Пролог

На улице стояла ночь. Ветер раздувал жёлтые листья, а небо грозило разразиться очередным ливнем. Небольшой лес высоко вздымался над чистым полем, и постоянно что-то говорил, раскачивая ветками деревьев, будто огромными лапами. Живность почти не встречалась, лишь птицы изредка пролетали над полем и скрывались в кронах деревьев.

На опушке леса стояли старые развалины дома. Стен уже почти не было, крыша давно обвалилась, а на месте пола была лишь грязь, перемешанная с гниющими досками. Одна из сосен уже облюбовала это место, и прямо рядом с развалинами выросла метра на три, обещая в будущем укрыть под своей кроной кирпичное сооружение.

Обычно это место не кто не посещал, разве что егеря, бродящие по лесу, да ребятня, которая устраивала в разрушенном доме побоища. Однако в эту ночь рядом с «домом» стояло две полицейских машины. Вокруг дома сновали полицейские, что-то горячо обсуждая.

Чёрная машина, проехав через поле, остановилась у чёрных руин. Из машины вылез человек в пальто, окинул взглядом хмурый пейзаж и захлопнул дверцу. К нему уже направился один из милиционеров.

— Сержант Рыбин, — представился он. Человек кивнул и ответил:

— Прокурор Саморезов… Что тут у вас?

— Сегодня нашли. С виду не местный. Идёмте, сами всё поймёте.

Рыбин и Саморезов направились к развалинам. Там стояло ещё пара людей в форме, и девушка судмедэксперт.

Девушка поднялась с корточек:

— Молодой человек, лет этак… двадцати трёх…. Смерть наступила от удушья час-два назад.

— Ночью? — удостоверился Саморезов.

— Я же сказала — час-два назад. В полночь.

Саморезов окинул взглядом развалины, и приметил полиэтиленовый пакет, в котором лежала длинная верёвка с петлёй на конце.

— Повесился? — спросил Саморезов. Девушка кивнула:

— Да. Прямо в «доме».

— А я вам зачем? — не понял Саморезов, — обычный суицид.

— Дело в том… Что этот человек уже мёртв.

— В каком смысле? — не понял Саморезов.

Девушка раскрыла мешок.

Взору Саморезова представилось бледное лицо, некогда красивое, но сейчас искажённое болью, глаза, страшные глаза, устремлённые в небо — полные ужаса, муки и отчаянья. Саморезов сглотнул. Это было лицо, полное ужаса, отчаянья, маска страданий и боли.

— Он вам не знаком?

Саморезову лицо явно было знакомым.

— Где-то я его видел. Причём недавно…

— Его звали Качаев Дмитрий. Он был в списке погибших при пожаре в гостиннице.

И Саморезов вспомнил. Пару недель назад в деревне сгорела гостиница. Погибли все находившиеся внутри, всего двадцать пять человек. Многие тела сгорели дотла, и идентификация была довольно сложной. Но нашли останки всех двадцати пяти.

— И как же это возможно?

— Ну… Мы нашли всего лишь пару его фрагментов— пару обрывков кожи, и левый клык нижней челюсти.

— И констатировали это, как смерть?

— Он не объявлялся, его не нашли, не видели после пожара. Никакой информации. Так что… Кстати, вот что мы нашли при нём.

Девушка протянула Саморезову пакет. Тот открыл его. Внутри лежал конверт.

— Мне? — спросил Саморезов.

— От него, — уточнила девушка, кивнув на Качава, — наверное посмертная записка…

Саморезов раскрыл конверт и из него выпала тетрадь, с намокшими листами. Раскрыв первую страницу, следователь прочитал:

— «Записи мертвеца»… Интересно…

— Вам литература на сегодняшний вечер, — патологоанатом отошла в сторону. А Саморезов положил тетрадь в конверт.