Ты оперируешь понятиями исключительно тела. А разум ведь быстрее тела.
Я тут оперирую текстом, у тебя там написано «как мертвый», и ты говорил о том, что копил силы так. Я только о тексте говорю, о том, какое впечатление производят буквы и слова в произведении.
«Растянутость» есть в твоем представлении — поскольку ты не учитываешь эту стремительную работу его сознания.
Еще раз: я ничего не знаю про его сознание, я вижу человека (про то, что это какой-то особенный инопланетянин не написано), уже опухшего, уже в синяках, лежащего как мертвый. Так у тебя написано. И из этого я делаю выводы, что избили его уже какое-то время назад, как минимум успели уже поглумится, и он либо в глубоком шоке, либо без сознания. Если Габриэль влетел во время драки, в самый ее процесс, он бы видел другую картинку. Если бы картинка (как сейчас) не совпала с ожиданиям, он бы или сделал иные выводы, или удивился. Но он не удивился и сделал вывод, что все-таки в разгар драки успел. То есть, картинка одна, выводы Габриэля другие — одно с другим не совсем стыкуется.
Вот что я говорю уже который раз.
Но насильник (нормальный, среднестатистический мерзопакостник, а не маньяк со стажем) подсознательно не хочет дохлое тело. Он хочет живое. Он хочет эмоций. Движений, пардон. Они же простые парни-солдафоны — увидели красивое дитятко неопределенного пола, захотели поиграть. А игра подразумевает некую протяженность во времени. Им же спешить-то некуда. Их никто не накажет (с их точки зрения). Они и не спешат. Сцапали «нечто», оно внезапно удивило их слишком бурным сопротивлением — и получило по морде и не только. А получив, вроде бы теряет сознание. Приобретая тот самый мертвенно-белый оттенок, который видит вошедший Габриэль. Всё быстро — но не со сверхскоростью…
Ну это же совсем, совершенно другая история. Если это была такая история — то… я даже и не знаю, что думать про неземного юношу. Наверное, это ему нравится, раз он так себя ведет уже после.
А что конкретно тебя напрягает в этой сцене? Оттенок лица Люта? Тот факт, что кинув на него беглый взгляд, Габриэль на миг (на шаг, внимание! сколько микросекунд длится шаг?) усомнился, живое ли оно? Ну смотри. От природы Лют был белокожим. Ну вот родился он такой — кожа тонкая, кость тонкая, типаж «хрупкая фарфоровая статуэтка».
То, что, например, напряженную спину (если он на животе лежал) видно лучше и раньше лица. Если не спину — то грудь, пресс, руки-ноги. По этим признакам человек в первую очередь сделает выводы, живой или нет, и насколько живой, а уже потом по цвету лица, которое еще и под волосами. Он у тебя смотрит сразу на лицо и акцентируется на лице, как будто всего остального не видит, а должен бы — вдруг, того ножом пырнули или сломали чего?
Когда мальчик понял, что физической силой с ними не справиться (а понял он практически сразу), то «потерял сознание». Тут и появился Габриэль.
А, так он все-таки «потерял сознание»? Тогда почему Габриэль не удивлен тем, как быстро и легко он «пришел в себя», сразу же оправившись — ни мандража, ни заметного шока?
А как ты предлагаешь написать эту сцену? Как в твоем представлении она будет выглядеть более реалистичной? Ну, хоть навскидку, чтоб я видел, в каком направлении ты предлагаешь двигаться.
Наверное, как-то так, но при условии, что Лют — нормальный и правда попал, а не строил ловушки таким образом. Не утверждаю, что это хорошо по стилю, потому что пытался копировать твой, а я в таком явно не силен.
ОффтопикИ тем не менее, создавать проблемы — это было не в его правилах. А сейчас, как он не без грусти вынужден был признать, он собственноручно создал себе сразу две проблемы — и их трупы в мундирах очередной армии, которую он подрядился доставить в очередное место военных действий, ничуть не украшали интерьер.
Третья проблема валялась на узкой кровати и вид имела весьма растрёпанный.
Габриэль убедился, что по коридору не бродит никто чересчур любопытный, а затем аккуратно запер дверь. Он полагал себя реалистом — то есть предпочитал решать проблемы по мере их возникновения, не тратя сил на мысли о том, над чем он не властен. Оживить трупы он определённо не мог — и сказать по чести, не испытывал ни малейшего желания. Посему он выкинул их из головы и сосредоточился на том, что пока ещё было живым.
Хотя вообще-то взъерошенное нечто в разодранном мундире, скорчившееся на кровати, выглядело так, словно готово отправиться к праотцам если не стараниями насильников, то по собственной воле. Сквозь массу черных волос виднелось лицо столь мертвенно-белого цвета, что Габриэль счел не лишним убрать бластер подальше: не ровен час, решит, что жить больше не зачем?
Но когда подошёл, и сомнения благополучно рассеялись: «нечто» умирать не собиралось, напротив, готово было драться до последнего. Вспугнутой дикой кошкой прянуло к стенке, только что не шипя и не выпуская когти. Теперь Габриэль имел сомнительное счастье лицезреть багрово-алый кровоподтёк на той половине лица, что прежде была скрыта волосами. Губы были красивы, отметил он; давно уже ему не случалось видеть рот столь соблазнительной формы. Жаль, что любоваться не придется — разбитая скула и глубокая трещина на губе, где от души приложился чей-то кулак, уже набухали кровью и грозили надолго обезобразить лицо.
Чёрные глаза смотрели на него в упор со змеиной неподвижностью.
А может, как раз оружие-то и образумило бы насильников? Габриэль непринуждённо уселся на койку, закинул ногу на ногу и небрежно бросил бластер к стиснутой в кулак тонкой руке.
Третья проблема валялась на узкой кровати и вид имела весьма растрёпанный.
Габриэль убедился, что по коридору не бродит никто чересчур любопытный, а затем аккуратно запер дверь. Он полагал себя реалистом — то есть предпочитал решать проблемы по мере их возникновения, не тратя сил на мысли о том, над чем он не властен. Оживить трупы он определённо не мог — и сказать по чести, не испытывал ни малейшего желания. Посему он выкинул их из головы и сосредоточился на том, что пока ещё было живым.
Хотя вообще-то взъерошенное нечто в разодранном мундире, скорчившееся на кровати, выглядело так, словно готово отправиться к праотцам если не стараниями насильников, то по собственной воле. Сквозь массу черных волос виднелось лицо столь мертвенно-белого цвета, что Габриэль счел не лишним убрать бластер подальше: не ровен час, решит, что жить больше не зачем?
Но когда подошёл, и сомнения благополучно рассеялись: «нечто» умирать не собиралось, напротив, готово было драться до последнего. Вспугнутой дикой кошкой прянуло к стенке, только что не шипя и не выпуская когти. Теперь Габриэль имел сомнительное счастье лицезреть багрово-алый кровоподтёк на той половине лица, что прежде была скрыта волосами. Губы были красивы, отметил он; давно уже ему не случалось видеть рот столь соблазнительной формы. Жаль, что любоваться не придется — разбитая скула и глубокая трещина на губе, где от души приложился чей-то кулак, уже набухали кровью и грозили надолго обезобразить лицо.
Чёрные глаза смотрели на него в упор со змеиной неподвижностью.
А может, как раз оружие-то и образумило бы насильников? Габриэль непринуждённо уселся на койку, закинул ногу на ногу и небрежно бросил бластер к стиснутой в кулак тонкой руке.