Глава 5

5

Анадырь был моложе Катинграда, но казался очень древним. Его словно подняли со дна моря, очистили от ила, грязи, водорослей, починили стены и башни, чтобы вернуть им прежний вид. Пораженная, Олечка не переставала глазеть на это суровое, циклопическое великолепие. Одна из немногих оставшихся в мире колоний людей, наверное, могла простоять еще тысячу лет — несокрушимая твердыня, памятник человеческому упорству. Да что там тысячу! Казалось, эти камни с насмешкой встретят даже конец вселенной.

И все же дела у Анадыря шли неважно. Ни толстые стены, ни совершенное оружие, ни отвага не в состоянии остановить неизбежное. Рано или поздно людям придется уйти отсюда и бросить остров…

Олечка Смурина сошла на берег.

Мощеные улицы были длинными, прямыми, районы города имели четкую планировку. Брусчатка блестела от влаги, отражая свет газовых фонарей. По ней текли в разных направлениях тени прохожих, экипажей, грузовых повозок. Словно ни в чем не бывало, горожане занимались своими делами. Говорили, смеялись, строили планы.

Глядя по сторонам, Олечка спрашивала себя: они настолько привыкли к своему положению или это такое проявление храбрости?

Чудными нашел бы ее мысли доктор. «За пределами Анадыря рыщут безумные хищники, — думала девочка, — а где-то под землей, как знать, таится громадная сила, способная развалить Анадырь, словно карточный домик…»

Олечка представляла себе ее, эту силу, в образе бесформенного монстра с большим количеством конечностей. У него были и лапы, и клешни, и щупальца, и вообще все, что можно взять на вооружение от собратьев сухопутных и морских. Может быть, в этот самый момент он лежит под ногами Олечки и ждет. Копит силы.

Эта мысль пугала, вызывала покалывание в затылке. Опустив голову, Олечка начала вглядываться в зазоры между камнями мостовой. Вдруг ей удастся рассмотреть его?

Так, погрузившись в мир своих фантазий, она умудрилась отойти от сопровождающих и едва не угодила под лошадь. На козлах брички сидел настоящий ихтильмен в широкополой шляпе. Его выпученные рыбьи глаза посмотрели на Олечку, ничего не выражая.

— Простите! — сказала она с испугом и отпрыгнула к обочине, где чуть не столкнулась с женщиной-урсом. Толстая, массивная, та оглядела Олечку и фыркнула. От женщины ожидаемо пахло духами и медведем.

В тот же миг налетел старпом. В его болтовне было множество советов, как вести себя, чтобы не попасть в беду. Хомутов, обещавший отдать за капитанскую дочку жизнь, стоял бледный. Если бы Олечка угодила под колеса и умерла, ему пришлось бы сделать то же самое.

Пошли дальше. Старпом вел подопечную удивительными маршрутами и рассказывал историю города. Здесь Ланжеронский родился и отсюда, вступив в пору отрочества, отплыл в Катинград учиться в Военно-морской Академии при Адмиралтействе.

Олечка спросила, нет ли среди его предков ихтильменов. Старпом подтвердил, что, конечно, есть. Его бабка и дед чистокровные ихтильмены. Они до сих пор живы, но уже не общаются с миром. И даже оставили Анадырь.

Олечке стало жутко интересно, и она спросила, а где же они.

— За пределами города есть целая колония чешуйчатых. В основном, там старики, решившие удалиться от мира, вернуться к корням. Да-с, — объяснил Ланжеронский.

На реплику Олечки, что за пределами Анадыря живут чудовища, старпом ответил:

— Они не трогают ихтильменов. Они им не интересны. Урсы вот тоже. Да-с.

Девочка пыталась себе представить эту жизнь и не смогла. Чудовищам нет дела до нелюдей. Почему?

После экскурсии по городу втроем они пообедали в ресторации, потом сходили в театр на небольшое комедийное представление, в котором Олечка ничегошеньки не поняла. Смеялся только Ланжеронский, постоянно пихающий локтем мрачного, похожего на истукана, Хомутова.

После театра вышли на улицу, чтобы поймать экипаж и вернуться в порт. Огни горели ярко. Анадырь жил своей жизнью и очень походил на столичный город. Олечка могла сравнить его даже с Москвой, которую видела на старых открытках. Сейчас Москвы давно нет, ее поглотил океан, но когда-то там было так же красиво.

Прежде чем Олечка Смурина оказалась в экипаже, она увидела нечто удивительное: странные худые фигуры в масках, которые шли по тротуару и заставляли прохожих расступаться. Шестеро. Их лохмотья, полностью скрывающие тела, волочились по земле. Маски же были странными и нелепыми, гладкими, всего лишь с одним отверстием в центре. Процессия молча двигалась с севера на юг по улице, пока не исчезла из вида.

Олечка Смурина повернулась к старпому:

— Кто это такие?

Ланжеронский хмуро поглядел вдаль и ответил:

— Странствующие дервиши. Так их все называют.

Олечка не отставала.

— А что они делают? Куда идут?

Ланжеронский лишь напустил тумана. Якобы появляются дервиши тут и там, никто не знает зачем, а потом исчезают. У них нет документов, жандармы уж давно перестали их задерживать, ибо ничего опасного они все равно не делают. Дервиши просто есть. Как есть ветер и море.

Впечатленная и запутанная этим рассказом, Олечка Смурина уселась в экипаж, который мигом домчал их троих до порта. «Кыштым», освещенный огнями, могучий, как крепость, стоял у причала. На его фоне фотографировались беспечные анадырцы.

Ужин прошел незаметно. Олечка механически отвечала на вопросы отца. Да, ей понравилось то, ей понравилось это, конечно, все было здорово.

Капитан Смурин смеялся, шутил, но глаза у него были грустными. Точнее сказать, грустными и напряженными. Словно он чего-то ждал.

Олечка, занятая мыслями о дервишах и подземном монстре, который, возможно, дремлет под Анадырем, не придала особенного значения этим отцовским странностям. Аккурат после того, как все было съедено и выпито, капитану принесли ленточку с телеграфным сообщением.

Помрачнем, Смурин выпрямился и сказал: «Та-ак!» Олечка, стоя на пороге своей комнатки, услышала и то, что он прибавил через секунду: «Губернатор был прав… начинается!» Впрочем, девочка не стала бы клясться, что из-под отцовых усов вылетело именно это. Она слишком устала.

Закрывшись, Олечка улеглась на кровать и начала листать «О сущностях мира». Чтиво было трудным. Увязая, словно в трясине, в массе слов и выражений, Олечка пыталась уловить хоть каплю смысла в философических построениях Никитина. В конце концов, сдалась. Наверное, чтобы понять это, надо окончить философский факультет Катинградского университета.

Не желая, впрочем, откладывать книгу окончательно, Олечка перешла в раздел видений и пророческих снов Никитина. Слог здесь был иным — легким, бегучим, но даже более насыщенным метафорами. Странные и действительно пугающие вещи писал одолеваемый наркотическим дурманом философ. В его мире громадные монстры из самого основания мира поднимались к поверхности вод и тверди земной и воздавали человеку за его грехи. Тысячи тысяч бед обрушивались на головы несчастных, и не было никому спасения. Равновесие, которому было безразлично, чей дом оно разрушит и чьего близкого отнимет, стремилось обрести себя. С ним невозможно договориться, невозможно разжалобить. Стремясь стряхнуть с себя бремя человека, мир становился беспощадным палачом.

Заснув в пучине из кипящих видений конца реальности, Олечка Смурина увидел матушку. Она сидела на стуле у стены и смотрела на нее. Теперь не русалка, а обычная женщина в черном платье, которого Олечка у нее никогда не видела. Рядом с матушкой стоял философ Афанасий Никитин, строгий, бородатый, еще молодой, не истощенный наркотиками и безумием. На нем был костюм, его борода, аккуратно подстриженная, походила на совочек для работы в саду. Заняв место сбоку, он положил руку матушке на плечо. Вдвоем они замерли, глядя перед собой. Точно позировали фотографу, собрав все силы, чтобы не засмеяться.

Олечка соскочила с кровати, движимая единственным желанием — обнять матушку, но Афанасий Никитин превратился в монстра. Сначала его голова лопнула точно мыльный пузырь, а затем на ее месте появился пук извивающихся щупалец. Они вытянулись, целя в Олечку. Та в ужасе завизжала. И проснулась. «О сущностях мира» съехало с покрывала и упало на пол.

Оглядевшись, девочка поняла, что это был только сон. Но и это открытие не принесло ей покоя. На дредноуте выла сирена. Такую включают перед боем, готовя орудия и мобилизуя весь наличный состав. Что-то случилось, прямо здесь в порту, в Бухте Благости.

Олечка прильнула к иллюминатору, выходящему на город, и увидела алое зарево.