у меня тоже есть, но я отвлекаюсь на рассказы. Тем не менее есть два написанных. Один не засчитан, и один вполне, и два пишутся потихоньку… Сильно потихоньку.
Король и гения. завлекашка) — Они тебя не любят, — сказала Рие.
Я улыбнулся. Славно день начинается, у гении дурное настроение.
— Подданные не обязаны любить своего короля, но если они придумывают о нем веселые и даже непристойные истории, разве это говорит о ненависти? — спросил я. — Разве о ней говорят взгляды родных и друзей?
— Ты подошел к вопросу не с того конца, — строго заметила невидимка. Вот так всегда, когда мне сильнее всего хочется ее видеть, Рие невидима. – Я сказала лишь, что они не любят тебя, но не упомянула о ненависти.
— Так ненависти нет? – не знаю почему, но это заставило меня снова улыбнуться, — и любви тоже? Что же есть?
— Заговор, — кратко ответила гения.
Захотелось двух разных вещей – громко засмеяться, разрушая благопристойную дворцовую тишину и окончательно прогоняя рабочее настроение, и молча стиснуть в руке очередной, так и не подписанный указ. Глупо было бы спрашивать – уверена ли она. Как и все гении, Рие не умеет шутить и всегда серьезна. И выдумать что-то не способна. Вообще не представляю, каково живется той, которая делает мой мир ярким, а сама знает только серые тусклые тона. Ладно, сначала разберемся с проблемой, потом будет время и на эмоции.
— Цель заговора?
— Ты.
Ну да. А какого еще ответа мне ждать? Рие не стала бы упоминать о заговоре, если б он не касался моей особы.
— Низложить собираются? – спросил я, уже не улыбаясь.
— Вроде того, — согласилась гения.
Ладно. Тогда оценим товар, как говаривал мой отец, больше интересовавшийся торговлей, чем правлением.
Аней Шаназе (министр левой руки, но для всех просто – Левый) явился незамедлительно. Доложил, как водится, что «в королевстве всё спокойно». Ага, то-то у вас, господин Шаназе, так глаза бегают.
— Хватит, — прервал я доклад, не несущий в себе ничего полезного. – Ступайте.
Он ушел, едва заметно задержавшись на пороге – может, совесть решила проснуться? Если и так, то не до конца: министр вышел и закрыл за собой дверь, а не кинулся каяться или хотя бы предупреждать, что завтра я могу не проснуться. Впрочем, это зависит от того, кто во главе заговора. Если дочь, то да, могу. Если сын… вряд ли. Он, скорее всего, просто отправит меня в изгнание, на худой конец – в башне запрет. Орше – добрый мальчик, это мой старший был пожестче, но он погиб на войне. Хиннани вся в мать-королеву, и при этом ничего не имеет против риска. Кстати, да, еще и королева. Она тоже может хотеть на Большой трон, но сейчас в это как-то не верится. Не замечал в супруге особого властолюбия, но кто знает? Если ухитрился заговор проморгать, мог и все остальное не заметить.
Прогулка по дворцу принесла интересные результаты. Во-первых, конечно, народу тьма. И большую часть из них я не знаю. Полагаю, чьи-то родственники, срочно вызванные из провинций… вместе с личной охраной, душ в двадцать на каждого высокородного, итого мы имеем маленькую и нигде не учтенную армию прямо во дворце. Стража… Подозрения не внушает, лица бесстрастные, форма выглажена, при моем появлении как полагается – «Здравашве!» — в смысле, «здравия Вашему Величеству». Но вот что: кое-где стражи многовато, а где-то наоборот, слишком мало. А ведь десять лет назад я сам лично расписал, где и сколько должно стоять, во избежание такого бардака, как сейчас.
Зашел на кухню. Повара суетятся, им даже и здороваться некогда. Это их исконная привилегия – заниматься своим делом при любых обстоятельствах, хоть бы наши Двое Богов с небес спустились, или их братец с Другой Стороны выглянул. Покормили вкусно, поблагодарил. Хорошее место, королевская кухня, спокойное, несмотря на суету. Нет поварам дела до заговоров.
Так же как и королевскому Театру. А пьесу-то они разучивают старинную, про короля-тирана, превращенного Добрым Волшебником в нищего попрошайку. К чему бы это? Да еще и мораль: «Никакие богатства не сделают лучше черствое сердце, никакие лохмотья не скроют подлинных сокровищ». Чье же черствое сердце должно дрогнуть от их слов?
Еще раз поднялся по лестнице и спустился по другой. Встреченные придворные улыбаются, кланяются, кивают. И если бы гения не сказала, то я не заметил бы ничего подозрительного, а так – кажется подозрительным всё. И все. Фрейлина поклонилась и тут же, вслед мне глядя, зашептала своей подруге на ухо с таким видом, словно знает Страшную Тайну. Слуга замешкался, открывая дверь, из кармана ливреи торчит подозрительный желтоватый листок. Ну, может просто из тех, которые в приличном обществе читать нельзя. А в Святилище оказалось пусто, если не считать статуй Господина и Госпожи, Милосердной и Строгого. Брат и сестра, у которых есть еще один родственник, окончательно и бесповоротно еще во время оно ставший на Другую Сторону и оставшийся на ней. Противоречащий не враг им, он враг людей. А со своими Братом и Сестрой ни воюет, более того, служители культа Двоих говорят, что все трое дружны. По-моему, в том нет никакой логики, но именно это и подкупает. Если боги ведут себя как люди – что это за боги?
Статуи слишком высокие – приходится задирать голову, чтобы посмотреть в лицо Двоим.
— Ну, что скажете? – тихо спросил я, — верные люди защитят меня от мятежников или не стоит надеяться на других?
Разумеется, они не ответят, да и вопрос глупый, а я ненавижу ждать. Сейчас полдень, а осенью день короткий. Дождутся ли заговорщики следующих суток или придут сегодня под покровом темноты? Может в их планах совсем не это? В любом случае – пусть знают, что я понял, догадался или проник в их тайну. У этих стен, как и у любых, есть уши, и мои слова передадут кому надо. Вообще возможно, что я поспешил, и мятежники еще ничего толком не решили. Тогда мои действия подтолкнут их действовать.
— Они тебя не любят, — повторила невидимая гения.
Сейчас я готов был согласиться с чем угодно, даже с этим.
— И не заметят, если ты исчезнешь, — закончила Рие.
— Заметят. Те, кто перестанет получать королевскую стипендию и пенсию, и те, кто приносит мне работу по утрам – указы на подпись, проекты законов и прочее.
Почему-то вспомнилась пьеса. Король-нищий. Сказка есть сказка. Я бы не согласился нищебродить по собственной стране, даже такой благополучной, какой она стала при мне. И на этот случай у меня есть план и путь отступления, да не один. Вопрос – каким воспользоваться? Это уже всё или потом можно будет вернуться?
А если меня правда никто не любит, зачем возвращаться?
Для начала я еще раз прогулялся по дворцу. Бардак и лишние люди не кажутся такими уж безобидными, когда знаешь о заговоре. А тут точно что-то было не так.
Мог расспросить Рие, только… она уже дважды спасала меня, рассказав все, как есть, и дважды я казнил мятежников. Хватит. Есть и другой выход.
Вернувшись в кабинет, закончил с указами и попросил позвать ко мне сначала сына, а потом дочь. Орше явился с атласом морей, и мы битый час обсуждали что угодно, только не дворцовые дела и не наши отношения. Мой младший мечтает путешествовать; эта возможность открыта для него и сейчас, когда Кимма, его старший брат, который должен был стать королем после меня, погиб. Только Орше придется часто возвращаться домой и не менее часто менять людей на главных должностях, потому что без его присутствия они скоро зарвутся. И стать жестче – зарвавшихся людей нужно наказывать, чтобы другим примером служили. Для него ли это? Не знаю. Но на охоте он убивает без сомнений и это внушает надежду.
— Ты любишь меня? – спросил я, глядя в черные, как у моего деда, глаза сына.
— Конечно, отец, я люблю Вас, — ответил мой сын, стройный темноволосый юноша, совсем на меня не похожий.
— Я спрашивал не об этом, Орше, или не совсем так, — с сожалением сказал я. Сын заметно занервничал. Через полгода ему исполнится восемнадцать лет, пора думать о серьезных вещах, например, о власти. Но вряд ли во главе заговора он, хотя мой сын и может быть тем, кого прочат на мое место.
— А о чем? Вы спросили, люблю ли я Вас, и я ответил, как думаю.
— Ты думаешь, что любишь меня, или все-таки любишь? – мальчик, как же легко сбить тебя с толку. Вот сейчас ты изменился в лице, открыл рот для ответа и не нашел что сказать. Надеюсь, из него все-таки выйдет неплохой король.
Я отпустил сына, чтобы наедине принять дочь. Хиннани улыбалась и льстила мне – по мелочам и по крупному. Похвалила последний договор с соседней страной. Правый, военный, министр, советовал вторгнуться, я предпочел переговоры и условие – если наши дети вступят в брак, то государства объединятся. У соседа как раз есть сын чуть постарше пятнадцатилетней Хин и дочка возраста Орше, так что все может случиться. В общем, у младшей мне не пришлось спрашивать, любит ли меня – сама сказала, лукаво улыбаясь, и поцеловала в щеку. Хорошая девочка. Но ей иногда вожжа попадает под хвост. Если Хиннани чего-то желает, то нужно немедленно ей это предоставить. Если желание невыполнимо – она немного изменит его и снова начнет требовать. И в итоге что-нибудь да получит. Боюсь, что Хин пойдет на все, если задастся целью стать правительницей. Она пошла на все, чтобы получить редкой породы пса, подаренного когда-то ее старшему брату, Кимме. Даже на маленький заговор, итогом которого стала бы или смерть собаки, или ее переход в руки новой владелицы. Кимма вовремя узнал об этом и предпочел отказаться от любимца в пользу сестры, чтобы сохранить ему жизнь. Странно, но Айал до сих пор предан ей. Впрочем, он же пес, что он понимает в наших делах? Да, а дочка у меня далеко не красавица. Но тем хуже. Говорят, что некрасивые женщины злее.
А моя королева Елайн — гений красоты. Нежное, тонкое лицо, изящные и при этом сильные руки, не очень высокий рост, и истинно королевское достоинство в каждом движении. Волосы ее – струящийся черный каскад, почти до самых пяток. Девятнадцать лет назад я полюбил ее за невыразимую грацию, с какой она, юная принцесса, двигалась, неся на голове все это богатство. Тогда в ее прическе почти не было украшений – пара гребней да заколки, и блики, игравшие на ее волосах, ослепляли меня больше всех драгоценностей мира. Но любила ли она меня?
— Сначала казалось, что да, — ответила она на мой вопрос. В покои королевы я пришел сам, не стал звать ее к себе. У Елайн шли очередные чтения заморских романов, но фрейлин я отослал жестом. Заговор заговором, но я все еще король. – Ты был единственным, кому я могла на что-то пожаловаться или просто пореветь на твоем плече. Иногда это было очень-очень нужно. Юная девушка в совершенно чужой стране, куда ее привезли и оставили. Насовсем, как потом оказалось. Мои родители просто хотели поскорее сбыть меня с рук и дождались, пока я приживусь в Неште. Пока окажусь там востребованной. Выйду замуж.
Это я понимал. Сейчас, но не тогда. Девятнадцать лет назад я просто подружился с девочкой, которая выглядела очень одинокой. И предложил ей стать моей женой через год, когда занял трон отца. А девочка возьми и согласись.
— А потом? – уточнил я, на свою голову. Хотя чувствовал, каким будет ответ.
— А потом я поняла, что любовь – совсем не то чувство, которое я к тебе испытываю. Но осталась верна своему королю, даже полюбив по-настоящему другого человека.
Верность Елайн не была для меня новостью, как и ее любовь. Шпионы, сплетники — особенно последние — очень уж хотели «услужить» мне, пока не поняли, что сплетни меня не интересуют и к тем, кто их разносит, я отношусь с брезгливостью. Так что я знал всего два имени из… скольких? Может быть, королева за всю жизнь и любила лишь этих двоих. И оба до сих пор при дворе.
— Спасибо, — я поцеловал руку самой прекрасной женщины в моей жизни и вышел из ее покоев. Было муторно и… странно легко.
— Рие, — позвал я, идя по коридору в свой кабинет – через холлы с придворными, стражами и прочим людом, — почему ты указала мне на нелюбовь именно сейчас?
На самом деле вопрос звучал иначе: почему, Темный забери, именно сейчас я обратил на ее слова столько внимания и задумался о том, любят меня или нет. Но на это гения не могла ответить.
— Время пришло, — коротко сказала она. И вдруг спросила совсем иным голосом: — Что ты собираешься делать?
«А что я могу сделать, как думаешь? – без голоса ответил я, адресуя мысль гении, так, как она учила, — если они меня не любят, и если у них заговор – то не проще освободить это место?» — «Ты уверен?» — «Нет, но я зол. Очень-очень зол и все равно сделаю, как хочу».
Я улыбнулся. Славно день начинается, у гении дурное настроение.
— Подданные не обязаны любить своего короля, но если они придумывают о нем веселые и даже непристойные истории, разве это говорит о ненависти? — спросил я. — Разве о ней говорят взгляды родных и друзей?
— Ты подошел к вопросу не с того конца, — строго заметила невидимка. Вот так всегда, когда мне сильнее всего хочется ее видеть, Рие невидима. – Я сказала лишь, что они не любят тебя, но не упомянула о ненависти.
— Так ненависти нет? – не знаю почему, но это заставило меня снова улыбнуться, — и любви тоже? Что же есть?
— Заговор, — кратко ответила гения.
Захотелось двух разных вещей – громко засмеяться, разрушая благопристойную дворцовую тишину и окончательно прогоняя рабочее настроение, и молча стиснуть в руке очередной, так и не подписанный указ. Глупо было бы спрашивать – уверена ли она. Как и все гении, Рие не умеет шутить и всегда серьезна. И выдумать что-то не способна. Вообще не представляю, каково живется той, которая делает мой мир ярким, а сама знает только серые тусклые тона. Ладно, сначала разберемся с проблемой, потом будет время и на эмоции.
— Цель заговора?
— Ты.
Ну да. А какого еще ответа мне ждать? Рие не стала бы упоминать о заговоре, если б он не касался моей особы.
— Низложить собираются? – спросил я, уже не улыбаясь.
— Вроде того, — согласилась гения.
Ладно. Тогда оценим товар, как говаривал мой отец, больше интересовавшийся торговлей, чем правлением.
Аней Шаназе (министр левой руки, но для всех просто – Левый) явился незамедлительно. Доложил, как водится, что «в королевстве всё спокойно». Ага, то-то у вас, господин Шаназе, так глаза бегают.
— Хватит, — прервал я доклад, не несущий в себе ничего полезного. – Ступайте.
Он ушел, едва заметно задержавшись на пороге – может, совесть решила проснуться? Если и так, то не до конца: министр вышел и закрыл за собой дверь, а не кинулся каяться или хотя бы предупреждать, что завтра я могу не проснуться. Впрочем, это зависит от того, кто во главе заговора. Если дочь, то да, могу. Если сын… вряд ли. Он, скорее всего, просто отправит меня в изгнание, на худой конец – в башне запрет. Орше – добрый мальчик, это мой старший был пожестче, но он погиб на войне. Хиннани вся в мать-королеву, и при этом ничего не имеет против риска. Кстати, да, еще и королева. Она тоже может хотеть на Большой трон, но сейчас в это как-то не верится. Не замечал в супруге особого властолюбия, но кто знает? Если ухитрился заговор проморгать, мог и все остальное не заметить.
Прогулка по дворцу принесла интересные результаты. Во-первых, конечно, народу тьма. И большую часть из них я не знаю. Полагаю, чьи-то родственники, срочно вызванные из провинций… вместе с личной охраной, душ в двадцать на каждого высокородного, итого мы имеем маленькую и нигде не учтенную армию прямо во дворце. Стража… Подозрения не внушает, лица бесстрастные, форма выглажена, при моем появлении как полагается – «Здравашве!» — в смысле, «здравия Вашему Величеству». Но вот что: кое-где стражи многовато, а где-то наоборот, слишком мало. А ведь десять лет назад я сам лично расписал, где и сколько должно стоять, во избежание такого бардака, как сейчас.
Зашел на кухню. Повара суетятся, им даже и здороваться некогда. Это их исконная привилегия – заниматься своим делом при любых обстоятельствах, хоть бы наши Двое Богов с небес спустились, или их братец с Другой Стороны выглянул. Покормили вкусно, поблагодарил. Хорошее место, королевская кухня, спокойное, несмотря на суету. Нет поварам дела до заговоров.
Так же как и королевскому Театру. А пьесу-то они разучивают старинную, про короля-тирана, превращенного Добрым Волшебником в нищего попрошайку. К чему бы это? Да еще и мораль: «Никакие богатства не сделают лучше черствое сердце, никакие лохмотья не скроют подлинных сокровищ». Чье же черствое сердце должно дрогнуть от их слов?
Еще раз поднялся по лестнице и спустился по другой. Встреченные придворные улыбаются, кланяются, кивают. И если бы гения не сказала, то я не заметил бы ничего подозрительного, а так – кажется подозрительным всё. И все. Фрейлина поклонилась и тут же, вслед мне глядя, зашептала своей подруге на ухо с таким видом, словно знает Страшную Тайну. Слуга замешкался, открывая дверь, из кармана ливреи торчит подозрительный желтоватый листок. Ну, может просто из тех, которые в приличном обществе читать нельзя. А в Святилище оказалось пусто, если не считать статуй Господина и Госпожи, Милосердной и Строгого. Брат и сестра, у которых есть еще один родственник, окончательно и бесповоротно еще во время оно ставший на Другую Сторону и оставшийся на ней. Противоречащий не враг им, он враг людей. А со своими Братом и Сестрой ни воюет, более того, служители культа Двоих говорят, что все трое дружны. По-моему, в том нет никакой логики, но именно это и подкупает. Если боги ведут себя как люди – что это за боги?
Статуи слишком высокие – приходится задирать голову, чтобы посмотреть в лицо Двоим.
— Ну, что скажете? – тихо спросил я, — верные люди защитят меня от мятежников или не стоит надеяться на других?
Разумеется, они не ответят, да и вопрос глупый, а я ненавижу ждать. Сейчас полдень, а осенью день короткий. Дождутся ли заговорщики следующих суток или придут сегодня под покровом темноты? Может в их планах совсем не это? В любом случае – пусть знают, что я понял, догадался или проник в их тайну. У этих стен, как и у любых, есть уши, и мои слова передадут кому надо. Вообще возможно, что я поспешил, и мятежники еще ничего толком не решили. Тогда мои действия подтолкнут их действовать.
— Они тебя не любят, — повторила невидимая гения.
Сейчас я готов был согласиться с чем угодно, даже с этим.
— И не заметят, если ты исчезнешь, — закончила Рие.
— Заметят. Те, кто перестанет получать королевскую стипендию и пенсию, и те, кто приносит мне работу по утрам – указы на подпись, проекты законов и прочее.
Почему-то вспомнилась пьеса. Король-нищий. Сказка есть сказка. Я бы не согласился нищебродить по собственной стране, даже такой благополучной, какой она стала при мне. И на этот случай у меня есть план и путь отступления, да не один. Вопрос – каким воспользоваться? Это уже всё или потом можно будет вернуться?
А если меня правда никто не любит, зачем возвращаться?
Для начала я еще раз прогулялся по дворцу. Бардак и лишние люди не кажутся такими уж безобидными, когда знаешь о заговоре. А тут точно что-то было не так.
Мог расспросить Рие, только… она уже дважды спасала меня, рассказав все, как есть, и дважды я казнил мятежников. Хватит. Есть и другой выход.
Вернувшись в кабинет, закончил с указами и попросил позвать ко мне сначала сына, а потом дочь. Орше явился с атласом морей, и мы битый час обсуждали что угодно, только не дворцовые дела и не наши отношения. Мой младший мечтает путешествовать; эта возможность открыта для него и сейчас, когда Кимма, его старший брат, который должен был стать королем после меня, погиб. Только Орше придется часто возвращаться домой и не менее часто менять людей на главных должностях, потому что без его присутствия они скоро зарвутся. И стать жестче – зарвавшихся людей нужно наказывать, чтобы другим примером служили. Для него ли это? Не знаю. Но на охоте он убивает без сомнений и это внушает надежду.
— Ты любишь меня? – спросил я, глядя в черные, как у моего деда, глаза сына.
— Конечно, отец, я люблю Вас, — ответил мой сын, стройный темноволосый юноша, совсем на меня не похожий.
— Я спрашивал не об этом, Орше, или не совсем так, — с сожалением сказал я. Сын заметно занервничал. Через полгода ему исполнится восемнадцать лет, пора думать о серьезных вещах, например, о власти. Но вряд ли во главе заговора он, хотя мой сын и может быть тем, кого прочат на мое место.
— А о чем? Вы спросили, люблю ли я Вас, и я ответил, как думаю.
— Ты думаешь, что любишь меня, или все-таки любишь? – мальчик, как же легко сбить тебя с толку. Вот сейчас ты изменился в лице, открыл рот для ответа и не нашел что сказать. Надеюсь, из него все-таки выйдет неплохой король.
Я отпустил сына, чтобы наедине принять дочь. Хиннани улыбалась и льстила мне – по мелочам и по крупному. Похвалила последний договор с соседней страной. Правый, военный, министр, советовал вторгнуться, я предпочел переговоры и условие – если наши дети вступят в брак, то государства объединятся. У соседа как раз есть сын чуть постарше пятнадцатилетней Хин и дочка возраста Орше, так что все может случиться. В общем, у младшей мне не пришлось спрашивать, любит ли меня – сама сказала, лукаво улыбаясь, и поцеловала в щеку. Хорошая девочка. Но ей иногда вожжа попадает под хвост. Если Хиннани чего-то желает, то нужно немедленно ей это предоставить. Если желание невыполнимо – она немного изменит его и снова начнет требовать. И в итоге что-нибудь да получит. Боюсь, что Хин пойдет на все, если задастся целью стать правительницей. Она пошла на все, чтобы получить редкой породы пса, подаренного когда-то ее старшему брату, Кимме. Даже на маленький заговор, итогом которого стала бы или смерть собаки, или ее переход в руки новой владелицы. Кимма вовремя узнал об этом и предпочел отказаться от любимца в пользу сестры, чтобы сохранить ему жизнь. Странно, но Айал до сих пор предан ей. Впрочем, он же пес, что он понимает в наших делах? Да, а дочка у меня далеко не красавица. Но тем хуже. Говорят, что некрасивые женщины злее.
А моя королева Елайн — гений красоты. Нежное, тонкое лицо, изящные и при этом сильные руки, не очень высокий рост, и истинно королевское достоинство в каждом движении. Волосы ее – струящийся черный каскад, почти до самых пяток. Девятнадцать лет назад я полюбил ее за невыразимую грацию, с какой она, юная принцесса, двигалась, неся на голове все это богатство. Тогда в ее прическе почти не было украшений – пара гребней да заколки, и блики, игравшие на ее волосах, ослепляли меня больше всех драгоценностей мира. Но любила ли она меня?
— Сначала казалось, что да, — ответила она на мой вопрос. В покои королевы я пришел сам, не стал звать ее к себе. У Елайн шли очередные чтения заморских романов, но фрейлин я отослал жестом. Заговор заговором, но я все еще король. – Ты был единственным, кому я могла на что-то пожаловаться или просто пореветь на твоем плече. Иногда это было очень-очень нужно. Юная девушка в совершенно чужой стране, куда ее привезли и оставили. Насовсем, как потом оказалось. Мои родители просто хотели поскорее сбыть меня с рук и дождались, пока я приживусь в Неште. Пока окажусь там востребованной. Выйду замуж.
Это я понимал. Сейчас, но не тогда. Девятнадцать лет назад я просто подружился с девочкой, которая выглядела очень одинокой. И предложил ей стать моей женой через год, когда занял трон отца. А девочка возьми и согласись.
— А потом? – уточнил я, на свою голову. Хотя чувствовал, каким будет ответ.
— А потом я поняла, что любовь – совсем не то чувство, которое я к тебе испытываю. Но осталась верна своему королю, даже полюбив по-настоящему другого человека.
Верность Елайн не была для меня новостью, как и ее любовь. Шпионы, сплетники — особенно последние — очень уж хотели «услужить» мне, пока не поняли, что сплетни меня не интересуют и к тем, кто их разносит, я отношусь с брезгливостью. Так что я знал всего два имени из… скольких? Может быть, королева за всю жизнь и любила лишь этих двоих. И оба до сих пор при дворе.
— Спасибо, — я поцеловал руку самой прекрасной женщины в моей жизни и вышел из ее покоев. Было муторно и… странно легко.
— Рие, — позвал я, идя по коридору в свой кабинет – через холлы с придворными, стражами и прочим людом, — почему ты указала мне на нелюбовь именно сейчас?
На самом деле вопрос звучал иначе: почему, Темный забери, именно сейчас я обратил на ее слова столько внимания и задумался о том, любят меня или нет. Но на это гения не могла ответить.
— Время пришло, — коротко сказала она. И вдруг спросила совсем иным голосом: — Что ты собираешься делать?
«А что я могу сделать, как думаешь? – без голоса ответил я, адресуя мысль гении, так, как она учила, — если они меня не любят, и если у них заговор – то не проще освободить это место?» — «Ты уверен?» — «Нет, но я зол. Очень-очень зол и все равно сделаю, как хочу».