Он не спал. Лежал с открытыми глазами, глядя… в небо? Ночное небо в звёздах? Нет — потолок, смутно догадался он, когда тоже взглянул туда, отвернувшись от… себя. От своего лица с открытыми глазами, устремлёнными в потолок, который был звёздным небом.
Он понимал: всё происходящее — иллюзия, хрупкая ткань сновидения. Но в то же время — реальность. Так и было… или будет. Ведь ему не тринадцать лет. Он — тот, кто не спал ночью, разглядывая потолок-небо, — по меньшей мере вдвое старше. Не мальчик — мужчина. По-юношески мягкие черты и стройное молодое тело… и пугающее знание в чёрных холодных глазах. Его глазах. Тысячи дней прошли перед ними, тысячи людей… и смертей. Знание и тоска. Знание и боль.
Он видел, слышал, осознавал; он лишился только переживаний. Ни волнения, ни тревоги, ни страха. Лишь слабо удивлялся иногда. Зато с необычайной чёткостью воспринимал. Робот, всплыло изнутри — извне незнакомое, но правильное слово. Робот. Бесчувственный, неспособный ошибаться наблюдатель.
И он — Вил Тиин, менестрель из Тефриана — видит себя самого, повзрослевшего… себя в обстановке, измыслить которую не мог бы и в самых причудливых, самых безумных своих фантазиях.
Он лежал на кровати. То есть, другого слова для обозначения предмета, на котором спят, он не знал. Кровать очень странная (хотя странным было и всё остальное): например, у неё почему-то нет ножек, а она не падает, висит себе преспокойненько над полом. И вместо одеяла вокруг «кровати» колышется прозрачный синеватый туман, сквозь который хорошо видно его обнажённое тело… и не только его.
Она была худенькой, узкобёдрой, как мальчишка; густые волосы укрывали её каштановым плащом. Она лежала на животе, уткнувшись лицом в сгиб руки; другая рука вытянута к нему. Изящные длинные пальцы с густо-лиловыми ногтями. Четыре: мизинца не было. На его месте — аккуратный круглый след багрового цвета. Словно его отрезали острым ножом и прижгли раскалённым железом. «Бластер», — пришло ещё одно незнакомое слово. Оружие. Ну да, ведь шла война, и они сражались, они оба…
Она была его девушкой, он точно знал. Женщина, сделавшая его мужчиной. Друг. Спина к спине, вместе навсегда, прикрой меня, Рыжик, я перевяжу, потри мне спину, малыш, ты классно целуешь, нет, просто царапина, я в порядке… и многое другое. Череда ярких картин-вспышек в его сознании. Ближе неё у меня нет никого в мире. «Никого во Вселенной», подсказал его — чужой — голос. Вселенная. Слово новое, а суть та же. Никого, кроме неё. Он-старший подумал об этом с нежностью… и болью. И встал.
Он запомнил всё до мелочей, но описать комнату не смог бы. Странный потолок-который-небо. Всё чёрное, и тёплое, и серебристо-синее. Мягкость. Прохлада и аромат (для него не было слова). Комната невелика: мне — ему не нравится большое внутри. Жилища — маленькие и уютные. Бескрайнему и величественному место снаружи. Он — я люблю простор, безграничность, свободу — во Вселенной. И в себе.
Стены создавали впечатление узорчатой серебристой мягкости, вроде бархата. Стены, но и другое — сложное, необходимое. Шкатулка с секретом: видишь не то, что есть. Я внутри шкатулки с секретом… Он-старший подошёл к стене и дотронулся. Стена растаяла; он стоял у огромного окна, белоснежный на фоне звёздной черноты небес. Он глядел туда, во тьму. Он был холодным, собранным, твёрдым. В самых глубоких тайниках души он стонал от нестерпимой боли. Никто не знал об этом. Только он сам.

Ночь. Он глядит в небо. «Звёзды — брызги Мерцания Изначального». Как странно: лежать на траве, и быть больным и слабым, и принимать заботу вместо того, чтоб заботиться самому, и думать о звёздах — брызги Мерцания… а как же ещё думать о звёздах?! Влага на щеках… смешно, от горя никогда не лил слёз, а тут плачет от счастья. Счастье — трава, и покой, и болезнь, из-за которой он бездельничает, а за ним так трогательно ухаживают… Светловолосый юноша смотрит встревоженно. Ещё одна частичка счастья. Столь много потеряно (много? Всё абсолютно!) — и неожиданно появилось новое. Так странно. Так захватывающе. Забудь, кто ты. Забудь, кем ты был. Звёзды — брызги Мерцания Изначального, а не миры, где люди убивают людей без причины, где все ненавидят всех, где умирают дети. Где затерялась твоя жизнь, твоя юность и любовь, всё ушло, выгорело дотла, память бесплодна, в ней нет даже боли… Забудь. Забыть что? О чём я… он? Он-я-незнакомец. Кем, ради Мерцанья, я становлюсь во сне?!
Он лежит на крыше, нагретой солнцем. Хорошее место — уединённое. Никто его не найдёт. Сегодня ему повезло: он видел закат, и всё небо в звёздах. Песня внутри. Жаль, он не умеет петь… Но я умею, я всегда умел! А, всё равно голос подавать опасно. Он неохотно встаёт, бежит бесшумно, как тень, лёгкая стремительная тень… Гневное женское лицо, откуда я знаю, что она мне никто, но я в её власти? Ярость в голосе: опять шлялся наверху, не уймёшься, пока не налетишь на охотников, неблагодарная дрянь, ещё раз, и я сама тебя им продам, от них не сбежишь, они тебе покажут твоё место, маленький ублюдок! Что это за слово? Я… он… совсем ребёнок, лет пяти, и она может так бить его… меня?! Он молча лежит на кровати вниз лицом; ожоги ещё и ещё, она швыряет ремень на пол и уходит, грохая дверью. Хуже, чем обычно. Зато и часов наверху было больше! Боль — ерунда… но почему мне нельзя видеть звёзды?! И вдруг — словно далёкое эхо, нечто вроде колеблющихся очертаний мыслей-чувств: нельзя видеть звёзды… — и он, потрясённый, испуганный, счастливый — хватается за этот призрак кого-то и зовёт: «Кто ты, я слышу тебя, откликнись, почувствуй мне что-нибудь снова!». И в ответ — удивление-недоверие-восторг: «Ты настоящий?! Одиноко… друзья-звёзды-ветер-нельзя-стены-стены… Не уходи!»