Дамбо

1

— Блядь! Какого хуя ты творишь, тупорылая сука!? — раньше Роб никогда не позволял себе так неуважительно разговаривать с женщиной, к этому его приучила мама. — Ты в конец охуела, ёбаная пизда!? Я…я… — не закончив фразы, Роб зарыдал, совсем как в детстве, казалось, не меньше ста лет прошло с момента, когда он в последний раз плакал.

Слёзы — не самый плохой вариант развития событий, когда в твоём пузе торчит тесак длиной в полторы довольно длинные ладони. В последние годы плакали обычно из-за Роба. Не смотря на то, что он довольно красиво мог беседовать с женщинами, заставить замочить их милые щёчки у него никогда не составляло труда. Он всегда себе твердил, что все его слёзы давным-давно пролиты и ждёт его лишь светлое будущее, наполненное красивыми женщинами, приличным счётом в банке и коричневым пони. Неизвестно откуда у Роба была слабость к пони, причём именно к коричневым, но лет десять назад увидев одного в гастролирующем цирке, он чуть не унёс его вместе с пятитонной клеткой. После инцидента Роб ещё долго объяснял всем подряд свой поступок тем, что милый пони не должен гнить в этом ебучем металлическом гробу, ему нужна свобода. Но кто его знает, где правда. И хотя Роб был упрямым и искренне верил в своё светлое будущее, его настоящее оставляло желать лучшего. Самый дешёвый воскресный минет от самой дешёвой во всём городе шлюхи Нэнси, большего он не мог себе позволить, а иной раз он так смотрел на неё, что создавалось впечатление, будто он не променял бы её и на Риту Хейворт, будь у него такая возможность. Ещё у Роба была банка из-под арахиса на кофейном столике в гостиной, наполненная липкими четвертаками, которые предназначались на 30-дюймовый дилдо президенту, как говорил Роб, на деле же он тратил их на бензедрин. Ну а вместо пони — серый кот по имени Пони. Пускай и не равнозначная, но и не самая плохая замена. Надо сказать, достаточно приятное животное, вот только без хвоста. Пару лет назад, Пони погрызла сорвавшаяся с цепи соседская дворняга, хвост начал гнить и Роб сам отрезал его к чёртвой матери прямо в гараже, обильно залив рану своего, пожалуй, единственного настоящего друга, самым дешёвым пойлом в округе. Пони, конечно, дико орал и пару дней даже обижался на Роба, во всяком случае, толстяк себя в этом сумел убедить, но потом всё вроде встало на свои места, перебинтованная животина снова стала ластиться и просить жрать. Роб искренне радовался, когда в нём кто-то нуждался. Разве можно его за это винить?

Казалось, если Роб не перекроет давшие обильную течь слёзные железы, всех, находившихся в комнате, ожидает неминуемая смерть. Захлебнуться в слезах толстяка не самая приятная перспектива. Раздался шлепок. Ещё один. Роб на мгновение забыл о кровоточащем пузе и, утерев сопли, принялся массировать раскрасневшуюся щёку. Давно его так не били, последним кто приложился к его толстой заднице, был Тревор.

Сначала слёзы, теперь рукоприкладство, всё вернулось на круги своя. В этом мире перемены наступают лишь тогда, когда над головой щёлкает крышка гроба или же зал крематория заволакивает запах твоей плавящейся кожи.

2

Тревор и Роб познакомились на одной из студенческих вечеринок в колледже и сразу же нашли общий язык. Что связывало успешного для своих лет красавчика и забитого толстяка, неизвестно как оказавшегося на той вечеринке, не знал никто, казалось, они сами не были в курсе. И хотя Тревор искренне любил Роба и при первой же возможности называл его на людях своим лучшим другом, он также не упускал возможности поколотить толстячка, в шутку, по-дружески. Роб не видел в этом ничего плохого, вот только за несколько месяцев до выпуска Тревор ни с того ни с сего схватил его за клок волос на затылке и начал стучать головой о подвернувшийся некстати потёртый стол, за которым Роб любил собирать пазлы. Пазлы были второй слабостью Роба, и следовали сразу же за коричневыми пони. Как рассказывал Роб, в детстве у него даже был пазл с пони, огромный, на тысячу с лишним деталей. Возможно, именно токсичные краски этого пазла и зародили в Робе любовь к этим миниатюрным животным.

— Я из тебя всё дерьмо вышибу, жирный ты выродок! — глаза Тревора дико метались, не находя себе места, даже разгневанный лев в клетке выглядит безобиднее.

Как выяснилось позже, Тревор в тот день впервые за свою довольно неплохую до этого момента жизнь где-то вмазал кокаина, от чего у него абсолютно сорвало крышу. Ладно бы он просто избил своего желейного друга, так после этого он пропал на неделю, успев за это время совершить 3 особо тяжких. Первой была его сердобольная бабуля, ей он размозжил голову сковородкой, на которой та делала для него блинчики к утреннему кофе. Вторым стал неудачливый и сверх меры любопытный почтальон, ему повезло гораздо больше остальных, Тревор воткнул ему в затылок гвоздодёр, подарив тем самым быструю смерть. Третьей стала какая-то шлюха, не оценившая запаха начавшей подгнивать бабули. Как выяснилось позже, бабулин парфюм почуяла не только невезучая шлюха. За свой кокаиновый трип Тревор получил пожизненное. Роба даже попытались вызвать в суд как особо важного свидетеля, как-никак именно он был лучшим другом этого ополоумевшего мудака. Но Роб побоялся свидетельствовать против Тревора, а потому сказал полицейским, что они пару месяцев как перестали общаться, и Тревор уже довольно давно не заглядывал в общежитие, и сказать в суде ему будет попросту нечего. На вопрос офицера кто наградил его таким живописным синяком, Роб, немного подумав, заявил, что какой-то чёрный пытался отобрать у него бумажник на днях, и немного наследил. Часть из этого даже была правдой, Тревор уже больше семестра жил у какой-то девки, говорят, она раньше отсасывала за горстку четвертаков, в своё удовольствие. Хорошие были времена.

Где сейчас был Тревор, Робу было абсолютно наплевать, его беспокоила лишь чужеродная железка в области живота. Надо сказать, довольно тёплая, но доставляющая серьёзный дискомфорт. Если бы не этот самый дискомфорт, Роб, наверное, с ней так бы и ходил, выдавая свою новую конечность за бросающуюся в глаза и блестящую на солнце особенность.

3

Изрядно потрёпанное ныне пузо было с Робом, наверное, с самого его рождения. Истинной причины он не знал, но всегда предполагал, что кесарево его матери сделали именно по этой причине. Головка была уже снаружи, но ещё приемлемого размера пузико никак не поддавалось, тогда доктор в белоснежном халате затолкал наверняка недоумевавшего в тот момент Роба назад и раскроил его матери её прекрасный живот, лучшее, что она когда-либо имела. Жертва была принесена с соблюдением всех тонкостей, кровопролитное уничтожение прекрасного создания увенчалось успехом. Когда мать кричала на Роба, а делала она это, по меньшей мере, 2 раза за день, он думал, что истинная причина кроется в том, что он отнял у неё её прекрасный живот в угоду своему безобразному пузу. Зачастую это было чистой правдой.

Единственной кто любил водянистый отросток Роба была Синди, его белокурая подружка из детского сада. Казалось, она любит пузо Роба даже больше чем его самого, хотя с лёгкой руки их можно было назвать лучшими друзьями. Было странно наблюдать со стороны за тем, как невинное маленькое дитя прикладывает ухо к безобразному обтянутому кожей бочонку и поглаживает его своей нежной ручкой, медленно при этом что-то бормоча, будто читая какое-то дьявольское заклинание, которое должно было обрушить на мир горечь и страдания. К счастью окружающих, пузо Роба не было всемогущим орудием зла. Синди любила это делать по одной простой причине, если закрыть глаза, говорила она, то кажется, что гладишь маленького слонёнка. То ли это совпадение, то ли кто-то прознал об этом безобидном занятии Роба и Синди, но в школе Роба прозвали Дамбо. Ирония та ещё сука, не знающая покоя. До самого колледжа он оставался в глазах своих одноклассников рисованным слоном с огромными ушами и не менее внушительным пузом.

4

— Дамбо, хватит пускать слюни, соберись, ты же в компании такой обворожительной девушки, — на удивление этот призыв оказался довольно действенным и взгляд Роба принял осмысленные очертания. Не такие осмысленные, конечно, как взгляд здорового человека, но для толстяка, плотно сидящего на бензедрине и заполучившего нового металлического друга, выглядел он отлично.

— Зачем ты так со мной? — дрожащим голосом протянул Роб. — Я же ничего плохого не сделал. Во всяком случае, ничего такого, чтобы заслужить это.

— Нет, Роберт, вы были тем ещё засранцем. Вы натворили много дерьма, — послышалось из дальнего угла. Голос был низким, видимо, его владелец, мужчина лет 40, как решил для себя Роб, чертовски много курил. Явно сдохнет от рака. Эта зараза никого не щадит.

— О чём это ты, козёл? — после инцидента с Тревором Роб перестал выбирать выражения при общении с сильной половиной рода человеческого. Как заметила однажды Нэнси, после десятка ударов головой об стол, мужчина просто обязан отрастить яйца. И роб довольно успешно создавал видимость этой трансформации.

— Если человек совершает то, что позволили себе вы, он теряет все привилегии, в том числе и привилегию жить. Когда вы последний раз видели Синди?

— Какую, блядь, ещё Синди? Не знаю я никаких Синди. Да пошёл ты на хуй! — Роб попытался плюнуть вглубь комнаты, но во рту было настолько сухо, что маленький сгусток слюны лишь повис не его подбородке. — Дайте хотя бы воды, говнюки! У меня на языке уже больше трещин, чем на твоей жопе морщин! — к кому он при этом обращался было непонятно, но это и не имело ровным счётом никакого значения.

Роб действительно забыл о белокурой девчушке, искренне любившей его слоноподобное пузо. Возможно, виной тому был торчащий из его плоти нож, возможно, дело было в не так давно принятой дозе. С каждой новой принятой порцией бензедрина, Роб забывал что-то важное, у него отличная была возможность за каких-то полгода забыть всё, с чём он когда-либо имел дело. Но он бы этого даже и не заметил. Дегенератам свойственно редко обращать внимание на что-то хоть сколько-нибудь важное.

— Та, что гладила вашего слоника под футболкой, — силуэт в конце комнаты забавно поднял руки и согнул указательный и средний пальцы на обеих руках, видимо, желая тем самым показать метафоричность одного из сказанных им слов, вот только какого, ясно не было, — пока вы разглядывали барашков на небе.

Роб довольно сильно напрягся, в последнее время он делал это всё реже, желая вспомнить, о ком же идёт речь. Спустя пару мгновений он всё же сообразил, о какой Синди говорил счастливый обладатель рака, при этом весь раскраснелся, как переваренный лобстер, разве что глаза не выпали на оттопыренные щёки. Несколько смутных образов всплыли в его сознании, довольно неприятных образов, и никак не связанных с рассекающими голубое небо барашками.

5

Милая, невероятно аккуратная зеленоглазая девчушка в синеньком платьице, усыпанном золотыми локонами, пухленькие губки, белый бантик, такой чистый и невинный, совсем как его владелица. Сущий ангел. Именно таких детей заманивают в рекламу, на пачке подгузников или хлопьев они выглядят ещё более привлекательными, а главное, становятся неплохим поводом для покупки этого дерьма.

Такой Синди себя уже не помнила, к тому же все её фотографии спёр какой-то незнакомый ей засранец. Всё, что она могла увидеть в зеркале, так это довольно симпатичную дурёху, плотно сидящую на героине, с белоснежной косой, даже в самые тяжёлые времена она не переставала следить за своими волосами. Что самое удивительное, она настолько ясно осознавала свою зависимость, что смогла возвести её в ранг освобождения от провозглашённых обществом без её ведома порядков. Она нашла своего Бога на конце иглы. Не самый плохой вариант, скажу я вам. Уж явно лучше, чем верить во всемогущего бородатого мужика.

Синди была достаточно везучей наркоманкой. Большой дом, в котором она в детстве проводила рождественские каникулы с бабушкой, любившей её до беспамятства. Застилавшая глаза любовь никуда не делась даже тогда, когда Синди начала открыто воровать у своей бабули, единственной оставшейся в зоне досягаемости родственницы. Родители уже давно были мертвы, а родной брат Джордж уехал в какую-то коммуну на севере страны. Синди всегда считала их сектой и чертовски на них злилась, когда вспоминала о брате. Пока она не перешла на героин, они были близки, и если, по словам Джорджа, он уехал потому, что не мог вынести зрелища забивающей в себя гвозди сестры, Синди считала, что брата у неё отняли именно эти северные фанатики. Помимо большого дома в распоряжении Синди оставалось около 200 тысяч на счету в местном банке. Можете не сомневаться, вены перестанут прощупываться гораздо раньше, чем закончатся деньги.

Поросшая сорняками лужайка, 2 прожжённых и изрядно обоссаных матраса на втором этаже, усеянный мусором пол, закрашенные изнутри белой краской окна первого этажа, стены засранные граффити, хотя одно из них было даже более чем просто пристойным. Маленький мальчик с привязанными к правой ручке разноцветными воздушными шарами скользил вверх по радуге на трёхколёсном велосипеде. Вот только кто его нарисовал, никто не знал, а потому больше ничего сносного на стенах дома Синди так и не появилось. В общем, довольно стандартный притон, за одним лишь исключением. Синди никогда не переставала платить по счетам, благо, бабушкины деньги позволяли эту невиданную для других нариков роскошь, поэтому в доме было электричество, телефон, вот только никто не знал, работает ли он ещё, горячая вода и отопление. С десяток упоротых грязных мудаков, собравшихся в хорошо отапливаемом подвале в холодную зимнюю ночь вызывали у Синди неподдельное умиление.

И хотя вполне себе целый телефон оранжевого цвета, украшавший одну из стен кухни, возле которой раньше стоял внушительного размера холодильник, явно выбивался из общего настроения, царившего в этой богадельне, спустя много лет ему всё же нашлось применение. Утро выдалось для Синди достаточно ясным и потому ей потребовалось лишь около десяти секунд, чтобы сообразить, откуда раздаётся этот назойливый шум. Звонил Роб. Впервые за 37 лет с момента их знакомства. Он долго объяснял кто он такой, но всё-таки добился желаемого, или, по крайней мере, Синди удалось его в этом убедить.

— Да, кажется, припоминаю.

— Это хорошо. Не думал, что ты так легко меня забудешь, — тогда Роб и не предполагал, что спустя пару месяцев он не менее легко забудет о Синди. У неё на это хотя бы не меньше 30 лет ушло. Робу для этого потребовался шприц и каких-то 3 месяца. Такими вещами явно не стоит гордиться.

— Время бежит, люди соскальзывают в небытие. Да и я, знаешь ли, на месте не стою.

— Знаю, знаю. Раз уж ты всё-таки вспомнила кто я такой, я хотел бы выпить с тобой кофе, завтра на углу пятой авеню в 10 утра. Я буду в синей клетчатой рубашке, не сходящейся на пузе.

— Почему бы и нет, — Роб пытался ещё что-то пробормотать в направляющуюся к телефону трубку, но все слова ушли в никуда.

6

День был, откровенно говоря, хреновым, нависшие тёмной непроницаемой пеленой тучи, влажный после ночной грозы асфальт, в прогалах которого отражались недовольные рожи прохожих. Угнетающее зрелище, скажу я вам. Но каким-то чудом Роб был полон энергии, видимо, предвкушал встречу с Синди. Откуда этот карапуз мог знать, чем всё закончится?

Пара влажных кварталов осталась позади, когда Роб потянулся к входной двери закусочной, с неба сочными гроздьями вниз устремилась вода. Не намочив и сантиметра своей одёжки, Роб заскочил внутрь, решив, что ему сегодня определённо везёт. Внутри оказалось совсем пусто, официантка, да 2 азиата, сидевшие в глубине зала. Ускоглазые о чём-то перешёптывались, постоянно оглядываясь по сторонам, либо ждали кого-то, либо боялись, что кто-то возьмёт их за жопу. Никому не нравится, когда на их жопу кто-то кладёт глаз. Роб присел у окна так, чтобы было видно вход, ему совершенно не хотелось упустить Синди.

5 выкуренных сигарет, 2 бокала колы и она наконец-то появилась. Промокшая, наверное, до самых трусиков, она сразу же направилась за столик Роба, будто ещё дома почувствовала, где именно он будет её ждать.

— Что тебе заказать? — спросил Роб. Он был так взволнован, что даже забыл поприветствовать свою давнюю знакомую.

— Виски. И заказывай сразу бутылку, я охереть как промёрзла.

— Да, погодка сегодня забористая. А ты хорошо выглядишь, годы тебя явно пощадили. Возможно, даже пошли на пользу.

— Я не знаю ни одного идиота, которому они пошли бы на пользу. Так зачем ты хотел меня видеть?

— Как-то перед сном меня посетила мысль, что не помню блеска твоих глаз. Они всегда так ярко искрились, а я забыл.

— И я вымокла только ради этой хуйни? Да ты, блядь, шутишь!

— Вообще-то нет, — Роб бросил на стол десятидолларовую купюру на стол и направился к выходу.

— Вот жирный мудак. Ну и пиздуй!

7

— Ну что, толстячок, припоминаешь свои грешки?

— Да, чёрт тебя дери, вспоминаю! — Роб явно начал нервничать, хотя раньше он таил в себе лишь страх и боль. Прогресс был на лицо.

— Вот и хорошо, а говорили, не знаете, ругались почём зря. Не по-христиански это как-то, — наконец тёмный силуэт приблизился и Роб, приложив немало усилий, сумел разглядеть одного из своих обидчиков. Не в исчерпывающих деталях, но огромные усы он видел очень даже отчётливо.

— И что же ты вспомнил? — послышался женский голос, довольно сексуальный, между прочим. Роб решил, что при других обстоятельствах был бы не прочь ей засадить.

— Мы с ней несколько месяцев назад виделись, пили виски, на пятой авеню. Тогда ещё охеренный ливень целую неделю шёл.

— Ты не понимаешь, нам не нужны подробности, нам нужно знать, всё ли ты помнишь? Помнишь, чем закончилась ваша встреча?

— Да, я оставил денег и ушёл, — каждое новое слово требовало от Роба всё с больших усилий, он часто пыхтел, как совокупляющаяся свинья, жаль только, не хрюкал.

— Ну, карапузик, кому интересен ваш поход в эту забегаловку? Что было через несколько дней? Помнишь? — не дожидаясь ответа, женский силуэт воткнул Робу отвёртку в одну из его жирных конечностей. Он даже не сообразил в какую, в тот момент его тело было огромной однородной массой, пульсирующей от боли.

— Помню, помню! — глаза Роба округлились, как во время чрезмерного напряжения во время просмотра фильмов ужасов, которые Роб, кстати, терпеть не мог, слушком уж он боялся этих баек.

— Чудненько, теперь ты понимаешь, зачем мы здесь, — женщина даже не успела завершить фразы, а Роб уже сидел с заклеенным ртом. — Тебе больше не нужно говорить, просто внимательно слушай.

Роб утвердительно замотал головой, не то, чтобы он сильно хотел слушать этих расплывчатых мудаков, но выбора то у него и не было. Но, как оказалось, разговаривать с ним никто и не собирался. Единственным, что он слышал, был здоровенный тесак, скользящий по человеческой плоти, его плоти. Он даже не пытался кричать, видимо, ума на то, что в этом уже нет никакой необходимости, ему всё же хватило. В комнате стояла несвойственная для происходящего тишина. Роб подумал, что всё это абсолютно естественно, именно так и должно было произойти с самого начала, возможно, в глубине души он даже мечтал об этом.

— Вот и всё, — звонко заявил мужчина, или же его усы, неизвестно, кто из них был за главного, — закрой его глаза, дорогая, не люблю, когда эти мудаки смотрят в одну точку. Тем более, он уже достаточно видел.