— Никто не должен знать, когда умрет, но раз уж ты нарушил это правило, — шепчет Яуса, — Мы тоже можем его нарушить.
— Можем нарушить! – вторит ей Хемель.
— Тринадцатое число Кевраля.

В прошлый тречег Трехследный дух показал мне один заголовок. Он кричал – Похититель Ленниза Цванга будет казнен. Ниже – мелко, но так же ярко была указана дата — седьмое число ливеля одна тысяча девятьсот семьдесят восьмого водоворота. Я верил этому заголовку до десятого, но мой похититель так и не умер. Его не поймали. Поймали не его.
Я живу в старом доме. Это чудно, но у него есть имя, вернее прозвище. А меня, как прежде, зовут Ленниз. Мне уже восемь. Из них уже шесть водоворотов я живу с Трехследным духом. Нет, у него не три руки — четыре.
Это письмо, может быть, пишу я, может, он. Представь, когда Трехследный дух чуть не убил тебя, он случайно убил меня – утащил, пряча в цветастой сумке, но забыл сделать отверстия для дыхания.
Он не бьет меня слишком жестоко. Однажды он сломал мне руку, но самое страшное не его гнев.
Самое страшное то, что у него такая же плохая память, как у тебя, моя милая сестрица.
Трехследный дух иногда запирает меня в маленькой комнате под землей. Я боюсь, что когда-нибудь он забудет меня там.
Трехследный дух передает тебе поцелуй и очень рад, что не убил тебя в тот день.
Он говорит, что никто не должен знать, когда умрет. Но ты нарушила это правило — один человек умер седьмого числа свистеня одна тысяча девятьсот семьдесят шестого водоворота, и он знал, что умрет. Он взошел на импульсный стул и его поджарили в назначенный час. От него даже колбы не осталось.
И раз ты уже нарушила это правило, Трехследный дух тоже может его нарушить. Он говорит — тринадцатое кевраля одна тысяча девятьсот семьдесят девятого водоворота. Я не знаю, кто умрет, но он говорит, что ты должна в этот день надышаться.
И жить дальше.

 — Когда Вы были маленьким, вы жили в Паучьем Коконе, и однажды… бесследно исчез ваш брат Лимо Лиман, когда как в дом никто не входил и никто не выходил из него

Потом он нажал на тугой рычаг. Из динамиков посыпался шум, будто масло зашкворчало на сковородке.
Лен оглянулся опаской, но никто не бежал хватать его за уши.
— С-с-с…Лим…Лимо…с-ш-ш… Лиман…х-х-х-и-и…Лаим Лорфа… с-с-с… Лем Клойк…Линокс Прова… Ленниц Цванг… с-с-с… — прошептал кто-то, и повторил громче, — Лимо Лиман…
У Лена перехватило горло. Он отступил, таращась на радио, а то говорило с треском и клокотом.
— Эй, вы что мешкаете? – Керина вышла в коридор. Но Лен не ответил.
— С-с-с…Лим…Лимо…с-ш-ш… Лиман…х-х-х-и-и…Лаим Лорфа… — в третий раз повторило радио.

Звуки — скрежетания, смех и всхлипы, бой и стук, смешались и стали шумом.
— Убей его! – выкрикнул кто-то звонко, и остальные замолкли. – Убей дядюшку! Убей Хема! – а потом засмеялся, но безрадостно.
— Возьми фукен и выстрели! Возьми и выстрели! Фукен! – и голос превратился в хрип и клекот.

Лен встает и тянет ручку на себя, но тщетно. Тогда он толкает ее и дверь открывается.
Свет льется в глубокую синюю темноту. Лен видит кости.
— Ленниз? – спрашивает он.
После, когда спросят, из чего он вырос, Лен вспомнит Чаячье Гнездо, дядюшку Хема, врущие гобелены и Кевральские сказки, Люмис и кости в подвале.