Много сказок ходит о разменной монете. Часто её называют неразменной и говорят, что это рубль, который всегда возвращается к владельцу, сколько им не рассчитывайся. Нужно лишь соблюдать правило: никогда не брать сдачу.

Неудивительно, что за монетой охотятся все, как один, торговцы и менялы. Пытаются заполучить её правдами и неправдами, а после предлагают собратьям по цеху. Особый шик – не только продать её за немыслимую цену, но и уговорить, соблазнить или вынудить покупателя взять сдачу. Мастера тоже грешат тщеславием, и стоит ли осуждать лучшего за желание стать первым.

В этот раз торги начались негромкой фразой из тени: «Ну, что стоишь? Раздевайся, раз пришла».

Хельга не ждала такого приёма. Вернее, не ждала никакого, но от нарочитого пренебрежения стало неловко. От досады она дернула завязки и выскользнула из одежды, явив аргумент, которым женщины издревле убеждают мужчин.

Темнота молчала.

Хельга считала секунды, после которых оставалось только собрать сброшенные юбки в охапку и уйти. Усмиряла гордыню и клялась добиться просьб пощады за каждый миг ожидания; просьб жалобных, униженных, произнесённых искренне и даже на коленях…

Она вздрогнула от неожиданности, когда аккуратные но сильные пальцы сомкнулись на талии. Без раздумий они поднялись по позвоночнику, зарылись в волосы на затылке и резко повернули её к себе.

Хельге стало страшно от этих блеснувших в темноте глаз. Она попыталась отстраниться, но её внутренняя сущность тянулась к этому блеску. К сомкнутым в лёгкой уверенной ухмылке губам. Страх сменился сомнением. Вдруг будет заметно, что в последний раз мужские пальцы касались её затылка довольно давно, и сейчас она даже не вспомнит, хорош ли был их владелец.

Гость, похоже, не разделял этих сомнений. Он притянул её к губам и уверенно вдохновил на очередной обмен.

Обмен немногословный, но яростный. Где сильный диктует свою волю, требуя беспрекословного подчинения. Нежно убеждая, что только ему решать, чем брать плату: томными хрипами, или необъяснимым безудержным плачем. Твой товар — доверие без рассуждения. Его — уверенные сильные руки и нежность.

В таком обмене даже неопытный покупатель может вскружить голову матёрому продавцу. Чистота торга намного важнее распределения ролей. Действие важнее результата. Товар сам назначит цену, и она неоспорима. Проиграть в этом торге – единственный способ победить.

Хельга рассматривала золотую монету, перекатывая её в пальцах. С одной стороны – сундук с деньгами, с другой – аптекарские весы. Молва, описывающая артефакт, была правдива и точна в деталях.

– Что за монету предложишь? – спросил пришлый, сидя на краю кровати. Хельге была видна только широкая, испещрённая бледными шрамами спина, будто кто–то задумал сделать из живого человека витраж, но изрезав кожу в клочья, бросил.

– Как тебя зовут? – спросила Хельга невпопад.

– Вольфом зови. – Пришлый не оборачивался.

– Волком. Красивое имя, тебе идёт.

Гость мгновенно приблизился и, впившись пальцами в простыню у её бёдра, прорычал:

– Падальщику всё идёт, родная.

Хельга недовольно нахмурилась, а Вольф удовлетворённо осклабился:

– Я цену жду.

– А что предлагать, если монета и так уже моя?

Вольф подобрался, даже уши, казалось, встали торчком.

– Не веришь – отбери, – Хельга положила монету на живот.

Вольф аккуратно взял монету и принялся подбрасывать её вверх всё выше и выше. Она послушно шлёпалась в ладошку до тех пор, пока тот не отвёл глаза. Но едва потерял её из виду – исчезла, вновь оказавшись у смеющейся Хельги на животе. Вольф попробовал ещё раз, и ещё. Выругался и шлёпнул Хельгу по бедру, украсив молочно-белую кожу бордовым отпечатком.

– Невелика же цена у этой цацки! На улице можно было пару горячих шлюх на целую ночь купить.

Хельга стала серьёзной:

– Я тебе не ночь продала. Я тебе монету на любовь сменяла.

Вольф присвистнул насмешливо:

– На любовь, ишь как. И зачем мне она? На монету хоть пожрать можно было.

– Не нравится – не бери, – Ольга встала с постели, начала одеваться. – Только меняла всегда справедливую цену называет. От сделки можешь отказаться, но гляди, не пожалей потом.

Вольф откинулся на кровати, задумался. Глумливая улыбка испарилась, оставив в напоминание усталую складку возле губ. Так он казался серьёзнее и старше.

– А правду говорят про любовь, что это сильный оберег? Все эти «жди меня и я вернусь»? Что даже когда совсем ничего не осталось – одна женская любовь способна с любого дна вытащить и человеком обратно сделать?

Хельга пожала плечами.

– Но ждать-то хоть будешь? Не обманешь?

– Буду. Я теперь постоянно буду думать о тебе. Промчатся годы – я буду хотеть тебя. Появятся и исчезнут многие жизни – а я буду верна тебе. Справедливая цена?

Ей показалось, что где-то очень далеко сейчас скулит другой Вольф. Который ещё не познал крови и предательства, людской злобы и алчности.

Скулит почти беззвучно, лишь шевелит губами, высчитывая хоть маленький шанс на спасение от уготованного ему будущего.

Наконец он кивнул:

– Это больше, чем я мог хотеть.

Хельга, разряжая обстановку, пошутила:

– Ты гол как сокол, даже сдачу нечем взять.

Вольф громко похлопал себя по груди.

– Родная, сокровищ полный мешок. Есть старые шрамы – ноют к непогоде. Есть проклятия матерей, немного правда. Ещё редкость – последний взгляд человека, которого задушил своими руками. В нём хорошо видно, как угасала жизнь, вытекала по крупицам сквозь пальцы. Хочешь?

Хельга помертвела, покрутила головой: этого не возьму.

– Брезгуешь? – ощерился Вольф. – Нет, милая. Люби, какой есть.

Он прыжком вскочил с кровати, притянул её себе за волосы и укусил за губу.

– Мне горькие женщины нравятся. Старайся, раз вызвалась.

По подбородку потекла тоненькая струйка крови. Вольф рассмеялся, выпустил волосы и позволил уйти.

Нельзя идти против собственной сути. Менялам следует менять, воинам – сражаться, любовницам – любить. Как только люди начинают хотеть большего – приходят беды.

Через некоторое время Вольф спустился к прилавку. Нашёл там Изабеллу и затребовал еды. Служанка поставила перед постояльцем поднос с рулькой и густым тёмным элем, но не ушла. Немного потоптавшись, набралась смелости и выпалила:

– Ты хозяйке золотой-то отдай. Я всю ночь думала: не могла я деньги потерять. Не иначе, магия какая-то. Как ни крути, с тебя спрос!

Вольф равнодушно пожал плечами, но увидев, что Изабелла едва не ревёт, смилостивился:

– Забрала хозяйка твоя золотой, у неё спрашивай.

Слёзы высохли, но Изабелла не ушла. Видно было, что ей скучно среди пыльной тишины и бездушных меняльных раритетов. Бросив быстрый взгляд в сторону подсобки, она решилась и села за стол.

– А что за монета, я таких ни разу не видела?

– Неразменная.

– В первый раз слышу.

– Братья с сёстрами в детстве баек не травили на ночь? – спросил Вольф. Он отоспался, поел, подобрел и не нашёл причин затыкать источник информации, непрошеный, но полноводный.

– Не-а, – помотала головой девушка. – У меня не было. Мама в родильной горячке померла. А папаша второй раз жениться не захотел, ему и с бутылкой в обнимку хорошо жилось.

– Вот как? Тяжело было?

– Почему тяжело? Не хуже многих. Отец хорошим плотником был, пить пил, но дело помнил. Деньжата водились. Когда созрела – совсем хорошо стало. Что ни танцы – у меня платье новое или сапоги. А то и серьги, как повезёт.

Изабелла сделала паузу, но Вольф молчал, и она продолжала:

– Как сундук приданого насобирала – всё продала и в город сбежала. Хотела в весёлый дом податься. Думала, соблазню герцога, он меня к себе возьмёт. А там или герцогиня окочурится, или сына ему рожу. Всё мне казалось, что в герцогском дворце не жизнь, а сказка.

Вольф оторвался от кружки:

– А оно не так?

– Да мне почём знать? Я даже до борделя не дошла.

Изабелла состроила скучающую рожицу и отвернулась к окну, выдерживая театральную паузу. Вольф даже усмехнулся: давай, трави, кудрявая, заинтересовала. Дважды просить не пришлось.

– По дороге я в меняльную лавку зашла. Хотела себе грудь побольше и талию поуже.

– А заплатила чем? – спросил Вольф, окидывая взглядом ладную девичью фигурку.

– Не-е-ет, – зарделась девушка. – Это свои. Посмотрела на меня Хельга и не стала меняться. Говорит, я тебе лучше мозгов дам, а фигура – сильно дорого. Я согласилась.

– Глупая, торговаться надо было.

Изабелла вскочила:

– Вот все вы думаете, что в торговле дело. Нет, неправильно! Справедливая цена одна, и вы сами её назначаете. Меняла ни изменить, ни отказать не может. Она только видит её и озвучивает. Ей-то без разницы, за сколько вы себя распродаёте, она по-любому не проторгуется.

Подумав, добавила:

– Только мне и на мозги не хватило. Но Хельга добрая, она остаток отработать разрешила.

Вольф молчал, и Изабелла подытожила:

– А с мозгами мне не нравится. Раньше веселее было. Раньше я ух какая была! И плясать могла часами, и кавалеров пруд пруди. А сейчас и кавалеров мало, и не с каждым пойдёшь, всё думаешь: а ну как пришибёт он меня или лицо порежет? Нет, с мозгами жить боязно.

Вольф рассмеялся:

– Но хозяйка твоя как-то справляется.

– Ой, ты думаешь, ей тут сахар? Покупают, продают… А чтобы кто песню спел или подарил чего – так не дождёшься.

Избелла взмахнула юбками и с размаху плюхнулась на лавку рядом с пришлым:

– А смотри, что я придумала: давай ты у нас останешься. У нас тут ценности ого-го какие! А защищать некому. Хозяйка тебе денег заплатит и еды даст. Оставайся, а?

Вольф молчал. Когда люди хотят большего – всегда приходят беды.