Угу, принцип тот же, вполне употребимый. Вопрос к исполнению. Первое — когда ты называешь фоального перса парнем, это УЖАСНО. Второе — само описание длинно, намного длиннее, чем надо. Третье — чисто девичье внимание к цвету и длине волос, разве что марку шампуня не упомянула)))) Надо показать то, что работает на характер, а не рекламирует няшку, и по возможности именно показать, а не задекларировать.
Мда. Вопросик некорректный, Жюли. Отличие романа от рассказа вовсе не в верхах и разжевывании, а в идее, и уже от идеи пляшет все прочее.
Начнем с того, что если идея может быть выражена в 5000знаков, не надо писать роман, достаточно миниатюры. Если же идея требует 15 алок — тогда ты начинаешь думать, в каком романном сюжете ее воплотить, какие персонажи будут наиболее полно эту идею выражать и тд. Причем совсем не обязательно, что ты будешь это все продумывать осознанно. Чаще всего это все происходит где-то внутри, вроде как в яйце, и в один прекрасный момент что-то такое проклевывается и ты понимаешь: я хочу написать эту историю; или этого героя; или этот мир; или эту ситуацию… Вариантов масса, но сходится оно все в одном: чтобы начать писать что-то осмысленное, надо дать идее созреть и выбраться из яйца, а не тащить зародыш.
Одним из способов «помощи созреванию» является написание черновика. Особенно этот способ любят такие зеленые пысатели, как Тигра. Сначала написать 40 ал, потому что душа требует написать именно вот это, а потом только задуматься, а о чем, собственно, я пишу-то? Это способ настоящего героя, который не ищет легких путей. ))))
Но этот способ не отменяет остаольных, потому как думать все равно приходится, когда начинаешь переписывать. Ты сейчас подошла как раз к моменту «а не переписать ли все фпень». Значит, начинаешь с сакраментального вопроса: в чем идея? Какой центральный конликт? Какие персонажи отвечают задумке?
Итого, надо сначала не разжевывать читателю, а ответить себе на сто вопросов.))))
Вот…
Хочешь чисто технический момент, как описать персонажа и потом перейти к его фокалу? При использовании третьего опосредованного это делается довольно просто.
Кусок текста, первое знакомство с персонажем:
ОффтопикМаркиз Дайм шер Дукрист покинул постоялый двор с первыми лучами солнца. Потрепанный камзол, тощая седельная сумка и недорогая шпага на поясе – ни дать ни взять молодой безземельный шер, едущий наниматься в королевскую гвардию. Но так мог бы подумать только тот, кто ни разу не держал в руках золотого империала. Любому другому длинноватый нос с горбинкой, сросшиеся брови и узкий жесткий рот сказали бы достаточно, чтобы кланяться очень почтительно и держаться от императорского бастарда подальше.
Пока селяне не успели заполонить Юго-западный тракт повозками, пылью и суетой, Дайм ехал не спеша, наслаждаясь птичьим гомоном и запахами едва проснувшегося леса. Редкий миг тишины и покоя, одиночества и раздумий. Миг свободы – драгоценной, как синий жемчуг Залива Сирен, и обманчивой, как песни тех же сирен.
Наслаждаться тишиной и покоем помешало шебуршание в придорожных кустах. Дуболом сам собой запульсировал в ладони, но Дайм погасил его: много чести таким разбойничкам, ради них портить новые перчатки. Ни арбалетов, ни мечей у них не было, лишь один лук и три дубины. Выдержки тоже не оказалось: стрела просвистела в локте слева от Дайма и поразила ежевичник на обочине.
– Вылезайте, почтенные. Бить не буду.
Приглашение Дайм сопроводил мягким, но убедительным магическим приказом – четыре лиловые нити потянули ничего не понимающих парней на дорогу. Все четверо щеголяли деревянными сабо, домоткаными рубахами и прическами под горшок.
– Э… утречка вам, почтенный. – Самым храбрым оказался горе-разбойник с физиономией записного плута.
– И вам не хворать, – отозвался Дайм. – Что ж вы, юноши, в кустах потеряли? Малина не поспела.
– Да, эта… с лошади-то слезайте.
– Зачем?
Дайм строил из себя туповатого зануду и прощупывал лоботрясов на предмет сюрпризов от… Навскидку Дайм бы назвал десятка два магов или вельмож, не побрезговавших подставить деревенщину ради удовольствия ему насолить, а при очень большом везении – избавиться от занозы навсегда.
– Дык эта, – почесав дубиной грязную пятку, пояснил медлительный здоровяк с глазами больной коровы. – Нас четверо, а вы один, почтенный. Делиться надо.
– Делиться? Никак папаша научил.
Здоровяк насупился, пожевал губами и буркнул что-то неразборчивое в защиту папаши.
– Слазьте по-хорошему! – пришел ему на помощь плут.
– Ага, слазьте, пока мы добрые! – обрадовано поддержал его самый мелкий.
Лучник-мазила молча прятался за спинами дружков, пытаясь строить зверскую рожу и подрагивая подбородком. От всех четверых разило дурью, ленью, трусостью и злобой.
Дайм расслабился. Сюрпризов нет, дурь и разбойничков своя: наверняка наслушались в кабаке баек о сладкой вольной жизни, да удрали от мамок. Спрятав ухмылку, он покачал головой и одарил живописную группу укоризненным взглядом.
– И не совестно вам? Может, у меня, кроме этого коня, ничего и нет. Ограбите, придется и мне в разбойники идти.
– Вы зубы-то не заговаривайте… Кошель или жизнь! – почуяв слабину, пошли в наступление разбойнички, для храбрости подпихивая друг друга в бока. – Слезайте уж…
Дайм не выдержал и рассмеялся, чем поверг молодцов в замешательство. Они остановились и уставились на странного путника, лучник даже пригнулся на всякий случай.
– Ай, как нехорошо! – отсмеявшись, продолжил Дайм. – Вам мамки не говорили, что тракт – место опасное, тут деток обидеть могут? Ну-ка, бегом по домам, да передайте папашам, чтоб не пожалели вам вожжей!
Для пробуждения здравого смысла в твердых головах Дайм не ограничился словами. Небольшая иллюзия, и вместо веселого шера с бирюзовыми глазами перед парнями предстало нечто среднее между демоном Ургаша и деревенским старостой. Тварь приподнялась в седле, оскалилась, показывая длиннющие клыки.
– Домой! Быстро! И чтобы никогда! – провыл Дайм замогильным голосом. – У-у! Догоню-у!
Хруст веток, топот и сдавленное проклятие врезавшегося в дуб лучника послужили Дайму ответом. В пыли остались валяться дубинки и неуклюжий самодельный лук, в ежевике образовалась брешь, будто с тракта ломилось в лес стадо кабанов. Флегматично фыркнув, конь покосился на всадника – а тот от души хохотал.
– Хорошее предзнаменование, Шутник. – Проводив взглядом удаляющийся топот, Дайм похлопал коня по холке. – Вперед, в Суард!
Отпустив поводья, Дайм снова погрузился в размышления. Юго-западный тракт был знаком Шутнику до последнего камня, как и все дороги Империи: главе имперской Канцелярии не сиделось в Метрополии. За двенадцать лет службы он изъездил все шесть провинций вдоль и поперек, донося до шеров волю императора – не ту, что читают на храмовых площадях герольды и печатают на первых страницах газеты, а намеки, рекомендации и мягкие просьбы. А чтобы намеки не прошли мимо ушей подданных, на должность Тихого Голоса император поставил собственного бастарда, мага категории дуо. Высокая честь, на взгляд вельмож. Слишком высокая – на взгляд четырех законных сыновей императора, могущих похвалиться Цветными грамотами разве что категории кватро, а то и вовсе условной. И весьма обременительная честь служить шпионом, пугалом и палачом – для самого Дайма. Была бы его воля, Дайм доучился бы в Магадемии, женился на какой-нибудь не слишком родовитой шере, вернулся в свою глушь и никогда не попадался императору на глаза. Но, как любит говорить Его Всемогущество, шер предполагает, а император располагает.
Почувствовав хмурые мысли хозяина, Шутник вопросительно фыркнул.
– Быстрее! – Подобрав поводья, Дайм ударил коня каблуками.
Этот визит в Суард обещал быть непростым: там, где замешаны темные шеры и имперские кронпринцы, просто не бывает. Но тем интереснее игра! И выиграть эту партию у высокомерной сволочи, возлюбленного брата Лермы, Дайм просто обязан. Мало ли, что Дайм связан с Императором не только присягой, но и Печатью Верности, не позволяющей даже помыслить о том, чтобы причинить венценосному отцу вред. На сводных братьев его верность не распространяется.
«Кто владеет информацией, тот владеет положением», – не раз повторял ученику Светлейший Глава Конвента, Парьен. Дайм был полностью согласен с учителем – и, благодаря архивам и агентам Канцелярии, никогда не лез в воду, не зная броду. Но в этот раз именно информации ему недоставало. Всего об одной фигуре: принцессе Шуалейде. В донесениях капитан Ахшеддин уверяел, что принцесса – сумрачная шера, что-то такое из легенд и сказок Ману Одноглазого, но ведет себя как скорее как светлая. При этом в Уджирском ущелье она использовала чистейший темный дар, что и позволило Дайму расстроить помолвку Лермы с самой богатой провинцией Империи, чтоб дорогого братца зурги живьем сожрали. Распуская слухи о темном даре младшей принцессы Валанты, Дайм не тешил себя пустыми оправданиями «это для её же блага». Благо незнакомой девочки волновало его меньше всего: от века судьба принцесс – служить разменной политической монетой, будь они темными или светлыми. Теперь же одними слухами не обойтись, слишком высоки ставки.
ОффтопикА чего не любишь знакомить? Это интересное дело, однако. Посмотреть на своего родного и любимого со стороны, словно в первый раз — можно много интересного увидеть)))
А вы попробуйте вспомнить, что такое романтизм как направление в литературе, живописи и музыке. И вспомните, что такое конфликт и какова его роль в произведении, особенно в литературном.
Эха… тут надо бы, по совести, лекцию и десяток ссылок на всякую полезную литературу, но ночь на дворе… Да и литературы по теории есть и в МП, и много где еще.
Давайте начнем с простого, а именно — со стилистики. У вас, кроме пафоса и сладости, наблюдается любимая фенечка начинающих авторов-девочек (сама ее любила года три назад, теперь ненавижу, но избавиться до конца не могу)). Это — ЖУТКАЯ избыточность. Вы одну и ту же мысль повторяете и обсасываете по несокльку раз, один образ разжевыаете и заталкиваете в читателя. В итоге — полная недостоверность, текст становится похож на манную кашу с десятью ложками сиропа. Поверьте, это невкусно!!! Текст — это как хороший банкет. В нем не нужно все посыпать слоем сахара (или перца). Нужно знать меру, чередовать соленое с кислым, горячее с холодным, твердое с нежным. Для текста недопустимо использовать одну краску ведрами, получается не картина, а забор, прости господи. Плюс — не надо усложнять. Совершенство маленького черного платья от Коко, а не розовые банты Барби, привлекает читателя и дает ему насладиться произведением. За бантами и сахаром невозможно уловить смысла и вкуса. Потому — избавляйтесь от наворачивания крема на шоколад, красоты на прелесть и восторга на восхищение. покажите читателю живых людей с характером, проблемами (интересный герой — герой с внутренним конфликтом в неординарных обстоятельствах), яркой внешностью (не одноногих пиратов с попугаями, это не мультик, но людей с особвенностями внешности, своими привычками, мимикой, жестами, лексикой, манерой речи и тд). Это все, как ни странно — стилистика текста. То, КАК вы показываете свой сюжет и идею.
Вот… простите, но пока совсем не имею времени на детальный разбор собственно текста и редакторские правки. Если очень надо, напомните мне через пару дней, надеюсь, час-другой выкрою.
Ой. Кажется, я повторю за Чудовищем. Сладко, аж зубы сводит.
Дженет, позвольте маленький совет. Не употребляйте общих слов, затертых до потери смысла, таких как «красивый-прекрасный-грандиозный-изумительный-потрясающий-непревзойденный» и т.п. От них текст становится похож на дешевый рекламный ролик то ли мыла, то ли ламината, то ли йогурта. Подумайте сами: что вы лично видите при слове «красивый»? Какой он, красивый? Черный, гладкий, гибкий и вкрадчивый? или белый, мохнатый, пухленький и прыгучий? А может вообще зеленый и скользкий, с лапками веером и глазами неземной желтизны?)))) Чтобы читатель поверил вам, недостаточно сказать «сладко». Надо описать ощущения от халвы, ее внешний вид и вкус. хотя бы сказать «халва».
И таки да. Романтичность — это не сладость и не бесконфликтность.
Voel Kriz, во-вервых, чтобы это понять, достаточно прочитать три строчки. Во вторых, я читаю подобные перлы целиком только в трех случаях: если мне надо это судить на конкурсе; если автор вежливо просит мнения и совета; если автор мне интересен и симпатичен как личность. В вашем же случае поводов издеваться над собой не вижу.
Удачи вам в поиске единомышленников и ценителей незаурядного дарования.
О, какой прикольный текст, и еще более прикольный автор! А при словах «авторская пунктуация» у меня вообще рот растягивается до ушей, как при виде клоуна на арене. А все почему? Потому что три года плотного общения с корректором не прошли даром, не говоря уже о пятнадцати — музобразования… Короче говоря, бред вы несете, дорогой автор. Для того, чтобы пунктуация имела право называться авторской, она не должна противоречить правилам — это раз. И два, дорогой автор, сам текст должен быть грамотен. Допустим, вы можете назвать запятую черте-не авторской пунктуацией, а что делать с согласованием падежей, временных форм? Назвать авторской грамматикой? Ну-ну.
ПС. Если я вижу текст подобной красы в самотеке журнальной почты, отправляю его в корзину сразу и без разговоров. Даже если автор безумно талантлив, подобное обращение с правилами русского языка говорит о том, что адекватного общения с данным автором скорее всего не получится, ибо он живет в своем, далеком от нашего, мире, и принимать наши реалии ему ужасно не хочется.
Стихи просто чудо как хороши. Но вот стеб или ирония, чесслово, не знаю. По мне, стеб это что-то более веселое, злое и отстраненное, чем ирония, при этом с подвохом.
К примеру, на мой взгляд «Айболит» Чуковского это стопроцентный стеб, причем как над явлениями, так и над людьми (над пафосной трагедией, над лит.приемами пафосной трагедии, над обществом, которое прется от пафосной трагедии + над литприемами приключенческих историй + над верой в докторов и самими докторами… там много чего еще, если задуматься-то). Но при том, что это довольно злой стеб, сама сказка-то добрая и правильная, и детки этого стеба в силу другого опыта и восприятия не видят, и потому оказываются в роли «зрителя-дурачка», над которым читающая сказку мама может сама немножко посмеяться (и над собой, разумеется, вспомнив, как в таком же возрасте ей читали Айболита и как он воспринимался). К тому же этот двойной смысл, один для взрослых, другой для детей, придает сказке шарм и драйв. По крайне мере, сегодня в пять утра, читая Айболита ребенку под ингалятором в 1 ИКБ, я даже забыла, где мы и по какому поводу, столько в этой сказке прелестного стеба.
Пока селяне не успели заполонить Юго-западный тракт повозками, пылью и суетой, Дайм ехал не спеша, наслаждаясь птичьим гомоном и запахами едва проснувшегося леса. Редкий миг тишины и покоя, одиночества и раздумий. Миг свободы – драгоценной, как синий жемчуг Залива Сирен, и обманчивой, как песни тех же сирен.
Наслаждаться тишиной и покоем помешало шебуршание в придорожных кустах. Дуболом сам собой запульсировал в ладони, но Дайм погасил его: много чести таким разбойничкам, ради них портить новые перчатки. Ни арбалетов, ни мечей у них не было, лишь один лук и три дубины. Выдержки тоже не оказалось: стрела просвистела в локте слева от Дайма и поразила ежевичник на обочине.
– Вылезайте, почтенные. Бить не буду.
Приглашение Дайм сопроводил мягким, но убедительным магическим приказом – четыре лиловые нити потянули ничего не понимающих парней на дорогу. Все четверо щеголяли деревянными сабо, домоткаными рубахами и прическами под горшок.
– Э… утречка вам, почтенный. – Самым храбрым оказался горе-разбойник с физиономией записного плута.
– И вам не хворать, – отозвался Дайм. – Что ж вы, юноши, в кустах потеряли? Малина не поспела.
– Да, эта… с лошади-то слезайте.
– Зачем?
Дайм строил из себя туповатого зануду и прощупывал лоботрясов на предмет сюрпризов от… Навскидку Дайм бы назвал десятка два магов или вельмож, не побрезговавших подставить деревенщину ради удовольствия ему насолить, а при очень большом везении – избавиться от занозы навсегда.
– Дык эта, – почесав дубиной грязную пятку, пояснил медлительный здоровяк с глазами больной коровы. – Нас четверо, а вы один, почтенный. Делиться надо.
– Делиться? Никак папаша научил.
Здоровяк насупился, пожевал губами и буркнул что-то неразборчивое в защиту папаши.
– Слазьте по-хорошему! – пришел ему на помощь плут.
– Ага, слазьте, пока мы добрые! – обрадовано поддержал его самый мелкий.
Лучник-мазила молча прятался за спинами дружков, пытаясь строить зверскую рожу и подрагивая подбородком. От всех четверых разило дурью, ленью, трусостью и злобой.
Дайм расслабился. Сюрпризов нет, дурь и разбойничков своя: наверняка наслушались в кабаке баек о сладкой вольной жизни, да удрали от мамок. Спрятав ухмылку, он покачал головой и одарил живописную группу укоризненным взглядом.
– И не совестно вам? Может, у меня, кроме этого коня, ничего и нет. Ограбите, придется и мне в разбойники идти.
– Вы зубы-то не заговаривайте… Кошель или жизнь! – почуяв слабину, пошли в наступление разбойнички, для храбрости подпихивая друг друга в бока. – Слезайте уж…
Дайм не выдержал и рассмеялся, чем поверг молодцов в замешательство. Они остановились и уставились на странного путника, лучник даже пригнулся на всякий случай.
– Ай, как нехорошо! – отсмеявшись, продолжил Дайм. – Вам мамки не говорили, что тракт – место опасное, тут деток обидеть могут? Ну-ка, бегом по домам, да передайте папашам, чтоб не пожалели вам вожжей!
Для пробуждения здравого смысла в твердых головах Дайм не ограничился словами. Небольшая иллюзия, и вместо веселого шера с бирюзовыми глазами перед парнями предстало нечто среднее между демоном Ургаша и деревенским старостой. Тварь приподнялась в седле, оскалилась, показывая длиннющие клыки.
– Домой! Быстро! И чтобы никогда! – провыл Дайм замогильным голосом. – У-у! Догоню-у!
Хруст веток, топот и сдавленное проклятие врезавшегося в дуб лучника послужили Дайму ответом. В пыли остались валяться дубинки и неуклюжий самодельный лук, в ежевике образовалась брешь, будто с тракта ломилось в лес стадо кабанов. Флегматично фыркнув, конь покосился на всадника – а тот от души хохотал.
– Хорошее предзнаменование, Шутник. – Проводив взглядом удаляющийся топот, Дайм похлопал коня по холке. – Вперед, в Суард!
Отпустив поводья, Дайм снова погрузился в размышления. Юго-западный тракт был знаком Шутнику до последнего камня, как и все дороги Империи: главе имперской Канцелярии не сиделось в Метрополии. За двенадцать лет службы он изъездил все шесть провинций вдоль и поперек, донося до шеров волю императора – не ту, что читают на храмовых площадях герольды и печатают на первых страницах газеты, а намеки, рекомендации и мягкие просьбы. А чтобы намеки не прошли мимо ушей подданных, на должность Тихого Голоса император поставил собственного бастарда, мага категории дуо. Высокая честь, на взгляд вельмож. Слишком высокая – на взгляд четырех законных сыновей императора, могущих похвалиться Цветными грамотами разве что категории кватро, а то и вовсе условной. И весьма обременительная честь служить шпионом, пугалом и палачом – для самого Дайма. Была бы его воля, Дайм доучился бы в Магадемии, женился на какой-нибудь не слишком родовитой шере, вернулся в свою глушь и никогда не попадался императору на глаза. Но, как любит говорить Его Всемогущество, шер предполагает, а император располагает.
Почувствовав хмурые мысли хозяина, Шутник вопросительно фыркнул.
– Быстрее! – Подобрав поводья, Дайм ударил коня каблуками.
Этот визит в Суард обещал быть непростым: там, где замешаны темные шеры и имперские кронпринцы, просто не бывает. Но тем интереснее игра! И выиграть эту партию у высокомерной сволочи, возлюбленного брата Лермы, Дайм просто обязан. Мало ли, что Дайм связан с Императором не только присягой, но и Печатью Верности, не позволяющей даже помыслить о том, чтобы причинить венценосному отцу вред. На сводных братьев его верность не распространяется.
«Кто владеет информацией, тот владеет положением», – не раз повторял ученику Светлейший Глава Конвента, Парьен. Дайм был полностью согласен с учителем – и, благодаря архивам и агентам Канцелярии, никогда не лез в воду, не зная броду. Но в этот раз именно информации ему недоставало. Всего об одной фигуре: принцессе Шуалейде. В донесениях капитан Ахшеддин уверяел, что принцесса – сумрачная шера, что-то такое из легенд и сказок Ману Одноглазого, но ведет себя как скорее как светлая. При этом в Уджирском ущелье она использовала чистейший темный дар, что и позволило Дайму расстроить помолвку Лермы с самой богатой провинцией Империи, чтоб дорогого братца зурги живьем сожрали. Распуская слухи о темном даре младшей принцессы Валанты, Дайм не тешил себя пустыми оправданиями «это для её же блага». Благо незнакомой девочки волновало его меньше всего: от века судьба принцесс – служить разменной политической монетой, будь они темными или светлыми. Теперь же одними слухами не обойтись, слишком высоки ставки.
И пошли уже к тебе в тему, что ли, а то совсем не по делу тут офтопим.