ОффтопикТанцуют. Юноши и девушки, мужчины и женщины, соединенные разгульным неистовством праздника. Как хорошо было бы кружить сейчас там, внизу, смеяться и хлопать в ладоши, и ни о чем не думать. Чтобы Аника улыбалась ему, стоя напротив и раскланиваясь в древних, ритмичных и размеренных движениях, а в ее серых глазах горели радость и возбуждение, окрашивая фарфоровую белизну щек легким румянцем. Они двигались бы медленно и плавно, соприкасаясь запястьями рук, кружа друг вокруг друга, как две большие диковинные птицы, и за этим танцем ждала бы радость… Интересно, почему она не подошла к нему там, среди всеобщего веселья? Почему при всех не сказала и слова? Она не любит танцевать? Или опасается даже тени подозрения в недопустимых отношениях? «Недоучка. Чужая». Неужели именно честь — то немногое, что удерживает ее в человеческом звании среди этих людей? Но как могла она тогда рисковать этим? Теплая, манящая картина перед его глазами дрожит и плавится, а сквозь нее проступает заплаканная девушка в ночном саду, отчаянье и гнев в ее глазах, и эта безумная просьба… Почему? Зачем она была столь страшно откровенной? Ну что стоило солгать, сыграть, улыбнуться? Рыжая девушка, всполох на холодном небе, манящий за собою… И хотелось прижаться к ней, вдохнуть аромат растрепанных волос, почувствовать тепло ее тела, сердце, бьющееся под тонкой белой кожей, ощутить мягкое касание пухлых губ… Что-то непривычное, жгучее поднималось с низа живота, истомой растекалось по телу. «Не о том думаешь, парень, — сказал себе. — Она пришла за исцелением, а не за любовью». Стыд — как ушат ледяной воды на разгоряченную голову. Аника… Я же не Доля, приносящая желанное… я могу дать только то, что могу, и как же больно, что тебе нужно не это! Аника… рот, приоткрытый в детском, беспомощно-страстном «а». Слезы, текущие по лицу. Анджей. Его тоже нельзя оставить. Не на кого. Почему? Почему — я? Я же не умею, не понимаю, не знаю ничего толком! Я же ни йоты не смыслю в травах и перевоплощениях! Вот бы поговорить с их целителем… ведь ответ должен быть! Спросить Анику? Может ли она знать? Захочет ли сказать? Или это станет рычагом давления, когда других под руками нет? Неужели… ты и дальше будешь просить и требовать то, от чего порядочной девице бежать бы, как от огня?
Юджину страшно. Он хотел бы — и видит это желание отчетливо, — позволить непонятному, жгучему, захлестнуть с головой и увлечь за собой в неведомое. Только что-то внутри твердит не переставая: нельзя! Нельзя так, это неправильно! Все — навыворот! Потому что близость — завершение любви, а любовь — дар, а не предмет торга! И не за близостью пришла она, а за тем, что закроет темную дыру в груди, что вернет утраченное и позволит жить дальше… От понимания этого тоскливо и горько на душе. Он хотел бы, чтоб было иначе. Аника… Девушка-лисичка, свет осеннего солнышка, спелые яблоки и пожелтевшая листва, сжираемая лесным пожаром…
Длинные усы кузнечика шевелятся в темноте, как руки, протянутые в мольбе, в гневе, в проклятии… Анджей? Нет, откуда бы… это травы, подвешенные под потолком, свисают веревки, которыми их перевязали. Это чудится, просто чудится… Анджей… Аника. Попросить ее пробовать вместе? Юджину слышалась горечь и насмешка в ее отказе. Не пойдет. Не захочет срамится. Не захочет на люди показываться, не… Но ее надо, надо уговорить, чтобы, если вдруг все же получится — сказать: видите? Это она! Аника, примешь ли ты такую помощь? Надолго ли ее хватит? И не глупо ли делить награды от несовершенного подвига? Ты исцели сначала, охальник… Она говорила, что дядя Тэд… Неужели они в самом деле… Нет, конечно же нет, это глупая шутка, вокруг такие замечательные люди, они не могли, это Аника… придумала… это… Серая бездна глаз над веснушчатыми щеками. Не лги себе. Боль там была. Отчаянье. Горе. А вот лжи — ее не было. Прости меня. Аника… Я был жесток. Я сделал тебе больно. Я… мог ли — иначе? А что, если она права? Если это — выход? Если на одних весах мои мечты и жизнь нерожденного — а на других ее жизнь? Имею ли я право — отказывать? Но… на такое нельзя, нельзя соглашаться! Значит, надо иначе. Найти ключ. Он где-то есть, где-то, обязательно…
Это страшное, неистовое «Помоги!» Аника… Анджей… Марта… да что же я… право, что же я…
Юджин лежал, сжавшись в комок, прижав колени ко лбу и прикрыв голову руками. В ноздри лезла пыль чердака и шерсть пледа. Губы его шевелились. Кажется, через них пробивался наружу сдавленный полукрик, полустон — обрывки мыслей и слов.
Боги… вы же никогда не даете испытания не по силам… Так подскажите, помогите же мне, всемудрый Отец, всемилостивая Мать! Если уж привели сюда зачем-то, если…
Юджину страшно. Он хотел бы — и видит это желание отчетливо, — позволить непонятному, жгучему, захлестнуть с головой и увлечь за собой в неведомое. Только что-то внутри твердит не переставая: нельзя! Нельзя так, это неправильно! Все — навыворот! Потому что близость — завершение любви, а любовь — дар, а не предмет торга! И не за близостью пришла она, а за тем, что закроет темную дыру в груди, что вернет утраченное и позволит жить дальше… От понимания этого тоскливо и горько на душе. Он хотел бы, чтоб было иначе. Аника… Девушка-лисичка, свет осеннего солнышка, спелые яблоки и пожелтевшая листва, сжираемая лесным пожаром…
Длинные усы кузнечика шевелятся в темноте, как руки, протянутые в мольбе, в гневе, в проклятии… Анджей? Нет, откуда бы… это травы, подвешенные под потолком, свисают веревки, которыми их перевязали. Это чудится, просто чудится… Анджей… Аника. Попросить ее пробовать вместе? Юджину слышалась горечь и насмешка в ее отказе. Не пойдет. Не захочет срамится. Не захочет на люди показываться, не… Но ее надо, надо уговорить, чтобы, если вдруг все же получится — сказать: видите? Это она! Аника, примешь ли ты такую помощь? Надолго ли ее хватит? И не глупо ли делить награды от несовершенного подвига? Ты исцели сначала, охальник… Она говорила, что дядя Тэд… Неужели они в самом деле… Нет, конечно же нет, это глупая шутка, вокруг такие замечательные люди, они не могли, это Аника… придумала… это… Серая бездна глаз над веснушчатыми щеками. Не лги себе. Боль там была. Отчаянье. Горе. А вот лжи — ее не было. Прости меня. Аника… Я был жесток. Я сделал тебе больно. Я… мог ли — иначе? А что, если она права? Если это — выход? Если на одних весах мои мечты и жизнь нерожденного — а на других ее жизнь? Имею ли я право — отказывать? Но… на такое нельзя, нельзя соглашаться! Значит, надо иначе. Найти ключ. Он где-то есть, где-то, обязательно…
Это страшное, неистовое «Помоги!» Аника… Анджей… Марта… да что же я… право, что же я…
Юджин лежал, сжавшись в комок, прижав колени ко лбу и прикрыв голову руками. В ноздри лезла пыль чердака и шерсть пледа. Губы его шевелились. Кажется, через них пробивался наружу сдавленный полукрик, полустон — обрывки мыслей и слов.
Боги… вы же никогда не даете испытания не по силам… Так подскажите, помогите же мне, всемудрый Отец, всемилостивая Мать! Если уж привели сюда зачем-то, если…