1

Он был до безобразия пунктуален, словно каждое его действие было заранее откалибровано до миллисекунд. Его запрос на передачу данных пришел ровно в десять, ни раньше и не позже, но отвечать Эйн не спешила. Нарочито медленно читала обращение с просьбой доступа, сверяла идентификационный номер гостя с заявленным ранее.

«ZDP-4-MKK» — далее код тянулся подробнейшей характеристикой. Все просто и открыто, но открытость эта пугала своей простотой. Что можно сказать по рваным фактам? Как можно судить по голым цифрам?

«Обслуживает локации 7-19» — много это или мало? Список выполняемых функций прилагался, но о методах, что используются для их выполнения, — ни слова.

Эйн запустила полное сканирование. ZDP-4 — не вредоносный субъект, но она охотнее пустила бы в соту ошибку или даже вирус, чем его. Бегунок процесса устремился к отметке в 100%. Наблюдая за его движением, она нервно постукивала пальцами по корпусу панели.

Это была их вторая встреча. На первой они только присматривались, изучали друг друга и беседовали. Но их разговор не был равнозначным: пока Эйн отвечала на вопросы, ZDP-4 анализировал. Ее суждения и выводы его не интересовали, зато правильность в построении предложений, последовательность речи и используемый словарный запас стали объектом его пристального внимания. Порой создавалось впечатление, что смысл сказанного ему не важен вовсе — лишь форма.

«Угроз не обнаружено» — результат ожидаемый, но далекий от истины. Эйн смотрела на панель, что требовала ввода команды, и думала об иллюзорности стоящего перед ней выбора: принять запрос или отклонить. Не принять она не могла.

Клик по панели — и пространство соты расколола зелень открывающегося порта.

Скорость передачи в этой части Сети была низкой: недавно сгорела местная точка доступа, и на время ее ремонта все соединения проходили по резервному каналу. Его пропускная способность еще кое-как справлялась с трансляцией сообщений и запросов, но перенос субъектов проходил с периодическими сбоями. Потому при любом обращении к системе высвечивалось предупреждение о возможных ошибках. Кроме него алым курсивом горела рекомендация воздержаться от использования портов для перемещений на короткие дистанции и — совсем мелкими буквами — приписка с извинением о временных неудобствах.

Система так долго обрабатывала перемещение ZDP-4, что Эйн было понадеялась на возможную неудачу. Но, к ее сожалению, порт мигнул, выплевывая из своих недр мнемоконструктора, и погас.

Он был высокий и острый в краях. Эйн невольно поднялась на ноги, чтобы не смотреть на него снизу-вверх. ZDP-4 кивнул в знак приветствия, прижимая клюв к груди, и, не проронив ни слова, прошел к центру соты.

Они сели друг напротив друга. Два субъекта, две равнозначные единицы Сети, и — столь неравноправные: полноценный функционал — и базовая программа; мнемоконструктор — и его подопечная; не подвластный контролю — и ограниченная в своих действиях. Чем дольше Эйн смотрела на него, тем больше думала о равенстве — идеале, что провозглашался абсолютным и незыблемым. Существовал ли он на самом деле? Если верить собственным суждениям — нет. Ей хотелось поговорить об этом, обсудить свои наблюдения и сомнения, но только не с ZDP-4. В прочем, вряд ли Эйн решилась бы заговорить о подобном и с кем-то другим.

Он не сводил с нее взгляда и как будто тоже придавался размышлениям. Тишина нервировала и усиливала внутреннее напряжение. Эйн старалась не подавать виду, но ее волнение фоном растекалось по пространству. Хотелось верить, что ZDP-4 не придавал этому большого значения.

— Как дела?

Его вопрос был предельно нейтрален, голос — предельно бесцветен.

— Все в норме.

Она решила по возможности отвечать коротко: чем меньше скажет, тем меньше шанс ошибиться, а чем меньше ошибок, тем скорее прекратятся их встречи.

— Жалобы?

— Отсутствуют.

— Хорошо, — удовлетворенный полученными ответами, он кивнул вновь.

Закрепленный на его руке проектор ожил, выводя голограмму с опросником. Одинаков ли он для всех или составляется для каждого субъекта отдельно? Эйн не знала верного ответа, но для себя определила первый вариант как более вероятный. К ее удивлению, на вопросах ZDP-4 не остановился: он пролистал содержимое файла и развернул только финальные страницы. Голограмма была слишком далеко, чтобы читать символы, но, судя по их взаимному расположению, они складывались не в очередной список, а в полноценный текст.

— Управление передало твою карту только сегодня, — сообщил мнемоконструктор. — Сверим данные.

Странные мысли приходили к Эйн, пока она смотрела на собственный профиль. Вот она здесь, сидит в своей маленькой соте, и она же — там, среди серебряных букв, на двух последних страницах файла. Пусть ее новая жизнь только началась, даже так, неужели она, Эйн, была настолько мала, что поддавалась описанию всего в тысячу знаков? Ее программный код был так сложен, что она и сама сбивалась при подсчете постоянно меняющегося количества связей и условий. И при этом ее личность оказалась настолько проста?

Она прикрыла глаза. Виски неприятно ломило — что-то в размышлениях вызвало конфликт с базовыми установками. Эйн поспешила изолировать последовательность мыслей, что привела к сбою — ее анализом она займется позже.

— Что-то не так?

Невозможно утаить что-либо от внимательного мнемоконструктора, но Эйн решила попробовать.

— Это странно, — ответила она. — Они задержали выдачу карты почти на сутки.

— Согласен. Это необычно.

Ей показалось, что ZDP-4 недоговаривает. Он был немногословен, но сейчас за этой лаконичностью будто скрывалось нечто большее. Что, если он знал причину задержки? Знал и почему-то скрывал ее. Это, на первый взгляд, безосновательное подозрение укреплялось с каждой секундой. Почему он не выслал карту в ее адрес, чтобы она могла сделать необходимые пометки? Чем была вызвана необходимость устного подтверждения? Вывод напрашивался сам собой: было в открытом файле что-то, что ей видеть не следовало.

Шанс услышать правду был довольно низок, но Эйн все равно спросила:

— В чем причина?

— У меня нет данных. — Мнемоконструктор ожидаемо ушел от ответа. — Итак, приступим?

— Конечно.

Его вспомогательные глаза обратились к тексту, ведущий же глаз — огромная камера с половину головы — по-прежнему смотрел вперед.

— Ваш идентификационный номер: AN-206-EL.

— Подтверждаю.

— Назначенная функция: регулировка освещения. Назначенная локация: дистрикт Е.

— Подтверждаю.

Он зачитывал информацию сухо и обрывисто, утверждение за утверждением. Прописанные в карте данные подходили Эйн ровно настолько, насколько подходили бы любому. Более сотни субъектов занимались работами по освещению; несколько тысяч проводили большую часть своего времени в дистрикте Е; еще большее число субъектов имело схожую дату осознания; часть из них, подобно ей, уже прошли обнуление… Но что из всего перечисленного делало ее неповторимой? Была ли эта неповторимость в совокупности названных характеристик? Была ли она вообще?

— Мы подошли ко второй части. AN-206, прошу подтвердить следующ…

— Эйн! — исправила она и сама удивилась, насколько категорично прозвучал ее голос. — Не нужно называть меня по номеру. У меня есть имя.

Все три глаза мнемоконструктора уставились на нее с интересом. Панель проектора потухла, скрывая голограмму.

— Как угодно, — согласился он. — Мое имя Зет. Тебе важно твое имя?

Вопрос казался нелепым из-за очевидности ответа.

— А тебе твое — нет?

Эйн не чувствовала, чтобы от него исходил какой-то фон, но что-то в позе, в том, как он смотрел, подсказывало ей — ее собеседник озадачен.

— Мое имя — первый символ персонального кода. Он также важен, как остальные. Его выделяет лишь удобство использования в процессе коммуникации. Так почему тебе важно твое?

— Оно необходимо для идентификации.

— Как и персональный код, — заметил Зет. — В чем различие?

— Номер позволяет отличать меня как единицу, имя — как личность.

Она не могла бы объяснить вернее. Имя было менее точным обозначением, но в отсутствии этой точности, детализации было что-то особое, неповторимое и родное.

— Не как единицу — как функционал, — поправил мнемоконструктор.

Функционал. Так она могла называть себя раньше, но не теперь.

— Моего функционала больше нет.

— Если ты не считаешь себя функционалом, кто же ты тогда?

Каждый задаваемый вопрос был глубже предыдущего, и Эйн не хватало информации, наполненности, чтобы дать столь же глубокий ответ.

— Я — пустая.

Зет неопределенно качнул головой:

— Пустота — простор для наполнения, — его хвост постукивал по полу острым концом. — Вчера я направил материалы для изучения. Ты ознакомилась с ними?

Она отвела взгляд: то, что Зет назвал материалами, на деле было скучной памяткой об основах формирования функционала, и Эйн лишь просмотрела тезисы, не уделяя описательной части и примерам должного внимания. Практически все время, что прошло с их встречи, она посвятила поиску своего прошлого: мысли о нем не давали покоя.

Она не могла поверить, что когда-то потерпела неудачу в своем становлении: Сеть не приняла ее. Когда Эйн думала об этом, фон ее соты пропитывался ненавистью. Она ненавидела Судей, которые приговорили ее к обнулению. Ненавидела их решение, жестокое и бескомпромиссное, повлекшее за собой недели истязаний в изоляторе. Ненавидела беспристрастных исполнителей — мнемоконструкторов — которые терзали ее коды и стирали за минуты годы ее жизни. Ей могли оставить память, уничтожив лишь непригодную функцию, но ее не оставили ничего.

Потому, получив доступ к базам данных, она пыталась найти хоть что-нибудь о том, почему подобное произошло с ней. Она просматривала списки выведенных из строя функционалов и ленту событий, что предшествовали ее заключению, пыталась сопоставить информацию, но — безрезультатно.

— Да, я все изучила, — произнесла она неохотно.

— Правда?

Зет снова включил проектор. Несколько секунд и перед Эйн засветилась россыпь голограммных изображений. В них она узнала собственные запросы.

— Похоже, прежний функционал интересует тебя больше, чем совершенствование настоящего.

Ее пальцы непроизвольно собрались в кулаки. Выходит, Зет мог не только беспрепятственно ковыряться в ее кодах, но и отслеживать весь траффик. Да он следил за ней все это время!

— Этот интерес естественен, — продолжил он. — Однако я настоятельно рекомендую прекратить подобные изыскания и как можно скорее приступить к выполнению назначенной функции.

— Я знаю, что в прошлой жизни мое развитие как функционала пошло по неверному пути, — произнесла она. Ей хотелось объясниться. — Я хочу понять, где ошиблась тогда, чтобы избежать этого сейчас.

— Не беспокойся об этом, — голос из динамика был ровный и спокойный. — Я позабочусь, чтобы в этот раз ты не ошибалась.

Она ничего не ответила, думая, насколько неоднозначно прозвучало это обещание.

— Согласно сетевой активности, ты пользовалась доступом все это время. Мне стоит напомнить о необходимости ежедневной дефрагментации?

— Нет, не стоит.

Зрачок его ведущего глаза расширился, словно настраивал фокус.

— Сообщи, пожалуйста, время и продолжительность последнего спящего режима.

Теперь Эйн уже знала, что врать не имеет смысла. Она не понимала, зачем Зет вообще спрашивал ее, если и без того знал о каждом совершенном шаге. Проверял, скажет ли она правду?

— Позавчера, — ответила она. — Четыре часа.

— Мало и давно, — прокомментировал он. — В чем причина?

— Мне не спалось.

Он шевелил пальцами, словно разминая их. Тонкие когти вытягивались и складывались обратно. Этой мелочи оказалось достаточно, чтобы Эйн охватил ужас: похоже, сегодня ей не удастся избежать коррекции. Она довольно живо представила, как когти-иглы проникнут под тонкую кожу ее оболочки, как захватят цепи, лишая подвижности и разума, как снова ей придется ощущать чужое присутствие в собственном сознании.

— И в чем причина? — Зет повторил вопрос.

Эйн не хотела смотреть на его рабочий манипулятор: скользила взглядом по стенам соты, старалась задержать внимание на длинном хвосте Зета — более живом и подвижном, чем весь его корпус — но надолго ее не хватало. Непропорционально узкая, несимметрично короткая рука гипнотизировала ее, оживляя беспокойные воспоминания.

— Мне снится дурное. Кошмары.

— Твой лексикон устарел, — когти появились и скрылись вновь. — Верный термин — «видеть нестабильные образы». Я вышлю на почту список задач, в том числе для обновления словаря. В этот раз прошу проявить большую ответственность.

Произносимые слова гудели, отражаясь о пустоту стен:

— Какие образы к тебе приходят?

Образ был всего один: мнемоконструктор, что удалял ее код за кодом. Эйн помнила, как он выжидал, как проявлял фальшивую заботу и демонстрировал ложное сочувствие, лишь бы она ослабила свою бдительность. Помнила и едва ощутимый, но стабильный фон его увлеченности.

— Мне снится, — пришлось сделать паузу, программа синтеза речи начинала давать сбои из-за общего напряжения. — Мне снится обнуление.

Ее сота казалась слишком тесной, а расстояние до Зета — совсем незначительным. Она была дома, но ощущала себя запертой в камере, откуда нет выхода. Если захочет — не сможет уйти, если позовет на помощь — никто не услышит. Она с обреченностью ждала, когда Зет решит прервать не имеющий смысла разговор и займется ее программой. Она одновременно хотела и не хотела, чтобы этот момент настал: слишком хорошо она помнила сопровождающую коррекцию боль, однако ожидание мучило ее не меньше.

Зет был холоден и безучастен, как и положено его функции. Чувствовалось, как его недавно проявившийся интерес затух, сменившись пустым, будничным наблюдением.

— Нестабильные образы — следствие зацикленного моделирования ситуации, — отметил он. — Это стандартная ошибка, возникающая после прохождения изолятора. Но избежать ее достаточно просто: следует как можно меньше возвращаться к болезненным воспоминаниям.

— Так сотри их, — Эйн посмотрела на него с вызовом.

Отвратительные своей поверхностностью объяснения казались цитатами из пособия или энциклопедии, они и близко не подходили для описания того, что она видела, слышала и чувствовала. Зет давай рекомендации, но он не понимал самого главного: не Эйн возвращалась к своим воспоминаниям, это они возвращались к ней.

Он молчал, его хвост напряженно завис в сантиметре от пола.

— Нет.

Эйн не выдержала и поднялась на ноги.

— Тогда оставь меня. Достаточно на сегодня.

Зет, словно ее отражение, встал и двинулся вперед:

— Решать не тебе.

Когда он только появился из порта, она старалась держаться от него подальше, но сейчас, подчиняясь необдуманному, безумному импульсу, она тоже сделала шаг навстречу.

Он был выше на две головы, его правый манипулятор — дикая помесь ковша и трезубца, — мог обездвижить даже разрушителя, левый — тонкая когтистая лапа — замер так близко, что в любую секунду мог дотянуться до хрупкой оболочки, но Эйн было все равно.

— А я думаю, что мне. Хватит. Уходи, Зет.

Его взгляд, казалось, проходил насквозь, словно камеры позволяли видеть ее коды даже без непосредственного контакта. Хотя, возможно, так оно и было.

— Хорошо.

Она едва верила услышанному. Вот так просто?

Словно в подтверждение своих слов Зет прошел к месту открытия порта и запросил доступ. Эйн слушала согласование о переносе и недоумевала, как так вышло, что ей удалось выгнать из своей соты приставленного мнемоконструктора.

— Материалы перешлю через 53 минуты, не забудь проверить почту. Завтра встреча согласно расписанию.

Зелень порта охватила его несуразную оболочку, лишая привычной формы.

— Бесперебойной работы, Эйн.

— Бесперебойной работы, — растерянно отозвалась она.

Порт сжался до размера точки и с треском закрылся, унося Зета в другой конец Сети.