The Emptyness

3 сентября, 19… год

…Ели шумели на ветру, хвоя шумела под ногами. В ушах от долгой ходьбы тоже шумело. Равновесие шума в природе. В сторону от них бросился еж, и скрылся в норе. Группа спустилась с некрутого склона, и почва под ногами зачавкала. Дед тихо прокомментировал:

— Деревню Гадюкино смыло.

Одновременно Степан, самый вредный из трех туристов, пронзительно по-женски взвизгнул – он, видимо, думал, что путь по суровой сибирской тайге – это вроде как обычный туристический поход, и додумался натянуть на себя тоненькие кеды. Посочувствовав про себя: «Эх, заставь дурака Богу молиться…» — старик мрачно произнес через плечо:

— Давай-ка, парень, потише: тайга – она крикливых не любит. А кого тайга не любит – тот, почитай, не жилец будет.

— Идиотизм! – прошипел в ответ Степан, — Наделение природы разумными чертами свойственно личностям, отставшим в развитии. Вижу, вы в своих родных лесопосадках совсем уже…

— Не надо оскорблять проводника, Степан Афанасьевич, мы здесь не на курорте. – Остудил своего подопечного Буров. Насколько дед понял, у этих ученых-туристов Буров был вроде руководителя, и при малейшем нарушении он, словно старый сторожевой пес, принимался утробно гавкать на нарушителя, — Если Сергей Никитич говорит, что надо вести себя тише, то это значит, что вам придется уменьшить уровень извергаемых децибел минимум вполовину. А если вы будете продолжать своевольничать, то мне придется разговаривать о вашей субординации с директором, — пронзив напоследок Степашку своими колкими серыми глазами, Буров переключился на деда, — Так что, уважаемый, скоро мы придем?

— Скоро, товарищ, скоро, — дед прищурил подслеповатые глаза, вглядываясь в сумрачное пространство между деревьями, — Вон жишь каменюка тот, который во мху весь, а от него метров пятьсот ещё шагать.

С этими словами дед усиленно зашагал вперед, входя в неглубокую, но обширную лужу. Группа устремилась за ним – маленький и тонкий, лицом напоминающий мятую бумагу Буров, яростным шепотом матерящий тайгу и старого Никитича плечистый Степан, ноги которого, обряженные в дорогие джинсы, уходили по колено в воду (остальные таки додумались одеть резиновые ботинки), и увешанный понятными только ему приборами Петр. Вода шелестела под ногами Петра, волны поднимали упавший на поверхность мелкий лесной мусор – хвою, листья и кусочки еловой коры. Прямо возле камня, на который указывал старик, ноги нащупали бережок, и дальше он зашагал по суше. Дед бодро семенил впереди, изредка ворочая по сторонам своей наброшенной на макушку ушанкой, — непонятно зачем одетой, сейчас было градусов пятнадцать тепла, всё-таки бабье лето. На одно плечо старик набросил за ремень старенькое ружьишко, — на вид самодельное, а на другом, стянутая веревкой, качалась связка длинных прутов. Петр ускорил шаг, чтобы догнать старика, и спросил:

— Слушай, Никитич, а здесь что – волки водятся?

— С чего ты решил? – Старик повернулся к Петру и проводил его взгляд, — А, ружье… Ну видел пару раз – ближе к селу. Только дальше этого спуска не одна животина не проходит. Я заметил – зверь Пустоту вообще не любит. Птицам похер – насквозь пролетают, а вот волк там, иль заяц какой хрен подойдет.

— А ружье зачем?

— Да больше по привычке, — старик был рад поболтать с молодым Петром, из всех ученых он был самым простым и незаносчивым, — Помню, когда только-только Детонировало, я каждый день группы водил – и наших, и ненаших. Один раз даже япончики приезжали, штук семь-восемь, шустрые они – хрен сосчитаешь… Так по пути принялись бандиты расхаживать, и приборы у ученых отбирать. Одна группа даже пропала. Вот я и стал с собой ружье брать – шоб неповадно было. А потом уже, когда шумиха прошла, так стал носить, для виду. Вроде как вашему брату безопаснее. – Дед хитро улыбнулся и кивнул на часы своего собеседника, — А ну-ка глянь, сколько времени.

Петр перевел взгляд с покрытого седой щетиной лица Никитича на циферблат наручных часов. Дорогой хронометр, подаренный ему директором НИИ за одно очень серьезное открытие, ударопрочный, непотопляемый и несгораемый, тихонько сошел с ума – стрелки дернулись на месте, а потом начали уверенно ползти в обратную сторону, всё больше набирая обороты. Вскоре секундную стрелку уже нельзя было разглядеть.

— Неслабо? Не бойся, не помолодеешь, я здесь уже пять лет торчу – и всё никак! – Никитич похлопал Петра по плечу, — Ближе к Пустоте заглохнут часики вообще, потом, конечно, заведутся, как домой пойдем. И скажу по секрету – зря ты этот металлолом прешь. Ничего работать не будет, уж поверь.

— Удивил ты меня, Никитич, — хмыкнул Петр, — не ожидал… О, Лев Семенович! – обратился он к только что подошедшему Бурову, — Гляньте на часы, а я проверю радиометр.

— Ого. Как и говорили в докладах, действие поля парадокса на механизмы действительно поражает, — Сказал Буров, глядя на свои «Сейка». Он достал блокнот и записал что-то карандашом. Тем временем Петр расчехлил радиометр, висевший у него на шее, и включил его. Немного погудев, прибор выдал на электронном табло ряд цифр – при такой дозе радиации их сейчас можно было бы собирать с земли в совок. Петр хмыкнул и перезагрузил прибор заново. На этот раз табло выдало ровный ряд девяток. В это время подошел отставший Степан, ноги у него были по колено мокрые, и с джинсов капало.

— Ну что, товарищи, помехи помехуют? – радостно выдал он крылатую фразу, — У меня рации прикалываются – включил, а они выдают Кобзона из прошлогоднего голубого огонька.

— Как и было нам обещано, техника отказывает, — заключил Буров. – Ладно, то ли ещё будет… Пойдемте дальше, у нас и так времени в обрез.

Они зашагали дальше – старый Никитич и Петр впереди, а сзади Буров и Степан, перепроверяющий отказывающую технику. Ближе к пункту назначения экспедиции стали появляться упавшие ели с пожелтевшей хвоей, лежавшие верхушками в ту сторону, откуда они пришли. Буров коротко это заметил. В ответ Никитич разразился целой тирадой – указывая для понятности снятой с плеча берданкой, он начал показывать им другие достопримечательности пространства перед Пустотой – мох, облеплявший стоящие ели и изменивший после Детонации свой цвет на пурпурный; странные лианоподобные растения, обкрутившие упавшие стволы; скрытые под палой хвоей лужицы неестественно синей воды. В конце речи старик остановился и ухмыльнулся:

— А вот ещё одно: слышите?

Ученые прислушались. Действительно, на самом краю слуха чувствовался чужой звук, низкий и вибрирующий. Степан недоверчиво протянул:

— Ну и что это такое по мнению нашего мастера по пересеченной местности?

— Это, сынок, Пустота поет. Тут недолго осталось, метро сто. Вон за теми елками — Никитич замолк и вновь уверенным шагом засеменил вперед, приближаясь к молодой зеленой поросли. Ученые устремились за дедом, Буров на ходу продолжал делать пометки в своем блокноте. С трудом продравшись сквозь молодые колючие елки, они вышли на поляну, усеянную сухими ветвями. Над ними возвышалась Сфера Пустоты.

Она была огромна, только половина высовывалась из земли. Вершина терялась в небе, белая поверхность сферы, источающая свой легендарный призрачно-белый свет, едва заметно пульсировала. Почва, которая граничила с ней, была тусклой и белесой, будто растворялась в ней. Внутри было абсолютное молочно-белое Ничто. Вибрирующий звук у ушах немного усилился, его амплитуда выросла. Петр стоял, раскрыв рот. Он много читал о Абанском Парадоксе, который более известен в народе как Пустота, но одно дело читать, а другое – видеть воочию это чудо, в один момент уничтожившее все ранние представления о пространстве-времени. Степан, стоявший рядом, неуверенно переминался с ноги на ногу, тихо шепча физические формулы и пытаясь найти хоть что-то, что могло вернуть ему прежнюю спесь. Буров откровенно матерился, пытаясь включить фотоаппарат – естественно, неработающий, в зоне действия Сферы все механизмы отказывали. Только на Никитича появление Сферы произвело мало впечатления. Он громко высморкался, в один момент сняв эффект шока, и обратился к группе:

— Значит так, ребятишки. Сейчас привал часа на два – уставших не пущу, внутри трудновато будет, да и вообще засосать могет. Перекусите пока, костерок там разведите. Как стемнеет – так и войдем. Заодно научу, как себя внутри вести. Несколько советов, первый – вон на ту траву не садитесь, она острая, до крови режет. Второй – кто хочет и не хочет, сбегайте в кусты. Гадить внутри не позволю, да и, хе-хе, неудобно это.

***

12 декабря 19… года, семь лет назад. Красноярский край, Абанский район, 11.5 километров вглубь тайги от поселка Долгий Мост в 00:15 был замечен взрыв. Как утверждают жители поселка, газово-пылевой гриб от Детонации был небольшой, и отсутствовала вспышка, как при взрыве ядерного заряда. Однако в небе над эпицентром появился след кольцеобразной формы, не сходивший трое суток, а ударная волна выбила в домах все стекла, особо ветхие жилища были полностью уничтожены.На предполагаемое место Детонации выслали вертолет. Последнее, о чем доложил пилот, была заметка о неком белом теле округлой формы радиусом приблизительно полкилометра, источающем неяркий белый свет. После этого связь прервалась, останки вертолета не были найдены.

Спустя неделю правительство СССР выслало группу ученых, усиленную отрядом спецназа. Им было приказано разобраться, чем является Детонация и найденная на её месте Сфера. Многие предполагали, что это – удар по СССР ранее неизвестным видом оружия со стороны США, однако правительство Соединенных Штатов категорически отказалось от своей замешанности в этом деле, и выразило заинтересованность в научном исследовании загадочного объекта.

Группа вернулась спустя четыре дня. Среди ученых пропало четыре человека, среди военных – девять. Те, кто все таки пришел, отдали рапорт, который потом был перепечатан в газетах на все языки мира. В нем говорилось, что Сфера не может существовать по ранее известным физическим законам. Сфера снаружи излучала звуковые и световые вибрации, пульсировала, рядом со сферой отказали все приборы вплоть до часов, но не в этом они видели парадокс. ВНУТРИ СФЕРЫ НЕ БЫЛО НИЧЕГО. Она не пропускала воздух, в ней не было гравитации в общепринятом виде, но и невесомость тоже отсутствовала. Предмет зависал там, где остановился. Это касалось и человека – он мог шагать, резко останавливая там, где хочет – тогда нога чувствует опору. Так можно было шагать в любой плоскости – хоть вверх ногами относительно земли. Однако если предмет крутануть и отпустить – он будет крутиться бесконечно.

Далее: несмотря на то, что газа внутри Сферы не было, человек мог в ней спокойно существовать несколько часов. Человеку там не требовался воздух. Это было невозможно объяснить с точки зрения биологии, однако это было правдой. Большинство процессов внутри Сферы отсутствовало – чувство голода, жажды, времени.

И последнее, то что по сути и прогнало группу оттуда – все, что пробыло внутри больше чем два с половиной часа (для этого группе приходилось использовать песочные часы), растворялось. Материя истончалась и становилась белой, как и цвет Сферы, а потом пропадала. Собственно, понятия «пространство» там тоже не было – внутри Сфера была гораздо больше, там можно было бродить часами. Некоторые заблудились. Вместе с этим было выяснено, что на психически слабых людей Парадокс действует как манок –несколько людей категорически отказалось выходить из Сферы, и было её растворено. В конце рапорта глава группы Виталий Михайлович Сюртуков заявил, что данный объект нельзя объяснить вообще. Им и было дано название сему месту – Абанский Парадокс.

С этого дня начался бум на Сферу. Город Абан наводнили туристы, желающие взглянуть на новое чудо природы. Говорят, местные села хорошо подзаработали на иностранных туристах. Однако через года два ажиотаж поутих – несколько туристов пропали в Пустоте, а научные экспедиции прокляли все, пытаясь хоть как-то доказать (или опровергнуть) существование Парадокса. С тех порот НИИ в эти места раз-два в год посылают экспедиции, состоящие из тех, кто не угодил начальству – Сфера была абсолютно недоказуема и неизучаема.

Петр поставил точку и сунул блокнот в карман. Костер весело трещал, его блики немного разгоняли наступающую ночную тьму. Сфера была рядом. Она мягко призрачно освещала поляну, но свет этот рассеивался в полуметре от нее. Варево кипело в котелке, над ним с поварешкой в руке колдовал Степан. Дед сидел рядом на свей вязанке с палками, которые он категорически отказался отдавать на пламя, мотивируя тем, что «он лучше знает, шо куды надо». Буров торчал около Сферы, едва касаясь её рукой.

— Интересно ведь. Воздух не пропускает, а материю – запросто.

— А я уже привык, — проворчал Никитич, — вот когда дождь – тогда нехорошо. Он тут холодный до безобразия, и колючий такой.

— Так, колючие, — весело проговорил Степан, — готовь миски, харч подан!

Из сумок были вытащены не раз царапанные плошки и наполнены дымящейся ароматной ухой, которую Степашка мастерски приготовил из консервированной кильки. «Может, не такой он и вредный», — подумал дед, — «вредный так сготовить не смогет». Минуты четыре в лесу стояла оглушительная тишина, прерываемая только тихими, почти шепчущими вибрациями Пустоты и стуком ложек об донышки тарелок. Наконец, с едой было покончено: место походного котелка занял чайничек с кипятящейся водой, а путешественников пробило на разговор:

— Хм, Никитич… А ты кем работал? Ну, до Детонации? – начал первым Петр.

— Я? Ой, удивишься сейчас. Директором колхоза я был. Зажиточным считали. А как жахнуло, понял – вот что то интересное, на что можно и жизнь положить. Уволился к чертям, и начал ходить здесь. Сначала сам, потом людей водил, и вместе с ними туда заходил. Другие проводники уже забросили это дело и живут спокойно да работают, а я не могу. Десять лет здесь, почитай каждую неделю прихожу. Хочу узнать, шож это за хренотень такая?

— Ну и что? Узнал? – промямлил Степан с набитым ртом.

— Да чего там… Был тут один ученый — моченый, Тимофеем звали. Я его спросил. Выдал, вот прям здесь сидючи, — старик поднял глаза, пытаясь вспомнить заученную «на всякий случай» фразу, — сфероид из неизвестной ранее вакуумной материи, имеющий признаки сверхсильной гравитации. А потом глянул на меня, злой такой, и сказал: я, говорит, послушал сам себя и себе не поверил. Вот так-то. А почему людей сюда ваших всё меньше и меньше приезжает?

— Как вам сказать, Сергей Никитич, — взялся объяснять ситуацию Буров, положив на мох тарелку — В Москве заниматься Абанскиим Парадоксом, который вы называете Пустотой, считается дурным тоном. Слишком многие здесь обломали зубы, слишком многие доказали свою полную несостоятельность, и слишком многие лишились теплых кресел. И теперь тот, кто поднимает вопрос о Сфере, напоминает научному сообществу об этом. Больной вопрос. Боятся они. Это какая же работа – передумывать заново всю физику, потому что старая здесь совсем негодна!

— Значит, говоришь, бюрократия, — протянул Никитич, — Да, видать, и не узнаю до смерти. А жалко. Столько лет угрохал на… — Он перевел взгляд куда-то за спину Петра и тихо проговорил, — Всем оставаться на местах.

Момент – и Никитич уже стоял на ногах, вскинув свою берданку. Петр медленно повернулся. В сумраке, между светящиеся Сферой и стеной леса витало нечто. Призрачный силуэт, напоминающий фигурой человека, сотканной из белесого тумана, медленно плыл в их сторону. Старик прицелился в привидение и крикнул:

— А ну уйди, скотина! Пшел вон! — Призрак продолжил своё движение. Старик выдохнул и зажал курок, пространство оглушил звук выстрела. Приведение, простреленное крупной охотничьей дробью, растаяло в воздухе.

— Фу, ушел. Они неопасные, но порой так надоедают, — спокойно сообщил присевший на свое место Никитич обалдевшим ученым. Степан, немного помучившись, выдавил из себя:

— Что… это было?

— Да призрак.

— Кто?!

— Приведение говорю. Кажется, это те, кого Пустота засосала. Надоедливые, как воши, будут носиться вокруг, да и уши от них болят. – ответил старик. Переведя взгляд со Степана на Бурова, Никитич усмехнулся, — Что, струхнули? Здесь и не такое бывает. Не передумали внутрь лезть? Нет? Ну тогда давайте чайку устроим и внутрь.

***

— Значит так, товарищи. Дыхание. Сначала появляется желание вдохнуть воздух, а так как в Пустоте воздуха нет, то становится страшно, будто задыхаешься, по себе помню. Ничего, это пройдет. Далее, ходьба. Опора там появляется тогда, когда вы резко останавливаете ногу, вот так, — старик поднял правую ногу и задержал в воздухе. – Идти можно хоть как, хоть вверх ногами. Не возбраняется. А вот прыгать не советую – в полете вы не останавливаетесь, и долетите до самого дна. А глубина нехилая, так что при приземлении вам обеспечен крантец. И последнее. Как только я скажу поворачивать, вы без всяких возражений берете и поворачиваете вслед за мной. Ясно? Вижу что ясно. Ну все, как говорится, поехали!

Никитич выдохнул и шагнул вперед, внутрь Сферы. За ним поспешили уже уставшие от роли ведомых ученые. Петр вошел последним, суеверно закрыв глаза – на нем были только одежда, все приборы оставили около костра по причине их неработоспособности – Буров взял только медикаменты и пару измерительных линеек. Первое ощущение было, будто тело резко окружили ватой. Он начал делать второй шаг, но забыл про наставление Никитича, и нога, не найдя опоры, резко ушла вниз. Только тогда Петр спохватился и остановив ногу усилием мышц, раскрыл глаза.

Впереди было бесконечное бело-молочное пространство, по которому плавал серый на этом безупречном по цвету фоне туман. Его товарищи стояли, будто вися в пустоте. У Бурова и Степана были лица людей, увидевших воочию динозавра в женской шляпке, начальник экспедиции даже покрылся от страха мелким бисером пота, который отрываясь от его лица, зависал водяными шариками в пространстве. Только старый черт, явно привыкший к ощущению полной потери пространства, с ухмылкой наблюдал за ошалевшими учеными. Петр попытался вдохнуть полной грудью, но воздух в легкие не поступил. Однако самочувствие от этого не изменилось – внутри Парадокса не требовался воздух.

— Вот, как говорится, шажок первый мы сделали, — пропел Никитич, — Дальше идем так же, как было сказано ранее – где хотите опору взять, ногу сами останавливайте.

— черт… Я не… Да это в конце концов невозможно! – вдруг взорвался Степан, — Мы слышим друг друга, хотя тут нет передающего газа! Это же идиотизм, самый натуральный, черт возьми, идиотизм!

— А вы, Степан Афанасьевич, думали, что все эти людишки, которые здесь побывали, врут? – ответил ему пришедший в себя от первого шока Буров, — Вот я лично ожидал нечто подобное, хотя, честно признаюсь, первое впечатление выбивает, мягко говоря, из колеи. Парадокс не просто так назван Парадоксом – это тайна тайн, которую мы не разгадаем никогда.

— То есть вы считаете, что экспедиция обречена на провал? – спросил у Бурова Петр.

— Я это знаю. Даже не так – я знал это тогда, когда мы только выехали с Москвы. – он вытащил платок из нагрудного кармана и вытер оставшийся пот, — Сюда отправляют безнадежных ученых, потому что Сфера Парадокса — это вроде сита, с помощью которого вот уже пять лет отсеивают неугодных.

-Мда… Значит, зря сюда перлись, — протянул Степан, — Хотя… Дед, ты конечно странноватый, но мне здесь нравится. Спасибо что привел нас сюда. Давай-ка прогуляемся!

Петр и Буров закивали в ответ. Уже было все равно, с какими результатами они отсюда уедут – их коллеги по приезду в любом случае устроят разнос, чтобы стащить эти фигуры с арены государственной науки.

И они пошли вперед.

Пустота порождала странные ощущения – пока нога не останавливалась, ты не чувствовал под ней буквально ничего, но стоило ей затормозить, как под подошвой появлялась очень твердая опора, а голень будто обхватывало невидимой подушкой. В скором времени они освоились – Степан ради шутки шагал рядом вниз головой, а Никитич, желая показать возможности Пустоты, вытащил из кармана камень и толкнул его – камень с чудовищной скоростью устремился куда-то в белое Ничто. Другой камень старик крутанул на месте – и кусок плиточника закрутился, сливаясь в сплошной шар.

Тем не менее они шли вперед. Никитич через каждый, известный только ему отрезок времени оставлял одну палку из связки за спиной – она зависала в воздухе, не шевелясь. Таким образом, ориентируясь по этим импровизированным путевым знакам, группа должна была вернуться назад, к своему, понятному и изученному миру.

***

Ощущения были странными… Это был ветер, туман, чувства, складывающиеся в слова. Они тихо, но настойчиво долбили Петру в гипоталамус, проходили через позвоночник и мелким покалыванием отдавались в кончиках пальцев. Белоснежное пространство начало толкаться в глазные яблоки… Пустота знает.

Рядом болтают Буров и Степан, Никитич иногда вставляет своё неуклюжее слово в их полушутливый разговор. Они не чувствуют. Конечно нет… Только старик может узнать это, ухватить, но он слишком занят тем, чтобы показать свою значимость. Петр попытался вслушаться в разговор, но толчки в мозг усиливались с каждым шагом:

— Лев Семенович, вот я тебя как почти безработный спрошу: а почему сию прекрасную местность назвали Сферой? Ведь, насколько я помню геометрию, это более шар, чем вышеупомянутая фигура! – весело протараторил Степан, вися вверх ногами в метре от Бурова.

— Понимаешь, Степан Афанасьевич, это ты слишком хорошо геометрию знаешь. – не менее весело ответил Буров, перейдя с подчиненным на «ты» — Когда была первая экспедиция, в состав на место геометра сунули одного фаворита директора… А он в тонкости лезть не любил. Так и написал в докладе – Сфера. Потом, конечно, по НИИ смеху было.

— Ой, мужики, а был у меня случай… — встрял Никитич. Он рассказал какую-то историю, Буров и Степан рассмеялись, но Петр уже не слушал. Его взгляд был прикован к маленькому темно-серому кубу, висящему рядом с ним. Он едва заметно вибрировал, и вибрация отдавалась толчками в мозге.

— Ох ты, смотри что наш Петр нашел! – воскликнул Степан, уловив его взгляд на куб. – это же сенсация! Первая находка в Парадоксе!

— Так. Степан, слезай ко мне и приготовь сумку. – Буров нетерпеливо потер ладони, — Петр, а ты измерь его, я штангенциркуль взял, возьми в сумке. Петр, ты слышишь меня? Петр!

Они что-то говорят… Мелочь… Это неважно.

Петр наклонился над кубиком – таким маленьким, он в ладони помещался. Он говорил, он шептал, он стремился объяснить человеку истину. Не отрывай глаз. Нет… Толчки в мозг стали постоянными, и вдруг…

Пустота была всегда. Только раньше она была больше. В миллионы раз. В миллиарды. В бесконечность. Не было ничего, кроме неё – белого тумана первовещества, витающего в пространстве маленького серого куба и разума – такого древнего, что человек просто неспособен осознать такие числа. Была Пустота, и был Великий Покой. Пустота дремала, зная всё и не зная ничего кроме себя. Так продолжалось много световых тысячелетий.

Но однажды всё изменилось.

— …Что с Петром, старый?! Ты же говорил…

— …Я не знаю…

— …Морфий!..

Укол в руку. Они отвлекают. Пусть, не обращай внимания. Слушай.

Туман первовещества вдруг сгустился, образовав Яйцо.

Пустота удивилась. Впервые в жизни. Она хотела сразу разорвать маленькую песчинку, что нарушила Великий Покой, но потом передумала. Она решилась на эксперимент.

— …Морфий не помогает! Ну же!

Удар по щекам. Горят. Не отвлекайся.

— …Черт, да что с ним?!..

Яйцо раскалилось. Пустота была поражена – она не знала температуры, кроме своей легкой теплоты. Вновь пришла мысль, что надо его уничтожить. Но Пустота решила: надоест –можно уничтожить в любой момент.

Яйцо взорвалось. Оно росло, и вскоре совсем заполонило этот мир. Пустота решила наблюдать. Начался танец химических веществ, образовывавших столь много нового. Порождение яйца было куда более беспокойным, чем её мать Пустота. Элементы сцеплялись, разлетались, умирали и вновь возрождались. Необычно.

Потом были звезды. Они горели. Пустота ощущала себя родителем, чадо которого сделало первые шаги. Потом были планеты. Пустота хихикала, наблюдая за взрывами ядер, за кометами и черными дырами. Это было так необычно.

А потом появилась жизнь. И Пустота пришла в полный восторг.

Она спряталась среди лесов, наблюдая сразу за всеми микроскопическими по её мнению существами, что шевелились, размножались и охотились друг на друга. Это было так забавно! Эксперимент удался? Люди. Что это такое? Ого! А они умные. Умеют думать – не так, как она, но всё же. Ишь ты, что удумали! Пустота откровенно веселилась, наблюдая за построением Пирамид, и за покорением Трои. А люди были такие расторопные, и так быстро развивались. Вот и улетели с планеты. Молодцы!

Но Пустота вдруг устала. Мельтешение начало раздражать её.

Пустота вновь захотела Великого Покоя.

— Я знаю, где мы, — вдруг сказал Петр, не отрывая взгляд от кубика.

Его голос раздался как гром среди ясного неба. Буров уронил вторую ампулу морфия, и она скрылась внизу в белесом тумане. Степан перестал трясти старого Никитича, у которого лицо уже налилось краснотой. А Петр продолжал:

— Это наше начало. Мир до Большого Взрыва. Это Пустота. Она говорит со мной. Она рассказала мне всё – от начала мира до его конца. Много лет она была здесь, но её не видели – она умеет прятаться. Просто она решила привлечь внимание к себе. А мы её не поняли. И теперь она больше не хочет внимания. Она хочет покоя.

— Петр, взгляни на меня. Петр, я приказываю тебе! – начал, все больше повышая голос Буров. Но Петр продолжал смотреть на куб и говорить, не обращая на него внимания.

— Мы были последними, кого она приняла. Теперь она будет расти – каждый день понемногу, она не торопится. И скоро, лет через десять, Пустота поглотит Вселенные. Она говорит, что ей понравилось создавать жизнь. Но она устала, и хочет отдохнуть.

— Петруша… Пошли домой. – тихо сказал Никитич.

— Я уже не уйду отсюда. – Петр поднял глаза. Они были полностью бело-молочными, и в них плавали куски сероватого тумана.

Старик рванулся вперед и попытался схватить его за руку, но она разлетелась легким паром под его ладонью. На глазах группы Петр начал растворяться в окружающей белизне. Тело светлело и таяло. Волосы мигом стали седыми. Уже бесплотные губы прошептали:

— Бегите отсюда…

— Петруха! – Степан рванулся вперед, но тело его друга уже растворилось в Пустоте.

— Пошли отсюда, ему уже не помочь! – старик схватил одной рукой Степана, другой рыдающего Бурова и с неожиданной резвостью побежал со всех ног в сторону периодически расставленных палок. Ученые, не имея веса в этом странном античеловеческом мире, с большой скоростью летели сзади Никитича, с трудом держась за его мокрые от напряжения руки. Старик резко прыгнул, не тормозя. Сила веса, направленная вперед, рванула его в ту сторону, откуда они пришли. Скорость все увеличивалась, столбики начали сливаться в один ряд. И наконец их тела с силой вылетели из Сферы в двух метрах над землей.

***

— Вот значит как… — прошептал Сергей Никитич, сидя на теплом мху возле белой светящейся стены. – Десять лет я таскался сюда, прислуживал, чтоб узнать, что ты прибьешь нас всех. Петра-то за что?

Она не ответила.

Старик вздохнул, и вытащив из сумки новую книгу, начал читать её вслух.

С момента смерти Петра прошло три недели. Уехал Степан, погрозивший перед отъездом учинить расправу над администрацией их НИИ, отправившей группу в «это гиблое место». Лежит в Абанской горбольнице Буров, которому при падении из Сферы Парадокса пробило череп. Но старик здесь, несет свою вахту. На следующий день после бегства из Пустоты он притащил на своем горбу связку книг – детские сказки и женские романы, азбуку и учебник по высшей математике, несколько томов В. И. Ленина и Библию, которую пришлось долго выпрашивать у местной верующей бабки, Пушкина, Скотта, Байрона… Он читал книги Пустоте вслух, думая, что она понимает его, и пытаясь сделать так, чтоб он понял её. Когда глаза уставали читать, он говорил вслух, рассказывая о своей деревне, о фильмах, о странах мира и красивых женщинах, которых он видел за жизнь, о войнах, о оружии. Когда слов не хватало, он переходил на язык жестов, но се равно был уверен, что Она его понимает. Книги кончались, и старик притаскивал другие. И снова.

Иногда ему казалось, что звуковые вибрации в ушах складываются в русскую речь – очень корявую, с ужасным акцентом, но всё же речь. А может, он просто сходил с ума.

Книгу он прочитал на следующий день. Отбросив её в кучу прочитанных, сел рядом с костром, отдыхая. Никитичу пришло в голову поговорить с Пустотой снова. Он начал:

— Так что, вот ты нас ещё больше знаешь. Может, всё таки оставишь в живых?

…«Увы»…

— То есть не хочешь? – у старика запершило в горле от страха.

…«Не хочу»…

— А как же всё это! – закричал Никитич, — Вот это всё… Ты же столько сделала! Вон, люди годами думают над твоим экспериментом! Столько работы зря потрачено! Ну сжалься!

… «Это маловажно. Вот дочитаешь те книги, и я вновь вернусь в Великий Покой»…

Старик заплакал. Среди непрочитанных было всего две книги.

…«Не плачь, Сергей Никитич. Читай»…

Он, стерев слезы с морщинистого лица, послушно взял в руки маленькую книгу и раскрыл на первой странице. Голос его дрожал, ко в горле не уходил, но он начал читать своим надтреснутым голосом. На тайгу, шумящую от резкого осеннего ветра, наползали сумерки, освещаемые только белым боком Пустоты и теплыми алыми отблесками костра.