Подскакиваю на постели, даже не говорю дядюшке, что сейчас пять утра, и все нормальные люди спят.
— Ты только посмотри на это…
Вежливо смотрю на пожелтевший свиток, пытаюсь разобрать тайные знаки, не могу.
— Это… это…
— …это я купил утром на рынке… ты только посмотри…
Еле сдерживаюсь, чтобы не спросить – почем. Лучше не спрашивать.
— Мэтти! – дядюшка всплескивает руками, — ну ты бы хоть какое-то уважение оказал свитку!
Оказываю свитку уважение, наливаю ему чай, хочу усадить в кресло у камина, тут же спохватываюсь, что это может быть небезопасно для листка.
Хочу спросить, что на нем написано.
Не спрашиваю, чтобы не вызвать очередную вспышку дядюшкиного гнева, а то знаю я моего дядюшку, он полагает, каждый образованный человек должен уметь читать на всех языках мира…
— Мэтти! Ну, ты бы хоть проявил уважение к гостю!
— Но я же… налил ему чай…
— Чай он налил… хоть бы поинтересовался, что на нем написано!
— Я… я пытаюсь разобрать…
— И?
— Ну… — вру напропалую — записи какого-то купца…
— И что же он пишет?
— Ну… какие товары у него там… шелка… пряности…
— Мэтти! Уж не хочешь ли ты сказать, что понимаешь язык, который никто не может расшифровать?
— Э-э-э…
— Мэтти, Мэтти… даже не вздумай врать своему дядюшке, он видит тебя насквозь…
— А… а что здесь написано?
— Этого никто не знает, друг мой… никто не знает…
Я понимаю, о чем думает дядюшка. О несметных сокровищах, про которые знает этот свиток папируса – и молчит.
Осторожно обращаюсь к листку, не знаю, поймет ли он меня.
— Уважаемый… вы не могли бы показать нам… Ну… то, что вы видели… то, что вы знаете…
— О, со всем моим превеликим удовольствием! – листок берет шляпу и надевает легкий шарфик, — пойдемте… я вам все покажу…
Наскоро одеваюсь, спешим за листком в лабиринты улиц южного города, свиток папируса ведет нас на городской рынок, расхваливает бусы, статуэтки, фигурки сфинксов…
…вечереет.
С наслаждением вытягиваюсь на кровати в гостиничном номере, думаю, пора затопить камин, ночи здесь холодные.
Вспоминаю про папирус.
— Э-э-э… — хочу обратиться к свитку по имени, но не знаю, как его зовут, — можно вас спросить?
— Да, конечно.
— А… а что на вас написано?
— А… а ничего.
— В смысле?
— Во мне нет никакого смысла.
— Но… — хлопаю себя по лбу, — а, так вы же… — хочу назвать его фальшивкой, тут же смущаюсь, думаю, насколько вежливо будет назвать фальшивку фальшивкой, все-таки… — м-м-м-м…
— …ненастоящий…
Вспоминаю торговцев, которые на задних дворах своих лавочек делают папирусы, потом продают их как величайшую древность…
— Молодой человек… как вас… Мэтти…
— Да, верно.
— …Мэтти… можно вас попросить… не говорить дядюшке, что я…
— …что вы, что вы, никто не узнает…
— А то я боюсь, как бы меня не выбросили…
— …можете не сомневаться, этого не случится. Вы займете почетное место в дядюшкиной коллекции… Он проведет еще немало вечеров в попытке разгадать вашу тайну…
Свиток сердечно благодарит меня. Наливаю чай. Хочу предложить свитку место у очага, тут же спохватываюсь, что это небезопасно.
Тогда вот так:
— Мэтти, ты посмотри! Ты только посмотри!
Подскакиваю на постели, даже не говорю дядюшке, что сейчас пять утра, и все нормальные люди спят.
— Ты только посмотри на это…
Вежливо смотрю на пожелтевший свиток, пытаюсь разобрать тайные знаки, не могу.
— Это… это…
— …это я купил утром на рынке… ты только посмотри…
Еле сдерживаюсь, чтобы не спросить – почем. Лучше не спрашивать.
— Мэтти! – дядюшка всплескивает руками, — ну ты бы хоть какое-то уважение оказал свитку!
Оказываю свитку уважение, наливаю ему чай, хочу усадить в кресло у камина, тут же спохватываюсь, что это может быть небезопасно для листка.
Хочу спросить, что на нем написано.
Не спрашиваю, чтобы не вызвать очередную вспышку дядюшкиного гнева, а то знаю я моего дядюшку, он полагает, каждый образованный человек должен уметь читать на всех языках мира…
— Мэтти! Ну, ты бы хоть проявил уважение к гостю!
— Но я же… налил ему чай…
— Чай он налил… хоть бы поинтересовался, что на нем написано!
— Я… я пытаюсь разобрать…
— И?
— Ну… — вру напропалую — записи какого-то купца…
— И что же он пишет?
— Ну… какие товары у него там… шелка… пряности…
— Мэтти! Уж не хочешь ли ты сказать, что понимаешь язык, который никто не может расшифровать?
— Э-э-э…
— Мэтти, Мэтти… даже не вздумай врать своему дядюшке, он видит тебя насквозь…
— А… а что здесь написано?
— Этого никто не знает, друг мой… никто не знает…
Я понимаю, о чем думает дядюшка. О несметных сокровищах, про которые знает этот свиток папируса – и молчит.
Осторожно обращаюсь к листку, не знаю, поймет ли он меня.
— Уважаемый… вы не могли бы показать нам… Ну… то, что вы видели… то, что вы знаете…
— О, со всем моим превеликим удовольствием! – листок берет шляпу и надевает легкий шарфик, — пойдемте… я вам все покажу…
Наскоро одеваюсь, спешим за листком в лабиринты улиц южного города, свиток папируса ведет нас на городской рынок, расхваливает бусы, статуэтки, фигурки сфинксов…
…вечереет.
С наслаждением вытягиваюсь на кровати в гостиничном номере, думаю, пора затопить камин, ночи здесь холодные.
Вспоминаю про папирус.
— Э-э-э… — хочу обратиться к свитку по имени, но не знаю, как его зовут, — можно вас спросить?
— Да, конечно.
— А… а что на вас написано?
— А… а ничего.
— В смысле?
— Во мне нет никакого смысла.
— Но… — хлопаю себя по лбу, — а, так вы же… — хочу назвать его фальшивкой, тут же смущаюсь, думаю, насколько вежливо будет назвать фальшивку фальшивкой, все-таки… — м-м-м-м…
— …ненастоящий…
Вспоминаю торговцев, которые на задних дворах своих лавочек делают папирусы, потом продают их как величайшую древность…
— Молодой человек… как вас… Мэтти…
— Да, верно.
— …Мэтти… можно вас попросить… не говорить дядюшке, что я…
— …что вы, что вы, никто не узнает…
— А то я боюсь, как бы меня не выбросили…
— …можете не сомневаться, этого не случится. Вы займете почетное место в дядюшкиной коллекции… Он проведет еще немало вечеров в попытке разгадать вашу тайну…
Свиток сердечно благодарит меня. Наливаю чай. Хочу предложить свитку место у очага, тут же спохватываюсь, что это небезопасно.