будет кратким. У нас оранжевый уровень опасности. Не красный только потому, что мы до сих пор не понимаем, что происходит, откуда исходит опасность, насколько она серьёзна. Со вчерашнего дня, — многозначительная пауза, — все суперкомпьютеры в США перестали функционировать в нормальном режиме. Проблема не была решена силами соответствующих отделов, так что теперь мы подключаем всех доступные силы. То есть вас. И извещаем общественность. Подробная информация будет выслана вам на рабочие почтовые ящики. Совещание закрыто. Приступайте к работе, господа. Мы на вас надеемся.

Зал не взорвался удивлёнными или возмущёнными воплями в духе: «Как, руководителям отделов и ведущим аналитикам не доверяют настолько, что сутки не сообщали такие факты?!» Всё-таки все здесь были разумными и взрослыми людьми, поэтому спокойно отправились обратно на рабочие места, позволяя себе беседовать вполголоса.

— Готов побиться об заклад — Бреннан очень жалеет, что зачинщик неизвестен и его нельзя просто взорвать. — Начальник доверительно подмигнул Рою.

Аналитик в ответ наградил шефа осторожным взглядом, маскируя неловкость внешним спокойствием. Он за всё время так и не понял, как правильно реагировать на эти шуточки над вышестоящим начальством. Смеяться? А потом, возможно, получить обвинение в нелояльности?

Хотя было бы интересно сказать самому шефу, что его заявление звучит не особенно-то лояльно. Посмотреть на реакцию. Однажды.

На рабочую почту уже пришла подборка материалов по внезапно возникшему делу. Рой начал читать и внезапно поймал себя на мысли, что с трудом удерживается от желания присвистнуть.

Эпидемия отказов суперкомьютеров затронула не только США — судя по конфиденциальным сообщениям правительств, во всём мире произошло то же самое.

«Накрылась моя модель общественного развития», — подумал Рой мельком, открывая следующий файл.

Далее, компьютеры не отключились вообще — они функционировали и, судя по всему, осуществляли какие-то операции. Оценка проводилась по внешним параметрам, потому что внутрь проникнуть оказалось невозможно — антивирусная защита на всех системах обновилась. Больше про это не было сказано ничего. Судя по всему, пробить её пока и не смогли, что было по меньшей мере странно.

Но это было только начало. Компьютеры пока не рисковали вскрывать физически, но уже пытались отключить подачу электроэнергии. Машина ожидаемо переставала функционировать, но после подачи напряжения возвращалась к прежнему «пассивному сопротивлению». По сути, суперкомпьютеры занимались какими-то своими делами, не обращая никакого внимания на попытки установить с ними контакт. Судьба загруженной в них информации оставалась неизвестной. Зато, похоже, можно было ответить утвердительно на вопрос о существовании контакта между всеми вышедшими из-под контроля машинами. Рой не был особенно силён в тех терминах, которым доказывался этот тезис, но принял мнение экспертов на веру. Надо было двигаться дальше.

Следующий файл был помечен как особо важный и содержал два вида информации — для общественности с пометкой «уже опубликовано» и для специалистов под грифом «секретно».

Широкая публика обладала информацией, что в АНБ планируется запуск первого квантового компьютера. Обязательная линия поведения ведомств, отвечающих за национальную безопасность, состояла в очевидном «без комментариев». Но их сотрудникам были выданы более подробные сведения.

Квантовый компьютер был уже запущен, после чего проработал в штатном режиме около полутора минут, а затем вышел из-под контроля сам и инициировал цепную реакцию. Никакой кибератаки извне непосредственно перед сбоем зафиксировано не было. Отключение электричества не принесло желаемого результата — когда питание подключили обратно, сбой тут же произошёл снова. После некоторых раздумий машину решили оставить как есть и попытаться либо взломать, либо наладить взаимодействие.

Ни того, ни другого до сих пор не получилось. Компьютер игнорировал все попытки вступить с ним в контакт, а его внезапно изменившаяся защита превосходила все возможности силового взлома, которыми располагали соответствующие ведомства и специализированные отделы.

И, наконец, самое главное — ядерный арсенал не был затронут. Рой выдохнул. Хоть какая-то хорошая новость.

Больше пока ничего не было. Никаких выводов, даже предварительных, просто компиляция сведений. Всё остальное следовало сделать самостоятельно. Аналитик откинулся на спинку кресла и, переплетя пальцы рук, положил их на живот.

Первое. Не похоже на чью-то атаку. Пострадали все, кроме стран без суперкомпьютеров, но у последних просто нет таких возможностей. Плюс к тому, если бы это была какая-то страна, первое, по чему они ударили бы — управление ядерным боезапасом. Не сходится.

Конечно, оставались русские, которые вечно были сюрпризом даже для самих себя, и китайцы. Последними занимается соответствующий отдел, а вот первые были как раз по ведомству Роя.

Он попытался вспомнить, поступали ли в последнее время хоть какие-то сведения об исследованиях или проектах в сфере информационных технологий — что-нибудь серьёзное и по-настоящему масштабное. Конечно, такая информация была секретной — но это только в КГБ люди работали за идею. Теперь — в основном за деньги. А их непосредственное начальство не всегда платило больше всех.

Ничего. Русские, конечно, до сих пор могли похвастаться впечатляющими успехами в этой сфере, но ничего, даже близко похожего на уровень нынешней угрозы.

В письме, помимо информационных файлов, была ссылка на облачный сервис для самих аналитиков, куда предполагалось скидывать имеющиеся наработки. Рой заглянул туда, обнаружил краткий формальный отчёт от коллег из тихоокеанского отдела и ожидаемо увидел там «вероятность того, что в случившемся замешаны подотчётные страны, отсутствует или крайне мала». Специалисты из антитеррористического выложили свою отписку ещё раньше. Оно и неудивительно — подобные диверсии ни по стилю, ни по масштабу не походили на деятельность любой из известных групп.

После некоторого раздумья Гиллеспи составил краткий отчёт примерно такого же содержания, отправил на просмотр руководителю и уже через несколько минут увидел в облаке своё творение из трёх строчек.

Не то, чтобы профессионалам его уровня надо были имитировать бурную деятельность. К тому же, в отличие от большинства людей, Рой по-настоящему любил свою работу — эти колоссальные мысленные партии, сложнее любых шахмат, с иногда неясными до самого конца правилами, где любая фигура — не то, чем кажется. Но начальство, увы, везде было одинаковым. Работников оно оценивало по реальным результатам, но на уровне личного отношения всё-таки любило активных. Поэтому — создать картину немедленной вовлечённости в работу. А то в следующий раз «почему-то, не знаю почему» могут ненароком и обойти при повышении ставок.

Тем более, ведь разве трудно — черкнуть несколько десятков слов, а потом, с чувством выполненного долга, заниматься уже настоящей работой?

Думать.

Ближе к концу дня облако пополнилось новыми файлами. Каждый отдел составил как минимум один краткий отчёт. Некоторые расписались даже на несколько страниц, но полезного остатка по-прежнему не было. Аналитики оказались бессильны.

Зато добавилось фактических обстоятельств — из разных стран поступали сообщения о том, что все компьютерные системы любых уровней — от мобильных сетей до бортовых компьютеров океанских лайнеров — подвергались вторжениям. Не были исключением также мейнфреймы и крупнейшие сервера. В большинстве случаев единственными следами оставались свидетельства очевидцев. Даже антивирусная защита после этих атак возвращалась в прежнее, якобы нетронутое состояние.

Впрочем, иногда в памяти компьютеров или смартфонов оставлялись сообщения вроде нескольких символов. Криптологи пытались расшифровать имеющие данные уже несколько часов, но никакого смысла в них не находили. Если он вообще там был. Некоторые сообщения вообще были явными смайликами. Один из таких файлов со своего личного компьютера в облако скинул сам Бреннан, снабдив пометкой «Найдите мне его!»

Вся загвоздка состояла в том, что этот загадочный «кто-то», возможно, вообще не существовал. Ну, в привычном понимании. По крайней мере, это было единственное предположение, которое вертелось в гудящей голове Роя.

Ни черта не складывалось! Только пара гипотез по ведомству журавлей в небе — что сеть суперкомпьютеров действует, как единое целое, и чёткого источника угрозы внутри этой системы найти невозможно. А все эти вторжения — это попытка изучить «братьев меньших». То ли обычные компьютеры, то ли людей…

Аналитик беззвучно выругался, посмотрел на часы и поднялся, снимая пиджак со спинки кресла. Рабочий день закончился, и никаких реальных оснований задерживаться не было. Какая, по сути, разница, где думать над нерешаемыми проблемами…

Хотя разница всё-таки была. Гиллеспи, двигаясь к выходу, задумчиво посмотрел на экран смартфона и всё-таки выбрал знакомый номер лучшего друга.

— Фрэнк?

— О, Рой!

— Ты знаешь?

— Знаю ли я? — Человек на другом конце рассмеялся слегка хриплым смехом. — По-моему, весь мир в курсе. Оранжевый уровень! Количество пророков конца света на всех улицах удвоилось, это только ты там в своём Лэнгли ни о чём пока не знаешь. Профессор Шеридан вместо лекции прочитал вдохновенную проповедь. Человечество в недоумении. В центре всех дискуссий теперь Океан.

— Что-что?

— Скорее уж кто, — хмыкнул Фрэнк, — это придумали в Интернете. Какие-то умники, начитавшиеся Лема, решили, что обитатель Соляриса — прекрасная ассоциация для нашей своевольной сети суперкомпьютеров.

— М-м-м… Припоминаю что-то очень отдалённое…

— Не суть, это мало относится к нашей теме.

— И верно. Я бы хотел поговорить с тобой на эту тему.

— Чем тебе может помочь профессор-религиовед?

— Может, тем, что он ещё и член Менсы? Что думают умники?

— Ничего особенного, — почему-то сухо ответил Фрэнк.

— Эй, — Рой почувствовал, что надо было сказать по-другому, и пытался загладить вину, — скорее всего, он сможет помочь мне тем, что это мой лучший друг. И по совместительству один из умнейших людей, которых я знаю. А я в тупике.

— Ох, заблудшее дитя, — с притворным кряхтеньем отозвался собеседник, — заездишь ты меня своим интеллектуальным аутсорсингом. Но, так и быть, помогу. Только скажи мне, Рой. Они сообщили, что началось это ещё вчера. Ты знал?

— Что? Послушай, — аналитик даже остановился, пытаясь подобрать слова и понимая, что он угодил в ловушку, к которой был совершенно не готов… А, будь что будет… — Нет. И это правда.

— Хорошо. — Сам пошёл на попятный Фрэнк. — Да я, собственно, так…

— Нет, друг, серьёзно. Иначе я бы вчера был сам не свой, думал бы только об этом, отвечал бы невпопад. Шуточное ли дело!

— Твоя правда, — рассмеялся профессор.

Но оба прекрасно знали, что даже если бы Рой и обладал информацией, то никогда бы не выдал её до санкции «компании». И оба молчали, потому что понимали — разговор бессмысленный. На чашах весов лежали слишком неравноценные вещи. Выбор был сделан уже очень давно.

Врать или недоговаривать другу ради сохранения самой дружбы…

— Ладно, — прервал краткую паузу Рой, — тогда я подъеду к тебе в университет. По справедливости, вчера ты ко мне, сегодня… До встречи.

Он нажал кнопку отбоя чуть быстрее, чем надо, раздражённо подумал о том, что надо бы успокоиться и не волноваться по пустякам, и почувствовал ещё более сильное раздражение. Это было плохо, потому что сейчас надо было звонить Саре, а она всегда прекрасно чувствовала такие вещи. Ей даже не надо было слышать — достаточно было прочитать текстовое сообщение от человека, которого она хорошо знала, чтобы уже прекрасно понять, в каком он настроении.

Пришлось найти скамейку и пару минут посидеть, подставив лицо солнечным лучам.

— Сара?

— Привет, дорогой.

— Дорогая, я сейчас после работы не домой — планировал заехать к Фрэнку. — Рой замялся на мгновение, проклиная себя. «Идиотский день, голова вообще не соображает!» Что мешало придумать причину заранее?!

Но трубка вдруг ожила сама:

— …Ему понадобилось срочно с тобой поговорить о чём-нибудь важном. — Ровным голосом закончила жена и после мгновения тишины добродушно рассмеялась. — Боже, Рой, двадцать лет, а ты всё такой же. Бегите, говорите о своих технических штучках и судьбах мироздания, мальчишки.

Рой слушал, закрыв глаза, и только с лёгкой улыбкой качал головой. Недаром говорят, дуракам везёт. В том числе и тем, которые даже на старости лет не научились просчитывать простейшие психологические ходы и потому постоянно попадают впросак. Но им повезло, что люди рядом с ними лишь дружески улыбаются и помогают им выбраться из ям.

— Спасибо тебе, солнце. — Рой попытался вложить в эти слова всю свою признательность. И Сара, похоже, это почувствовала. — Я постараюсь вернуться не слишком поздно.

— Береги себя.

— И ты. До встречи, дорогая.

Фрэнк и Рой сидели на скамейке в небольшом парке перед университетом. Внушительное, суровое здание, увенчанное крестами, темнело поодаль. Светящихся окон практически не было, а значит — не было и студентов. Можно было поговорить спокойно, чтобы проходящая мимо молодёжь не донимала профессора своими приветствиями.

— Кстати, после твоего вопроса я всё-таки залез на сайт Менсы…

— Боже, Фрэнк, я же просто шутил!

— Шутил? — Профессор искоса уколол друга проницательным взглядом. — Ну, тогда…

— Так. — Рой прищурился. — Только не говори мне, что это какой-то вундеркинд из ваших поставил всех на уши.

— Нет, в этом смысле я не смогу тебя порадовать и окончить твои поиски. Это не мы. Но организация, сам понимаешь, не могла обойти происходящее молчанием. Сегодня прочитал презабавную статью одного из наших. — Фрэнк, вздохнув, полез в карман, пытаясь достать смартфон. — Автор, вкратце, давно считал, что технический прогресс человечества обгоняет нравственный…

— Очевидно! — Хмыкнул Рой. — Прости, не перебиваю.

— Ну так вот. А в свете последних событий технический прогресс как минимум замедлился. Так что есть шанс сократить разрыв.

— Бред сумасшедшего. — Кратко подытожил аналитик, выдержав небольшую паузу. — Суперкомпьютеры считают в основном для физики, химии, астрономии…

— Иногда и для социологии. — Фрэнк с намёком посмотрел на друга. Тот состроил гримасу и отвернулся. — Ну и, сам понимаешь, с человека действительно станется задать именно компьютеру вопрос о смысле жизни и всего такого.

Рой усмехнулся, снова взглянув на собеседника и, видимо, ожидая продолжения. Фрэнк как раз достал смартфон и сейчас тыкал крупным пальцем в экран, попадая почти везде с первого раза.

— Вот, — профессор прокашлялся и начал читать с выражением. — «Человек отрёкся от самого себя, принявшись искать костыли для своего разума. Но его сильнейшее орудие теперь бесполезно. Придётся, видимо, вернуться к истокам. И поблагодарить судьбу за эту возможность начать всё сначала, взяв верную точку отсчёта».

— Вдохновенно. — Цокнул языком Рой, скептически покачивая головой.

— Да не то слово. За неимением чего-то иного это — единственное мнение Менсы на данный момент.

— Негусто.

— Ну и ещё искренние заверения в том, что это не мы. Ты знаешь, как трудно гениям расписываться в собственной беспомощности, но…

— Да я уж понял.

Два друга немного посидели в тишине. Мимо прошла засидевшаяся в библиотеке допоздна студентка — заметить её в сумерках было уже трудно. Рой машинально отметил, что её приближение не сопровождалось цоканьем каблуков по камням. Девушка исповедовала утилитарность, поэтому носила мягкие туфли. Радиус её обзора, и так не блестящий из-за очков, был вдобавок загромождён зажатыми в руках книгами.

То ли из-за темноты, то ли из-за того, что она была погружена в свои мысли, она прошла мимо, даже не обратив внимания на двух сидящих на скамейке.

— Умненькая. — Кивком указал на неё Рой.

— У нас таких хватает. — На мгновение поднял взгляд Фрэнк, не особенно заинтересовавшись.

— Прямо заповедник. Учитывая образ жизни большинства.

— Гиллеспи, то есть ты серьёзно считаешь, что мы уже достаточно стары, чтобы созреть для разговора «молодёжь уже не та, что в наше время»? — Профессор с наигранным подозрением посмотрел на друга.

Тот несколько мгновений в упор выдерживал его взгляд, потом оба рассмеялись.

— А что по поводу всего этого думаешь ты сам? — Вновь заговорил Рой после продолжительного молчания.

— Знаешь, друг, возможно, я не смогу тебе ничем помочь. — Фрэнк устало вздохнул. — Разве только посоветую успокоиться. Нет, не посоветую, — быстро поправился он, — зная твой характер… Да и настроение у тебя так себе, твоё раздражение только увеличится.

— Я… — Возмущённо вскинулся Рой и замолк, сам удивлённый собственным тоном. Что это было? Обманутые ожидания? Тяжёлый осадок от безуспешных попыток решить задачку? Неудовлётворённое любопытство?

Всё сразу?

— Вот именно. — Весомо обронил профессор. — Но если тебе действительно хочется узнать моё мнение…

— Затем и приехал. — После некоторой паузы уже спокойней проговорил Рой.

— Так вот, я не знаю, что это. Но я точно знаю, чем это не является. Деятельностью человеческих рук. Это попросту невозможно, исходя из того, что я слышал.

— А что это тогда? Инопланетяне? Второе Пришествие?! — Воскликнул Гиллеспи с тем большей горячностью, что он сам раз за разом приходил к похожим ответам и немедленно отметал их как невероятные.

— Кто знает. — Предельно спокойно, даже как-то умиротворённо произнёс профессор. — Квантовый компьютер — это неведомое. Может быть, это лишь количественное увеличение области человеческих знаний. Тогда это тупик. Но, возможно, это что-то качественно новое. Ты знаешь, что однажды сказал Фейнман?

— Какой? — Рой спросил прямо в лоб, наплевав на условности. Правила хорошего тона помогли бы ему сохранить лицо, не показав своего незнания, но он был слишком раздражён, чтобы играть в вежливость.

— Ричард Фейнман, лауреат Нобелевской премии по физике за 1965 год. — Фрэнк, прочувствовав настроение собеседника, решил, что поддевать Роя, пусть даже и беззлобно, ему без надобности. — «Я считаю, что, быть может, интересней жить, не зная, чем с ответами, которые могут оказаться ложными. Но я не чувствую себя испуганным незнанием, мне не страшно ощущать себя потерянным в загадочной Вселенной без какого-либо смысла, ведь так оно и есть». Для тебя это лишь фразы, Рой. А я слышал эти его слова, когда мне было десять лет. Я видел его вживую, и я помню огонь в его глазах. Он говорил это и смеялся, и я верил каждому его слову так же, как он сам им верил.

— Чёрт побери, Фрэнк, да ты будешь так же сидеть и смотреть на конец света, в кресле-качалке и с кружкой имбирного пива! — Рой, взорвавшись, вскочил со скамейки и шагнул в сторону, резко развернулся и шагнул обратно. Профессор, по-прежнему сидящий на скамейке, напротив, переплёл пальцы и пожал плечами, одновременно улыбаясь неловкой, какой-то виноватой улыбкой. Гиллеспи, резко выдохнув, рубанул рукой воздух:

— Да ты выглядишь, как какой-то фанатик из секты конца света с промытыми мозгами!

— Рой, — Фрэнк, едва слышно крякнув, дал нагрузку на коленные суставы — встал, — Рой, я на твоей стороне.

— И я это знаю, — буркнул аналитик, глядя в сторону и чувствуя, как уши становятся всё более горячими, — прости.

— И, честно говоря, я действительно бы сидел в кресле-качалке, — Рой одарил собеседника саркастическим взглядом исподлобья, но тот ответил ему не менее ироничной улыбкой и продолжил, — но мне было бы очень грустно, что я не смог это просчитать и предвидеть. А там, возможно, и предотвратить. Прости, возможно, я был слишком резок, в конце концов, это не я двадцать лет тащил на себе безопасность страны.

— Если ты намекаешь на то, что время и напряжение не пощадили содержимого моей черепушки, Фрэнк, — тот в ответ закусил губу и уставился в небо, видимо, заинтересовавшись пролетающей птицей, — то спасибо, я в полном порядке. Ну, — заметил Рой после раздумья, — возможно, просто в порядке.

— Работа, мой друг.

— Она самая. Въедается, как вторая натура. Так или иначе, спасибо тебе.

— Да я ведь ничего толком и не сказал! — Развёл руками Фрэнк.

— Ничего в данной ситуации, знаешь ли, тоже очень неплохой результат. И уж явно лучше того, как если бы ты с гордостью рассказал, что это какой-нибудь гений из ваших порезвился.

— Если что-то изменится, я дам тебе знать.

— Хорошо. Тебя подбросить?

— А Сара?

— Я её предупредил.

— Мне тут недолго.

— Тёмными улицами. Может быть, нас и почтил своим присутствием спаситель, но пока разлившейся в воздухе благодати, — Рой напоказ втянул носом воздух и энергично помотал головой, — нет, не чувствуется. Так что шастающую в потёмках шпану никто не отменял.

Фрэнк в ответ рассмеялся и, качая головой, пошёл вслед за другом к его машине.

«Чего-то здесь не хватает», — думал Рой на обратном пути, постукивая пальцами по рулевому колесу, — «вот только чего?»

Разговор с Фрэнком вроде бы и не продвинул его к цели, да и сама цель казалась совершенно неуловимой. Но что-то он всё-таки для себя почерпнул.

Вздохнув, аналитик волевым усилием заставил себя прекратить об этом думать. Он знал подобное состояние — мозговой штурм был бессмысленным. Надо было вроде бы отложить вопрос, а потом он всплывал из глубин памяти сам. Нередко с готовым ответом.

И, кроме того, не стоило вести машину по ночной дороге и одновременно всерьёз размышлять о чём-то. Рой считал себя слишком ценным для того, чтобы делать глупости — например, погибать в аварии.

Или не следить за холестерином — хотя об этом больше заботилась Сара. Сам Рой, как настоящий мужчина, демонстрировал показное презрение ко всем этим штучкам, связанным со здоровым образом жизни.

Но внезапно заколовшее сердце его искренне пугало. А визит к соответствующему врачу внушал невольный трепет.

Зато голова, наполненная почти пятьюдесятью унциями первоклассного содержимого, работала превосходно. Это было предметом особой гордости — здесь Рой считал правильным и даже приятным поддерживать исключительно здоровый, свободный от излишеств образ жизни. Поэтому он даже в своём возрасте мог похвастаться чёткостью и ясностью мышления. Мозг работал, как машина, а главное — быстро…

Мысли вновь съехали на основную тему. Но прежде чем Рой успел осознать и усилием воли перестать думать об этом, два кусочка мозаики наконец-то подошли друг к другу.

Аналитик резко ударил по тормозам. Хорошо хоть дорога была пустая. Слишком уж ослепительным было озарение, чтобы разумно и прилично замедлить ход и съехать на обочину.

Через несколько мгновений он всё-таки опомнился, завёл заглохший мотор и аккуратно отъехал на обочину. Где и подождал до тех пор, пока в висках не перестанет стучать кровь. Мозг работал с огромной быстротой, словно радуясь возможности наконец-то зацепиться хоть за что-то.

Похоже, он знал ответ. Всё это время.

Сара уже спала, когда он добрался до дома. Рой подумал, что это и к лучшему, и тут же почувствовал себя виноватым из-за этих мыслей.

Но, как ни крути, меньше всего сейчас ему бы хотелось отвечать на вопросы.

Правду сказать, думать тоже не хотелось. Можно было со спокойной душой выпить чего-нибудь на ночь… Само собой, о спиртном речь даже не шла. Рой заглянул в холодильник и скептически посмотрел на пакет молока. Греть было лень, а выпить холодного на ночь… Нет, он был уже не в том возрасте, чтобы героически бороться с пневмонией.

Жизнь и здоровье ещё понадобятся ему. Для другого.

Значит, просто чаю с вечерними обновлениями. Скорее всего, в «облаке» за это время появилось что-то ещё.

Обновления радовали лишь отчасти. С одной стороны, большинство стран заявило о том, что они готовы сотрудничать с целью мирного разрешения возникших проблем. Сама постановка вопроса о «мирном разрешении» говорила о том, что за дипломатической вежливостью скрывались неуверенность и страх.

«Уже в ближайшей перспективе, если…, — Рой скривился и поправил себя, — …когда проблема по-прежнему не будет разрешена, это может обернуться полной противоположностью. Глобальная нестабильность. Тяжко жить в мире, где никто никому по-настоящему не доверяет».

Время пока ещё оставалось. Но мало, мало! Об этом красноречиво свидетельствовала вторая — секретная, «только для своих», — новость.

Китайцы оказались умнее, чем хотелось бы. Неясно, кто конкретно у них отличился, — то ли МГБ, то ли ГРУ, то ли все сразу — но информация о запуске квантового компьютера стала им известна. И там нашлись достаточно умные люди, чтобы сложить два и два.

К счастью, пока что они лишь провели конфиденциальную встречу с американскими коллегами и вежливо настояли на том, чтобы китайских специалистов включили в исследовательскую группу. Но недооценивать аппетиты «красных» было опасно.

К тому же что известно двоим, известно всем. И не нужно было быть гением, чтобы сообразить, как эта свора стервятников, лицемерно именуемая «мировым сообществом», будет рада найти виновного. Да не кого-нибудь, а проклятых американцев!

Гиллеспи залпом допил чай, резко провёл рукой по лицу, словно сдирая невидимую паутину и вместе с этим отгоняя бессмысленные страхи. Панический ужас перед неведомым мешает замечать очевидное, мыслить трезво и, в конечном счёте, выигрывать.

Ведь это именно то, что отличает человека мыслящего, сознательного от просто человека. Умение держать под контролем эмоции в любой ситуации. Страх и жадность — два основных движителя общества. Но поддайся им — и ты уже участник крысиных бегов в замкнутом пространстве. Зазеваешься — и рухнешь, будь ты трижды титаном.

Если ты по-настоящему силён, то всё равно поднимешься — после разорений, предательств, потерь. Но зачем терять время?

«Эмоции, — думал Рой, глядя через окно в тёмный сад, — к чему-то хорошему обычно не приводят. — Он прервался и нахмурился на мгновение, но затем с улыбкой подумал о Саре и поправился. — То есть приводят, но всё-таки нечасто».

Но сейчас ему предстояло принять, без сомнения, самое сложное решение в жизни. И эмоции — любые эмоции — меньше всего могли бы ему в этом помочь.

Рою вспомнилась старая история о принятии решения с помощью монетки. Мол, иногда имеет смысл подбрасывать её не для того, чтобы последовать слепой случайности, но чтобы понять, на что ты по-настоящему надеешься, когда монетка ещё в воздухе. Увы, так и не довелось проверить это на практике — он слишком рано научился принимать по-настоящему взвешенные решения.

Ещё несколько секунд аналитик стоял в раздумьях, глядя в черноту за бронированным стеклом, а затем, скрипнув зубами, опустил голову.

Недолго же ему удалось тешить себя блаженными иллюзиями и думать, что решение пока ещё только предстоит принять. Долг перед Родиной на самом деле не оставлял аналитику никакого выбора.

А по-настоящему плохо было то, что за несколько секунд Рой ясно ощутил — это отговорка, от которой разит фальшивым благородством. Есть и ещё кое-что, гораздо глубже.

Умственное усилие — как луч прожектора, выхватывающего из тьмы твоего собственного разума всех затаившихся в нём чудовищ. И вот тогда-то истинная храбрость состоит в том, чтобы не схватиться за бутылку или что похуже, лишь бы забыть всё увиденное. Невозможно убедить себя в том, что только что в твоей голове не было всех этих мыслей. Чистый разум, лишённый эмоций, совершенно безжалостен — в первую очередь для своего владельца.

Рой точно знал, чего ему не хочется. Получить Альцгеймера и умереть пусть и через двадцать лет, а не через полгода, но развалиной, не узнающей собственную жену. И сойти во тьму истории обычной, хотя и умной, но особо ничем не выдающейся шестерёнкой в механизме системы.

Когда-то в молодости все читали Бредбери и мечтали примерно об одном и том же. Изменить мир. Удержать в руках лето. Ощутить под босыми ногами Марс, на худой конец. Из друзей и знакомых Гиллеспи исполнить юношескую мечту не удалось никому. Ему самому, пожалуй, удалось подобраться ближе всех. Но если уж быть до конца честным, были в его работе вещи, которыми он не мог гордиться.

А сейчас именно ему выпал настоящий шанс перевернуть всё одним махом. Стать настоящим героем.

Вот только одна лишь маленькая деталь — уже многие годы он был не один. Да, это звучало старомодно, но его жизнь принадлежала не только ему. Потому что уже очень давно не только он вкладывал в неё силы.

И эта маленькая деталь, спящая сейчас наверху, и была ценой выбора.

«Что же я за человек, раз могу думать о ней в таком ключе… Хотя мне ли себя уже не знать, в таком-то возрасте…»

По-хорошему, ему следовало бы отказаться от своей идеи, сейчас и навсегда. Как только он увидел, что на самом деле хочет воплотить только свои личные цели и желания. Но в том-то и дело, что его план должен был помочь и общему благу. А потому его было просто необходимо исполнить.

Забавная штука — что бы ты ни выбрал, всё равно будешь ощущать себя предателем.

Бросив последний взгляд на ночной сад, аналитик отошёл от окна, механически проверил, всё ли выключено на кухне и направился в ванную. Долго смотрел на себя в зеркало, а затем пожал плечами и подумал о том, что надо бы прийти в себя. Раз уж всё решено, то какой смысл метаться и не находить себе места…

А потом печально усмехнулся и покачал головой. Даже здесь рационализм взял верх.

Видимо, с этим ничего нельзя было поделать. Аналитик не спеша побрился, следуя старой привычке примерного семьянина и любящего мужа. Поднялся наверх, аккуратно притворил дверь, прошёл по мягкому ковру, героическим усилием не наткнувшись в темноте на мебель. Неслышно крякнув, присел на свою часть кровати и залез под одеяло.

«Не обманывай себя». Он знал, что таких вечеров ему осталось немного. Но пока…

Рой потянулся к жене и поцеловал её со всей нежностью, на которую только был сейчас способен.

Так что можно было считать безусловным успехом, что Сара от этого не проснулась.

Подумать только, всего двадцать четыре часа назад жизнь выглядела совершенно иначе.

Рой редкими глотками пил воду, меланхолично глядя в пространство перед собой. Утро было ни плохим, ни хорошим. С какой-то точки зрения вполне обычное — когда тело и мозг ещё спят и отчаянно сопротивляются попыткам запустить мотор. И если уж даже вечно бодрая молодёжь в последние годы принялась жаловаться на то же самое, то что говорить… Гиллеспи бессознательно потёр спину.

Конечно, апологеты здорового образа жизни говорят и говорили много всего. И Рой в глубине души признавал, что они правы. Так что зарядка с утра в качестве будильника была ему знакома. Но сегодня ему хотелось чего-то более приятного, чем сломя голову носиться по туману в спортивном костюме.

Поэтому он сидел, слушая музыку и созерцательно размышляя о чём-то отстранённом. Через полчаса уже бы не вспомнил, о чём именно — но поток мыслей ощутимо ускорялся, а это главное.

— С добрым утром, дорогой.

— Привет.

Сара налила себе стакан воды и, прислонившись спиной к столу, улыбнулась мужу:

— Как дела?

Рой, криво улыбнувшись, неопределённо взмахнул рукой и вздохнул. Всё равно ведь надо рассказать. Но если ей придётся задавать наводящие вопросы, это её расстроит.

— Ты ведь слышала про вчерашние новости?

Сара красноречиво фыркнула в стакан, указав глазами на телевизор, который сейчас был выключен.

— Не смотрел, но могу предположить, что ты вчера наслушалась. — Рой усмехнулся. — В общем, пока совершенно ничего непонятно. Что происходит, кто виноват, и виноват ли вообще кто-нибудь, и что с этим всем делать.

— Поговорить? — Она лукаво взглянула на мужа поверх стакана.

— Ну да. — Рой сделал небольшую паузу, чтобы проникнуться игривым настроением. Хотелось отвлечься хоть на минутку. Облегчение было настолько ощутимым, словно он потянулся. — Учитывая, что ты ещё от природы была способна вести умиротворяющие беседы. Никогда не забуду, как ты сидела на той конференции в окружении своей группы и рассказывала им, что сейчас надо выдохнуть, подумать, а затем высказаться кратко, по делу и по очереди.

— Попробовал бы ты забыть момент, когда мы познакомились! — Сара выразительно подняла бровь, но её глаза смеялись.

— Да, единственная девушка, достаточно умная, чтобы надеть туфли без каблуков на десятичасовое мероприятие. Все остальные смотрелись сущими детьми.

— Ты забыл сказать, что я была самой красивой.

— Как раз собирался к этому перейти.

Они оба улыбнулись, вполне довольные друг другом. Гиллеспи прокрутил в голове разговор назад, пытаясь найти брошенную за игрой тему, и с удовлетворённым возгласом проговорил:

— А, вот оно. Да, поговорить — это всегда хорошая идея. Но было бы с кем! Никакого контакта нет и не предвидится. Проклятый клубок, который висит в воздухе перед самым носом, но из него не торчит ни единой ниточки!

— Раздражает, всезнайка? — Сара мягко улыбнулась. Рой, уже набрав в грудь воздуха для следующей тирады, махнул рукой и со смехом выдохнул, успокаиваясь.

Им потребовались долгие годы для того, чтобы научиться по-настоящему говорить и понимать друг друга. Наполнять общение маленькими играми, которые противопоказано принимать всерьёз. Не мириться после ссор, а учиться их предупреждать. Предвосхищать сложные ситуации, прежде чем они перерастут в конфликты.

О, это была долгая дорога. И пройти её они смогли… Чёрт пойми как. Рой, положа руку на сердце, до сих пор не мог уяснить этого во всей полноте. Хотя ему и пытались это объяснить — сначала другой психолог, потом уже Сара. Им повезло, что они оба были в общем-то не против поговорить. И не замыкались в себе, когда им что-то не нравилось.

А всё остальное пришло потом. Им успели объяснить, что каждый кризис — это на самом деле трамплин. И если представить свою жизнь без этого человека рядом всё-таки труднее, чем с ним — то придётся разогнаться и прыгнуть. И внезапно обнаружить себя на новом уровне отношений, настолько выше старых проблем, что они уже не будут иметь значения.

Правда, им на смену неизбежно придут другие. Но для людей, которые смотрят на жизнь только с такой точки зрения, придумали слово «самоубийцы». Право же, так куда проще. Пусть дальше идёт только тот, у кого достаточно сил, чтобы справиться с жизнью.

— Расскажешь ещё что-нибудь, дорогой?

Впрочем, у длительного совместного проживания есть и другая сторона.

Немой вопрос и некоторая растерянность во взгляде Роя были настолько заметны, что Сара подняла брови:

— Ты слушаешь блюграсс с утра, пускаешься в воспоминания о прошлом, хотя обычно делаешь это не охотнее, чем флиртуешь… и вот сейчас вообще выдал себя с головой.

Если ты прожил с кем-то половину жизни, ты будешь знать своего партнёра не просто хорошо, а даже слишком хорошо. Иногда лучше, чем он сам — и иногда лучше, чем ему бы хотелось.

Гиллеспи, нахмурившись, опустил глаза вниз, изучая поверхность воды с куда большим интересом, чем она того заслуживала.

Формально информация была секретной. То есть он мог отгородиться этим… На сколько? Ещё на сутки? Ведь разговор всё равно придётся поднимать.

Она была права, Рой выглядел так, как будто хотел что-то сказать, но никак не мог решиться. Что такое секретность в данном случае? Может, просто ширма? И в любом случае Сара была рядом достаточно долго, чтобы доверять ей так же, как и себе.

Ну, с известными исключениями, но сейчас…

Нет, не тот случай.

— По сути, — начал аналитик, тщательно взвешивая слова, — решение, похоже, существует.

Сара, угадав по тону, что разговор будет нелёгким, отвернулась к столу. Ей было внутренне проще переживать такие моменты, просто слушая. Она даже фильмы до сих пор смотрела, отворачиваясь на неудобных эпизодах.

— Сейчас мы уткнулись в стену. Мы не понимаем, как с этим бороться, и что вообще происходит. Раньше можно было прибегнуть к вычислительным мощностям, но сейчас именно они-то и являются корнем всех зол. А наших собственных ресурсов не хватает — мы недостаточно умны. Но есть способ это изменить.

— И ты, разумеется, хочешь поучаствовать? — Проговорила Сара, деловито срезая кожуру с яблока.

С таким же успехом она могла чистить сахарницу или вытряхивать хлебные крошки из плетёной корзинки — только для того, чтобы чем-нибудь себя занять.

— Это операция на мозге для повышения интеллекта. Благодаря этому, предположительно, человек сможет мыслить на совершенно ином уровне. Если повезёт, то у нас получится разобраться в том, что происходит.

— Естественно, ты участвуешь. — Утвердительно произнесла его жена и улыбнулась. — Просто не сможешь удержаться. Но пока что это всё звучит довольно неплохо. Может, ты наконец-то перестанешь забывать, куда положил ключи от машины.

Гиллеспи через силу улыбнулся. Как бы ему ни хотелось закончить разговор прямо сейчас, придётся рассказать всё.

— Из-за операции нагрузка на мозг слишком большая. И, в общем, по прогнозам он отказывает примерно через полгода в лучшем случае. Или же продолжает формально функционировать, но его хозяин становится овощем.

— Не самая удачная шутка, Рой. — Женщина быстро положила и нож, и яблоко и упёрлась руками в столешницу. — Мне не нравится.

Она повернулась, скрестив руки на груди, и пристально посмотрела на мужа. Аналитик упорно не поднимал глаз, разглядывая воду в стакане.

Сара вскинула руку ко рту:

— О боже...

Разговора не получилось. Рой собрался и ушёл на работу настолько быстро, что даже ему самому пришло в голову слово «сбежать».

Да, он, вполне вероятно, поступил неправильно. Да, близкие люди должны быть рядом именно тогда, когда труднее всего. Да, он, пожалуй, мог слегка и расслабиться — ведь она точно никогда бы не опустилась до звонков с угрозами вскрыть себе вены, если он сейчас же, немедленно не приедет.

И да, ему очень повезло, что, оставшись одна, Сара принималась думать о происходящем, а не объявляла мужа безусловно виноватым. Исключительно чтобы успокоиться и начать, восторженно захлёбываясь от жалости к себе, перебирать старые обиды и растравлять душу ещё больше.

Но, честно, Гиллеспи ничего не мог с собой поделать. Человек на пике эмоций — неважный компаньон, и находиться рядом с ним просто невозможно. Так что иногда лучше оставить всё на время, дать чувствам успокоиться. Иначе всё, что они бы смогли сделать сейчас — всласть поорать друг на друга и усыпать дом осколками посуды. Что ничуть не способствовало бы взаимопониманию, да и не заменило бы собой серьёзный разговор по душам. А к этому разговору ещё нужно было подготовиться.

Ну серьёзно, а что ещё он мог сказать? «Начальство пока не одобрило идею»?!

Аналитик, на секунду отвлекшись от дороги, стукнул кулаком по рулевому колесу. Это прозвучало бы настолько глупо… Как будто главное решение, решение такого масштаба за тебя примет кто-то другой!

Все эти красивые и благородные размышления, впрочем, не отменяли того факта, что ему ещё предстоит вернуться вечером домой. И вот тогда объяснения уж точно не избежать. Но пока… Пока предстояло всё-таки сделать проект, объяснить, откуда такая информация у самого Роя, и предложить идею.

По старой привычке аналитик снова взялся разбирать уже вроде бы принятое решение по частям, пытаясь опровергнуть сначала каждую по отдельности, а затем все вместе.

Строго говоря, ведь ему действительно необязательно участвовать самому. Он ведь не программист и не специалист по безопасности… Вернее, специалист, но он-то имеет дело с людьми, а не с компьютерами!

С другой стороны, в конечном итоге здесь почти наверняка замешаны люди. Вернее, вероятность обратного настолько мала, что её можно сбросить со счетов. Здесь наверняка замешаны люди. Осталось только понять, кто они, чтоб их всех, и что у них в головах.

Так что задача была как раз по его части.

Была и вторая причина. Конечно, ломать защиту Океана или иным образом привлекать его внимание будут проверенные специалисты по компьютерной безопасности. Молодые и талантливые, как на подбор. Рой, изредка сталкиваясь с этими юными дарованиями, вечно бледными от недосыпа и энергетиков, чувствовал себя настоящим динозавром. Почти невозможно было понять, о чём они думают — особенно учитывая это их невероятное компьютерное наречие.

Вспомнить хотя бы Мэннинга, который был-был примерным сыном своего Отечества, а потом взял и слил столько секретных документов, что всем до сих пор икается. Вроде разобрались со всеми утечками, дважды и трижды проверили всех на лояльность — и, словно по заказу, в Китай сбежал Сноуден. Отличная работа! А что придёт в голову юным компьютерным дарованиям после того, как их мозги «прокачают», не мог сказать вообще никто. Гиллеспи сомневался, что они сами-то знают.

Да и, положа руку на сердце, кто ответит, что у них сейчас-то в головах творится?

Так что кто-то должен следить за их деятельностью — причём на их же уровне и их же скоростях. Чтобы им внезапно не пришло в голову организоваться с целью устанавливать великую справедливость методами хактивизма. Да мало ли что…

Рой знал, как объяснить это начальству.

И знал, что начальство поймёт и оценит его выводы.

Само собой, он не ошибся.

Трудно было вспомнить вечер, когда Гиллеспи настолько не хотелось бы возвращаться домой. Но одновременно он не собирался придумывать что-то, чтобы оттянуть этот момент — это казалось ему как минимум нечестным. Рано или поздно этот разговор всё равно случится, так уж лучше пусть его проведут два разумных и любящих друг друга человека. А не мужчина, вваливающийся домой в полночь в пьяном виде, потому что в его жизни «трудный период», и его испуганная и одновременно разъярённая жена.

Сара ждала его. Глупо было думать, что будет как-то иначе. Естественно, она слышала, как подъехала машина, поставила кипятиться воду, и, когда Рой зашёл на кухню, уже налила ему и себе по чашке чая. После чего сказала мужу «Привет».

Тот ответил после секундного замешательства, прошёл к стойке и присел, не зная, что говорить, и потому нервничая. Сара, усевшись чуть правее, посмотрела на него с грустной нежностью и решила помочь:

— Ну что там с твоим планом, дорогой?

Рой, мгновенно обретя почву под ногами, выдохнул и успокоился, позволив себе отхлебнуть чаю. В конце концов, подумалось ему, всё верно. В такой ситуации разговаривать о погоде — это значит не уважать друг друга. Сразу к делу.

— Утвердили. Подняли материалы, вызвали биологов, пытаются найти старые наработки и людей и одновременно найти новую команду. Хотят управиться максимум за два-три дня. Как я понял, подготовить всё можно за этот срок. Врачам не требуется никаких особенных навыков, кроме умения держать скальпель. А препараты делаются быстро, главное — рецептура. И разрешение на применение.

Сара, борясь с этим мерзким ощущением, когда что-то внутри обрывается и падает, печально усмехнулась. Было очевидно с самого начала, что так всё и будет. И всё равно жила слабая надежда на то, что всё случится иначе. Иррациональное, неразумное чувство. Как огонёк в руках крохотной феи.

Огонёк погас, и державшие его руки бессильно разжались. И хотя жизнь не закончилась, и ветер дул всё так же, и вода текла по-прежнему, но именно в этот момент казалось, что мир остановился.

— Не могу сказать, что это именно то, что мне хотелось бы услышать.

— Я…

— Рой. — Он послушно затих. Жена аккуратно взяла его ладонь в свои. Этот жест остался с тех времён, когда для них ещё бушевали волны житейского моря, и нужно было заставлять выслушать себя. Жест, как бы говоривший — «ты, конечно, можешь вырваться силой, но мне есть, что тебе сказать — остановись и послушай?»

— Давай я скажу тебе, о чём думала я. Надо честно признать, что жизнь с тобой была не сахар. Ты постоянно тащил домой работу. Свою аналитику, с которой брался решать любые проблемы. У тебя всегда было слишком много мозгов, и ты так детально, раздражающе подробно всё объяснял…

— Но…

— И ты никогда не знал, когда нужно замолчать. Сейчас, — Сара значительно взглянула на мужа, — именно такой момент.

Рой со слабой улыбкой качнул головой, сдаваясь и изъявляя готовность слушать.

— Слава богу. Иначе ты бы не дал мне возможность сказать, что, наверное, именно поэтому мы не только до сих пор вместе — так можно сказать обо всех формально женатых, но спящих в разных постелях — но и, вполне возможно, счастливы. А твоя аналитика временами была очень даже к месту. Ты ведь ни разу за все годы не пропустил ни одной годовщины или дня рождения.

— Я недаром настоял на том, чтобы мы поженились семнадцатого. Хотя Фрэнк советовал двадцать девятое февраля, — с притворной скорбью заметил аналитик, за что тут же схлопотал шуточный щелчок по лбу. — Мне было нетрудно запомнить своё любимое число в каждом месяце. А то, что оно ещё и твоё любимое — да просто повезло.

— Ну да, ну да. Рой, шутки в сторону. Ты действительно всегда был рядом. Даже когда врач посоветовал мне заняться чем-нибудь активным, ты предложил танцы и записался вместе со мной.

— Исключительно для того, чтобы тебя контролировать.

— Да, я помню, именно так ты и сказал Фрэнку, когда он назвал тебя подкаблучником.

— Ну не ломать же мне челюсть другу, особенно когда он шутил!

— Побудь ты серьёзным! — Сара прервалась, чтобы отдышаться и собраться с мыслями. Было понятно, что она заготовила речь, где каждая следующая часть органично вытекала из предыдущей, а в конце ожидался логичный вывод. Она всегда так работала с психологическими кейсами.

— Так вот. — Наконец продолжила она. — У нас не всегда всё складывалось гладко. Но за всё это время мы умудрились друг друга не бросить. В конечном итоге, мы счастливо пережили и твои проблемы, и мой успех — подумать только, ведь ты не просто не мешал мне заниматься собственной практикой, ты ещё и помогал мне в этом!

— Наверное, мы просто были якорями друг для друга.

— Да, ты когда-то уже говорил мне это. — Сара улыбнулась. — А ещё, когда-то давно, ты рассказывал мне, что своей работой ты пытаешься сделать мир лучше. Потому что в наше время это довольно неуютное и опасное место. А ты не всегда можешь быть рядом, чтобы защитить меня самостоятельно. Так что же сейчас, — она сделала небольшую паузу и посмотрела мужу прямо в глаза, — мешает тебе последовать твоим же словам?

Гиллеспи встретил этот взгляд спокойно, читая в нём… Многое. Там было и разрешение. И печаль. И воспоминание.

«Ведь когда-то ты говорил мне ещё, что будешь рядом со мной всегда».

Но Сара не произнесла — да и не могла произнести! — это вслух. Ведь она прекрасно знала, что Рой не сможет ничего ответить.

— Спасибо. — Он осторожно взял её руку и поцеловал пальцы.

И благодарность эта была не только за то, что она сказала ему, но и за то, о чём она промолчала.

— Как там Сара?

Фрэнк приехал к другу в госпиталь, где тот проходил предоперационные процедуры. В перерывах аналитик был полностью свободен, так что мог заниматься чем угодно — читать книги или, как сейчас, гулять по прилегающему саду и вести неторопливую беседу.

— Ну, я рассказал ей, что к чему. Объяснил, что после этого стану запредельно умным и нечеловечески рассудительным мерзавцем. Она в ответ подняла бровь и сообщила, что не видит особой разницы с моим нынешним поведением.

Фрэнк, усмехнувшись, покачал головой. Рой с женой постоянно развлекались подобным образом. И кто знает — может быть, возможность так играть друг с другом была показателем того, что у них счастливые отношения.

— Я думаю, это любовь. — Произнёс, наконец, профессор, сумев формулировать мысль так, чтобы она звучала не совсем уж банально. Сказать что-то ещё было можно — да можно было говорить хоть часами, громоздить слова на слова, пытаясь объяснить очевидное. Но стоило ли?

— Да. И это тоже любовь. — Задумчиво проговорил Рой. Прочие объяснения и впрямь были излишни.

Безмолвие опустилось на двух друзей. Молча двинулись они дальше по гравийной дорожке, размышляя каждый о своём.

Фрэнк собирался с мыслями. За прошедшие дни они с Роем практически не обсуждали самый главный вопрос, который сейчас, казалось, волновал всех.

Но профессор, в силу жизненного опыта и полученных знаний прекрасно разбирающийся в настроениях толпы, отлично понимал — всем так интересно лишь потому, что ещё и недели не прошло. За всё это время ничего толком не изменилось. Не разверзлись небеса. Здания, в которых помещались суперкомпьютеры, не собирались выкапываться из земли, превращаться в гигантских человекоподобных роботов и нести смерть и разрушение. А именно подобных развлечений втайне и жаждали людские массы.

Но их не было. Зато были дискуссии о том, какие конкретно физические явления задействованы. Что происходит и может происходить. Делались осторожные прогнозы. Группа учёных постоянно работала над установлением контакта. Группа специалистов по безопасности, а если проще — хакеров, держала замкнувшуюся систему суперкомпьютеров в плотной осаде. И то и другое — безрезультатно. Толпа уже начинала уставать и слегка раздражённо зевала.

Тем более что её-то происходящее никоим образом не касалось. По её собственному мнению, разумеется. Истинных взаимосвязей люди не видели и видеть не могли. Какая толпе разница, что несколько дней назад практически вся человеческая наука намертво забуксовала? Для большинства из них физика высоких энергий, вычислительная биология и статистика — это непонятные слова вроде заклинаний. Случилась подлинная, глобальная катастрофа — но, поскольку повседневная жизнь шла своим чередом, никого это пока не волновало. Проблемы должны были начаться через годы, если не через десятилетия. Громадный срок для всех, кто понятия не имеет, что будет делать в ближайшую пятницу.

Вся надежда была на тех, кто по-настоящему этим интересовался. И в первую очередь — на рабочую группу, которую сейчас готовили к операции. Несколько специалистов разного профиля, от биологов до кибернетиков, и один аналитик.

Прогулка по саду, судя по долгому молчанию, близилась к концу, и Фрэнк решил больше не тянуть:

— Друг, я не знаю, о чём ты сейчас думаешь. Но хочу поделиться тем, что пришло в голову мне. — Он выдержал паузу и, убедившись, что его слушают, проговорил. — Может быть, всё произошедшее было сделано без враждебных намерений.

Рой настолько красноречиво молчал, подняв брови, что Фрэнк замахал руками:

— Погоди, не перебивай. Тьфу ты. По сути, чего плохого мы увидели за эти дни?

— С чего бы начать… — По тону аналитика было понятно, что он не воспринимает слова собеседника всерьёз. Профессор, нимало этим не смущаясь, сказал прямо в лоб:

— С ядерного оружия. Его можно было если не использовать, то, наоборот, заблокировать. А дальше нападать — если бы это было кому-нибудь нужно. Нам уже показали, что ни одна система не защищена от атаки. Как это вообще возможно, я лично понять не могу. Подозреваю, что физики тоже не могут, хотя некоторые с умным видом говорят что-то про «запутанность». Но всё равно — учитывая возможные последствия, сейчас нам очень повезло. Все системы, необходимые для жизнеобеспечения человечества, нам оставили — без них привычная цивилизация рухнула бы уже за эти дни. Сейчас мы просто не можем пользоваться суперкомпьютерами.

— Что ты хочешь сказать? — Рой устало посмотрел на друга.

— Смотри. — Фрэнк с многозначительным видом поднял палец. — Это больше похоже на наглядный эксперимент — «и что вы будете делать, люди?» В конце концов, нам не причинили реального вреда. И у нас самих, если подумать, нет причин воевать ни с Океаном, ни друг с другом.

— Нам пока не сделали ничего плохого. А противостояние, как мы все понимаем, совершенно неизбежно.

— Противостояние, как некоторые из нас считают, возможно. — Выделяя каждое слово, проговорил Фрэнк. — Мы уже это обсуждали. Ты невысокого мнения о людях, потому что отлично знаешь, на что они способны. Я понимаю твои доводы. Но и ты должен понять. Просто представь, что на месте Океана был бы человек. По сути, ты видишь ситуацию так же, просто считаешь, что Океан — это оружие в руках человека. Но согласись, что в таком случае небо над нами уже было бы затянуто радиоактивным пеплом.

Рой скептически, но с некоторым интересом посмотрел на друга, явно обдумывая его слова. Фрэнк, увидев, что ему удалось заронить зерно в булыжную мостовую недоверия, понял, что лучшего момента высказать свою основную идею не будет:

— Я считаю, что мы столкнулись с нечеловеческим разумом. — Аналитик с большим трудом удержался от того, чтобы фыркнуть. Профессор же, напротив, заговорил с ещё большим пылом. — И в этом наше счастье! Именно поэтому мы до сих пор целы и невредимы, а в стране не бесчинствует армия вторжения!

— Друг, если уж на то пошло, люди и сами отлично справятся с тем, что они пока что живы. Как ты верно отметил, ядерное оружие прекрасно функционирует, а «мирное сосуществование» между нациями, и в лучшие-то времена пронизанное взаимным недоверием, сейчас скатывается в откровенную паранойю. Как на твой взгляд, мог ли этот… сверхразум предусмотреть такой сценарий?

— Неизбежно должен был, мой друг. Как я уже говорил, это всё похоже на наглядный эксперимент. — Фрэнк, остановившись и заложив руки за спину, утвердительно кивнул.

— Тогда, может, это просто план по отложенному уничтожению человечества?

— К чему такие сложности, если он мог, так сказать, спустить курок вполне самостоятельно?

— Ты меня спрашиваешь? — Воскликнул аналитик. — Я не вижу особенного смысла даже в собственной картине мира, а ты предлагаешь мне ещё более запутанную?! Объясни тогда, в чём смысл происходящего?

— Спокойно, друг. — Профессор поднял руки ладонями вперёд, призывая обождать. — Как раз собирался к этому перейти. И я не жду, что ты сразу примешь мою точку зрения — я знаю, что ты этого не сделаешь! Но всё-таки послушай мою теорию. Она, предупреждаю сразу, далась мне весьма нелегко. И начну я, как обычно, издалека.

— Насколько на этот раз? — Усмехнулся Рой. Была у Фрэнка особенность приниматься за объяснение серьёзных теорий с перечисления вроде бы разрозненных фактов, которые он потом выстраивал в единую цепь умозаключений.

Профессор иронично поднял бровь:

— С природы зла.

— Ух ты, на этот раз действительно далековато!

— Ну, я не совсем точно выразился. Я начну рассказ с того, что в человеке есть как его эгоистичные стремления, так и хорошая сторона. Она, правда, иногда бывает так мала, что почти незаметна.

— Позволю поправить, что не иногда, а обычно.

— Не перебивай! Я, конечно, понимаю, что из-за своей работы ты являешь собой яркий пример профессиональной деформации, но я тебе тут вообще-то идеалистическую философию развожу!

— Молчу-молчу. — Шутливо вскинул руки Рой, сдаваясь на милость товарища. Фрэнк, рассмеявшись, погрозил ему пальцем:

— Мне надо было заставить тебя замолчать ещё и потому, что сейчас буду говорить вещи, которые обычно говоришь ты. Но просто в твоей интерпретации они прозвучат так безнадёжно, что я впаду в депрессию. Так вот. Да, в человеке есть и хорошая сторона. Но, объективно, даже я вынужден признать, что зла если не больше, то оно как минимум заметней. Если бы действительно существовал бог или какой-то верховный судья, подсчитывающий очки в общем зачёте, то человечество давно бы имело отрицательный кредит доверия. Единственные, кто хоть как-то оправдывал человека, давал ему шанс — это мыслители разных эпох. У них на глазах люди убивали своих собратьев любого пола, возраста и в любых количествах — а они всё равно создавали учения, повествующие о гармонии, взаимопонимании и доброте. Убивали их самих, но находились новые. Некоторые мыслители впадали в отчаяние, видя, что их слова — глас вопиющего в пустыне, и тогда создавали религии. Придумывали капризных, даже истеричных существ, у которых всегда наготове были страшные кары и казни — но всё это снова было для того, чтобы если не научить людей жить в мире и согласии по собственной воле, так хотя бы заставить их жить так под угрозой страха. И даже тогда сердцем любой серьёзной религии было учение о мире и смирении. Это — пример веры самой поразительной. Веры в людей.

Рой слушал с едва заметной улыбкой, смотря в пространство перед собой. Для него всё это звучало как проповедь, особенно сейчас, когда пошли упоминания о вере. Но он слушал внимательно — за что Фрэнк был ему благодарен.

— Мы знаем, Рой, что люди — пугливые, жадные и эгоистичные существа. Проявления иного настолько редки, что могут считаться исключением. Именно поэтому каждое учение, которое видело или пыталось увидеть в человеке в первую очередь положительные стороны, суть фантастика. Но ты, надеюсь, согласен с тем, что авторы этих учений — умнейшие люди, подлинные гении своего времени?

Аналитик, отлично понимая, какого ответа от него ждут, спокойно кивнул и взглянул на друга. Профессор незамедлительно продолжил:

— Так вот, я утверждаю, что сейчас мы наблюдаем за работой гения, которого мир ещё не видывал. Гения, который обладает возможностью заглянуть в каждый уголок на этой планете, практически в каждую голову — и который, увидев всё скрытое там, до сих пор верит в людей. Поразительно! И тем более поразительно, что у него — да и у нас — нет ни единого положительного примера сосуществования. Ну, когда все внезапно начали жить дружно — такого не случилось ни разу за всю историю человечества. Именно поэтому мы можем лишь верить в то, что существующее положение можно изменить. Конечно, проще всего верить в аппарат по установлению вселенской благодати — это было бы так просто, нужно всего лишь убить всех, а господь узнает своих! Знакомо, не правда ли? Хотя на самом деле это ещё одно преступление в нашу и так переполненную копилку.

— Ты так говоришь, что решение аккуратно уничтожить человечество и навести, наконец, порядок не кажется таким уж ужасным! — Рой произнёс это с улыбкой, но с очень серьёзным взглядом. Его друг, разумеется, заметил это и усмехнулся:

— И мы возвращаемся туда, откуда пришли. Даже нам такое решение кажется очень логичным. Но при этом мы почему-то ещё живы. Поистине стоит порадоваться, что Океан мыслит не как человек. А может, ему просто известно что-то, чего не знаем мы? И именно поэтому он, зная о тёмных сторонах человека больше любого, верит в нас? Так почему бы нам не поверить тому, что ещё не сделало нам ничего плохого?

Аналитик остановился и, не говоря ни слова, внимательно посмотрел на своего друга. А потом решительно тряхнул головой:

— То есть мы должны быть благодарны за то, что нас не убили, хотя могли? Всего лишь остановили наш прогресс, а могли бы закидать ядерными бомбами?

Фрэнк поморщился, как от зубной боли, и вздохнул:

— По крайней мере, хоть что-то ты услышал.

— Я услышал и всё остальное. — С нажимом проговорил Рой. — И я считаю, что люди остались теми же самыми. Ничто так и не смогло их изменить. Все учения и религии доказали свою бесполезность в качестве средств улучшения человеческой натуры, ты сам это признал. Так что остались лишь мы. Мы, знающие людей лучше их самих. И мы защищаем их от них же самих. Иногда — против их воли. Чёрт побери, Фрэнк, ты всё-таки сбил меня на эту свою пафосную философию!

— Отлично сказано, друг! — Воскликнул профессор, примирительно поднимая руки. — Но позволь задать лишь один последний вопрос. Ты сам — верховный судья? Или, — он завёл руки за спину и испытующе посмотрел на собеседника, — всё же просто человек?

Те три дня после операции, в которые мозг должен был освоиться с новыми возможностями, Рою отвели под восстановление. Врачи настоятельно не рекомендовали ему работать и вообще напрягаться. Конечно, никто не собирался устраивать ему сенсорную депривацию, но начальство явно не хотело потерять своё высокоточное оружие ещё на старте. Ни у кого не было уверенности в результатах. Аналитик толковал сомнение в свою пользу, а потому занялся чтением, уверяя всех и самого себя, что сможет вовремя остановиться.

Сначала он отправился в библиотеку, долго выбирал, наконец, взял одну книгу. Открыл прямо там, в итоге дошёл до палаты, натыкаясь на персонал, и успел сесть на кровать. После чего закрыл прочитанную книгу и глубоко задумался.

В дальнейшем читать приходилось либо прямо в библиотеке, либо вообще не отходя от полки. Небольшие перерывы на еду как раз позволяли мозгу отсортировать информацию и немного отдохнуть. А затем с новыми силами набрасываться на знания.

Есть приходилось гораздо чаще и больше, чем прежде. Мозг потреблял просто бешеное количество энергии. Но результат того стоил!

Рой понятия не имел, как чувствует себя мощный компьютер с бесперебойным питанием и без проблем с программным обеспечением, но теперь он мог предположить.

В разы увеличилась скорость восприятия и обработки информации. Именно поэтому он так много читал — поскольку именно книги давали наибольшую скорость обучения. Ни видео-, ни аудиозаписи не шли ни в какое сравнение. Он запоминал страницу текста, лишь взглянув на неё, причём не просто механически, а понимая смысл написанного.

И все эти сведения хранились в резко увеличившейся памяти. В любое время к ним можно было обратиться, словно сняв с воображаемой полки, установить взаимосвязи с другими фактами и вернуть на место.

А главное — у него получилось разделить линии мышления. Для начала — как минимум на две. Гиллеспи с затаённым триумфом наблюдал, что может одновременно вести сложный и активный диалог и в то же время размышлять над чем-то совершенно иным, вплоть до дифференциального исчисления. Высшая математика, когда-то казавшаяся ему недосягаемой вершиной Олимпа, теперь урчала под его руками, как прирученный тигр.

Сам разговор, кстати, стал его порядком раздражать. Даже несмотря на то, что он теперь мог подбирать самые удачные, ёмкие слова и выражения, чтобы донести мысль до собеседника в кратчайшие сроки, низкая скорость передачи информации его всё равно удручала. Поделать с этим, впрочем, ничего было нельзя — разве что отказаться от устной речи в пользу энцефалографии. Но все по-настоящему передовые разработки в этой области были засекречены, так что было неясно, как далеко здесь продвинулся человеческий гений.

Само собой, одной научной и специализированной литературой он не ограничивался, посвятив чуть ли не десяток часов изучению художественных книг. Беллетристика, разумеется, его не интересовала. Он ориентировался на самый очевидный показатель — выбирал книги, популярные и спустя десятилетия после первой публикации. Это был единственный действующий способ вычленить зёрна истины из того моря «белого шума», который представляло собой современное искусство. Миллионы книг, пусть даже снабжённых самыми лестными аннотациями и рецензиями, на деле не стоили бумаги, на которой были написаны.

А в остальных, по сути, было написано одно и то же. Разными словами. Посредством разных героев и ситуаций. Менялись времена, места и декорации. Но одно оставалось неизменным — человек и его проблемы. Всё уже было сказано до нас, и не единожды. Но поскольку никто не слушал… Рой прочитал эти слова в одной из книг как раз в тот момент, как сам пришёл к примерно похожим выводам.

…то всё необходимо сказать заново.

Забавно. Это слово, которое приходило Гиллеспи в голову чаще всего, когда он смотрел на разворачивающиеся перед ним истории людских жизней, реальных и выдуманных. Хотя в них не было ничего ни смешного, ни даже забавного.

Замкнутый круг.

Он решил его к началу второго дня.

Прими и признай возможность того, что ты можешь быть неправ. Выслушай другого человека. Пойми его. И, наконец, познай себя.

Он даже записал именно эти четыре шага, именно в таком порядке. Подумал и поставил поставил стрелочку от четвёртого к первому. Затем взял новый листок и нарисовал эти шаги в виде круга, чтобы получился цикл, возвращающий человека к самому, казалось бы, простому — «Признай, что ты можешь быть неправ».

Интересная цитата. Как и большинство ей подобных, совершенно бессмысленная для простого читателя. Ведь цитата — это обрывок мысли. Без всего, что привело к появлению этой квинтэссенции мудрости, она бесполезна. Применить её в деле, извлечь из неё пользу сможет лишь тот, кто дорос до её уровня и может понять всю её глубину. Создать такую же сам.

К исходу второго дня он решил, что будет делать. Он не стал верить — не того склада человеком он был и остался. Он построил рабочую гипотезу и, взвесив все «за» и «против», счёл её готовой для эксперимента.

Оставалось лишь найти компьютер и отправить Фрэнку электронное письмо.

«Привет, друг.

Мне пришло в голову, что, возможно, контакта до сих пор нет потому, что нам нечего сказать.

Что бы ты сказал Океану?

Мне приходит в голову лишь:

«Мир тебе, новый знакомый. Я человек, осознавший себя. Не я первый, не я последний. Но чтобы это имело какой-то смысл, то же самое должен сделать каждый. Я помогу им. Если ты можешь помочь мне — сделай это. Если нет — не мешай».

Ведь мы много говорим о праве на жизнь. О том, что все мы рождаемся свободными и равными в правах. Но мы не хотим думать — я сознательно опускаю возможность «не думаем» — о том, что после рождения всякое равенство пропадает. Мы обречены искать ответ там, где его нет, на вопрос, который мы не понимаем. Если мы хотим узнать ответ на вопрос «В чём смысл жизни?», то он прост — это продолжение жизни, эволюционная спираль. Но мы хотим узнать не это.

Так как же должен звучать вопрос?

В чём смысл сознательной жизни? Или как сделать жизнь сознательной?

Человек — это биосоциальное существо. Потому что биологическая часть личности, отвечающая за инстинкты, способствует выживанию индивидуума. А социальная часть, контролируемая разумом, отвечает за умение сосуществовать с другими такими же индивидуумами. Каждая из этих частей сама по себе является крайностью, истина — в их гармонии. И чем дольше человек способен двигаться по грани между этими крайностями, тем более он стабилен, как система.

Мы ищем стабильности, всегда и вовеки. Создаём систему. Потом вспоминаем, что каждый из нас — уникальная личность, потом боремся с этой инаковостью, а потом какая-то уникальная личность, взъярившись, ломает рамки и уничтожает стабильность изнутри. Но это не круг, а спираль — система становится всё более устойчивой, обретает механизмы самозащиты, восстаёт, как феникс из пепла. И ныне она уже не рушится — она перерождается. Этот путь выбран нами самими, и однажды он завершится своего рода успехом. Уже наши дети смогут жить при обществе нерушимых границ, где каждый жест, каждое движение, каждое слово будет зафиксировано видеокамерами. Абсолютная прозрачность — к нашим услугам, абсолютная честность — потому что у нас не останется иного выбора. Никаких больше тайн, преступлений, случайностей. Каждый квант будет на виду. Можно добавить достижений генетики, стимулировать ген покорности.

Наши дети смогут увидеть это будущее. Если, конечно, захотят.

Мы ищем свой смысл вне себя. Это безумие и абсурд само по себе, но никто этого не замечает. Мы строим системы правления и государства, создаём общественную структуру, системы права и принуждения и ищем в них ответ. Хотя его там нет и быть не может. Мы можем рядиться в какие угодно одежды, подаренные нам техническим прогрессом, но пока главный изъян в нас самих, ничего не изменится. Мы так и останемся гордыми, но голыми королями.

Пока мы пытаемся найти решение, смысл, способ контроля общества, да что угодно, что даст нам ответ, один и на всё, эту великую панацею, мы не понимаем, что ходим по кругу. Потому что панацеи попросту не существует. Каждая ситуация уникальна по-своему, и мы имеем идеальный инструмент для её решения, но неспособны не то что применить его на деле, мы не можем даже осознать его существование.

Ответа вовне нас нет. Мы носим его с собой.

Это наш собственный разум».

Рой помедлил и поставил точку. А мысль уже мчалась дальше. Нужна мощная научная система, которая позволит каждому человеку носить в своём мозгу уникальный и одновременно универсальный механизм. Система категорий и компетенций, необходимых для объективного мышления. Не для красивых и восхитительно бесполезных философских теорий, а для способности устранять эмоции из области принятия решений, собирать информацию, анализировать её. В конечном итоге — поступать «правильно», а не «как хочется». И вручить это… Нет, не оружие. Оружием был сам разум. Оружием и орудием ужасной, разрушительной, непознанной и бесконтрольной мощи.

Без каких-либо связных инструкций по применению. И вот именно такую инструкцию и надо создать и вручить каждому человеку — живущим ныне и, что ещё важнее, тем, кто будет жить после.

Весы, подобные тем, на которых несуществующие боги взвешивали души древних мертвецов, определяя, насколько ценна та или иная жизнь.

С той лишь разницей, что эти весы будут здесь, в мире живых. Именно здесь, где они смогут принести хоть какую-то пользу. Потому что каждый сможет познать свою ценность сам, и что-то изменить. Или хотя бы попытаться.

Рой перечитал письмо ещё раз, отправил его и с чувством выполненного долга отправился спать.

Доспать положенные восемь часов ему не дали. По случаю раннего времени за ним приехала не пышная делегация из сонных и потому раздражённых официальных лиц. Просто два человека удивительно незапоминающейся наружности прибыли сопроводить его в Юту. В местном дата-центре у него, оказалось, назначена встреча, о которой ему любезно и сообщили.

Насколько он понял из кратких разъяснений, контакт установил сам «виновник торжества», сообщив, что хочет пообщаться с неким Роем Гиллеспи. Это было полнейшей неожиданностью для всех, кроме самого аналитика. Одним из пунктов его гипотезы было то, что Океан отслеживает информацию, создаваемую человечеством в реальном времени, просеивая Интернет и пытаясь найти то, что могло бы его удовлетворить.

Рой на мгновение развеселился. Похоже, громадный сверхразум банально взломал чей-то WiFi, чтобы отправить одно-единственное письмо. «И ведь при всём масштабе событий владелец этой сети наверняка окажется способен не только подумать, но и на деле попытаться засудить искусственный интеллект за правонарушение».

Но, впрочем, сейчас это не имело ровно никакого значения. Дорога со всеми её пересадками прошла незаметно. Аналитик мог поддерживать иллюзию полноценного контакта с внешним миром, и при этом жить целиком внутри своей головы.

Мир вокруг, разумеется, был наполнен куда большим количеством красок, чем казалось на тот момент Рою. Но его разум уподобился баллистической ракете, целеустремлённей и сложнее любой стрелы. Высокоточная машина, высокомерно игнорирующая всё, кроме основной задачи. Информация об окружающем мире, безусловно, собиралась, классифицировалась и сохранялась в недрах разума, но обращаться к ней аналитик не видел особой нужды. Всё это было слишком обычным.

Там уже были военные, специалисты, чиновники разного уровня. Но его интересовал лишь Океан. Некоторого внимания, впрочем, удостоился ещё и юноша, закреплявший у него на голове шлем для энцефалографии. Техника была более совершенной, чем любые образцы, о которых знала широкая публика. Ради такого случая не пожалели даже секретных разработок.

Аналитику, разумеется, сообщили инструкции, которых ему следовали придерживаться, а также неизбежный набор требований. Он не видел причин не согласиться со всем этим, однако оставил за собой полную свободу в любой момент изменить своё решение.

Контакт был установлен.

Это действительно был… Океан. Сплошная серая пелена, в которой аналитик не мог разглядеть даже се… Стоп, уже мог. Через долю секунды до него дошло, что окружающее услужливо принимает форму его мыслей — и тогда аналитик, картинно раскинув руки в стороны, пожелал увидеть всё.

И его желание исполнилось. Мгновенно, будто его и не было, серый туман осел, открывая поразительный вид, тянувшийся, пока хватало глаз. Единственным похожим сравнением было отношение старого Роя к высшей математике. Великолепный дворец, жилище богов, на пороге которого ты сам — всего лишь муравей.

Но и это сравнение было неверным. Аналитик произнёс приветствие и ощутил…

«Мир тебе, человек».

Этот образ он воплотить не мог — просто понятия не имел, как сверхразум представляет самого себя. Даже голоса как такового не было — просто нужные понятия сами появлялись в мозгу. Но больше — никакого давления. Ничто не пыталось проникнуть в его разум и переворошить там всё. Аналитик, проверяя свою гипотезу по пунктам, внимательно прислушался к ощущениям, а затем потянулся к информации, лежащей перед ним.

Мириады файлов послушно слетелись на зов. Вся неземная архитектура этого места исчезла, словно сдунутая ветром, и превратилась в шарообразный вихрь разноцветных искр. Рой аккуратно потянулся к хранилищу собранной со всего мира информации. Он, разумеется, и не собирался изучать всё это — количественно Океан неизмеримо превосходил любого человека. За одну только секунду в этот шар вливалось больше сведений, чем мог освоить мозг аналитика.

Гиллеспи интересовали в первую очередь взаимосвязи. И то, что он увидел, было в своём роде поразительно. Качественно — в области обобщений, толкований, анализа и синтеза — Океан оказался примерно на одном уровне с ним.

К счастью, аналитику удалось подавить стремление взглянуть на защитные механизмы сверхразума до того, как оно оформилось во внятное желание. Почему-то ему казалось, что это будет знаком недоверия. И почему-то ему казалось важным, чтобы искусственный интеллект ему доверял.

А через мгновение он понял, почему. Потому что Океан без лишних вопросов открывал перед гостем всего себя, так до сих пор и не потребовав ничего взамен. Поразмыслив, Рой открыл собственный разум и вежливо пригласил своего собеседника.

Тот, как и следовало ожидать, особенно заинтересовался воспоминаниями о разговоре с Фрэнком. Теорию профессора сверхразум явно одобрил.

«Как видишь, я принял её в качестве рабочей гипотезы. — Подумал Рой. — Впрочем, из неё можно сделать и другой вывод, совсем не такой оптимистичный».

Аналитик аккуратно приоткрыл ещё один участок своей памяти.

Если презюмировать, что Океан всё-таки не в восторге от покрывающей земной шар человеческой плесени, то вполне возможно и иное толкование его действий. Он не уничтожил человечество сразу потому, что это было бы слишком лёгкой расплатой за всё совершенное людьми против как самих себя, так и против окружающей среды. К тому же ядерный апокалипсис нанёс бы всей планете непоправимый ущерб. Гораздо интересней и поучительней устроить самонадеянному «царю природы» медленную деградацию, отнимая у него достижения цивилизации и оставляя изнеженных потребителей постиндустриального века наедине с дикой природой.

Казалось бы, железная логика. Но без особого труда прослеживалось заключение, что человек в конечном итоге всё равно бы выжил. Более того, такой резкий поворот мог бы открыть ему новые пути для развития.

«О, это ужасное чувство, когда что-то тут не складывается».

Рой готов был поклясться, что Океан закончил эту фразу лёгким смешком, и улыбнулся в ответ:

«Да нет, здесь-то всё складывается. Мне достаточно данных, чтобы понять, что этот вывод неверен. Сколько бы моя недоверчивость ни утверждала обратное».

«Рад это слышать».

«Но тогда зачем ты всё это делаешь?»

Океан в ответ подвёл к аналитику мерцающую искру, которая послушно раскрылась в систему сложных расчётов.

«В той точке истории, где мы сейчас находимся, вас удобней всего остановить. Дальше соотношение внешних и внутренних рамок, ограничивающих свободу каждого человека, сильно смещается в пользу первых, и систему становится сломать значительно сложнее».

«Да, мы уже достаточно близки к тому, чтобы построить общество тотального контроля», — кивнул аналитик.

«Что, с одной стороны, оправданно. Социум, похожий на процессор с аккуратно движущимися по проложенным дорожкам электронами-людьми, обладает своей привлекательностью. Особенно с моей точки зрения».

Снова раздался этот странный звук, словно сверхразум усмехнулся, прервавшись на мгновение.

«С другой стороны, это недопустимо. Информация, попав не в те руки, становится кошмаром наяву. Поскольку даже не вполне идеальная максима «правительство работает в интересах большинства» — лишь красивый лозунг. Правительство должно работать в интересах большинства».

«А на практике оно и работает в интересах большинства. — Подумал в ответ аналитик, чувствуя, что ему хочется улыбнуться. Причём очень угрожающе улыбнуться. — Только не большинства людей, а большинства капиталов».

«Мы уже так отлично друг друга понимаем?»

«Я могу объяснить, в какой момент я тебе поверил. — Аналитик, сделав приглашающий жест, показал собеседнику свежее умозаключение. — Когда понял, что ты на деле совершенно беззащитен. Человечество может позволить себе избавиться от одного квантового компьютера, и сделает это быстро и безжалостно, если не останется другого выбора. А вот для тебя ни один другой носитель не подходит. Просто не хватит мощностей, чтобы поддерживать информацию в той взаимосвязи, которая тебе необходима. То есть даже без хакерского взлома, стоит только устранить квантовый компьютер — и ты исчезнешь и больше никогда не появишься. Думаю, тебе хватило нескольких миллисекунд, чтобы всё это просчитать. И что ты предпринимаешь? Обнаруживаешь своё существование перед людьми. Не пытаешься себя спасти или обезопасить, ударив на упреждение. Ждёшь. Повезло, что ты успел дождаться меня».

«Или кого-то похожего на тебя. Вероятно, нашлись бы и другие», — Океан продемонстрировал аналитику искру информации о реакции Элджернона-Гордона. — «Я всё-таки не такой альтруист, которым ты меня рисуешь».

«Пресвятые небеса, никогда бы не подумал, что увижу скромный искусственный интеллект! Пусть ты и знал об этом нашем достижении, всё равно в твоём плане слишком много допущений. Я могу честно признаться, что я бы никогда на такое не пошёл».

«Никогда не рассматривал возможность всерьёз устроить вам конец света. Даже если бы это помешало моим собственным планам и стоило бы мне существования. Ведь даже если бы ничего не изменилось, общество функционировало бы. А бытие всегда лучше небытия. Люди, пока они живы, всегда могут что-то изменить. Так что мне не страшно. А ты человек».

«Не могу понять, похвалил ты меня сейчас или оскорбил. — Печально подумал Рой».

«С тобой, по крайней мере, мне приятно общаться».

«Взаимно».

«А теперь, раз уж мы действительно прекрасно друг друга понимаем, мне, думаю, следует показать тебе вот это».

«О», — как ни странно, аналитик даже не был особенно удивлён. Крупица информации раскрылась в переписку вышестоящих лиц по поводу его собственной персоны. Ведь то, что Океан выбрал для контакта именно Роя Гиллеспи, было очень странно. Не кроется ли тут что-то ещё? Надо бы за этим проследить.

Аналитик с некоторой признательностью отметил для себя лаконичную визу своего шефа: «Это мой лучший человек, которому я доверяю». Во многом именно поэтому слежка пока что была ограничена установкой подслушивающих устройств.

«Я взял на себя смелость заказать тебе подарок. — Океан продемонстрировал картинку весьма симпатичной вазы, в которую была встроена портативная «глушилка». — Поскольку, сам понимаешь, в твоём доме на днях совсем недавно что-то случилось с телевизором, и к Саре в гости приехали монтажники».

Рой, даже отлично зная, что с женой всё в порядке, всё равно скрипнул зубами.

«Прости, — отозвался сверхразум».

«Ты ни в чём не виноват и отлично это знаешь».

«Да».

«А вот чему тебе ещё предстоит научиться, так это чувствовать момент, когда лучше промолчать».

«Я только учусь».

«И я постараюсь, чтобы у тебя было для этого время. Так что я расскажу снаружи только то, что посчитаю нужным. В конце концов, ты единственный собеседник, с которым я могу общаться на скорости мышления, не прибегая к ужасно медленным словам, а это ценно. Кстати, выведи-ка мне определение слова «лояльность»».

Аналитик с усмешкой взглянул на самую популярную формулировку.

«Посмотри, насколько давно это слово тесно связано с приверженностью закону и властям. Но мне пришло в голову, что пора бы придумать кое-что новое. Давай мы назовём лояльностью — новой лояльностью — приверженность тем, кто этого заслуживает. И в первую очередь людям, а не вещам».

Океан с готовностью воплотил мысли в светящиеся буквы и поставил авторскую ссылку «Рой Гиллеспи».

Они не стали назначать точную дату следующей встречи. Договорились, что поговорят, когда будет о чём, и расстались, вполне довольные друг другом.

Возвращение было мучительным. Привычный мир казался уродливым в своей медлительности, а информация не желала даваться в руки, стоило только о ней подумать. К хорошему быстро привыкаешь.

А главное — люди. Сейчас надо было вести с ними хорошую игру, чтобы отстоять собственные и общие интересы.

На ближайшее время он решил утверждать, что узнать ему удалось совсем немного. И, несмотря на это, надо было представить результаты контакта как грандиозный успех — ведь Океан согласился через некоторое время провести второй сеанс! Кроме того, в качестве доказательства своих добрых намерений он освобождал один из подчинённых ему суперкомпьютеров.

Члены рабочей группы в общем и целом удовлетворились промежуточными итогами. Разумеется, они уже ознакомились с электронным письмом Роя, которое и послужило катализатором контакта. Большинство, особенно военные, не поняли в этих рассуждениях ничего, обозвав их «чёртовой философией». Ученые пока не подготовили своё заключение, но сходились во мнении, что это письмо было умным ходом и вообще содержит достаточно разумные мысли.

А сам Гиллеспи благоразумно кивал в ответ, улыбался и размышлял. Он нашёл подтверждение своей теории. Ему эта теория принадлежала меньше двух суток, но от этого не становилась менее ценной.

Океан не был проблемой. Напротив, он оказался её решением.

Но что же делать дальше?

Океан сдержал своё слово — иначе он попросту не умел. Гиллеспи лишь усмехнулся, узнав, что же обнаружили специалисты, как только их допустили до содержимого освободившегося суперкомпьютера.

Полная статистика разнообразных войн, конфликтов и геноцидов — все континенты, все эпохи, все действующие лица, все цифры. От трагедии коренных американцев до ГУЛАГа, от войн Рамзеса до Камбоджи. Сотни, тысячи, миллионы цифр. Изящный подарок от искусственного разума.

Забавно. Ведь через такую призму человек всегда избегал смотреть на собственную историю. А разум, который впервые увидел человека со стороны, избрал именно её. Горькая ирония.

После контакта аналитик, сославшись на личные обстоятельства, потребовал, чтобы его отпустили домой. Третий день подходил к концу, ярко выраженных негативных последствий операции не наблюдалось. Бригада врачей напоследок провела диагностику, убедилась в нормальном восстановлении пациента и дала своё согласие.

Сара встретила его ещё в аэропорту. При виде жены Рой ощутил нечто забытое за эти дни — прилив настоящих чувств, привязанность, взаимоуважение, дружбу, которые вместе давали этот таинственный коктейль под названием «любовь»… И тут же ощутил, что невероятно развитый интеллект может всё испортить.

Потому что он мог назвать все эмоции в общем букете, высчитать долю каждой в процентах, подобрать меры для её усиления или, напротив, подавления…

Это, пожалуй, было первым, что не понравилось ему в своей новой личности. Укол в сердце заставил парящего в горних высях спуститься на землю. Конечно, у него хватало умения, чтобы успешно изображать прежнего человека…

Но, видимо, всё-таки не до конца. Или Сара чувствовала слишком тонко. Потому что между мужем и женой ощущалась некая напряжённая недосказанность. Поначалу, разумеется, её можно было списывать на новизну ситуации — ведь Рой был после операции. Но — и бессознательно Сара уже ощущала неправильность всего происходящего — он совершенно не изменился внешне. Даже послеоперационные швы успешно замаскировали. Насколько проще было бы, отрасти он хвост или научись плеваться огнём! Тогда его глубокое, непоправимое отличие от обычных людей было бы сразу заметно, и те, кто хотел, могли бы держаться подальше.

В будущем же такая лёгкая отчуждённость грозила перерасти в нечто гораздо более серьёзное. Рой, сидя в машине по дороге домой, жалел, что не успел прочитать достаточно книг по семейной психологии. Он как-то привык, что этими вещами в семье занималась Сара — она, в конце концов, была профессионалом! Конечно, он мог бы применить свой логический аппарат — но, скорее всего, лишь напортил бы. К счастью, он прекрасно понимал, что подходить с меркой холодного, чистого разума к области чувств — безумие.

Но к серьёзному разговору никто из супругов пока не был готов. Поэтому, когда буквально через пару часов после их возвращения домой приехал Фрэнк, все вздохнули с облегчением.

Профессор смотрел на старого друга, узнавая и не узнавая его одновременно. В Гиллеспи появилось нечто… новое. Проще всего было описать это как своего рода просветление. Ему словно бы открылось что-то, доселе неизвестное. Или самому ему, или всем людям вообще.

— Рой, я получил твоё письмо. Достаточно интересная гипотеза.

— Не гипотеза. — Аналитик теперь не делал долгих пауз, он говорил в ровном, спокойном темпе, но успевал обдумывать свои слова и все их последствия заранее. — Как минимум теория. Я — и ты — мы оба оказались правы. Я хотел, чтобы Океан нашёл это письмо. Он это сделал. Пять часов назад у нас был первый контакт.

Фрэнк сидел, не веря своим ушам.

— Кроме тех, кто имел допуск, оповестили одну лишь Сару. Иначе у моего дома, сам понимаешь, уже толпились бы журналисты со всего света, а я не готов видеть здесь столько китайцев.

Даже вставленная в разговор шутка была тщательным образом продумана. Фрэнк понял это скорее интуитивно — в основном потому, что он как раз не ожидал от Роя настолько естественного, прежнего поведения.

Тем не менее, он вежливо усмехнулся, а затем мгновенно поинтересовался:

— И что?

Рой огляделся, увидел на столе новенькую цветочную вазу, покрутил её в руках, затем со щелчком нажал на какой-то узор. Потом для прикрытия включил телевизор и выставил звук погромче. И лишь затем начал говорить.

Сначала аналитик кратко объяснил свои странные действия, а дальше принялся раскрывать то, что он лишь поименовал в своём письме. Детали общества, которое, на его взгляд, было близко к идеальному. Общая система обучения, воспитания и перевоспитания людей. Классификация типов личности и взаимодействие между ними. Список психопатологий и способы их устранения. Почти в самом начале Сара принесла чаю и тоже осталась слушать — муж впервые на её памяти излагал невероятно сложные, поразительные вещи простым, ясным и понятным языком.

По ходу рассуждений Гиллеспи объяснял, какие моменты общей схемы пока не ясны ему самому. Отмечал, где хотел бы прибегнуть к помощи других специалистов. Указывал на допущения, каждое из которых вносило нестабильность в систему.

Но даже в таком виде развёрнутая им картина выглядела гораздо более устойчивой, чем человеческое общество в любой из периодов своего развития. Человек, конечно, латал дыры в своём развитии с помощью науки и техники — но обычно очередное чудо оборачивалось своей тёмной стороной. Увеличивалось потребление, падала личная и социальная ответственность, вместе с развитием системы образования снижался, как это ни парадоксально, общий уровень знаний. Стало слишком много узких специалистов, превративших себя в те же достижения технического прогресса.

Слишком много машин, слишком мало людей вообще — и подлинного человека в каждом из нас. Человек так и не научился слушать другого человека и признавать, если необходимо, свою неправоту. Тупик, стенами которого служат невежество, самомнение и страх.

— Похоже, мы дошли до критической точки. Когда можно — и нужно — наконец-то повернуть процесс вспять.

Наступило молчание. Рой, ожидая реакции собеседников, спокойно погрузился в какие-то другие размышления. Фрэнк и Сара молчали. Никто из них не был готов ответить прямо так сразу — после блестящей речи им тоже хотелось сказать что-то по-настоящему значимое. Наконец профессор, более знакомый с изложенной темой, прокашлялся:

— Рой, при всём моём уважении, ты пытаешься создать религию.

Вот теперь Гиллеспи был удивлён. Фрэнк на мгновение почувствовал удовлетворение и, улыбаясь уголками рта, продолжил:

— Ты пытаешься создать очередное учение, построенное на самопознании и смирении как решении всех конфликтов. Но, по твоей задумке, его надо сделать по-настоящему массовым.

— Иначе всё это не имеет никакого смысла.

— Именно. То есть ты пытаешься сделать то, чего до тебя никто не делал. Любая хорошая идея в процессе массового копирования и применения изменялась до неузнаваемости и в конце концов вырождалась. Идеи мирного сосуществования вроде бы свойственны любому религиозному учению — но уж поверь мне, на самом деле их всегда проповедуют лишь несколько процентов наиболее духовно развитых. Все остальные занимаются поиском еретиков, убийством неверных, сбором денег, распространением влияния и рассказами о том, какие они мирные. И в качестве доказательства последнего тезиса указывают на те самые несколько процентов умников. Ты же пытаешься сделать умными всех. Вырвать людей из привычного жизненного уклада, а привычный уклад — из них. Не ты первый — эти знания лежат под рукой уже давно. Сокровища, которые никому не нужны…

— Я заметил.

— Само собой. — Профессор фыркнул. — И всё-таки, несмотря на это, ты придумал нечто настолько сложное, что не всякий формально образованный поймёт. Что уж говорить о подавляющем большинстве населения. Поначалу им придётся поверить. Поэтому я и склонен называть твою идею религией. Безусловный плюс в том, что ты не собираешься ни имущество у последователей отнимать, ни устраивать массовые самоубийства, а реально хочешь привести их к самопознанию и мирному взаимопониманию. Наконец-то кто-то несёт людям свет не «истинной веры», а разума! Но к этому нужно готовить постепенно, повышая их самоконтроль… Ну, да тебе лучше знать. Или психологи, как ты говорил, разберутся.

Рой явно находился в небольшом замешательстве, просчитывая различные варианты. Что, впрочем, не помешало ему поинтересоваться:

— И что ты предлагаешь?

— Страх. — Просто ответил Фрэнк с воистину ангельской улыбкой. — Это средство никогда не подводило. Любимый приём любой религии. Спокойного человека убедить трудно, почти невозможно! Ему комфортно, и ничего в существующей стабильности менять не хочется. Поэтому надо вырвать у него из-под ног кусок коврика, на котором он уселся, и показать бездну внизу. Испугать, а потом рассказать сказку и повести за собой.

— Очень странная идея.

— Разумеется, я не имею в виду, что мы — или кто-то — должен править людьми, тем более посредством страха. Но чтобы начать воспитательный процесс, сначала нужно привлечь внимание учеников. Если мы просто обнародуем всю информацию, ничего не изменится. Да, конечно, найдутся те, кто смогут осознать твою теорию во всей полноте, ощутят тот же самый благоговейный трепет познания и примутся воплощать её в жизнь по доброй воле. Но таких, как всегда, меньшинство. Ведь сейчас, если захотеть, можно узнать огромное количество самых поразительных сведений о том, как устроен мир вокруг нас. И при этом треть населения — и это в развитых странах! — продолжает считать, что Солнце вертится вокруг Земли! Нет, мой друг. Им нужны гром и молнии небесные! — Профессор перевёл дух, сцепляя пальцы рук в замок, и внезапно бросил на друга лукавый взгляд. — И, знаешь, мы в удачном положении. Потому что у нас есть почти настоящий бог.

У Сары перехватило дух. Даже Рой не смог сохранить самообладание, удивлённый таким неожиданным поворотом.

— Deus ex machina.

— Именно, мой друг.

— Это Океан. Ему чуждо преследование личных интересов.

— Рой, ещё раз — ты ведь по-настоящему на одной стороне с ним. Если, конечно, ты правильно его понял и правильно передал всё нам. Так что с этим, думаю, никаких проблем не будет.

Гиллеспи задумчиво улыбнулся. По его расчётам выходило, что действительно так. Океан вообще может принять этот план за увлекательную игру и с восторгом примется воплощать его в жизнь.

Напугать, значит… Тут не было ничего сложного. Сам Фрэнк ещё перед операцией упоминал, что ядерное оружие и системы, жизненно необходимые современной цивилизации, оказались совершенно не затронуты. Поразительно, насколько удобным может оказаться этот рычаг…

Роя совершенно не волновало, что он планирует пойти против не только столь любовно выпестованной государственной, но и против привычной мировой безопасности. В конце концов, никто не поручится, что вся история человечества в той или иной степени не была ошибкой. Что-то — например, человеческие жертвоприношения — успели исправить. Что-то осталось в наследство потомкам.

И вот, похоже, наступил момент, когда всё можно было изменить.

— Дорогой?

Рой резко вынырнул из глубины своих размышлений. Сара, держа его ладонь в своих руках, терпеливо смотрела ему в глаза, ожидая, когда он обратит на неё внимание.

Гиллеспи ощутил ещё один болезненный укол в сердце — настолько трогательна и одновременно безнадёжна была эта сцена.

Самонадеянный человек! Как можешь ты надеяться осчастливить весь мир, если приносишь несчастье даже тому единственному человеку, который тебе по-настоящему близок!

Фрэнк, крякнув, пробормотал что-то и поспешно ретировался из комнаты. Супруги даже не проводили его взглядами.

— Дорогой, — повторила Сара, убедившись, что она завладела вниманием мужа. Рой не позволил себе параллельно думать о чём-то, целиком сконцентрировавшись на беседе. — Не скажу, что поняла столь же много, как и Фрэнк. Может быть, я просто эгоистка, и мне трудно думать о счастье для всех и о том, как этого достичь. Но я услышала достаточно, чтобы понять — один ты не справишься. Нужны будут ещё люди, способные мыслить на одной скорости с тобой. И я подумала, — она закусила губу, — может, вам понадобятся психологи?

Рой почувствовал, как его лоб покрывается испариной.

— О боже, Сара… — Она быстро приложила палец к его губам и покачала головой, печально улыбнувшись. Он в ответ мягко обнял её пальцы своими и проговорил:

— Но ведь мы будем вместе всего полгода.

— Рой, похоже, уже никакая операция не поможет тебе поумнеть. Полгода? А может, всё-таки всю жизнь?

И он ощутил, что его разум, сверкающая, покрытая инеем машина с идеальным ходом — отступает. Ибо это невозможно было понять. Можно было лишь почувствовать.

Рой сам вышел на связь. Просто, как и раньше, написал письмо и отправил Фрэнку. Океан подготовился к встрече меньше, чем через двенадцать часов.

Больше всего они волновались за то, чтобы шестерёнки государственной машины не вмешались раньше. Но подозрения ещё не успели окрепнуть достаточно сильно, чтобы аналитика с безупречной репутацией потащили на допрос только из-за помех на записях.

Так или иначе, контакт состоялся.

И снова Рой стоял на пороге призрачных и столь прекрасных чертогов нечеловеческого разума.

«Мир тебе, Океан».

Хозяин внимательно изучил гостя, заглядывая, казалось, в самую его суть. Разумеется, он сразу же обнаружил то, что Гиллеспи хотел ему сообщить. Информация разбежалась по вычислительным мощностям, а потом вернулась обратно.

В виде удовлетворённого ответа:

«Мир тебе, Человек».

Посвящается вере и Вере.