может потому чтоМилосердие умерло. Не важно, само ли, отмерев, как старая кожа, и осыпавшись перхотью на стильный, строгий костюм бытия, или мы его прибили, разочаровавшись в процессе совместного существования. Слишком уж оно было… Да, слишком. Мешало выражать себя. Для этого ведь надо не только делать подарки, но и раздавать зуботычины; и те, и другие могут принимать очень разную форму.
Критика, например. Правильная критика — это подарок. Неправильная — удар. «Меня раздолбали о стену и еще сверху потоптались» — это даже звучит жутко, и не знаю, кому такое может казаться правильным. Почему сейчас модно возить человека лицом о стену и отчего это зовется жесткой критикой? Впрочем, спорю только с первым, зная: так — действительно жестко.
И бесполезно, по крайней мере, для таких, как я. Ах нет, во мне нет ничего особенного. Как и все, я прямо отвечаю на прямые вопросы. «Ты хочешь критики?». Очень хочу. «Любишь похвалы?». Несомненно. Но от них, как и от побрякушки-медальки, повешенной другими или лично тобой, никакой пользы, лишь сиюминутное удовольствие и сладковато-гнилостное чувство гордыни. «Критика это добро?». Безо всякого сомнения. Даже ИМХО, высказанное открыто и без эмоций. Потому что в «Автор, ты дурак!» — я замечу только последнее слово. И после этого все остальное стану видеть через его призму. Потому что меня уже оскорбили, искренне считая, что говорят правду в лицо и тем оказывают мне одолжение. Потому что я не могу верить такому человеку и работать с его словами, как с полезным материалом. Слова идут в душу. Надо ли лить туда кислоту? И да, здесь, как и во многом, главные слова – «я не могу».
Обязан ли кто-то возиться со мной, подбирая слова помягче? Нет, если только это не заложено в нем или он сам этого не хочет. И все. Я сама это признаю и выдаю индульгенцию «жесткой критике», которая вовсе не критика, а современный способ самовыражения.
Итак, милосердие умерло. Закопаем его поглубже и поплачем на могилке – когда-нибудь, лет через ндцать, когда перерастем жестокость во имя самовыражения. Когда наша огрубевшая кожа станет тоньше. Когда захочется доброты, и мы сами начнем щедро раздавать ее большими порциями всем и каждому. И ждать того же самого в ответ, потому что человеку не чуждо и это. Совсем не чуждо.
Критика, например. Правильная критика — это подарок. Неправильная — удар. «Меня раздолбали о стену и еще сверху потоптались» — это даже звучит жутко, и не знаю, кому такое может казаться правильным. Почему сейчас модно возить человека лицом о стену и отчего это зовется жесткой критикой? Впрочем, спорю только с первым, зная: так — действительно жестко.
И бесполезно, по крайней мере, для таких, как я. Ах нет, во мне нет ничего особенного. Как и все, я прямо отвечаю на прямые вопросы. «Ты хочешь критики?». Очень хочу. «Любишь похвалы?». Несомненно. Но от них, как и от побрякушки-медальки, повешенной другими или лично тобой, никакой пользы, лишь сиюминутное удовольствие и сладковато-гнилостное чувство гордыни. «Критика это добро?». Безо всякого сомнения. Даже ИМХО, высказанное открыто и без эмоций. Потому что в «Автор, ты дурак!» — я замечу только последнее слово. И после этого все остальное стану видеть через его призму. Потому что меня уже оскорбили, искренне считая, что говорят правду в лицо и тем оказывают мне одолжение. Потому что я не могу верить такому человеку и работать с его словами, как с полезным материалом. Слова идут в душу. Надо ли лить туда кислоту? И да, здесь, как и во многом, главные слова – «я не могу».
Обязан ли кто-то возиться со мной, подбирая слова помягче? Нет, если только это не заложено в нем или он сам этого не хочет. И все. Я сама это признаю и выдаю индульгенцию «жесткой критике», которая вовсе не критика, а современный способ самовыражения.
Итак, милосердие умерло. Закопаем его поглубже и поплачем на могилке – когда-нибудь, лет через ндцать, когда перерастем жестокость во имя самовыражения. Когда наша огрубевшая кожа станет тоньше. Когда захочется доброты, и мы сами начнем щедро раздавать ее большими порциями всем и каждому. И ждать того же самого в ответ, потому что человеку не чуждо и это. Совсем не чуждо.