У тебя было задание просто посолить мой суп

— У тебя просто было задание посолить мой суп, — услышал я сквозь пелену темноты, приходя в себя веселый звонкий голос.

***

Я очнулся на дороге, земля была влажной, я лежал посреди, распростершись лицом вниз. Я поднял голову. Дорога уходила вдаль, немножко пошатываясь, сколько хватало взору. На обочине росли редкие деревья, по сторонам простирались поля. Я встал, вытер лицо. Старые голубые джинсы, широченная черная ветровка до середины бедра с капюшоном на голое тело, на ногах — кеды. Обернулся. Что вперед, что назад — было все равно: нас невозможно сбить с пути, нам все равно куда идти. Я вяло побрел вперед.

К вечеру я добрел до деревни. Какие-то неприветные дома из посеревших от времени бревен, крытые соломой — штук десять не больше, стояли вдоль дороги окнами друг к другу. Частокол окружал нищенские огородики, на дреколье были насажены кувшины, чугунки, то тут, то там — видно посуду здесь не воровали. Я пошел в первый попавшийся дом, с мутными окнами — не хуже и не лучше остальных, взошел на крыльцо, постучал в щелистую дверь из серых досок, она отворилась сама. Петли хорошо смазаны, подумал я.

— Что, есть кто-нибудь? — крикнул я в темноту, ступая в темный коридор пристройки.

— Ну я есть, — пропищал кто-то из глубины скрипучим голосом.

— А что это за место? — спросил я в упор.

— Это рай. — ответил мне тот же голос.

— Что то тут у вас — не очень…Я представлял лучше. — сказал я озадаченно. — А до города далеко?

— А зачем тебе? Чего ты там забыл?

— Ну, это… — я не успел придумать, как из темноты на меня выпрыгнул сухой карлик с мерзкой морщинистой рожей.

— Что? Таких как я не видал? — вопил он, вцепившись мне за грудки, и обхватив меня тощими жилистыми ногами за пояс.

Я пытался отцепить его, а он все верещал и верещал:

— Ты зачем святым в рай пошел? А? — не унимался он.

— О-о-отстань! — пытался я вырваться из его объятий.

Я ударил его в бока двумя руками.

— Откуда у тебя столько силы? — вопил он своим писклявым голосом.

— Отстань, мразь! — вырывался я.

И тут мне пришло в голову, как от него избавиться.

— Я знаю вас, и я знаю ваши имена — монотонным голосом заговорил я. — Юмор сгинь! Убойся, бежи, бежи, разлучися, демоне нечистый и скверный, преисподний, глубинный, льстивый, безобразный, видимый бесстудия ради, невидимый лицемерия ради, идеже аще еси, или отъидеши или сам еси Вельзевул!

Карлик заверещал, закатил глаза, ослаб, и упал замертво.

Вот те и юмор, подумал я, глядя на тощее тельце уродца. И как он тут жил? Шутник этот. Я пошел наощупь по стенке, нащупал дверь и открыл ее. В лицо ударил смрад. В углу стояла грязная железная койка с сеткой, укрытая холщовой серой простыней. Мутные стекла искажали тусклое освещение. Повсюду стояла протухшая еда, на стуле, на полу, на столе, на подоконниках, под кроватью — полные миски с горкой. На левой стене висело большое треснутое зеркало. На этой же стене — транспарант, кровью, размашисто: Господа, смеемся над _____________. Противоположная стена была вся измазана дерьмом, разной консистенции и цвета. Поначалу я даже не разглядел — думал особая штукатурка. Я оглядел все вокруг, ни к чему не прикасаясь — одно гнилье, нищета. Только в ящике стола я нашел иголку и ветхую нить. Недолго думая я надел кусочек металла на шею.

— Люди! Э-э-эй! Люди! Есть кто-нибудь? — послышался голос с улицы, кричала девушка.

Я выглянул в окно, ничего не увидел и пошел на улицу.

Она была одета в юбку, пышную, широкую в складку, каких-то кричащих тонов, и белую блузку. На ногах камелоты смотрелись нелепо. Волосы забраны в конский хвост. Остроносая, как птица, подумал я, глядя на ее профиль. Отдавала самоуверенностью, неуместной целеустремленностью, и какой-то неустрашимостью.

— Не ори. — прошептал я в крайние сумерки.

Она обернулась на меня резко, уставилась широкими красивыми глазами.

— Здесь нельзя называть имена, и не слова о прошлом — сразу ввел я ее в курс дела, пока она не открыла рта.

Я приложил палец к губам. Она кивнула головой. Подошла ко мне уверенной походкой, целя в меня подбородком и носом.

— Тишина какая. Да? — заговорила она мелодичным высоким голосом. — Как в раю.

— Тьфу, — сплюнул я. — не шути так.

Она шла с противоположной стороны.

— У тебя спиралька кружиться, ци…Железное сердце? — спросила она глядя сквозь меня. Откуда такая выискалась? Черт! Нельзя, нельзя задавать вопросы.

— Просто иголка. Обычная, стальная игла. — ответил я .

— Рыцарь иглы? Дракон? — глаза ее восхищенно пыхнули.

— Э-э-э… — протянул я. — Да! — не хотелось ее разочаровывать.

— Лучше каменную иголку, ониксовую например — закатила она глаза мечтательно, со взглядом знатока…

— Да-а-а… — не отставал я — но где возьмешь? Нынче-то…

Она не ответила. Вытянулась, встала на цыпочки, посмотрела мне через плечо.

— А это что за хрень? — спросила она.

— Это? Юмор.

— Ну и вонища, — наморщила она носик — такого гада завалил. Как это тебе удалось?

— Легко, просто нужно знать нужные слова и знать что они придутся вовремя.

— Ты хоть представляешь, что теперь начнется на земле? Они же увидят теперь все сами себя и что натворили. Увидят что они — больны Смертью, что земля прокляла их от боли. Весь ужас своего бытия. Ужас…Раньше людей не пугало, что каждый день они движутся к Смерти, во всех смыслах…Это же норма для них, утвержденная их богом. А что будет теперь?

— Теперь увидят, поймут и поверят — что все эти ужасы, которыми они пока развлекают друг друга — свершились в них самих, а значит их будущее определено. Когда-то первый ужас, который они нашептали друг другу — была боль, потом болезнь, потом смерть, потом тюрьма, они выдумывали и выдумывали ужасы, все новые и новые — им всегда мало. А потом они сбывались. Не странно ли это? Не заставляло ли их это задуматься? Ад, которого они боялись — уже на земле. Тюрьмы, суициды, аборты, насилие — они воплощают и воплощают свои ужасы. Ростки взошли в полной мере, и уже виден итог. Они уже рассказывают его друг другу на разные лады. Ужасы так затягивают их…

— Пока они не видели ужаса. В своей обыденности. Пока они не задумывались — о своем личном итоге. Так пусть же теперь видят весь ужас. Они уже рассказали себе конец своей сказки…

— А наша? Чем кончится наша сказка?

Вдруг в доме за ее спиной зажегся свет, очень яркий.

— Заглянем на огонек? — бравировал я с улыбкой.

— Ты что? Мало ли кого ты там увидишь. Потом не отмолишься, не открестишься. Или ты не знаешь, что подглядывание есть грех Иуды?

Это имя как будто полоснуло по сердцу и по реальности, принесло с собой предчувствие несчастья, беды, зла. Мне вспомнился один роман, в котором рассказывалось как Иуда увидел Любовь Христа к женщине и потерял Веру. И предал за старое серебро. И скитается с тех пор по миру, собирая в свою котомку всех подглядывающих, разочарованных в вере, и предателей. Что одно и тоже, ибо не один верующий не станет подглядывать, не разочаруется, и не предаст. Черная страшная тень, липкая и смрадная, которые люди приняли в свое сердце, отвернувшись от учителей. Ведь это так по-человечески, да? Ведь он тоже Человек? Хоть и Черный? Иуда…

Да кто такая эта девчонка? Такая умная…

— Это Влада, Богиня Влада, она твоя родная сестра. Но она сама не своя. Вот, смотри, что с ней было…

И я увидел, тысячи тысяч, которые желали ее, томились по ней, молились ей, мечтали…Для себя, и для других, во благо и во зло…

Видел я и других, которые неволили ее и насиловали ее, держали ее силой и пили ее кровь, и насиловали… Влада, власть …

— Ты хочешь ее? — спросил голос.

Я не знал что ответить. Вот так сразу. Первый день на новом месте, только познакомились — и сразу вот так вот в лоб…

— Я повременю с ответом, с вашего позволения…А вы кто?

— Я-я-я-я???? — шумом раздалось в ушах, завывая…— Я-я-я-я грееех! Который хочет быть искуплен! И я невежество, которое прозрело! — клацнули черепа, тысячи черепов на полках огромного душного темного чулана, посреди которого стоял я.

Неужели для того, что бы прозреть — нужны пустые глазницы, полные Тьмой? Настораживало.

— Будь нашим королем! — кричали черепа.

— А где деревня?

— Будь нашим королем! — кричали черепа угрожающе.

— Нет! Я к живым, к живым пойду… — одумался я.

Ха — Ха-Ха-Ха! — рассмеялись черепа Тьмой. Это вам не юмор.

Грудь страшно чесалось, острие иголки натерло красное пятнышко. Я продел руку под ветровку и сдернул иголку. И потерял сознание.

***

— У тебя просто было задание посолить мой суп, — услышал я сквозь пелену темноты, приходя в себя, веселый звонкий голос.

Я открыл глаза. Я лежал навзничь на широченной софе, у себя дома. В кресле в углу сидел и ржал надо мной мой друг, Желтый Будда Ян-Цзы. Его умиляющая всех, обаятельнейшая улыбка, мне ни хрена не понравилась в этот раз.

— Да пошел ты! Со своими шутками. За это ты лишишься своей силы… шутник хренов! — я был не зол на него, просто … так нельзя, с друзьями, и вообще…

— Ну Дан, Данчик, ну не злись, ну прости… — смеялся он и его серые глаза.

— Отстань.