Идеальная Империя

Предисловие

В произведении содержится множество фраз являющихся, безусловно, расистскими. Но они, эти фразы, принадлежат не мне, а героям произведения, живущим в альтернативном мире. Такой мир, или похожий на него, вполне мог существовать в истории. Например, если б Вторая Мировая война завершилась не победой СССР с союзниками, а противоборствующей ей стороны.

И, в любом случае, если не весь мир, то отдельная его часть, а именно гитлеровская Германия, жила по моральным критериям, отображённых в героях предложенного рассказа.

Лично я, автор, по таким моральным критериям не живу. И заранее извиняюсь, если всё же кого-то оскорблю некоторыми фрагментами своего текста.

1

Солнце медленно клонилось к горизонту, и в преддверии сумерек, его пылающий жаром диск, приобрёл багровый оттенок, величественно и мрачно выглядывающий из-за вереницы блеклых облаков, зависших над грядой далёких гор.

Африканское плоскогорье, бескрайнее и дикое, задрапированное покровом вечернего заката, уже готовилось примерить на себя чёрную, ночную мантию. Приближалось царство тьмы и, казалось, саванна почтительно затихла, в трепетном ожидании.

Но идиллию нарушил резкий звук. Грубый, механический рык, не имеющий никакого отношения к причудливой панораме чуждой и величественной природы, разорвал девственную пастораль первобытного края.

Из-за холма, поросшего зонтичными акациями, выехал внедорожник. Быстро набирая скорость, подпрыгивая на ухабах, он устремился куда-то, вслед уходящему солнцу.

2

— Вон! Я вижу! — закричал Кристофер, пристав на сидении и вскидывая руку, указывая вперёд.

— Это гну, господа! — радостно осклабился проводник-водитель Карстен, поправляя на голове шляпу. — Антилопы гну, и никак не иначе!

Открытый внедорожник, позволял обоим пассажирам, и Кристоферу, и Томасу, свободно наблюдать, поверх головы Карстена, за начавшейся погоней. Стремительные потоки душного, сухого воздуха трепали волосы на их головах, глаза щурились на ветру, пока быстрый, юркий автомобиль, ловко маневрировал среди неровностей местного ландшафта. В паре километрах от них, саванна обозначилась заклубившимся облаком пыли, поднятой стадом антилоп. Потревоженные животные, прервав свой мирный отдых, бросились прочь от неожиданно появившегося из засады врага. Несколько десятков гну, образовали собою колышущуюся, сотрясающую землю дробным стуком копыт, массу, перемещающуюся по саванне, в единственном устремлении, обусловленном инстинктом — выжить. Избежать гибели. Спастись.

Но автомобиль, управляемый хорошим водителем, не оставлял антилопам шанса.

— Гони же! — кричал Кристофер, размахивая ружьём. — Гони, мать твою!

— Не уйдут! — кричал в ответ проводник. — Будьте спокойны — не уйдут!

Томас молчал, но он улыбался. Погоня увлекла его. Он почувствовал настоящее возбуждение хищника настигающего тщетно пытающуюся уйти жертву.

Вскоре они догнали стадо и поравнялись с ним.

Гну свернули в сторону, но внедорожник не отставал.

Кристофер торжествующе заулюлюкал.

— Стреляйте, господа! — водитель, вцепившись в руль, умело держал автомобиль рядом с бегущими животными. — Стреляйте же!

— Молчи, бельгиец! — приказал Кристофер.

Он переглянулся с Томасом. Они кивнули друг другу и вскинули ружья.

Саванну пронзили звуки выстрелов.

Им вторили вопли восторга Кристофера.

3

— Всё это замечательно, Карстен, — сказал Томас, пережёвывая кусок мяса. — Но — антилопы — это всё же — не то. Мы приехали за более изысканным блюдом.

— Да брось, Томас! — воскликнул Кристофер и сделал глоток вина. — Антилопы — это чепуха!

Он повернулся к проводнику Карстену, и, нахмурившись, спросил у него:

— Где обещанные ниггеры, бельгиец?

Лицо Кристофера раскраснелось от выпитого алкоголя, в глазах загорелись недобрые огоньки.

— Мы приехали в эту вонючую Африку, не из-за нескольких сраных телят! — заявил он, угрожающе размахивая полуобглоданной костью. — Где дикари? Где обещанные ниггеры, чёрт побери?!

Спустя несколько часов после увлекательной, но быстротечной погони за антилопами, они, разместившись у подножия огромного баобаба, ужинали сегодняшней добычей. Проводник-водитель Карстен приготовил на костре лакомые куски, вырезанные с одного из застреленных гну. Потом они с аппетитом поедали их, щедро запивая еду вином. И они требовали продолжения приключения. Они нагрянули сюда на сафари, но пока только дикие животные составляли основу впечатлений. Антилопы, львы, слоны — для европейца, конечно, экзотика незабываемая, но Томас и Кристофер хотели гвоздь программы.

Они алкали Охоту на Дикарей.

— Негры прячутся, — пожал плечами Карстен, — Они вовсе не собираются подставлять свои бошки под пули, уверяю вас, господа.

— Ах, ты… — процедил сквозь зубы Кристофер. Он был готов вспылить, но Томас схватил его за плечо, пресекая вспышку и одновременно обращаясь к водителю:

— Ну, так найдите их, любезнейший! В конце концов, мы заплатили, так?

— Вот уже три дня я только и делаю, что пытаюсь напасть на след дикарей, — Карстен ворошил палкой угли в горящем костре, оставаясь совершенно невозмутимым. — Я делаю всё, что в моих силах, — продолжал он, — Но негры — существа хитрые и очень умные. Выследить их — совсем не то же самое, что выследить стадо глупых антилоп.

— Хорошо, — не унимался Кристофер, — Но ты хотя бы знаешь, сколько дикарских стай в этом районе?

— Не имею понятия.

— Но ведь Корпорация сама же регулирует численность стай и их примерную позицию, чёрт тебя подери!

— Да, Корпорация ведает всем, что связано с сафари, но я рядовой проводник. Меня не ставят в известность о расположении стай. Это одно из условий. Сафари — есть сафари. Охота — есть охота. Нашли дичь — попробуй, поймай её. Не нашли — значит не повезло.

— Ты хитришь, бельгиец, — Кристофер недобро сощурил глаза, и отпил ещё вина. — У тебя есть ещё два дня, что б вывести нас на ниггеров.

4

Они засели в зарослях молочая. Группа из шести негров, одетых в отрепья, вооружённых луками, копьями и мачете. Они отдыхали после долгого перехода. Они имели вид путников, не слишком привыкших к длительным переходам, особенно, если учитывать, что переход совершался через африканскую саванну. Грязные, покрытые слоем пыли, истощённые, негры представляли собою кучку жалких авантюристов, бросивших вызов непосильной стихии — варварскому миру Чёрного Континента, его чудовищным просторам, нетронутым цивилизацией.

— Соломон, что будем делать дальше? — спросил один из дикарей, лёжа на животе и уткнувшись щекой в сложенные перед собой ладони. По его ноге полз чёрный муравей, и тащил соломинку. Речь дикаря — странная смесь из английского, итальянского, немецкого и местного наречия выдавала в нём жителя «Чёрной зоны» — резерваций, население которых, составляют представители исключительно коренного населения.

Один из негров, по-видимому, и являвшийся Соломоном, посмотрел на своих спутников. Золотое кольцо, вдетое в перегородку между широкими ноздрями плоского носа, мягко поблёскивало на его тёмном, покрытом крапинками песка, лице.

— Нам надо добыть еду, — ответил он, — Вот, что нам надо делать.

— Мы пытаемся её добыть уже два дня, — заметил ещё один негр, показывая руку с двумя оттопыренными пальцами. У него на плече красовался шрам, украшенный подсыхающей кровяной коркой.

— Да, — сказал Соломон, — Два дня. Но мы можем вернуться обратно в Джимму.

Все промолчали, ибо понимали — возвращение в «Чёрную зону» означало возврат во мрак.

В зарослях защебетала какая-то птица.

— А у меня была возможность устроиться на кофейную плантацию, — сказал самый молодой из них, и то, как он сказал это, Соломон назвал бы скулежом щенка, но он заговорил о другом:

— Когда-то, наши предки прекрасно жили в саванне. Они были охотниками. Мы — их потомки — не охотники. Мы даже не можем отличить след ситатунги, от следа домашнего козла. Но нам ничего другого не остаётся. Корпорация дала нам шанс. Если продержимся здесь месяц, нам хорошо заплатят, и ты, — Соломон ткнул пальцем в молодого нытика, — Сможешь купить своей Ойо много еды. И бусы. Поэтому, если мы не хотим сдохнуть, нам надо собраться с духом.

— Проклятая Корпорация! — вскричал негр со шрамом, злобно наблюдая за летящей мимо него крупной бабочкой, — Они дали нам какой-то хлам, — он потряс своим копьём, — И с этим мы должны охотиться на слонов.

— А этим, — сказал другой, поднимая лук, — Мы должны отбиваться от ружей проклятых белых, которые охотятся на нас так же, как мы на антилоп!

— Хватит скулить! — поднял кулак Соломон, и кольцо в его носу снова блеснуло. — Нам надо идти дальше.

5

Утром их разбудил Карстен. Растолкав Томаса и Кристофера, он, многозначительно тараща глаза, прикладывал палец к губам, и настоятельно рекомендовал не шуметь.

— Туземцы! — возбуждённо шептал он. — Я нашёл туземцев!

— Где? — протирая глаза, приободрился Кристофер.

Массируя пальцами виски, Томас жалел о количестве выпитого накануне алкоголя. В пересохшем рту царствовал отвратительный привкус.

Проводник показал на баобаб, возле которого они вчера нашли себе пристанище.

— Я залез на дерево, и в бинокль засёк их.

Кристофер, на удивление энергичный, учитывая то, в каком состоянии он вчера уснул, полез на баобаб.

— Только не вздумайте шуметь! — напутствовал его Карстен, вполголоса.

Взобравшись наверх, поудобней расположившись на массивных сучьях, среди листвы, Кристофер приник к окулярам бинокля, и воззрился на восток, туда, куда ему указал проводник.

Там, на расстоянии ружейного выстрела, в рощице из высоких кустарников, он увидел их. Дикари. Шесть человек. Они притаились там, осматривая пространство саванны, может быть, в поисках дичи.

— Давайте нападём на них! — сказал Кристофер, когда спустился вниз.

6

Андреа Кульманн стояла у панорамного окна в аэропорту Адольфштадта. Она нетерпеливо поглядывала на наручные часы. Краем глаза наблюдала за остальными людьми, собравшимися здесь, в зале ожидания. Ещё чаще она смотрела вперёд, туда, где за чистыми, чуть тонированными стёклами, перед ней расстелилось обширное, идеально ровное лётное поле.

Долго ждать не пришлось. Рейс из Абиссинии прибыл, как и положено, в назначенный час.

Встречающие наблюдали, как полукружье рундфлигена, сверкающего белизной округлых форм, зависло над посадочной полосой, а затем мягко опустилось на выдвинутые шасси. Летательный аппарат застыл на месте, повернувшись к аэровокзалу надписью «Люфтханза». В его окнах виднелись лица пассажиров.

«Наконец-то! — подумала Андреа, — Томас вернулся!»

7

Петя проснулся за несколько секунд до звонка. Привычка, приобретённая не только им, но и всеми остальными, ещё с детства.

Без задержки, Петя поднялся с постели. Посмотрел на своих товарищей.

Они немного размяли мышцы и суставы, а потом быстро оделись.

Всё происходило молча и чётко.

Как отлаженный механизм. Без лишних движений. Суета — исключалась. Ими никто не руководил, но им и не требовался надсмотрщик. Они — детали совершенного устройства, именуемого — дисциплиной. Они — сама дисциплина. Рефлексы — вот их надсмотрщики.

Организованно выстроившись в центральном проходе, они, строем направились к выходу из казармы.

Молча.

В ногу.

Сначала — в столовую.

Придя туда и рассевшись каждый на своё место, определённое, однажды, раз и навсегда, Петя, и его товарищи получили пищу. Они быстро и с аппетитом поглотили её. Выпили горячий, сладкий напиток, называемый «компотом». Затем, поднявшись, все, как один, они вышли из столовой на улицу.

Настало утро. Очередное утро. Такое же, как и миллион раз до сего.

Настало утро нового дня, и шестерни конструкции, более известного, как рудник «Поларбергверк — 17», пришли в движение, завертелись.

Возле столовой, в ожидании машин, Петя и остальные закурили папиросы. Крепкий дым, проникая в лёгкие, приятно будоражил. Захотелось поговорить.

Петя подошёл к другу Коле.

— Тебе хорошо? — спросил он.

— Да, — ответил Коля и тоже спросил:

— А тебе хорошо?

— Да.

Они помолчали немного. Посмотрели, как над их головами с карканьем пролетели две вороны.

— Птицы! — произнёс кто-то, и все закивали.

— Чёрные птицы! — добавил Петя, все снова закивали, а друг Коля молвил:

— Да!

Вдруг, рабочий по имени Федя замахал руками и издал горловые звуки, очень похожие на воронье карканье. Все засмеялись — Федя удачно изобразил птиц.

Свежий прохладный ветерок гладил лысые головы собравшихся. Солнце, столь редкий гость в Заполярном крае, выглядывало на них из-за серых облаков, заставляя жмурить глаза.

Хорошо.

Им было хорошо.

А потом подъехали машины, и они расселись в них. Петя и Коля уселись в машину №2. Всех их развезли по разным участкам рудника, раскинутого на обширной территории, зажатой между двумя грядами гор, нависших над ущельем, словно мрачные, неподвижные великаны…

8

Окраина Адольфштадта источала богатство, роскошь и благополучие.

Особняки и коттеджи всевозможных стилей и размеров, утопали в берёзовых и сосновых рощах, перемежающихся с лужайками, садами и газонами.

Дом родителей Томаса — патетическое строение, представлявшее собою странный симбиоз барокко и поздней готики — располагался на отлогом берегу Барбаросского озера. Розовый мерседес Андреа мягко подкатил к вычурным чугунным воротам, ведущим вглубь усадьбы, туда, где прошло детство её возлюбленного.

— Со мной не хочешь? — спросил Томас, мотнув головой в сторону дома.

— Не в этот раз, — отказалась девушка, — к тому же, — тут она взглянула на часы, — скоро тренировка.

— Хорошо, — Томас улыбнулся, — Тогда я заеду к тебе позже.

— Я надеюсь, — с показным сарказмом сказала Андреа.

Томас посмотрел на неё, и вдруг со смехом набросился на подругу, изображая свирепого маньяка, обхватил её за шею, привлёк себе. Она засмеялась в ответ, но округлившиеся на мгновение глаза выдали Андреа — Томас застал её врасплох.

— А я надеюсь, — прохрипел молодой человек голосом похотливого садиста, — Что ты не наделала в штанишки, дорогуша!

Одновременно он покрывал поцелуями её лицо, и это уже были поцелуи не садиста, но влюблённого. Нежные поцелуи, с привкусом сдержанной страсти.

Андреа смеялась, изображая сопротивление и в то же время с охотой подставляя щёки, глаза, брови и, наконец, губы — губам Томаса. Маньяк и жертва исчезли. Осталась романтическая парочка.

Потом они отстранились друг от друга, и посмотрели друг другу в глаза. Минута, когда они, казалось, безмолвно обменивались излиянием души — минута полного доверия, искренности, минута молчаливого вопроса и молчаливого обещания прервалась обоюдной улыбкой. Затем они опять засмеялись. Напряжение спало. Они понимали друг друга без слов.

Томас гладил Андреа по плечу. Мимолётное воспоминание об одной африканской встрече остро кольнуло его в сердце.

— Я люблю тебя, — сказал он.

— Я люблю тебя, — отозвалась девушка.

Они поцеловались — короткое, но трепетное прикосновение губ.

— Спасибо, что встретила меня, — Томас вылез из машины. — Я тебе позвоню.

9

Часы пробил ровно восемь, когда Томас вошёл в холл родного дома.

Отец встретил сына в длинном, багровом халате, под которым выпирало объёмное брюшко. На широком лице — следы сна и похмелья. Одна рука в кармане халата, в другой — стакан с утренней порцией виски.

Молодой человек внезапно поймал себя на том, что отец напоминает ему стареющего, зажиточного буржуа, обленившегося, потихонечку заплывающего жирком и пристрастившегося к алкоголю. Вот он — стоит перед ним, оформившийся толстячок, в буднично домашнем халате, тёплых тапочках. Увенчанный висящим над головой охотничьим трофеем — рогатой оленьей головой, бессмысленно таращащей на Томаса стеклянные глаза. Типичный, провинциальный бюргер.

А между тем Симон Зальгер, всего лишь три года, как ушёл в отставку из рядов вермахта. Закончив службу Великому Рейху в звании подполковника войск радиоэлектронной разведки, отец Томаса имел основание гордиться славным прошлым. Он принимал участие в Нефтяной войне на Ближнем востоке. Там он получил ранение, когда их база оказалась на пути знаменитого прорыва иранца Шаха Мансурра в августе 1987. Кроме того, Симон был ветераном Второй Индийской войны. Его боевой путь отметился несколькими наградами и знаками отличий за безупречную службу.

И теперь, он считал себя вправе сполна вкусить сладость гражданской жизни, свободной от рамок уставов, инструкций и военной дисциплины. Выпивка, охота, посиделки в ветеранской организации «Балкенкройц» (кстати, так же подразумевавшие под собой коллективные попойки и охоту) — вот, чему отдавал предпочтение Симон Зальгер сегодня. И ни сын, ни супруга, не смели упрекнуть его.

— Хвала Святому Адольфу! — таким восклицанием встретила Томаса мать, Аманда Зальгер, обнимая его и целуя в лоб.

В который раз, при взгляде на мать, сердце Томаса сжималось.

Пятидесятилетняя женщина выглядела потрёпанной и усталой. В придачу ко всему, её испещрённое мелкими морщинами, обветренное лицо, уродовал жуткий шрам. Рваная, неровная, бугристая линия, белёсая и широкая, пересекала её щёку и тянулась вниз, до самой шеи, будто хвост какой-нибудь отвратительной ящерицы.

Со школьной скамьи Аманда посвятила себя служению в «Гитлеркирхене». Большую часть своей тяжёлой карьеры она провела, будучи миссионером в Индии. Она упрямо несла свет учения Святого Адольфа местному дремучему населению, часто сталкиваясь с непониманием, а то и откровенной враждой, подвергая себя опасности погибнуть не меньше, чем её муж, солдатом сражавшийся на фронтах войны.

Впрочем, не человек, а дикое животное наградило Аманду шрамом, обезобразившим её лицо. Где-то в предгорьях Гималайских гор, на отважную женщину напал тигр-людоед. Он едва не убил её.

В другой раз, миссия очутилась в самом пекле сражения на реке Тапти, где японо-германский корпус генерала Шалле вступил в противоборство с превосходящими силами индийских повстанцев и вынужден был отступить. Шальной осколок ранил Аманду в голову, одновременно завершив её активную миссионерскую деятельность. С тех пор мать Томаса занимала одну из руководящих должностей в адольфштадском «Гитлеркирхене». После кипучей многолетней кампании в варварской Южной Азии, наступил покой и умиротворение в благополучной и цивилизованной Германии.

Симон и Аманда под закат жизни обрели друг друга по новому. Времена бесконечной череды встреч и разлук, ушли, наконец, в небытие…

10

Позже, когда Томас принял душ, привёл себя в порядок, переоделся, и они уселись завтракать, он рассказал родителям об африканских приключениях.

Историю же об охоте на дикарей он припас на десерт, когда семья покинули столовую. Разместившись в гостиной, мать и отец наблюдали, как сын распаковывает свой «африканский» багаж, демонстрируя им мелкие сувениры, а так же фотоснимки и видеоматериалы. Сопровождая презентацию остроумными комментариями, Томас извлёк, наконец, предмет, припасённый им для матери. Большая круглая шкатулка, сделанная из слоновой кости, украшенная удивительно тонким узором. Аманда, принимая её из рук сына, пустила слезу умиления, поблагодарила его, а заодно воздала хвалу «Святому Адольфу».

Затем настал черёд отца.

Вынув из дорожной сумки обычный деревянный короб, Томас открыл его, и достал из него предмет, вызвавший бурю восторга у Симона Зальгера.

Это был череп туземца.

— Мы наткнулись на них в последний день сафари, — пояснял Томас.

Он поведал родителям о том, как однажды утром, проводник Карстен разбудил их и показал притаившихся неподалёку в зарослях молочая дикарей. Они быстро собрались и приготовились к атаке. Тактика оказалась простая. На внедорожнике, на предельной скорости, пользуясь неожиданностью, Карстен, Томас и Кристофер выскочили из-за баобаба, подле которого провели последнюю ночь в саванне.

Туземцы, застигнутые врасплох, среагировали слишком поздно. Они бросились наутёк, но охотники настигли их и открыли стрельбу. Троих они уложили, ещё троим удалось скрыться: кто-то из них даже отстреливался стрелами из лука, и умудрился легко ранить Кристофера.

— Но с ним всё в порядке? — обеспокоенно прервала сына Аманда.

— О, да! — усмехнулся Томас, — Он в порядке. Ты ж его знаешь, ма. Кристофера остановит только смерть.

— Вот это, — Томас поднял череп на ладони, — Один из тех туземцев. У Карстена с собой были специальные приспособления, и он очень быстро приготовил для нас, и для себя черепа из голов убитых негров.

Молодой человек поднял вторую руку и раскрыл ладонь. Родители увидели толстое кольцо. Несомненно — золотое. Грубой работы, с неуклюжей инкрустацией, но от того — не менее ценное.

— А вот это колечко, папа, висело в носу у туземца.

— Замечательно, — прошептал Симон, — Замечательно, сын! Такого трофея у меня никогда не было. Надо же, Аманда! Череп черномазого! Настоящий череп африканского черномазого. Не купленный у кого-то, а добытый родным сыном!

11

…Трофейная комната Симона Зальгера могла похвастать обширной коллекцией.

Головы кабана, лося, зубра.

Чучела бурого и гималайского медведей.

Даже чучело индийского тигра.

Любитель зоологии мог бы плодотворно провести время, исследуя трофейную комнату Симона Зальгера.

А на каминной полке располагались особые трофеи.

Здесь стояли два черепа. Череп индуса и череп русского славянина, из тех, кого не достигла генетическая программа доктора Лешетца, — из тех, кто прятался в сибирской тайге. Редкий сувенир.

Сегодня глава семейства Зальгер имел удовольствие дополнить коллекцию новым трофеем.

— Надо же! — бормотал он, аккуратно устраивая на каминной полке подарок Томаса, — Череп черномазого!

Рядом с черепом он положил золотое кольцо.

— Вот твоё украшение, приятель!

12

— К полудню отец уже прилично набрался. Стал высказывать мне недовольство.

— Вот как? И чем же он не доволен?

— Моей командировкой в Заполярье. Он назвал это ссылкой.

Томас и Андреа лежали в постели. Обнажённые тела блестели от пота. Девушка позволила возлюбленному закурить сигарету. Томно зажмурив глаза, она слушала Томаса. Тот рассказывал ей об Абиссинских каникулах. Заодно упомянул о встрече с родителями. Действительно, отец ворчал по поводу его скорого отъезда на северные рудники. Ссылка? Может, он не далёк от истины. Но, в конце концов, — это его работа. Командировка продлится год, от силы — два. Потом его переведут. Быть может, даже куда-нибудь в Восточную Германию, поближе к Адольфштадту, поближе к родителям. Поближе к ней — его любимой. Его невесте.

Так говорил Томас, и тут его опять всколыхнуло воспоминание о странной встрече в Аддис-Абебе, накануне отъезда из Африки на родину…

Зазвонил мобильный телефон Андреа. Она коротко переговорила с кем-то.

— Кто там? — спросил Томас.

— Мой брат, — вздохнула девушка, — Он сейчас зайдёт. Хочет занять денег.

— О! — только и мог сказать Томас, с видом покорности судьбе, поднимаясь с постели и начиная одеваться.

— Извини, — Андреа тоже встала, и закуталась в халат, — Он не надолго.

— Ничего страшного. Я перенесу.

Они улыбнулись друг другу.

13

Пауль Кульман, юноша, которого Томас считал оболтусом, вяло поздоровался с ним за руку, и развязно уселся на диван, одновременно включая телевизор. Пощёлкал каналы, нашёл передачу о подготовке первой космической экспедиции на Луну и какое-то время задумчиво помалкивал. Не отказался от предложенной чашки кофе.

— Вы знаете, — сказал он вдруг, — Что мы живём в месте, где обитают тысячи призраков?

Томас и Андреа переглянулись.

— Да-да! И не надо смотреть на меня, как на циркового дурочка.

— Тысячи призраков, — повторила девушка.

— Барбаросское озеро, на котором стоит наш любимый город, — Пауль сделал глоток кофе, — Вам ведь известно, как оно появилось?

Конечно, все знали, что Барбаросское озеро являлось частью программы, известной, как «План Фюрера». Согласно «плану», после окончания Второй Мировой войны, был осуществлён давний замысел Гитлера по уничтожению столицы русских славян. В течении нескольких лет, с привлечением невиданного количества техники и людского труда, на месте варварской столицы и окрестных районов, был вырыт гигантский котлован. Его заполнили водой, с помощью сложной системы каналов. Некогда большой город оказался под водой. Так появилось Барбаросское озеро.

— Вам известно, что вместе с городом утопили несколько тысяч славянских рабов? — поинтересовался Пауль.

— Это знают все, — пожала плечами Андреа, — Вместе с их городом, уничтожили полчища злобных недочеловеков. И что?

— А то! — юноша отставил пустую чашку и поднялся, приглаживая длинные, непослушные волосы, — Призраки этих дикарей населяют озеро. И населяют этот город. Не нравится мне здесь.

Томас и Андреа опять переглянулись.

— Вот что, Пауль, — приняв серьёзный вид, сказал Томас, — Ты уж будь осторожен, и не гуляй в тёмных переулках в ночное время. И тогда, может быть, призраки тебя не тронут.

Андреа прыснула. Пауль остался невозмутим.

Получив в долг денег («Пойду, попью пивка с друзьями!»), он ушёл.

— Чем он занимается, этот охотник на призраков? — спросил Томас.

— Работает водителем в какой-то торговой фирме.

Губы Томаса презрительно скривились:

— Общается со всяким сбродом. Ему бы в армию сходить. Повоевать с годик…

— Бог с ним, — Андреа подошла к нему вплотную, — Позаботься лучше обо мне. А о Пауле не беспокойся. Он уже взрослый мальчик.

14

Петя работал.

Он числился на руднике горнорабочим очистного забоя. Он имел личный номер — № 122. Так к нему обращались начальники, а не по имени. Петей он был, например, для своего друга Коли, с которым и работал в паре.

Пете нравилась его работа.

Постоянная сырость и влажность. Журчащая вода под ногами, порой текущая весёлым, бурным потоком и достигающая, иногда, уровня колен. Вода, капающая и льющаяся со стен и кровли выработок обильными струями, промокающими робу. Вода повсюду.

Постоянные сквозняки, пронизывающе-бодрящие, несущие с собой всё ту же сырость и влагу.

Камни, куски породы и гранита под ногами, препятствующие ходьбе, заставляющие спотыкаться и оступаться. Именно так на прошлой неделе оступился рабочий Вася и угодил прямо под проходящую мимо вагонетку. Благо, Вася отделался раздробленным коленом, а не размозженным черепом.

А ещё Пете с Колей, согласно их профессии, приходилось забираться в очистные выработки, называемые «лавами». Заваленные рудой, источающей едкий аммиачный смрад, смешанный с вязким запахом газов, оставшихся после тротилового взрыва, вскрывшего пласт, лава, по сути, являлась вторым домом Пети, Коли и многих других рабочих.

Они любили лаву. Они любили многокилометровые извилистые выработки. Штреки, штольни, шурфы. Они любили железнодорожные пути, проложенные по этой сложной подземной системе, разрезавшей вековой горный монолит. Они любили лебёдки и стальные троса, скреперы и лопаты, кувалды, кирки, перфораторы — всё то, чем они вспарывали каменное брюхо горы.

Они любили рудник.

Рудник был их святилищем.

Рудник был их отцом. Он порождал их, кормил их, и одевал их.

Рудник — источник их появления на свет.

Рудник — необходимое условие для появления их на свет, точно так же, как солнце необходимо, для прорастания семени былинки, растущей на склоне холма.

Не было бы рудника — не было бы их.

Поэтому, рудник — это их жизнь. Вот почему они любили его. Почитали его, преклонялись ему и работали на него.

До тех пор пока смерть не забирала их.

Ибо рудник был не только их жизнью.

Он был их смертью.

15

После работы они приняли пищу, а потом настало время отдыха.

Им показывали мультики про лиса Бёзефосса, гоняющегося за зайцем Клюгхазе. Очередная смешная серия. Все рабочие смеялись до слёз.

Затем, показали серьёзный фильм про войну. Великогерманцы сражаются с ордами чёрных людей. Героическая битва Расы Господ с полуобезьянами живущих в далёкой Африке. Кино закончилось триумфом арийцев над невежественными дикарями.

После перекура, во время которого рабочие обсуждали просмотренную картину, проникаясь очередной волной уважения к начальникам, принадлежащих к Великой Расе (заодно вновь осознавая ничтожество своего происхождения), они вернулись в кинозал. Теперь им показали фильм о таких же, как они, — рабочих рудника. Интересная лента о том, как приятно, полезно и хорошо работать на шахте, слушаться начальников, беспрекословно выполняя их мудрые указания. Один из персонажей кино, рабочий №1387, посмел ослушаться начальника. Он даже не захотел работать. Его товарищи, такие же рабочие, осудили его. Естественно, итогом ненормального поведения №1387, стала его аннигиляция.

— Хороший фильм, Коля? — спросил потом Петя у друга.

— Очень хороший. А этот негодяй — очень нехороший, — Коля нахмурился.

— Да, — согласился Петя, — Он сделал очень плохо. И он заслужил аннигиляцию!

— Пойдём камнями покидаемся! — предложил Коля.

— Пойдём!

16

Утро в Поларбурге сразу дало понять — они прилетели в Заполярье.

Выйдя из рундфлигена вместе с остальными пассажирами, Томас и Андреа ощутили непривычную для июня прохладу.

— Это нормальная погода в здешних местах, — улыбаясь, сказал им Кевин Ябо, встретивший их в здании аэропорта.

Кевин Ябо, сухопарый мужчина, коротко подстриженный и одетый в толстый вязаный свитер, в красную и зелёную полоску, источал приветливость, словно встретил старых друзей. Впрочем, подумал Томас, через год, когда он, в свою очередь, тоже будет встречать сменщика, то, наверное, с его лица так же не будет сходить улыбка.

Кевин Ябо, начальник рудника «Поларбергверк — 17», пребывал в прекрасном настроении. В его понимании, ссылка в этот угрюмый край, подошла к концу. Томасу — своему приемнику на посту управленца, он и в самом деле радовался, как лучшему другу. И имел на то право.

— Ничего страшного, — говорил Ябо, — Побудите здесь годик, а потом вас переведут на юг. Обычная практика. Тем более в такой прекрасной компании, — тут он учтиво кивнул Андреа.

Томас ухмыльнулся, глядя на подругу. На то имелись причины. Незадолго до отбытия Томаса на Север, Андреа вдруг изъявила желание сопровождать его.

— А как же твоя учёба? — спросил тогда Томас.

— Какая учёба? Годовая сессия сдана, так что, до конца августа я свободна!

Томас и не думал её отговаривать. Он был рад.

И вот теперь, глядя на Андреа, поёживающуюся под лёгкой курткой, он не мог скрыть иронии.

— Дорогая, — произнёс он с напускной серьёзностью, — Ты взяла с собой купальник?

17

Чёрный мерседес быстро мчался по шоссе, увозя их на восток, вглубь Кольского полуострова.

Это была пустынная страна.

После оживлённых автобанов адольфштадского округа, здесь машины встречались так же редко, как и в африканской саванне.

Безлюдье дополнялось унылым видом за окном.

Каменистые сопки, постепенно сменившиеся довольно чахлым лесом из низеньких елей и болотистыми пустошами — вот где матушка-природа поскупилась на краски, явив свой хмурый, бесцветный лик.

Кевин Ябо рассказывал им о своём пребывании здесь, щедро одаривал их житейскими советами, отвечал на вопросы.

— Впрочем, — заметил он, — Если вы увлечётесь рыбалкой и охотой, то скучно вам здесь не будет. Рыбы и дичи здесь вдоволь. Мой предшественник работал на руднике восемь лет, — представляете! И — по собственному желанию. Не хотел уезжать. Он буквально влюбился в этот край! Охота, рыбалка, грибы, ягоды — всё это увлекло его напрочь.

— Зачем же он уехал? — пожал плечами Томас.

— А он никуда и не уехал, — Ябо сидя на переднем кресле, обернулся к ним, — Однажды он ушёл в лес по грибы и, с тех пор, его больше никто не видел.

— Что же с ним случилось? — округлила глаза Андреа.

— Да что угодно. Может, медведь задрал. Может, утонул. А может, инфаркт. Кто его, теперь, знает…

18

А потом они очутились в мёртвом городе.

Мерседес снизил скорость. Томас и Андреа с интересом смотрели в окна.

— Что это за место? — спросила девушка.

— Заброшенное поселение, — отозвался Кевин Ябо, — Когда-то здесь жили русские славяне.

Дорога проходила между двумя рядами двух— и трёхэтажных зданий.

Дома, представляли собою порождение странного архитектурного типа. Примитив и убожество были главными выразителями стиля, в незапамятные времена казавшимся вполне приемлемым отсталому, вырождающемуся народу.

Время лишь усилило деградацию необитаемого города.

Обветшалость, сирость и затхлость нашли себе здесь подходящее гнездилище. Осыпавшаяся штукатурка, обнажившая потемневшую от сырости кирпичную кладку. Печальные глазницы пустых окон. Обвалившиеся крыши. Мох и сорняки. Куски черепицы, вывалившиеся рамы, сорванные с проржавевших петель двери. Сгнившие, поваленные вдоль улиц столбы. Истлевшие, превращающиеся в труху доски покосившихся скамеек у подъездов. Заросли травы и кустов, там, где когда-то гуляли местные поселенцы.

Угрюмые сквозняки гуляют по пустым улицам.

Грусть, мрак и апатия выглядывает из-за полуобвалившихся, крошащихся цементом, углов.

Мёртвый город следил за ними с безучастием древнего, больного старика, впавшего в депрессивную прострацию.

— Жуткое место! — поёжилась Андреа.

— Очень интересно! — заметил Томас.

— И не только вам, господин Зальгер. Губернатор округа считает такие необитаемые поселения приманкой для туристов.

— Приманкой? — хмыкнула Андреа с сомнением. Она с облегчением вздохнула, когда машина покинула мёртвый город.

19

Вскоре лесная дорога вывела их на берег озера.

Довольно симпатичное местечко, под названием — Нидерунганберген. Маленький посёлок для управленческого персонала рудника «Поларбергверк — 17». Холмистый берег, усыпанный коттеджами, словно детскими кубиками, произвёл приятное впечатление на Андреа.

— Милая, — улыбнулся Томас, — А ты ожидала что-то на подобии концлагеря?

Они подъехали к одному из коттеджей.

— Теперь, это ваш дом, — сказал Кевин Ябо Томасу.

Он охотно проводил новых жильцов внутрь.

Там, за кружкой горячего чая, они обсудили и уточнили остальные хозяйственные мелочи, касающиеся домашнего благоустройства.

— Что же касается рудничных дел, — сказал Ябо, покидая коттедж, — То завтра приедете на рудник, там и займёмся сдачей-приёмкой.

— А где же сам рудник? — спросила вдруг Андреа, глядя по сторонам.

Кевин Ябо повернулся и показал рукой на восток. Там они увидели две горы.

— «Поларбергверк — 17» находится в десяти километрах отсюда. Прямо в том ущелье, между теми двумя горами…

20

На следующее утро за ними приехал тот же мерседес, с тем же водителем — рыжеволосым норвежцем. Андреа поехала вместе с Томасом.

И вот они, наконец-то, прибыли на рудник.

Пасмурное небо, проглядывающее сквозь разрывы низких, тяжёлых туч. Где-то за их свинцовой гущей терялось солнце — слабые отблески его лучей едва достигали отрогов гор.

Две горбатые вершины, голые, поросшие лишь жухлой травой и кустарником, возвышались над краем. Скалистыми склонами, пугающими своей, едва ли не отвесной крутизной, горы стискивали промеж себя «Поларбергверк — 17». Они нависали над ним, словно два спящих исполина.

Как оказалось, минувшей ночью исполины ворочались в своём вековом сне.

Произошло землетрясение.

— Для Кольского полуострова, — заметил Кевин Ябо, — Землетрясение — событие нехарактерное. Я бы даже сказал — из ряда вон выходящее. Такого здесь никогда не было.

— Сильно потрясло? — Томас с интересом осматривался — здесь ему предстояло, и жить, и руководить.

— Не сильно. Одна из выработок обвалилась. Завалило двоих горнорабочих. Сейчас примемся за восстановление порядка.

— Кто это? — прервала их беседу Андреа.

— Где? — обернулся Кевин Ябо, — Это? Это горнорабочие.

21

Странные, но, несомненно, человекоподобные и, несомненно, разумные создания выходили вереницей из приземистого здания столовой. Они собирались во дворе организованной группой. Многие из них закурили. При этом они переговаривались — без излишнего шума, вполголоса, с почтением поглядывая в сторону начальников. Кто-то даже засмеялся — так же негромко, словно стесняясь, а то и опасаясь выдать свои эмоции.

Горнорабочие оказались существами, похожими друг на друга, словно цыплята, выведенные из одного инкубатор. Андреа высказала по этому поводу удивление.

— А вы разве не слышали о программе доктора Лешетца? — спросил Кевин Ябо.

— Конечно, слышала, — ответила девушка, — Её ещё называют «Революцией доктора Лешетца». Просто я никогда воочию не видела его подопечных.

— Горнорабочие создавались, как и другие подвиды неославян, под единый стандарт. Стандарт, отвечающий основным потребностям конкретной профессии. У нас на руднике рабочий должен быть, несомненно, физически развит, низкого роста и… да вы сами видите. Вот они — идеальные горнорабочие!

Неославяне, подвида горнорабочих, имели приземистый рост, что в купе с впечатляющей шириной плеч, делала их похожими на кубы. Они были квадратными.

Одетая на них грубая брезентовая роба, не скрывала развитую мускулатуру горнорабочих. Из рукавов торчали мощные, лопатообразные ладони. Шеи у них практически отсутствовали. Головы — лысые, узколобые. Крепкие, буд-то ковши экскаватора — челюсти. Приплюснутые носы. Маленькие глазки, близко посаженные и глубоко запавшие в глазницы. Кожа лица обрюзгшая, а морщины на ней — толстые и заматерелые — словно складки на шкуре носорога.

— Да это же пещерные люди! — содрогнулась Андреа.

— Ну, — пожал плечами Томас, — Нечто гораздо более совершенное. Эти пещерные люди умеют читать и писать, до известных пределов, естественно.

— Но главная и единственная их функция, — вставил Кевин Ябо, — Это — работать на руднике. И, поверьте, они справляются со своей работой на ура.

Андреа встретилась взглядом с одним из горнорабочих. На его робе, на груди, выделялась белая тряпичная нашивка с выбитым номером «122».

№ 122 смотрел на неё. Он рассматривал её. Во взгляде его неандертальских глазок девушка не увидела дерзости. В них — его глазках — сквозила обыкновенная похоть. Скотская похоть прирученного зверя.

23

Им всё объяснили.

Ночью случилось землетрясение, а они знали, из учебников, что это такое.

Самая верхняя штольня обвалилась. Завал засыпал часть выработки, и теперь следовало немедленно приступить к расчистке, освобождению путей доставки руды на поверхность. Кроме того, предстояло найти и вытащить наружу трупы двоих горнорабочих, угодивших под завал.

Петя и ещё несколько его сотрудников вошли в штрек.

Петя думал о той женщине, которую они видели возле столовой. Она была прекрасна. Он никогда не видел таких красивых женщин. Но она принадлежала начальникам. У них же — у горнорабочих — были другие женщины. Раз в месяц к ним доставляли целую партию самочек. Раз в месяц им позволялось устраивать праздник совокупления, и все до единого ждали его с нетерпением.

С мыслями о «той женщине», Петя и его товарищи добрались до завала.

Здесь они разделились. Остальные принялись настраивать находящиеся поблизости лебёдки и специальную установку для удаления обрушившейся породы, а Петя и его друг Коля, пошли дальше — разведать обстановку.

Перелезая через завал, через несколько минут, они, вдруг, наткнулись на открывшийся в кровле штольни проём.

Штольня снизу вплотную примыкала к поверхности горы. Эта близость, небольшая толщина и хрупкость кровли и стали, вероятно, причиной обвала при малейшем подземном толчке.

И теперь, сквозь пролом, Петя и Коля с удивлением смотрели на небо.

Внезапно, поддавшись какому-то порыву, Петя полез по обломкам породы и кускам гранита туда, — наверх. К небу.

— Ты куда, Петя?! — позвал его Коля.

Но Петя не останавливался. Поднимаясь по каменной круче, ловко передвигая короткими кривыми ногами, помогая себе руками, он вылез наружу. Ещё несколько мгновений — и он стоит на краю провала, на поверхности горы. Из под его ног вниз скатились камешки.

— Ты что наделал? — кричал снизу Коля, и в его голосе слышался испуг.

Испуг от того, что товарищ по работе нарушил инструкции.

Петя отвлёкся от поставленной им задачи. Он уклонился. Он совершил непонятные действия, шедшие вразрез с нормами, к которым их приучали сызмальства. Он нарушал правило.

Но Петя не слушал друга. Он некоторое время смотрел сверху на напарника — их взгляды — полные страха и изумления — встретились. Коля молчал, открыв рот. Молчал и Петя. Потом он развернулся и скрылся за краем проёма.

Несколько минут Коля стоял неподвижно. Однажды, раз и навсегда усвоенный закон — «Тебе приказывают — ты исполняй!» — только что был попран. Вековая, неукоснительная, неприкасаемая цепь установки «слушай — делай», не допускавшей каких-либо отклонений, на его глазах порвалась. Пытаясь осмыслить произошедшее, Коля впал в ступор.

24

Петя стоял на склоне горы.

Он впервые очутился вне Территории. За пределами рудника. Он увидел Мир под другим углом. Он пересёк границы мироздания, и сознание его перевернулось.

Он смотрел вокруг себя, похожий на птенца, выпавшего из гнезда.

Отлогий склон горы, усеивали многочисленные камни. Бледно-зелёная трава трепетала на ветру. Внизу Петя увидел заросли кустарников. А ещё дальше — туда, где взгляд его уводило к горизонту, он мог обозреть обширные просторы Нового мира. Там синели лесные массивы, там проступали голубые прогалины озёр.

И ещё, там он увидел дома. Дома, похожие на ту казарму, в которой он жил здесь.

Но там, вдали, домов было на много больше.

Петю повлекло туда.

Сняв с головы каску и отшвырнув её в сторону, он пошёл.

25

— Кто пропал? Горнорабочий «Номер сто двадцать два»?

— Да. Об этом сообщил его напарник.

— Что значит пропал? Он тоже погиб?

— Нет, господин Ябо. Он ушёл.

— Ушёл?

— Так точно. Выбрался через провал и ушёл. Куда ушёл — неизвестно.

День выдался суматошным.

Андреа, сочтя экскурсию на рудник завершённой, уехала, оставив Томаса принимать дела у Кевина. Одновременно, оба начальника — и настоящий, и будущий — контролировали ход работ по устранению последствий землетрясения. Ближе к обеду им сообщили о случае с № 122.

— И что теперь делать? — спросил Томас у Ябо.

— Не знаю, — тот пожал плечами, — Происшествие, на самом деле, такое же необычное, как и землетрясение.

— Как он смог уйти? Разве здесь нет ограждений?

— Ограждений? — Кевин округлил глаза, — Ограждения были здесь полвека назад, на заре воплощения «Революции доктора Лешетца» в действие. Когда неославяне ещё не оформились в ту форму, какую они имеют сейчас, и были подвержены поступкам, э-э-э… имевшим характер, так сказать, бунта. Но с тех пор неославяне совершенно изменились. Они счастливы на этом руднике. Им и в голову не приходит устроить, например, побег, или, даже — бунт. Разве собака, живя у хозяина, помышляет о побеге, хоть он иногда и дубасит её, и заставляет жить в неуютной будке? Так же и неославяне. Уверяю вас, дорогой Томас! Нет никого более преданного своей будке и своим хозяевам, чем наши горнорабочие. Им здесь хорошо, и им ничего больше не надо кроме, как — поработать, поесть, поспать и посмотреть идиотские фильмы. И ещё, раз в месяц, потрахаться с самками. И им не нужны никакие заборы.

— Очень убедительно, — согласился Томас, — И, тем не менее, одно из прирученных животных — ушло.

Кевин пожал плечами.

— Знаете, что я думаю? — сказал он, — Ушло и — чёрт с ним. Одним меньше — одним больше… Вот погибло сегодня двое рабочих и, тоже, — чёрт с ними. Привезут других взамен. Так и бывает: сломалась машина, её меняют на новую.

26

Петя спустился с горы и пришёл в мёртвый город.

Он стоял посреди безжизненных, пустых улиц. Странное, уродливое существо, окружённое уродливыми останками ветхого поселения, оставленного людьми в незапамятные времена.

С интересом наивного ребёнка рассматривал Петя место, куда привело его неведомое доселе чувство.

Что это? Где он? Зачем он пришёл сюда?

Он не находил ответа.

Где-то что-то скрипело. Лоскут выцветшей тряпки болтался на ветру, зацепившись за ржавую арматурину. Со стены ближайшего дома отвалился кусок штукатурки, бледный, словно кожа мертвеца. Бесцветные сорняки, похожие на кости, облепили собою изъеденную гнилью беседку.

Неподалёку, из грязной лужи торчала маленькая детская ручка. Петя пошёл туда и вытащил из тины детскую куклу. Кукла уставилась на него чёрными безглазыми дырками. Тягучая, холодная слизь вытекала из них на ладонь Пети.

Впервые в жизни он испугался и закричал.

27

Наступил конец рабочего дня. Кевин и Томас поехали домой, в Нидерунганберген. Бумажная волокита утомила их, и дорогой они почти не разговаривали. Томас даже задремал, пока мерседес не въехал в заброшенное поселение, расположенное как раз, у них на пути.

Автомобиль резко затормозил и остановился. Водитель выругался сквозь зубы по-норвежски.

— Что случилось? — нахмурился Томас.

— Полюбуйтесь сами, — предложил Кевин, махнув рукой в лобовое окно.

Там, прямо посреди дороги, между пустыми домами мёртвого города, они увидели горнорабочего. Он сидел на асфальте, к ним спиной расставив ноги, не обращая на них никакого внимания.

— Это, наверное, наш пропавший «Номер сто двадцать два», — предположил Кевин.

Они вышли из машины.

Подойдя к горнорабочему и обойдя его, они увидели, что № 122 плачет.

Неославянин рыдал и его квадратные плечи судорожно вздрагивали. По уродливому, покрытому морщинами-складками лицу, текли слёзы.

— Вот это да! — ошарашенно воскликнул Кевин Ябо.

— Что? — не понял Томас.

— Плачущий горнорабочий — такой же нонсенс, как и землетрясение в здешних краях!

№ 122 всхлипывал, из его горла вырывались грубые, утробные звуки, напоминавшие рык дикого животного.

Слёзы текли, и капали с широкого подбородка.

В руках, горнорабочий сжимал старую, грязную куклу.

28

И тут, Томас, глядя на плачущего троглодита, почему-то, вновь вспомнил случай в Аддис-Абебе.

…Сафари, увенчавшееся удачной охотой на черномазых, закончилось. Они вернулись в город, в свой отель. Отдохнули, привели себя в порядок, а потом позволили себе, напоследок, немного расслабиться. Они хорошенько выпили в баре отеля, после чего, Кристофер, сославшись на желание выспаться, ушёл. Томас, оставшись в одиночестве, выпил ещё горячительного, и тоже отправился к себе, собираясь последовать примеру приятеля и лечь спать.

Вот тогда-то, он и столкнулся с той, весьма щепетильной и неприятной ситуацией.

Он увидел Кристофера, воровато оглядывающегося по сторонам и заводящего себе в номер женщину. Женщина обернулась и — Томас почти протрезвел.

Это была негритянка.

Не чистая абиссинка, а скорей всего, полукровка. Мулатка.

Томас смотрел на них в полном ошеломлении.

Кристофер и негритянка уставился на Томаса в немом испуге.

Они так и разошлись, не сказав друг другу и слова.

Спустя некоторое время, Кристофер постучался в номер Томаса. Тот с отрешённым видом сидел в кресле и смотрел в пустоту.

Кристофер не говорил много. Основное заключалось в одной его фразе.

— Я люблю её, — молвил он, — Она для меня значит больше, чем жизнь.

И он ушёл.

Томас словно оцепенел.

Кристофер Охс! Его друг, работающий в солидной юридической конторе Адольфштадта. Член партии! Убеждённый сторонник постулатов этой партии. Расист до мозга костей. От него перепадало даже европейцам, даже их водителю-проводнику по сафари — бельгийцу! Что уж до недочеловеков, подобных африканским неграм, то их, думал Томас, Кристофер считал хуже насекомых!

И вот вдруг…

Это было, как удар под дых.

Нацист объясняется в любви к мулатке!..

Кроме моральной стороны дела, встал вопрос идейной верности Кристофера. Его верности государственным интересам. Наконец, — его верности Родине.

Что, в сложившейся обстановке, вынужден был делать Томас?

Он вынул из кармана мобильник, вытянул антенну, и набрал номер восточноафриканского отделения гестапо.

…Уже позже, в Адольфштадте, Томас узнал, что Кристофер, не поддался ни давлению гестапо, ни уговорам родных. Он не покаялся в своём грехопадении. Он остался в Аддис-Абебе. Вместе с любимой женщиной. Той африканкой.

Ведь она значила для него больше, чем жизнь.

29

Почему сейчас, при виде обливающегося слезами урода, держащего в клешнеобразных руках детскую куклу, Томас вспомнил об истории с Кристофером?

Не потому ли, что жизнь иногда открывает некие грани, скрытые, казалось бы, незыблемыми канонами эволюции, преподнесёнными теоретиками, познавшими саму суть бытия, его историю и его будущее развитие? Не даёт ли иногда трещины железобетонная крепь Истинного Учения, послужившего фундаментом мирового господство Великого народа? Ведь именно оттуда, из расселины в глыбе имперских аксиом, пришли те слова Кристофера о любви к африканке. И именно в такую расселину влез варвар-неославянин и нашёл там нечто, заставившее его ограниченный разум возмутиться.

Природа обоих инцидентов казалась Томасу одинаковой.

Переворот в сознании обоих виновников инцидента имел один источник.

В одном случае, человек — натуральный, биологический продукт, взращенный на бурных дрожжах идеологии, воздействие которой превосходило религиозный гипноз на средневековых фанатиков, столкнулся с тем, чему не подвластно никакое внушение. Он — влюбился.

Во втором случае дала сбой программа доктора Лешетца. Генетическая обработка дикаря, оказалась неидеальной. Дикарь увидел поселение своих предков. Он никогда раньше не бывал в подобных местах. Он родился и жил на руднике, как и сотни, тысячи его собратьев. Но он увидел мёртвый город и его первобытный мозг, его размытое подсознание, там, куда пытливые щупальца доктора Лешетца не смогли достать, распахнула его память. Пусть не прямое воспоминание, но — на уровне инстинктов, на интуитивном уровне — № 122 узнал это место.

И он заплакал. От чего заплакал, — от горя ли, от переполнивших ли его других эмоций, чуждых, казалось бы, такому существу, Томас не знал. Но, вот, что точно он знал — точно так же скулит пёс, выгнанный из дому.

30

№ 122 подвергся медицинскому обследованию. Его признали непригодным к дальнейшей жизни. Врачи признали в нём «революционера». Они признали в нём потенциального бунтовщика.

№ 122 аннигилировали, и ни Томас, ни его заместители так и не узнали, что горнорабочего звали Петей.