Неизвестный Chudik - Дед о войне

Помню тот давний разговор с дедом очень хорошо. Мне было тогда где-то 12 лет. На дворе была ранняя весна, страна готовилась к очередной годовщине Великой Победы. По телевизору и вообще разговоров, и воспоминаний о войне было много. Мы с дедом сидели на кухне, он не торопясь хлебал щи, а я пил чай. Нас разделял стол, за спиной деда было большое кухонное окно, льющийся свет от которого, окутывал его в, своего рода, светлый ореол. Впечатлившись его образом, я мальчишка, в очередной раз решил расспросить деда о войне.

— Деда, а расскажи про войну — попросил я его.

Дед проглотил очередную ложку щей и ответил:

— Да нечего там рассказывать, война дело не интересное.

Он никогда не любил рассказывать про войну. При расспросах всегда становился задумчивым, хмурился и отделывался от расспросов общими фразами. В этот раз я решил не отставать. Учительница, нам в школе, сказала, что историю переделывают в учебниках как хотят, так и видят, на свой манер. Но у нас ещё остались живые ветераны, которые участвовали и видели всё своими глазами. Она сказала, что можно именно у них, пока они не ушли, узнать как оно было на самом деле. Я очень хотел, чтобы дед мне рассказал, каким он был героем. Его пиджак с большим количеством орденов я видел, ордена не простые и не запросто так получены. А дедовы простые и общие слова «Этот орден получил за то, что на Курской дуге был. Этот, за то, что Берлин брал», меня не совсем устраивали. Мне нужны были рассказы как из боевиков, погорячее и чтоб пули кругом свистели! Потому, даже зная, что дед сейчас начнёт хмуриться, продолжил свои расспросы.

— Дед, а ты во врагов стрелял? Скольких убил?

Дед на самом деле начинает хмуриться, ему явно не нравиться мой вопрос. Щи он доел, отодвинул тарелку от себя, поднял от неё глаза и смотря мне прямо в глаза спокойным уравновешенным голосом ответил.

— На войне ведь как? Ты стреляешь, в тебя стреляют, Бог знает, может когот там и убил.

Ответив мне, дед берёт тарелку и идёт мыть её к раковине. Пока он её моет, я думаю, как мне таки разговорить деда?

— А ты ни разу немца рядом не видел и не убивал, чтоб видеть, что он помер, только из окопа стрелял?

Дед, закончив мыть тарелку, тяжело вздыхает, садиться на табуретку, одним боком к окну, другим ко мне и спокойным усталым голосом говорит, смотря в стену напротив себя:

— На войне всяко, было. Было, и рядом немца видел. Было и в рукопашную бились. Было, и убивал.

— Дед, ну расскажи хоть пару, или хотя бы один случай! Какие они немцы на войне?

Дед снимает очки, которые постоянно носит, невидяще смотрит в стену напротив. Платком, вытащенным из кармана, начинает протирать очки и рассказывает.

— Первый раз я близко увидел немца, когда мы в штыковую пошли. Это был здоровущий рыжий парень с белым лицом. Белое лицо, а на нём рыжие брови и даже ресницы рыжие.

Дед хмуро молчал, видимо вспоминая то, что мне рассказывал. А я боялся пошевелиться, лишь бы не спугнуть дедову откровенность. Помолчав, он продолжил.

— Запах у них у всех какой-то не наш был. Все немцы какой-то сладковатой мерзостью пахнут. Того фрица я ножом убил. Мы дрались у них в траншее, и я его ножом.

Дед замолчал, он был хмур и суров, голос его был ровен и звучал отчуждённо. Я, пацан, понимал, что залез не туда, со своими расспросами. Мне хотелось узнать подробности. Куда воткнул нож? Как тот помирал? Для меня, не ведовавшего горести смертей, это было как кино, просто подробности. Но тут, видя как деду трудно о таком говорить, мне как-то стыдно стало его расспрашивать о подробностях. Но я всё ещё хотел сделать у себя в голове из деда героя, не хуже чем в боевике, потому расспросов о войне не прекратил. И нарушил очередным вопросом, суровое дедовское молчание, разлитое на кухне душной предгрозовой тяжестью.

— Деда, а было так, чтоб ты один против нескольких фрицев выходил и всех побил?

Дед сморгнул, пошевелился и ответил.

— Всяко было. Но, я всегда с отрядом был — он помолчал и продолжил. Один раз мы группу фрицев из подвала выбивали. Засели там с автоматами и не обойти их. Особист, был там у нас в отряде один, скотина, гонит нас на штурм. Нужно их выбить, чтоб наши пройти по улице смогли. Сам он в кустах сидеть остался. А нас четырех человек послал фрица выбивать.

Говоря про особиста у деда, недобро блеснули глаза. Не любил он людишек, у которых много власти и которые ей пользуются.

— Мы двумя группами пошли в обход. Потом подбежали с напарником, кинули гранату в окно подвала, взрыв. За гранатой вслед, я в подвал прыгаю. Напарника, который со мной бежал, ранило, он в подвал не прыгнул. Ну, а я там по группе шевелящейся, очередью. И в ту сторону ходу, где с другой стороны вторая наша двойка должна была на захват идти. Там выстрелы слышу. В общем, зашел со спины тем немцам, что наших огнём прижали. Выпустил очередь им в спины. Ну, а дальше мы уж двоём тот подвал зачищали. Одного из наших, что с той стороны шли, немцы убили.

У края глаза деда поблескивала слеза. Она была мне хорошо видна, на фоне большого окна, по прежнему освещающего деда светом. Дед, прекратив протирать очки, промокнул платком глаза. Мы молчали. Деду было нелегко всё это вспоминать, а я вдруг как-то прочувствовал почему. Смерти, много смертей, как со стороны нашей, где были друзья и хорошие люди, так и со стороны другой. В чью смерть, нёс на своих плечах ты, и которая за годы жизни стала твоим грузом. Когда убиваешь столько, что восприятие меняется, и ты смотришь на это всё иначе, другими глазами.

Больше деда я не расспрашивал о войне, мне было интересно, но я жалел его. Он для меня и сейчас настоящий герой, не красивый как из кино и боевиков, простой, настоящий. Который убивал, потому что они убивали, стрелял потому что стреляли они. И который был одним из многих отстоявших и защитивших нашу землю. Спасибо тебе дед, и вечная тебе память!