Троллейбус резко дёрнулся и встал.

Девушка обернулась, ее большие серо-голубые глаза метали молнии.

почти случайно наступив Дмитрию на ногу каблуком-шпилькой.

— Не пойдёт дальше, выходите давайте, расселись тут! — рявкнула в микрофон троллейбусоводша

Люди ломанулись к выходу, усердно работая коленями и локтями.

Дмитрий сразу же выпрыгнул — иначе бы непременно упал на тротуар стараниями той самой женщины в берете, что всю дорогу старательно подталкивала его в спину заострённым ногтем указательного пальца.

мне братаны сказали, по правилам у бэхи всегда преимущество

на крыльце чуть не споткнувшись о метлу

Гляди, куда прёшь, преподская морда, — рявкнул тот, заслонив ему вход.

— Мы не хочем больше вас слушать. Вы нас не уважаете. Вы над нами постоянно критикуете и третируете

— Я вас третирую, Идиосинкразия?

— К сожалению, Никтополион Нектарьевич, не понимаю

«господин Никто», как за глаза он называл декана,

«Пять восемьсот. Бедная Иезавель. Даже при её ста двадцати килограммах работёнка была ещё та. Впрочем… я её ещё школьницей видел, теперь, наверное, все сто пятьдесят весит. А то и сто шестьдесят».

«Талмуд Мухаммедович. Чудесно. Ребята в школе будут звать по-свойски — Мудя»

Кирилл Маковецкий был самым талантливым студентом на курсе, ему прочили большое будущее

он даже честно попытался его прочесть, но не смог — примитивизм слога, наигранность сюжета и полная безжизненность персонажей заставили его бросить опус на первой же главе.

Ты не то что при чём — ты полноправный соавтор этого мира всеобщей тотальной некомпетентности. Один из демиургов этого всепроникающего авокинжопаса.