Вчера, сегодня, завтра

Задание 1.0

Мое бумажное вчера —

Набор пробелов и ошибок.

Как был неопытен! Как зыбок

Песочный, по шаблону, храм!

И там, внутри — какой-то бог,

Наивный и простоволосый,

Кого в тупик одним вопросом

Вчерашний я поставить смог:

«Не ты ли превратил в песок

Что не сумел поднять, и бросил?»

Но что он мне, чужой итог?

Мое «сейчас» — игра с тенями.

Их щедро предлагает память,

А с ними — новый вид и слог.

Но форма та же: жест и взгляд,

Чьи отыгрыши слишком резки,

Песком в глаза чужие блески,

И так, вслепую — шах и мат.

Противоречиям — виват,

От них взрослеешь не по детски,

Но не всегда такому рад.

Моё «потом» — сирень и мята.

Уже отставшее «когда-то»

Промахиваясь, наугад

Лассо бросает. Вот игра

Истлевший образ заарканив

Еще пожить в самообмане,

Когда бумажное вчера —

Как черновик в пустом кармане,

Наивный бог, песочный храм.

12.03.19

Ответ 1.1

Задание 2.0

Ответ 2.1

Вот так и живем — в чем-то не так и не теми.

Треплет пеньку всесильное время,

Под колоколом, под нуждой повторенья движений,

Где каждый по-своему душка и гений…

Да ладно вам, не придирайтесь к словам,

Им самим от засловного больно,

От того, что чей-то мотив колокольный

Звучит по чужим головам.

Но все это мелочи. Будет весна. Да почти уже есть —

Не выйти наружу без взлома стены и экрана,

Без выдоха: «Как это странно!».

А будет нужда — предпочесть

Движение слева направо, шатанье, разброд,

И выцветших масок немой хоровод,

Щипанье пеньки, чтоб как все —

Так ну ее к черту, такую вот карусель.

Весна — как свобода, весна — как налитое всклень,

Пусть будет чуть больше, чем нужно,

Без гладкости этой наружной,

Без перьев в меду и голов набекрень.

И как же иначе,

Ведь каждому свой колокольный мотив предназначен,

А все остальные — заученный бред.

Ответ 2.2 — "Весна — не обман?"

Ответ 2.2.1

Разница между нами — в понимании разном слов.

Кто-то видит во сне железных стрекоз и сов

И говорит, просыпаясь: «мир выцвел, в нем есть лишь тусклый металл.

Я ждал лишь весны, но и эта уже не та».

И выходит наперекосяк, и игра как итог пустоты.

Что-то другие придумали, а многое создал ты,

Чтобы заполнить пробелы в значении «да», «нет», «потом».

Кто-то видит ушами, а многие слышат ртом —

Альтернативный метод, арт-хаус и «я так вижу».

А весна продолжается, а время считать облака все ближе,

И железных стрекоз, и сов, что где-то за соловьёв.

Но врут зеркала, и своё есть своё,

Оно ближе чей собственный хвост и следы на песке.

Но дикого зверя, как и весну, не удержишь в руке.

Он правил не знает. Так понимают те, кому лень или влом.

Живущие между, что они знают о том,

Как быть настоящим, не называясь святым?

Но море лишь мутная лужа, когда мерой всему — лишь ты.

Задание 3.0

Правила двух сторон

Говорят: "Мягко стелет, да жестко спать". А почему?

Можно постелить на прокрустовом ложе и гостеприимно приглашать отдохнуть на мягкой перине.

Еще можно отыграться на качестве постели.

Шелк — мягкий и гладкий с любой стороны, а например наждачная бумага тоже может оказаться гладкой. Но только с одной из сторон. Когда стелете ее кому-то, всегда держитесь за материал с одной стороны, и когда вас спросят, что вы такое постелили, сможете с улыбкой описать шелковистую гладкость той одной стороны, к которой прикасались.

Ответ 3.1

Все перемелется, будет мука времен.

Все переменится, кроме игры в примеры.

Черный в сравнении с белым — не разрешен.

Белый в сравнении с черным — цвет нищей эры.

Той что так мягко стелет, спать — не дает,

Той, что все меньшей нас всех изменяет мерой.

Выбрал — и в путь. А получится, так навзлёт.

Белый твой плащ, он сегодня немного серый.

Выбрал и прав, подписавшись не против — за.

Легкой дороги и прочего, чем живется.

Счастье Сети — тут не надо смотреть в глаза.

Да и в себя, я думаю, не придется.

Ответ 3.2

Соль для ведьмы

Возы с товаром оставили стоять на дороге, но лошадей распрягли. Кеир с удовольствием наблюдал за деловитой упорядоченной суетой и сам ей помог — четырем из восьми лошадей подвесил торбы с овсом, соорудил ритуальную оградку вокруг собранного главой каравана походного алтаря. Дин-Актар предложил ему поставить на ступенчатую пирамиду своего бога. Кеир достал из сумы статуэтку Мирадж.

— Красивая, — заметил дин-Актар, явно оценив не богиню, но женщину. А может, работу неведомого мастера, использовавшего особенности древесины так что казалось: на фигурке тоненькой простоволосой Госпожи Наград лежат живые колышущиеся солнечные блики.

— Красивая, — согласился Кеир, поставил статуэтку с краю, сделал ритуальный жест и отошел к костру, на котором уже закипал чораг.

Чораг на Лунном Юге варить умели. Одного аромата хватило бы, чтобы бодрствовать всю ночь. Те, кто собирался спать, не притронулись к напитку, но на остальных смотрели с легкой завистью. Остальных было четверо — двое стражей, близнецы поклоняющиеся Двойственному Горфелу, белый и черный, хозяин каравана дин-Актар и он, чужак, присоединившийся к обозу вчера утром. Сутки за ним наблюдали — дин-Актар и те же стражи. Сегодня пригласили к костру, бодрствовать до утра. Это было честью и трудом. Считалось, что чем больше людей разных вер не спят, тем больше богов их охраняют. А ночью в полупустыне, пусть даже никто не мог сказать о ней ничего худого, защита была нужна.

Чораг и разговоры не смешивались — мешались в чашках специи и соль. Кеир бросил щепотку в свой, вспомнил Ведьму и невольно улыбнулся.

Как только походные медные кружки с двумя ручками опустели, дин-Актар вопросил:

— Кто потешит нас историей, угодной богам и людям?

Близнецы-горфелиты переглянулись. Быть первым — означало задать тон, свободно выбрать сказку или быль, которая станет образцом, задаст направление для остальных.

— Мы расскажем, как поспорили с нашим богом, — сказал черный, Кем.

— И как потом не помирились, но примирились, — завершил белый, Чем.

И начали «вить нить рассказа из пряжи опыта», двумя голосами не похожими и все же близкими; разница между ними создавала пространство в котором все рассказанное словно происходило снова.

— Наша мать была мудрой женщиной. Как водится, при рождении близнецов она должна была выбрать, кто из нас будет поклоняться и принадлежать темной стороне бога, а кто светлой, и поступать по их правде. Она почитала Горфела и советовалась с ним, но держалась при этом своей стороны. И когда настало время посвятить нас богу, чье имя состоит из слова «гор» — хороший, и «фел» — плохой, показала нам одежду черного и белого цветов и предложила выбрать, заметив, что выбор всегда будет за нами. Мы с братом были во всем похожи, но принимать разные решения доставляло нам удовольствие…

— Потому что так интереснее и потому, что раз Горфел создал разное, то надо пользоваться им, как возможностью. Я взял темную рубаху, а мой брат светлую. И спустя неделю Горфел подтвердил наш выбор — моя кожа потемнела, а у Чема посветлела. Мы жили с этим, как со всем остальным, и выбор в самом деле всегда был за нами. Но потом, через тринадцать лет и тринадцать дней нам во сне явился Горфел…

— Нам обоим. Он сам был не бел и не черен, но голосом двулик — тонкий как у овцы для меня, и грозный, словно рев водопада, для брата. И бог сказал: «Я вас создал и разделил. Но вы до сих пор не выказали мне почтения и покорности, не признали разницу, не показываете ее всем и живете одинаково. Разве не знаете, что белый, чья правда бела, должен делать лишь добро, или больше его, а темный — служить злу? Вы же словно не отличаете одно от другого и делаете разное, не заботясь о чистоте пути. Так нельзя! Люди не должны смешивать белое с черным!

— «Ты хочешь, чтобы мир был интересным или простым? — возражали мы. — Разделяя нас на черных и белых, ты заботишься о нас или о себе? Если о нас, то давая нам для начала только два цвета, позволь решать самим, что с ними делать. Если о себе — то не давай нам выбора, или научи, как делать только плохое или только хорошее — быть как бог…»

— «Наша способность на разные поступки делает нас больше, чем двуцветными. И наверное, неправильно, когда у людей больше цветов, чем у бога, но это загадка, которую ты сам загадал себе».

— Бог тогда проявил обе свои стороны — черной ругался, а белой уговаривал. И сетовал нам: «Если бы вы хоть иногда дрались друг с другом, как полагается черному и белому, я бы все вам простил…».

— «Но прощение бога бесполезно для человека, — сказал мой брат. — Если человек сам себя винит, то сам и прощает или находит себе наказание, а уже потом обретает покой. Что толку получить прощение со стороны, которая наблюдает, но не участвует?» И так мы говорили с ним во сне, а когда проснулись, все было по-прежнему и никакой цвет не мешал нам быть собой.

Начало было положено и тон задан. Истории о богах или, может, о споре.

— Знатная история, — покивал дин-Актар, когда близнецы-гарфелиты замолчали. — Ее стоило услышать сегодня.

И посмотрел на Кеира, словно размышляя, уступить ли ему право продолжить цепь рассказов, которые служили талисманами, если были правильными. Но думал он недолго и выбрал сам.

— Вслед за историей о смене цветов, я расскажу о смене имен. Есть на Лунном Юге город Данреж, а в Данреже когда-то жил скульптор, обласканный богом, да произносятся его имена и в радости, и в нужде. Он создавал статуи во славу бога и к удовольствию людей и достиг в этом вершины — когда созданное готово ожить. Однажды скульптор задумал пойти до конца и создать то, обретет жизнь — девушку мягких форм и твердого уме, собеседницу и помощницу. Начал он с имени и придумал назвать ее Грисса что значит «верная». А придумав имя, легко и быстро вырезал из красивого золотисого со светлыми пятнами дерева. Статуя-девушка оживала постепенно во время работы, несколько раз дала ему советы и скульптор смог убедиться, что Грисса умна. И вот она перед ним — живая совершенная статуя. Он отступил, чтобы полюбоваться, а потом приветствовал ее: «Здравствуй. Как тебе нравится этот мир?»

Она посмотрела вокруг и заметила, чуть поморщившись: «Он кажется мне слишком маленьким. К тому же в нем до этого момента не было меня. Хорошо, что ты решил это исправить. Но как ты назвал меня?».

«Грисса — «верная». Но если тебе не подходит, придумаю другое», — словно извиняясь, заметил скульптор, боясь разочаровать свое создание, которое, кажется, точно знало, чего хочет.

«Не нужно, мне нравится и звучание, и значение. И я обязательно буду верной, если у меня будет причина».

Сойдя с пьедестала, Грисса тут же направилась к двери. Скульптор был так удивлен, что не остановил ее. И когда золотистая девушка ушла, тоже пошел прогуляться и подумать.

Когда вернулся, Грисса сидела на пороге. Увидав своего создателя, она встала и колыхнула складками деревянной юбки. «Мое платье слишком длинное. Почему ты сделал такое? У тебя была причина?»

«Я подумал, что для первого раза лучше самое простое», — сказал смущенный скульптор.

«Но сейчас уже не первый, — заметила девушка. — Я хочу снова пойти в мир. Сделай мне другую одежду». И она описала то, что, наверное, видела на ком-то, пока гуляла.

Сделать было несложно, превратить длинное в короткое — это ведь не наоборот. Но пришлось срезать дерево с ее ног и скульптор предупредил, что захоти она снова юбку до щиколоток, он не сумеет ей помочь. «Длинное, короткое, все это мелочи, — сказала она, получив, что хотела. — Они не имеют значения». И опять ушла.

Вернулась через пару дней с тремя девушками и двумя юношами. «Это мои друзья, — сказала она. — А имя мое теперь щедрая. Я должна дать друзьям причину звать меня так, а ты — помочь мне в этом». И скульптору пришлось отрываться от работы и готовить угощение на всех, и развлекать гостей, а потом убирать за всеми. Он пытался убедить девушку из камня помогать ему на кухне, но она ответила: «Ах, нет, я не вижу причины делать то, с чем ты и сам справляешься», и вернулась к своим гостям.

А гости в доме не переводились и в конце концов скульптору это надоело. Он не смог ничего поделать, не смог найти причину чтобы Щедрая перестала приводить в дом многочисленных друзей, и ушел сам, жить в домике в лесу, где было все для отдыха и работы. «В конце концов, — думал он, вырезая очередную статую, девочку с распущенными волосами, — гостеприимство — это хорошее начало. Правда тут, пожалуй, старая мудрость права — чем его больше, тем меньше оно стоит. Но думаю, она разберется».

Наверное, так и случилось, потому что через неделю, когда скульптор решил проведать Щедрую, дом оказался пуст. Это было причиной для радости, но нашлась и причина печалиться — никто больше не убирал за гостями и в доме остался кавардак. Разумеется, Щедрая не умела делать уборку, но ведь кто то из ее друзей мог научить, но почему-то не стал. Скульптор убрался сам и стал ждать, когда вернутся его творение.

Вечером девушка появилась, одна, без друзей. «Щедрая!» — приветствовал он. «Теперь мое имя Изящная, — поправила она. — Ты должен снова сделать мне новую одежду, юбку из тонких полосок до коленей, блузку с пышными рукавами и поправить нос, он слишком большой для Изящной». Скульптор попытался спорить, говорить, что ему придется срезать с нее слишком много камня, она сделается меньше, но девушка прекратила споры словами: «Меньше — значит изящнее!». Пришлось ему поработать для нее. Ну что же, работа еще доставляла мастеру радость.

Так и повелось. Золотистая деревянная девушка уходила и возвращалась к скульптору с новыми идеями и именами — сделать прическу, в которой волосы как лучи у нарисованного солнца, торчат в стороны, потом все пригладить и исхитриться сделать платья до коленей длинную тогу. Иногда жаловалась, что ее не принимают в серьез и она никак не может найти причину. Он срезал все больше и больше камня, и от этого, а может потому, что он дал причину, его творение делалось все молчаливее и однажды превратилось мелкую немую статуэтку. Скульптор признал, что с самого начала делал все неправильно, поставил деревянную девушку на полку и в тот же день продал за очень хорошую цену.

Близнецы-гарфелиты улыбались.

— Это очень хорошая история, — сказал черный Кем, а второй согласно кивнул.

Кеир задумался. Историю сочли лучшей чем первая — чем меньше слов в похвале, тем она дороже. Пожалуй, он и сам думал что история дин-Актара лучше, да и еще она словно была ему смутно знакома. Но настала его очередь и он не мог решить, чем продолжить цепочку историй, ведь общее в них было не то, что в каждой истории бог. О богах рассказывать было бы легче.

Спутники ждали, не торопя, но долго молчать не вышло, потому что он знал только одну историю, в которой было всё.

— Однажды у меня был друг…

* * *

— Нас с тобой прокляла Зеленая ведьма.

— Что-что? — не понял правильно ли услышал Кеир. — И поинтересовался без особого любопытства, потому что Миррим как раз принесла и поставила на стол мясное рагу по-южному. — За что?

— Думаешь ей нужна причина? — словно удивился Рефри.

Кеир покачал головой и подвинул тарелку поближе.

— Если ты думаешь о ней так плохо, то, пожалуй, тебя стоило проклясть.

Это была шутка, но Реф почему-то не засмеялся, даже не улыбнулся и свою тарелку с рагу не тронул.

— Я тебе серьезно говорю.

— И я серьёзно, — Кеир проглотил первый кусок и зажмурился от удовольствия, — Серьезно говорю, что это рагу великолепно. Попробуй.

— Но мы же прокляты!

— По-твоему проклятье хуже голода?

Шутка снова не удалась. Но Реф по крайней мере тоже заинтересовался едой.

Или сделал вид что заинтересовался, потому что стоило выйти из таверны, как он продолжил:

— Давай сходим к ведьме после завтра работы? Можно и сейчас, но пока дойдем, будет темно. Если она захочет нас заколдовать, даже солью не откупимся.

Кеир остановился. Вечерний город пах пылью и новой весной. Не хотелось думать о каких-то проклятьях.

— Да что с тобой такое, друг? Ты же никогда не был суеверен. И вообще… наша богиня — Мирадж Изменчивая, Госпожа Наград, ее сила сводит на нет любую магию.

— Не так, — поправил неточность Рефри. — Сила Мирадж отменяет или усиливает магию.

Тут Кеир наконец вышел из себя:

— Думаешь Госпожа захочет усилить проклятье? Что-то у тебя сегодня обо всех хорошее мнение! И откуда ты узнал про какое-то проклятье? Расскажи!

Рефри помялся, словно сомневался в друге.

— Помнишь ту… ну, она еще с собачками пришла в общий зал. Циркачку.

Кеир помнил. Случай был курьезный, но молоденькой девушке простительно не знать правил или считать своих дрессированных собачек почти людьми. Она вошла вместе с ними, красивая, в платье с блестками, — ошейники собачек тоже блестели фальшивыми камнями, — словно собиралась немедленно дать представление. Но о таком надо договариваться с хозяином Танердом, а хозяин Танерд едва увидев блескучее безобразии, встал, руки в боки. Правила есть правила: Рефри попросил ее выйти и даже помог управится с неожиданно взбрыкнувшей и начавшей рваться во все стороны песьей оравой. Девица не спорила. Но Рефа не было долго. Кеир один торчал дверях минут тридцать. А вернувшись друг молчал чуть не до самого вечера; впрочем, хозяин Танерд не любил, когда стражники точат лясы…

— Она сказала, что на нас лежит проклятье Зеленой ведьмы. Той самой, что живет у леса. Она разбирается в таких вещах, потому что много путешествовала, и у них в труппе есть настоящий маг, он научил ее видеть проклятья и защищаться от них. Потому что ведь каждый захочет проклясть красивую девушку, если она ему чем-то не угодит…

— Погоди, — остановил словесный водопад Кеир. Город пах уже не столько весной, сколько кострами, на которых, как и каждую весну, сжигали всяческий мусор. — Ну допустим она права. Но откуда твоей циркачке знать, что нас прокляла именно та ведьма? Разве она сделала нам что-то плохое?

Реф должен был признать, что не сделала. Они вдвоем, когда шагали по направлению в город, подошли к ее дому и попросили напиться, хотя и увидели на калитке знак — табличку с вырезанной картинкой — перевернутой солонкой. Ведьма вынесла нам воды и полкаравая хлеба. Извинилась, что не предлагает соли. Потом наполнила и зачаровала фляги так, что воды хватило на всю дорогу до города по самой жаре. Они об этом не говорили и вряд ли кто-то думал. Человек помог человеку. Потом и они помогут кому-нибудь. И вообще у них были другие заботы — найти работу найти жилье в новом незнакомом городе.

Да, Реф мог это признать, но вместо этого прозвучало:

— Ильгель сказала, что ничего не надо брать у ведьмы, если она дает сама. Вдруг там будет хоть крупица соли — и тогда она «посолит» твою судьбу. А снять это можно только дав соли ведьме, но тогда навсегда будешь ее слугой, и никакой бог не простит, что ты помог черному колдовству.

Кеир устал спорить. Не спросил, почему за все эти три года проклятье никак не проявлялось, и почему бы ведьме не использовать соль как любой обычной хозяйке, делая еду вкуснее.

— Ладно, давай сходим, если так хочешь.

А про себя подумал: странный же способ выбрала эта Ильгель, чтобы забраться в сердце Рефу.

Но на следующий день он передумал куда-то идти. Да и в таверне тогда выступал известный менестрель и значит была толпа, а за толпой глаз да глаз. Хозяин попросил дневных стражей задержаться и поработать вместе с ночными. Концерт закончился только в полночь, но шумели еще долго, под шумок трое воров попытались срезать кошельки и к тому же под песни выпито было столько что некоторые потеряли свои берега и пришлось показать им, где порог. Словом, усталость была хорошим оправданием для Рефри. Но через сутки он повторил свое «не хочу», пойти в выходные отказался, сказал, что занят, и Кеир назло ему пошел один. Выпросил на кухне у поварихи Алессы пирог с вишней хотя понятия не имел любит ли ведьма сладкое. Ему не было интересно про проклятье, просто захотелось поблагодарить ее за помощь двум усталым странникам.

И вот уже он стоит у двери и стучит в дом Зеленой ведьмы, а через минуту — сидит за столом и пьет с ней чай с тортом.

Любому мгновенно становилось понятно, почему ведьма Зеленая — весна только началась, а в ее саду уже все оделось изумрудным пухом молодой нежной остро пахнущей соком листвы. И в доме всюду цветы, только небольшое место на окне занимал маленький алтарь — ведьма поклонялась Галиеше Миролюбивой.

Первый вопрос что Кеир задал, потому что после чая и слов благодарности нелепо и странно было б говорить о каком-то проклятье, был:

— Я думал твой бог — Ниалорд. Ведь именно он дает магии силу.

Ведьма усмехнулась.

— Если ждать, что кто-то даст тебе силу, никогда ничего не получишь. На самом деле я не очень-то кому-то поклоняюсь. Но люди считают, что у каждого должен быть свой бог. Только это примиряет с чужими недостатками и особенностями. — Она поставила чашку на стол, так, словно ставила точку. — А так же и с тем, что кто-то имеет скрытый вопрос, но не задает его, а держит при себе. Тогда спрошу я. Что тебя тревожит?

Кеир отхлебнул чаю. Но укрыться за чашкой и растянуть молчание не вышло, пришлось отвечать:

— Мой друг считает, что ты нас прокляла. А я считаю, что это чушь.

— Почему?

Кеир не понял на какое из «считает» Зеленая ведьма ждет ответ. Но решил, что может отвечать только за себя.

— Потому что тебе незачем нас проклинать. У нас нет общих бел. Мы живем в разных местах и не мешаем друг другу. У нас даже боги разные.

— Иногда все дело именно в этом, — противореча себе, кивнула она. — Но нет, я не проклинала вас. Я этим вообще не занимаюсь. И не солю ничью судьбу. На тебе никакого проклятья, на твоем друге, скорее всего, тоже.

Кеир подумал, что не знает, как объяснит это друг, и о том почему слова ведьмы казались весомее слов девчонки, хотя обеих он совсем не знал. Может, потому, что Зеленая ведьма точно то же самое сказала бы и Рефу, а девчонка сказала только ему?

Они хорошо говорили потом, легко, и Кеир ушел с легким сердцем.

— Ты веришь ведьме? Серьезно?

Кеир улучил минутку, когда зал таверны был полупуст рассказал другу о визите. Получил ожидаемое неверие и вопросы вроде:

— Ты веришь всему, что тебе говорят?

— А ты? — машинально парировал Кеир.

Реф собирался ответить, и грубо, судя по изменившемуся лицу. Ничего хорошего не скажешь, когда тебя кривит. Но тут в таверну вошла мелкая девчушка, внимательно рассмотрела стражей и протянула Рефри записку. Протянула, но не отдавала, пока он не вручил ей мелкую монетку. Друг прочел и кивнул посланнице:

— Скажи ей, что я приду.

Когда малявка ушла, Кеир спросил:

— Может все же не стоит так… стремительно?

И Реф ответил переиначив слова друга:

— У тебя о некоторых слишком хорошее мнение. Думаешь, циркачка хуже ведьмы?

Кеир, конечно, не думал ничего такого.

Потом долго-долго ничего не происходило из того, что можно заметить и запомнить. Рефри встречался с циркачкой, мелкие посланцы таскали записочки. Одну совсем уж сопливый мальчишка вручил Кеиру, не застав отошедшего на кухню Рефа. Кеир не удержался, заглянул. Место и время свидания, жалобы: циркачку Ильгель обижают и не понимают, а ведь она честная… Стражу стало неприятно от самого себя и того, что узнал, он свернул листочек с гладким красивым почерком и таким же гладким слогом — словно писала не циркачка, а принцесса — и отдал вернувшемуся другу. Тот взял нахмурившись, явно что-то подозревая, но не спросил.

Это было его право, встречаться с кем-то. Как и его же — потратить всю премию на девицу и вообще быть от нее без ума. Девицы для того и существуют. И в конце концов она заставила его забыть о проклятье.

Но зря Кеир так думал. Однажды, недели через две после визита стража к ведьме, Реф сказал:

— Я собираюсь сменить работу и тебе советую.

Кеир удивился.

— Но зачем? Тут хорошо платят.

— Разве все дело в деньгах? Особенно когда они больше не приносят радости. Я говорил тебе, мы прокляты. А лучшее средство от проклятья — дорога.

Кеир как-то сразу догадался.

— Ты собираешься охранять свою циркачку?

— Она не моя циркачка! И вообще она артистка. Если б ты хоть раз видел ее представление… Сходи, еще успеешь, а послезавтра мы уезжаем.

Кеир расстроился Ему не хотелось расставаться с другом. Реф был не очень быстрым, но держался принципов, которые никогда не нарушал. И наверное, он так же не хотел расставаться с Кеиром, потому что предложил:

— Поедем вместе? Ведь тебя ничто не держит в этом городе.

Кеир подумал. Потом еще раз. На самом деле нет, не держало. Ничего кроме нежелания охранять по дорогам цирк. Начать с того, что это опаснее…

Он постарался это изложить и снова говорил про меньшую оплату. Какие там заработки у циркачей?

— Когда как, — признал Рефри, словно уже поинтересовался этим. — Но кроме Мирадж есть и другие боги.

Вот это почему-то удивило больше всего. Кеир проводил глазами очередного посетителя таверны, выдержал долгую паузу и только потом спросил:

— Ты сменил покровителя?

Реф поиграл чем-то в кармане — может, фигуркой или значком нового бога — и только пожал плечами, так и не ответив.

— Значит, не пойдешь в цирк?

— Не пойду.

Друг вздохнул.

— Ну ладно. Только помни что я сказал. От проклятья спасает дорога.

Он в самом деле уволился тем же вечером и ушел из таверны.

Но не из города. Циркачи продолжали стоять на площадях, меняя их одну за другой, давая представления, а потом и зазимовали тут. Кеир так и не понял, зачем им понадобился еще один охранник.

Зато Реф, кажется, был счастлив, хотя, как увидел Кеир, ему пришлось исполнять тяжелую и грязную работу — таскать декорации и убираться после представления. Само представление ничем не удивило, а номер с собачками был самым обычным: псы прыгали по раскрашенным бочонкам, лаяли по команде и кружились под музыку, которую Ильгель играла на флейте.

После Кеир подошел к ворочавшему раскрашенные щиты другу.

— Не слишком неблагородная работа для благородного стража?

Реф подпер плечом доску с нарисованным лесом для сценки с яркими западными птицами.

— Лучше помочь, чем осуждать.

Кеир и помог. Подумал, может, они поговорят во время работы пусть не неблагородной, но точно неблагодарной. Но друзья не успели или не захотели — позже к ним присоединились два клоуна; в четыре руки все пошло быстрее и для беседы времени не хватило.

Кеир все это как-то пережил бы. В таверну приняли нового стража, неплохого парня, который выказывал постоянное уважение «старичку». Зима прошла и в город вернулась весна с ее чудесными, странными, будоражащими запахами и приметами. И однажды в таверну снова пришла циркачка. Без собачек и в обычном платье она не показалась Кеиру красивой или хотя бы привлекательной. Кеир снова лакомился рагу по-южному; девица подошла и села за его столик.

— Риф просил тебя, если ты ему еще друг, уйти из города.

Кеир не понял:

— Риф? Ты о Рефри?

— Нет, он теперь Риф. Это значит «правильный».

Кеир запил это элем. Жаль, не черным первый глоток которого проясняет в мозгах. Он не знал, что означает его прежнее имя, наверное, тоже что-то хорошее.

— Почему я должен уходить?

— Потому что так лучше для него. — Быстрый ответ, даже слишком быстрый, словно приготовлен заранее.

Захотелось ей нагрубить, хотя причины не было. Она не дала повода. Вот же — просит за другого человека, не за себя. И потом, она подруга Рефа… Рифа. Значит, с ней нельзя как со скандалистами в таверне.

— Я забочусь о нем, словно услышав мысли Кеира, сказала Ильгель, а не прозвучавшее «лучше» он услышал уже сам. Может, именно это и есть проклятье — слышать больше, чем говорят?

— И ты должен уйти отсюда ради своего же блага.

Она дождалась, пока он вскинет взгляд, наверняка полный удивления — что? Угрозы? — и закончила:

— Это просил тебе передать Риф.

Он даже не слышал, как за ней захлопнулась дверь.

* * *

— Я пытался поговорить с другом, но то ли он не хотел, то ли кто-то другой. В цирке работали стражники-силачи, мне ни разу не удалось прорваться через них. А потом… потом кто-то что-то сказал моему новому напарнику, и он стал смотреть на меня с подозрением. И хозяин вскоре попросил уволиться. Потому что я приношу несчастья, а «это вредит делу». Конечно, я пытался спорить… но ведь легко приписать кому-то все разбитые за последний год тарелки, все скандалы, всех капризных гостей и даже то, что полы в нижней зале скрипят. Пришлось уйти. Устроиться в другую таверну — откуда меня попросили через три дня. В следующую просто не взяли на работу. После этого отказа я повесил на плечо дорожную сумку и просто пошел по улицам, не глядя, куда иду, не думая, зачем. Это не совсем уж неправда: от проклятья помогает дорога, вернее, когда что-то делаешь или не сидишь на месте.

Я шел всю ночь, и к утру оказался у домика ведьмы. Она пригласила меня позавтракать с ней. Ноги у меня гудели, а в голове гудело от вопросов, главный из которых был «почему». Но за порогом дома почему-то стало легче. И еда у Зеленой ведьмы была солёная и очень вкусная, а на столе стояла красивая каменная солонка.

И я снова спросил не о том: «Значит, про ведьм и соль — это все лишь суеверие? Или ты просто видишь, что моя судьба уже так просолена, что солонее некуда?» «Каждый сам солит свою судьбу, — ответила ведьма. — А всего солонее в ней вопросы, на которые нет ответа». «Но ответ бы нашелся, — заспорил я о своем, если бы можно было поговорить». «Разговоры не помогут. Иногда от них только хуже, и не важно с кем и о чем говоришь».

А потом она собрала мне еды в походную сумку, и прежде, чем положить соль, спросила взглядом, хочу ли я. И я кивнул. Провожая до калитки, ведьма сказала напоследок: «Он следует за тобой и сейчас. А когда-нибудь захочет догнать. Но боюсь, к тому времени от него мало что останется».

Кеир помолчал.

— Я не переспросил, потому что этот ответ знал. Тот, кто за мной пойдет, потащит с собой циркачку с ее собаками и все остальное, что кажется ему важным. И это его право.

Он думал, слушатели не поймут или история им не понравится, потому что не имеет конца. Но купец сказал:

— Лучшая из историй.

Всего два слова — как признание.

Перед тем, как лечь спать на рассвете — Кеир устроился в одной из повозок — он огляделся. Впереди был новый город, позади холмы и горизонт. Солнце уже палило и было много теней. Ни одна не двигалась. Хорошо это или нет? От Рефри осталась только тень. Иногда Кеир видел ее, иногда даже узнавал. Однажды успел задать свой вопрос, но единственный ответ принес ему ветер — «ты не поймешь».

Он и правда не был уверен, что когда-нибудь поймет.

20.03.19