О поиске в необъятном

Воронежская поликлиника № 11. Хирургический кабинет.

Это правда, что я считал дни и часы, когда смогу забыть дорогу в этот дом скорби, отработав своё по распределению, но неправда, что я там скучал.

Соскучиться там было невозможно!

Строго по Жванецкому:

"в государственное учреждение — только боком", в кабинет проникает Женщина.

Описать её могучее великолепие можно только словами моего

закадычного друга, щирого украинця, Вовки Голуба:

"Ось це и задныця — бублык зъисты можно, покы обыйдэш!"

Дама в панике, у нее трагедия: дома она села на иголку и та

коварно проникла в необъятность ныне страждущих телес.

И сейчас она бродит по телу и вот-вот дойдет до сердца, и

все… конец!

Дама и весь маленький кабинет сотрясаются от рыданий:

— Доктор, спасите!

(Следуют все полагающиеся в таких случаях обещания.)

Осмотрев место трагедии, обнаруживаю красную точку —

входное отверстие от поразившего несчастную смертоносного

снаряда.

— Вырежьте её, Христа ради! Вот она… вот… вот..

(Хватается руками за разные части своего тела, весьма

удаленные от зоны поражения.)Вот, она здесь, а щас здесь!

Саааасиииитееееее!

Мне стало по-настоящему страшно: дама стремительно

приближается к инфаркту, а вытащить её из кабинета можно

будет только по частям — утративши тонус, организм в дверь не

пролезет ни боком, ни фронтом. Пропал я, горемычный.

Издаю вопль, на пару децибел перекрывающий истерику:

— Тихо! Не орать! Не мешайте думать! (Ох, мне бы маузер, как у Петьки… )

Расскажите толком: как ЭТО случилось, что шили, какая иголка? Подробно излагайте!

В таких случаях больные обрушивают на врача кучу ненужных

подробностей и семейных тайн, включая цену купленного по

блату паласа. Обычно это страшно мешает, но сейчас именно

одна "второстепенность" мне очень нужна. Дама выдает её в

мельчайших деталях

— Евдокия Федоровна ( это я к сестре), слушайте внимательно:

дело срочное, времени на подготовку к операции у нас в

обрез!

Умница Евдокия Федоровна обратилась в слух — она сразу всё поняла.

— Вот бумага, идите на рентген, пропустят без очереди. И бегом назад!

Пока дама проникала в дверной проем, дозвонился к рентгенологу:

— Николай Евгеньевич, дорогой, к тебе идет дама в крайне

тяжелом состоянии, с опасной травмой: иголка в мускулус

глютеус максимус. Пропусти ее без очереди — век должен буду.

Дама это слышит и с красного от натуги лица сползает тень инфаркта.

В освободившуюся дверь устремляется Евдокия Федоровна. Все теперь зависит от неё.

С богом, голубушка!

Через пол-часа дама возвращается со снимком.

В самой середине филейной части а-ля "мечта людоеда" —

иголка, нормальная швейная иголка.

— Ой, вот она! А щас здеся! Ой, уже ссюда пришла!

— Стоп! А где я её ловить буду, где резать-то?

— Тут!

Жест можно бы счесть неприличным при менее

драматических обстоятельствах, но я возношу хвалу творцу

женской логики.

— Ложись!

У сестры все готово.

Примитивная операционная стала похожа на кардио-

хирургический центр. Самое главное вижу в стерильном лотке.

Тщательно обрабатываю операционное поле, обкладываюсь

стерильным бельем, делаю местную анестезию, и решительно

вонзаю скальпель. Милиметра на полтора-два, но широко, с

размахом.

Потекла кровища, дама окаменела.

Долго и нудно ковыряюсь...

Зубчато-лапчатым пинцетом впиваюсь в могучие телеса за

пределами анестезированной зоны.

Отчаянный визг дамы перекрываю своим, торжествующим:

— Вот она, подлая!

Окровавленная игла звонко падает в лоток.

Останавливаю кровотечение (щелкая в воздухе микуличем — у

него такой вкусный эффектный звук. Пеан звучит глухо, а

микулич: щщщелк, щщщелк!).

Спасенная сползает со стола и после обычных церемоний

удаляется в прекрасное Далеко.

Мы переводим дух.

Приводим в обычное состояние кабинет.

Когда ушел последний больной, Евдокия Федоровна сготовила

чайку с какими-то своими вкусностями.

— Какое все-таки счастье, что других иголок почти и нет в наших

магазинах; говорит она на прощание.

— Да, это такое счастье.