4

Нервно шурша ногами под стулом, елозя на жестком сидении и хлюпая разбитым носом, под которым уныло поникли тонкие усики, в допросной перед Ворониным сидел сынок потомственного землевладельца Мининкова Сашенька. По печатному паспорту — Александр Варламович Миненков, двадцати годов отроду, а по существу — недоучившийся студиоз, ныне транжира, гуляка и игрок на бегах. Будучи единственным сыном и наследником, без стеснения злоупотреблял папенькиными добрым отношением и капиталом.

— В самом деле, Александр Варламович, — прогудел полицейский надзиратель Лапин, похожий на оживший валун. — Вы то как умудрились затесаться в эту компанию? Зная вашего папеньку, достопочтимого и уважаемого Варлама Никоновича, я мог бы уверовать в некое недоразумение.

— А, быть может, недоразумение и есть? — вопросил Воронин, бросая хитрый взгляд на Лапина. — Что если Александра Варламовича обманом вовлекли в эту преступную ячейку? Что если он жертва обстоятельств?

И обратился к Миненкову, чей взгляд прыгал с филера на монументальную фигуру надзирателя.

— Так как же, Александр Варламович? Вы сообщник этих убийц и душегубов, либо же всего лишь, невинная жертва, запутавшийся по жизни человек?

Было физически ощутимо, как внутри молодого дворянина буквально скрепят шестеренки и бухают поршня — до того мучительно на его лице отражался полет мысли. Жалкий и напуганный, он пытался понять, в чем подвох и как бы не прогадать, но не решался сделать хоть что-нибудь.

Сыщик, видя такую нешуточную борьбу человека с самим собой, решил подтолкнуть его в нужную сторону, продолжив игру.

— Егор Аркадьевич, — повернулся он к Лапину. — А что, господа Касницкий и Синицин действительно валят все на этого замечательного молодого человека?

— Увы, да, — сокрушенно вздохнул Лапин. — Говорят, что именно он мозг их организации и главный исполнитель убийств...

И тут Миненков не выдержал. Его дрожащие губы раскрылись и он торопливо затараторил, судорожно сглатывая и всхлипывая. Воронин только успел сделать жест стенографисту, чтобы тот записывал пробивающиеся сквозь жалостливые мольбы и обличающие подельников выкрики описания преступлений, имена, факты и даты. По щекам юноши текли слезы, нос покраснел и распух. Воронину даже не приходилось задавать наводящие вопросы, Миненков с готовностью расставался с грузом знаний.

А потом, совершенно неожиданно, прозвучало имя, которое заставило Ивана вздрогнуть и придвинуться ближе к задержанному. Дальше он слушал с особым тщанием.

Спустя час, когда Воронин с Лапиным вышли из допросной, у них было более чем достаточно, чтобы сделать соответствующие выводы обо всей криминальной деятельности «Союза кометы». Однако, это дело больше не интересовало Воронина.

— Толмач! — Иван не смог сдержать возбужденного выкрика. — Ты слышал, что он сказал? Толмач!

— Ты думаешь, это тот самый? — надзиратель с сомнением поскреб скулу.

— Егор Аркадьевич, дорогой! — Иван невесело усмехнулся, его глаза заблестели. — Других таких не сыскать. Тот это Толмач, я вам говорю, тот.

— Ну, не знаю…, — неуверенно протянул Лапин. — О нем, вроде бы, года два ничего не слышно.

Филер нервно прошелся туда-сюда, скрипя старыми половицами коридора, похлопал себя по карманам в поисках нюхательного табака. Не найдя заветной жестяной коробочки, цыкнул зубом и заговорил:

— Я ведь за ним, поди, десять лет охочусь, Егор Аркадьевич. Еще с тех пор, как в топтунах бегал. Я тогда-то впервые о Толмаче и услышал, когда на Химинской церковь ограбили. Мне же тогда еще покойный Силантий Олегович наказ дал, всякие подобные истории собирать.

Лапин привычно сложил руки на животе, сцепив пальцы в замок, прогудел:

— Помню-помню такое. Так вроде бы поймали воров-нехристей?

— Они-то про Толмача впервые и рассказали, — кивнул Воронин, останавливаясь напротив надзирателя. — Мол, появился человек, который разные криминальные схемы ведает. Мол, за деньги, может научить, как заработать «по-черному».

— Ну, ты меня совсем уж за олуха не держи, — насупился Лапин. — Кто таков Толмач и чем известен знаю.

— Ох, Егор Аркадьевич, не умаляю вашей осведомленности, но думаю, что знаете вы далеко не все, — без тени высокомерия предположил Воронин. — Знаете ли вы, что до сих пор не известно ни имени его, ни рода? Известно только, что невысок, худ и неприметен. Что говорит чудно, вроде бы с акцентом, но не понятно с каким.

Иван повернулся к небольшому окну с крестовиной рамы, из которого открывался вид на Разъездную улицу.

— Толмач никогда не совершает преступления сам, — продолжил филер свой рассказ замолчавшему Лапину. — Он лишь рассказывает о том, как их можно совершить. Будто бы знает все наперед, будто бы уже видел их когда-то. Все его истории обладают какими-то дьявольскими извращенными гранями, делающими преступления особенными, немыслимыми. Он настоящий злой гений преступного мира, Егор Аркадьевич, искуситель, толкающий людей на ужасные поступки.

Лапин машинально перекрестился, трижды сплюнув через левое плечо.

— Я слышал, что Толмача был под крылом у Петьки Черного, — вставил он.

— Сначала да, — согласился Воронин. — Потом, когда Петьку застрелили при нападении на почтовый паромобиль, Толмача приютил Махмед Башкир. Потом Сява Носатый. И каждый берег Толмача, как ладанку, скрывая от своих и чужих. Слух ходил, что Толмач удачу воровскую приносит.

— А, правда, Иван Акимович, что это по навету Толмача портовые бандиты взяли в моду вывозить торговых за город и там пытать? — спросил Лапин.

— Правда. И в холодной их держали, чтобы за выкуп родным возвращать. Или пальцы рубили.

— Как турки-басурмане прямо, — возмутился надзиратель. — Разве ж так можно с братьями по вере-то?

— Да какая там вера, Егор Аркадьевич, — отмахнулся сыщик. — В душе, где корысть, Бог не живет. Это же по совету Толмача банда Бычка налетала на церкви и монастыри, не гнушаясь ни чем. Когда такое было, чтобы богобоязненный имперский подданный руку на иконы поднимал?

Воронин вновь заходил туда-сюда, вспоминая все больше и больше. Лапин слушал его с затаенным интересом, провожая немигающим взглядом.

— А помните, Егор Аркадьевич, как у нас стариков да бесноватых заставляли квартиры переписывать на подставных? — щелкнул пальцами Иван. — Тоже Толмача идея. Бумаги проводили через фирмы, а несчастных в угольный карьер увозили.

— Страсти-то какие, — полное лицо надзирателя покраснело от возмущения, глаза округлились. — Да как такое вообще возможно в наш просвященный двадцать первый век!

— А вот так, Егор Аркадьевич. Так Толмач чужими руками претворял свои кровавые истории в реальность. Да хоть бы вот, что нам Миненков рассказал. Про то, что кто-то когда-то смог вложить в мертвый материал живую душу. Я сначала подумал, что как вообще взрослые люди могут поверить в подобное. Но когда услышал имя, то сразу все понял. Толмач обладает таким даром, таким авторитетом, что все его истории считаются былью.

— Бесовщина какая-то, — угрюмо подытожил Лапин. — А все от безнаказанности, от либеральности этой иноземной. Как головы запретили рубить, так расслабился народец, ничего не боится. А надо как встарь — если не на плаху, так в кандалах пешим этапом до Соловков, грехи замаливать!

— Не заводись, Егор Аркадьевич, — филер положил ладонь на покатое плечо Лапина, успокаивая. — Все им сполна сбудется. Я могу долго рассказывать, и про пирамиды финансовые, и про угоны паромобилей, и про заказные убийства, и про насилие безнаказанное. Да только я вспоминаю, и будто в другой мир окунаюсь, в страшный и кровавый, в котором Толмач этот байки свои черпает. И до того мне тошно становиться, что хочется бросить все и изловить этого злодея раз и навсегда. Но ты, друг мой Лапин, лучше скажи, что думаешь вот по этому поводу?

Сыщик, с видом заправского факира, выпростал вперед руку и раскрыл ладонь. На ней лежал черный браслет с мигающими световыми цифрами.

— Ох, — только и смог проговорить надзиратель, удивленно поднимая кустистые брови. — Это что за цаца?

— А вот, изъяли. Это, Егор Аркадьевич, хронограф такой. И знаешь что? Сдается мне, что это Толмача вещичка. Уж очень она с ним похожа таинственностью происхождения и внутренней необычностью.

— Мда, вещичка прелюбопытнейшая, — надзиратель с опаской потрогал пальцем неизвестный материал браслета. — Быть может, орденская?

И тут же отдернул руку, словно внезапная догадка ударила его в самое темечко, пробормотал, прикрывая рот ладонью:

— Ты действительно думаешь, что Толмач действительно из…?

Надзиратель не договорил и опасливо потыкал пальцем куда-то вверх.

— Я, Егор Аркадьевич, много чего думаю, — улыбнулся Воронин, — Но, первее, кажется мне лишь одно. Что сей субъект — британский шпион.

В коридоре воцарилось молчание, даже стало слышно, как на втором этаже шипит поршнями архивная машинка, перекладывая членистыми щупами карточки.

— Надо сообщить в охранку, — страшным шепотом сказал Лапин, пуча глаза. — Это же государственное дело!

— Надо, — в том ему ответил Воронин. — Только что мы им доложим? Докладывать пока особо нечего. С нашими баснями засмеют нас в охранке, Егор Аркадьевич.

— Только не говори, что ты…

— Нам нужно узнать больше, — сыщик убрал странные часы в карман. — У нас есть примерное описание этого интересного господина от Касницкого и Синицина. Фельбух так же упорствует? Не хочет говорить?

Лапин покачал головой.

— А Слипенький?

— С ним сейчас Павел Никифорович.

— Тогда стоит подождать. Среди них главный как раз Фельбух. Разговорим его — узнаем что хотим. Подсобишь?

— Конечно, — хищно улыбнулся надзиратель. — Как не помочь!