Здравствуйте, мне семнадцать, нет, я не сумасшедший, Бредбери Рэя книга, видимо, наврала, здравствуйте, мне семнадцать, и я смотрю на вещи, словно они сгорели и вместо них — зола.
Я не умею плакать, да и смеяться тоже, я равнодушен к свету, и мне плевать на тьму, если погаснет солнце, чувствовать буду кожей, пусть мне придется трогать яд, кислоту и ртуть. Пусть обгорят ладони, вздыбятся нитью вены, а вместо тонких пальцев снегом белеет кость, мне все еще семнадцать, и я умею делать вид, будто вместо боли я выбираю злость. Ну а на самом деле я не умею злиться, я не умею даже… в общем-то, ничего, я не учу Шопена и не читаю Нишце, я никакой художник и нулевой игрок в шахматы, в кости, в покер, кстати, и в шашки тоже, может, в бильярд настольный, может, и в преферанс, даже когда в колоде мне попадется Джокер, я и тогда сумею запросто проиграть. Я не ругаюсь матом и не долблюсь по вене, я не курю сигары, и я не пью вино, я в своем теле просто крайне бесправный пленник, тот, что не в силах даже нервный унять озноб.
Может, помочь хотите, если, конечно, в силах? Только вот помощь ближним — это удел святых. Я вам шепчу отчаянно, на ухо: «Помогите!» Мне отвечают: «Знаешь, ты попроси других. Нам же не по карману всем раздавать подарки, тратить нахально время, лить на тебя елей. Хочешь, отправь конвертик (только с обратной маркой) и попроси Всевышних град прекратить камней. Можешь конверт попозже в небо отправить с птицей, только в строке последней, с надписью „адресат“ коротко так напишешь, чтобы не ошибиться: „Это письмо доставить прямо на небеса“.
Дело, конечно, глупость, только, чем черт не шутит? (или, кто знает, может, шутит там и не черт), я достаю тетрадку — рваный листок по сути, и начинаю небу свой представлять отчет:
Здравствуйте, мне семнадцать, и я не Бог, не птица, я до сих пор как будто был не научен жить,
Здравствуйте, мне семнадцать, и я сумел влюбиться.
Здравствуйте, мне семнадцать, нет, я не сумасшедший, Бредбери Рэя книга, видимо, наврала, здравствуйте, мне семнадцать, и я смотрю на вещи, словно они сгорели и вместо них — зола.
Я не умею плакать, да и смеяться тоже, я равнодушен к свету, и мне плевать на тьму, если погаснет солнце, чувствовать буду кожей, пусть мне придется трогать яд, кислоту и ртуть. Пусть обгорят ладони, вздыбятся нитью вены, а вместо тонких пальцев снегом белеет кость, мне все еще семнадцать, и я умею делать вид, будто вместо боли я выбираю злость. Ну а на самом деле я не умею злиться, я не умею даже… в общем-то, ничего, я не учу Шопена и не читаю Нишце, я никакой художник и нулевой игрок в шахматы, в кости, в покер, кстати, и в шашки тоже, может, в бильярд настольный, может, и в преферанс, даже когда в колоде мне попадется Джокер, я и тогда сумею запросто проиграть. Я не ругаюсь матом и не долблюсь по вене, я не курю сигары, и я не пью вино, я в своем теле просто крайне бесправный пленник, тот, что не в силах даже нервный унять озноб.
Может, помочь хотите, если, конечно, в силах? Только вот помощь ближним — это удел святых. Я вам шепчу отчаянно, на ухо: «Помогите!» Мне отвечают: «Знаешь, ты попроси других. Нам же не по карману всем раздавать подарки, тратить нахально время, лить на тебя елей. Хочешь, отправь конвертик (только с обратной маркой) и попроси Всевышних град прекратить камней. Можешь конверт попозже в небо отправить с птицей, только в строке последней, с надписью „адресат“ коротко так напишешь, чтобы не ошибиться: „Это письмо доставить прямо на небеса“.
Дело, конечно, глупость, только, чем черт не шутит? (или, кто знает, может, шутит там и не черт), я достаю тетрадку — рваный листок по сути, и начинаю небу свой представлять отчет:
Здравствуйте, мне семнадцать, и я не Бог, не птица, я до сих пор как будто был не научен жить,
Здравствуйте, мне семнадцать, и я сумел влюбиться.
здравствуйте, мне семнадцать,
Я
Не сумел
Влюбить.