Время в меняльной лавке бежит по своим причудливым законам. Поэтому возраст её хозяйки угадать практически невозможно: то ли закипающие семнадцать, то ли настоявшиеся сорок. И неважно, в чём вы привыкли считать возраст женщины – в градусах, годах или мужчинах. Знающие люди полагают, что последнее – вернее всего.

В Хельге чувствовалось тепло и сладость, как в согретой солнцем банке абрикосового варенья. Прозрачная беспечность перемежалась в ней с матовыми слоями здравого смысла. Тёплое участие и мягкое предостережение от вопросов о прошлом одним лишь насмешливым взглядом. Но если спросить правильно – расскажет, пристально наблюдая за реакцией слушателя. Если его угораздит брезгливо поморщиться – сдерёт за рассказ три шкуры. И ведь не поспоришь: кому ещё судить о справедливости цены за прошлое, как не меняле.

В другом мире Хельга могла бы быть гардеробщицей; ворчливо выдавать верхнюю одежду, за каждый потерянный номерок подсыпая в карманы мелкие неурядицы. В казино её ловкие пальцы подмешали бы к вашим фишкам немного удачи – если вы добавили к ним улыбку или ненавязчивый комплимент. А отдав последний рубль конопатой попрошайке, вы могли бы на целый день стать записным дамским угодником. Так Хельга меняла бы там, где главенствует материя, и чародеи вынуждены продавать свои услуги из-под полы.

Но здесь мастера вольны работать с подлинной сутью вещей. Хельга может поменять всё что угодно: умение на возможность, ошибку на обиду, а мелкий грех – на кусок нежнейшей телятины. Если вы настолько недальновидны, чтобы разбрасываться своими грехами.

Изнутри меняльная лавка больше походила придорожную корчму. Тут не было полок с товаром и кричащих объявлений о распродаже. Несколько столов из грубо отёсанных досок, мутное слюдяное окно, украшенная множеством картинок потрескавшаяся стена, напротив коротой располагался скромный прилавок. За прилавком скучает красавица Изабелла, накручивая локоны пшеничных кудрей на изщный пальчик. Именно к ней направился человек, который впервые оказался на пороге меняльной лавки. Окинул взглядом высокую, едва прикрытую кружевом грудь, приободрился и спросил, приняв Изабеллу за владелицу заведения:

– А что, хозяйка, желания здесь исполняют?

– Ошибся, милый, – хмыкнула девушка, незаметно оглядев пришлого из-под опущенных ресниц. Стоптанные сапоги, пыльный латаный плащ и худощавый дорожный мешок не впечатлили красотку. Она дежурно пошутила:

– Бордель ниже по улице, дом наёмников – выше.

Незнакомец мягко положил на прилавок сжатый кулак.

– Если б мне нужен был бордель, я бы пошёл в бордель, – сурово отрезал пришлый.– Но мне нужна меняльная лавка. Это тут?

– Вы уверены? – раздался сзади тихий и мягкий голос.– Редкое возмущение нельзя утихомирить женской лаской или пресечь грубой силой.

Незнакомец обернулся.

На противоположной стене висели открытки, фотографии и картины. Большие, маленькие и совсем крохотные, цветные и черно-белые, с видами лета и снежной зимы, скромных селений и величественных замков, тенистых лесов и бескрайних степей. Общее у них было только одно: по странной прихоти коллекционера на всех была изображена дорога. Хозяйка легко передвигала рамки картин, меняла местами, будто складывала одной ей понятную головоломку. Когда закончила, отодвинула в сторону ненужную стремянку, издали полюбовалась на свою работу и распахнула входную дверь. Ту самую, через которую только что вошёл человек, впервые попавший в меняльную лавку.

За дверью больше не было согретой лучами июньского солнца булыжной мостовой. Там была белая взвесь, мороз и едва различимые за непогодой невысокие горы на горизонте; точно такие же, как на картинке у входа.

Из снежного тумана выходили люди. Складки меховых одежд и тяжёлая поклажа сковывали их движения и делали похожими на медлительных моржей. К лавке приближались славные на весь свет охотники из застывшего во времени и скупого на слова Снежного мира.

«Идём, милый, не мешайся, – Изабелла мягко увела оторопевшего гостя от прилавка и усадила за стол. – Видишь, занята хозяйка, освободится, потом и тебя выслушает. Тут жди».

Заиндевелые моржи ввалились в лавку и разложили на столах свою добычу: свежую и соленую рыбу, жёлтые бивни и позвонки невиданных морских тварей, мороженное мясо и связки пушнины. Взамен их толмач запросил редкие товары: удачу в охоте, точность выстрела и твёрдый удар. Хельга, не торгуясь, согласилась. Рыбу, мясо, бивни и шкуры она быстро продаст по сходной цене. А на полку за прилавком выложит чутьё, смелость, умение рисковать и выкладываться до предела человеческих возможностей – всё, что пригодилось моржам в охоте, помимо силков, гарпунов, оружия и снастей.

Неожиданно их тихую и размеренную беседу прервал недовольный возглас:

– Я гляжу, эта тягомотина надолго, – нарочито громко выкрикнул пришлый и громыхнул лавкой, укладывая ноги в пыльных сапожищах на стол. От такого хамства сбился даже толмач северян, глазастый и скользкий, как взрослый тюлень. Хельга нахмурилась и бросила взгляд на Изабеллу: разберись, мол.

Девушка подбежала к незнакомцу.

– Мне комнату на постой, пожрать принеси и хмельного, – приказал тот, добившись особенного внимания.

–Здесь недалеко гостиница, там недорого. Можно и переночевать, и....– начала Изабелла.

– Хозяйку твою ждать буду, – рявкнул пришлый, но, подумав, добавил: – Скажи ей: меняю деньги на комнату и еду. Пусть чистую кровать приготовит, я пока высплюсь. А то щас достану трёхструнную и скрашу себе ожидание походной песней наёмника. Понятно объяснил?

Ответом стал шорох юбок. Изабелла исчезла, но быстро вернулась.

– Комната на одну ночь, холодная телятина, сыр и кувшин молодого красного вина. За всё один полновесный золотой.

– Откуда цены? – возмутился пришлый. – За полный золотой ты мне ещё и кровать согреть должна.

– О справедливости цены с хозяйкой говори. Я только исполняю.

– Вот ты ловкая: золотой тебе, а кровать греть – к хозяйке, – хмыкнул пришлый в ответ и подбросил золотой в воздух. – Ну да мне без разницы кто греть будет. Веди.

Несколько раз блеснув в воздухе, монета приземлилась на Изабеллину ладошку.

Тем временем торговля с северянами подходила к концу. Моржи, получив желаемое, расселись за опустевшими столами и с удовольствием потягивали чай с топлёным жиром. У прилавка оставались только Хельга и низкорослый толмач-тюлень.

Тюлень торговался последним, используя всю отпущенную суровой северной природой настырность и редкий талант убеждения. Он не просил для себя ни удачи, ни меткости. За свою скудную добычу он хотел склянку безумного пламени. Того самого, что растекается по венам обжигающим желанием и, будучи разделенным на двоих, может согреть самую холодную и длинную ночь. Склянка стоила дорого, и торговля выходила жаркой. Расслабленные моржи подшучивали над дружком, предлагая скинуться ему на терпение, чтоб тот не потел нерпам на смех, но Тюлень только отмахивался. В конце концов, они с хозяйкой сговорились.

Поздно вечером довольные северяне отбыли домой. А Хельга со служанкой ещё долго переносили продукты в ледник и раскладывали товары по полкам кладовой. Только после полуночи хозяйка спохватилась:

– Белка, человек наверху за кровать рассчитался?

– Да, сейчас, – Изабелла полезла в кошель на поясе и замерла.

– Что такое? – почуяла недоброе Хельга.

– Монета… Я же её видела. В руках держала… – у девушки задрожали губы, – как же я так, а?..

Она беспомощно смотрела на хозяйку.

– Как она выглядела?

– Ну… такая, немаленькая. Тяжёлая… Там с одной стороны сундук с деньгами, а с другой – весы аптекарские.

– Точно весы? Не врёшь? – переспросила Хельга.

– Зачем мне! Я золотой не брала. Не первый же день работаю, ты знаешь…

Хозяйка мотнула головой:

– Я верю. Ты иди, ложись. А с постояльцем я сама поговорю.

Хельга задумалась.

Ей хватило взгляда, чтобы понять: незнакомец не так прост, как кажется. Исходило от него какое-то ощущение опасности. То ли из-за слишком внимательных глаз, быстрых и цепких до любых мелочей – будь то маленький кинжал, скрытый под её юбками, или беззащитное горло разомлевшего северянина. То ли от скупой точности слов и движений гостя. С такой грацией хоть на столе пляши, хоть между вражескими клинками – везде хорош, глаз не отвести…

Словом, ничего умного и обнадёживающего Хельга не надумала. Понадеявшись на свой в таких делах опыт, поднялась на второй этаж и постучала в дверь. На едва слышный вопрос ответила: «Хозяйка. Сдачу принесла, как просил».