Отзыв на №8. Тут тоже в осносвном слова нехорошие, хороших есть, но очень малоПоследняя зима Где-то там, в небесах, седых мух рой кружит,
Под свинцом грязных туч всё ведёт хоровод…
И прошитая пулями грудь не болит —
Лишь дымится от крови растаявший лёд.
Автор, у меня почему-то стойкая ассоциация с этим стихом — другой, Вам известный, я точно знаю:
Спи, родной, сомкни ресницы,
Кончен грозный счет.
Перевернуты страницы,
Дальше жизнь течет…
Чувствуете уровень музыкальности языка, да? Вот так надо чтобы стих читался, без нажима, без языколомства.
А у Вас? Попробуйте вот это «се-дых-мух-рой-кру...» произнести вслух?
По смыслу: раз грудь не болит — умер, раз лед дымится — значит не в сугробе парень, а на замерзшем водоеме, так?
На ресницах дрожит, словно льдинка, слеза,
Из-под век не изгнать окружившую тьму…
«Забудь всё, мой родной, поскорей засыпай,
Глупый мальчик, сбежавший на эту войну...»
Первая строка — вот если бы льдинка, как слеза — я бы понял смысл, а слеза, как льдинка — не понимаю. Почему на ресницах ожидаются льдинки более, чем слезы.
Втроая строка — зачотный образ. Не то, чтобы новый, но хороший, мне нравится.
Третья строка. А почему засыпай-то? Не болит грудь, заснул уже.
И почему «сбежавший»? Если бы «убежавший», то я бы подумал, что не пускали, а так думаю от какой-такой вины или беды бежал?
Но в ответ — лишь упрямый блеск глаз голубых,
А в них — память, которой не будет конца.
Вокруг холод и ночь — чёрно-белые сны,-
И неслышимый шёпот: «А ты помнишь, Зима?..
Вот опять: блеск-глаз — непроизносимо. И рифмы нет. Голубых-сны и конца-зима — не рифмы. Ни точные, ни неточные, вообще никакие.
Еще один отрок с глобальной памятью. Ну… вот зачем? Тут трагизм же не в том, что его память глобальна, а в том что его-то как раз коротка. Это о нем память может быть бесконечной. И там, дальше Вы это подтверждаете: пишете про память о войне вообще, а не про память этого мальчика: он не может помнить поседевшей в ожидании сыновей матери, потому что он сам тот сын, который не вернется.
Опять же, парень умер или нет? Судя по всему еще нет, но тогда в самом начале не болит грудь, только лед дымится — неверный образ. Может, верный факт, но как образ — не играет на понимание.
И мне кажется притянутым за уши разговор с зимой, не будет он с абстракцией общаться, будет с чем-то конкретным, что перед собой видит: с ивой, что рядом растет, с луной или звездой, со снегом, на котором лежит. Может с мамой или с любимой. Но с зимой — не верю.
… А ты помнишь, Зима, грохот взрывов и ад,
Во мгновение ока творимый людьми?
Гулкий хохот огня, стоны гибнущих хат;
Обнажённая плоть осквернённой земли…
Тут людьми-земли мне не нравится, но образы хороши, удались.
А ты помнишь, Зима — эту белую тьму,
Когда пуля визжащая жертву нашла?
И твой верный, надёжный, единственный друг
Вдруг споткнулся, в объятия снежные пав…
Рифмы опять нет совсем. И почему друг вдруг (друг-вдруг — тоже не нравится) стал другом Зимы (помнишь, Зима, твой друг упал)?
А ты помнишь, Зима, постаревшую мать,
Что ждала в бой ушедших своих сыновей?
И не знала, что им суждено вечно спать
В этой мёрзлой, как камень… как память, земле…
Сыновей-земле — не рифма! Ритм выгнуть под строку можно, то он тяжеловесный, нет у стиха естественности, нет истинной гармонии.
Но образ мерзлой как память земли мне понравился. Эту горечь больную, души антрацит
Я запомнил навечно — сединой по вискам!
Если б смог я заплакать — то б плакал навзрыд!
Но что горе — войне? Ей ли — верить слезам?..»
Первая строка… образ красив, но спорен. мерзлая память — горючий, горячий камень? что-то тут не то. Разбираться надо, что хотели сказать-то? Антрацит нельзя применять только как образ черноты, потому что он красив и знаменит тем, что горит жарко.
Вторая строка. Как запомнил сединой? Он же с простреленной грудью засыпает??
В третьей строек «б» вместо «бы» — подпорки ритму читаются плохо, теряются и утяжеляют.
… Тишина и мороз. Снега вяжущий ритм.
Расползаются сгнившие кружева снов.
Перед взором проносится юная жизнь,
Сожаленье и счастье — пред самым концом…
Ритм и жизнь, снов и концом — не рифма.
Вторая строка — шикарный образ.
Третья и четвертая — убийственная банальность.
Тишина и мороз… И Луны старой свет
Отражает значка комсомольского сталь.
И над снежной могилой пускает метель
Сорок пятого года холодный февраль…
Свет и метель — не рифма. Луны старой свет — нечитаемая инверсия: тяжеловесно и по построегию, и по фонетике.
И с комсомольским значком… он что, на шубу был приколот? Или парень в гимнастерке зимой воевал? Как-то за уши он тут.
В общем, тема, как я уже говорил — беспроигрышная. кого гибель молодого солдата не тронет? А вот исполнение — работать, работать и работать еще.
Где-то там, в небесах, седых мух рой кружит,
Под свинцом грязных туч всё ведёт хоровод…
И прошитая пулями грудь не болит —
Лишь дымится от крови растаявший лёд.
Автор, у меня почему-то стойкая ассоциация с этим стихом — другой, Вам известный, я точно знаю:
Спи, родной, сомкни ресницы,
Кончен грозный счет.
Перевернуты страницы,
Дальше жизнь течет…
Чувствуете уровень музыкальности языка, да? Вот так надо чтобы стих читался, без нажима, без языколомства.
А у Вас? Попробуйте вот это «се-дых-мух-рой-кру...» произнести вслух?
По смыслу: раз грудь не болит — умер, раз лед дымится — значит не в сугробе парень, а на замерзшем водоеме, так?
На ресницах дрожит, словно льдинка, слеза,
Из-под век не изгнать окружившую тьму…
«Забудь всё, мой родной, поскорей засыпай,
Глупый мальчик, сбежавший на эту войну...»
Первая строка — вот если бы льдинка, как слеза — я бы понял смысл, а слеза, как льдинка — не понимаю. Почему на ресницах ожидаются льдинки более, чем слезы.
Втроая строка — зачотный образ. Не то, чтобы новый, но хороший, мне нравится.
Третья строка. А почему засыпай-то? Не болит грудь, заснул уже.
И почему «сбежавший»? Если бы «убежавший», то я бы подумал, что не пускали, а так думаю от какой-такой вины или беды бежал?
Но в ответ — лишь упрямый блеск глаз голубых,
А в них — память, которой не будет конца.
Вокруг холод и ночь — чёрно-белые сны,-
И неслышимый шёпот: «А ты помнишь, Зима?..
Вот опять: блеск-глаз — непроизносимо. И рифмы нет. Голубых-сны и конца-зима — не рифмы. Ни точные, ни неточные, вообще никакие.
Еще один отрок с глобальной памятью. Ну… вот зачем? Тут трагизм же не в том, что его память глобальна, а в том что его-то как раз коротка. Это о нем память может быть бесконечной. И там, дальше Вы это подтверждаете: пишете про память о войне вообще, а не про память этого мальчика: он не может помнить поседевшей в ожидании сыновей матери, потому что он сам тот сын, который не вернется.
Опять же, парень умер или нет? Судя по всему еще нет, но тогда в самом начале не болит грудь, только лед дымится — неверный образ. Может, верный факт, но как образ — не играет на понимание.
И мне кажется притянутым за уши разговор с зимой, не будет он с абстракцией общаться, будет с чем-то конкретным, что перед собой видит: с ивой, что рядом растет, с луной или звездой, со снегом, на котором лежит. Может с мамой или с любимой. Но с зимой — не верю.
… А ты помнишь, Зима, грохот взрывов и ад,
Во мгновение ока творимый людьми?
Гулкий хохот огня, стоны гибнущих хат;
Обнажённая плоть осквернённой земли…
Тут людьми-земли мне не нравится, но образы хороши, удались.
А ты помнишь, Зима — эту белую тьму,
Когда пуля визжащая жертву нашла?
И твой верный, надёжный, единственный друг
Вдруг споткнулся, в объятия снежные пав…
Рифмы опять нет совсем. И почему друг вдруг (друг-вдруг — тоже не нравится) стал другом Зимы (помнишь, Зима, твой друг упал)?
А ты помнишь, Зима, постаревшую мать,
Что ждала в бой ушедших своих сыновей?
И не знала, что им суждено вечно спать
В этой мёрзлой, как камень… как память, земле…
Сыновей-земле — не рифма! Ритм выгнуть под строку можно, то он тяжеловесный, нет у стиха естественности, нет истинной гармонии.
Но образ мерзлой как память земли мне понравился.
Эту горечь больную, души антрацит
Я запомнил навечно — сединой по вискам!
Если б смог я заплакать — то б плакал навзрыд!
Но что горе — войне? Ей ли — верить слезам?..»
Первая строка… образ красив, но спорен. мерзлая память — горючий, горячий камень? что-то тут не то. Разбираться надо, что хотели сказать-то? Антрацит нельзя применять только как образ черноты, потому что он красив и знаменит тем, что горит жарко.
Вторая строка. Как запомнил сединой? Он же с простреленной грудью засыпает??
В третьей строек «б» вместо «бы» — подпорки ритму читаются плохо, теряются и утяжеляют.
… Тишина и мороз. Снега вяжущий ритм.
Расползаются сгнившие кружева снов.
Перед взором проносится юная жизнь,
Сожаленье и счастье — пред самым концом…
Ритм и жизнь, снов и концом — не рифма.
Вторая строка — шикарный образ.
Третья и четвертая — убийственная банальность.
Тишина и мороз… И Луны старой свет
Отражает значка комсомольского сталь.
И над снежной могилой пускает метель
Сорок пятого года холодный февраль…
Свет и метель — не рифма. Луны старой свет — нечитаемая инверсия: тяжеловесно и по построегию, и по фонетике.
И с комсомольским значком… он что, на шубу был приколот? Или парень в гимнастерке зимой воевал? Как-то за уши он тут.
В общем, тема, как я уже говорил — беспроигрышная. кого гибель молодого солдата не тронет? А вот исполнение — работать, работать и работать еще.