Две прямые

Я строки бросаю: точны и тихи,

Летят, шелестя опереньем.

Ты спросишь, зачем сочиняют стихи?

Послушай, не стой под мишенью.

Ночь свинцовая густая грезит запахом озона,

Грохот грома гулко гаснет, раскололся мрак телами.

Ослепительно блистая, кавалькада амазонок

Эластично-элегантна, но придумана не нами...

Усталого детства последнее лето

Так ярко и звонко мелькнуло — забыли

Все свойства и средства — ни звука, ни цвета,

И где амазонка на белой кобыле?

Как камень на шею — долги и грехи,

Шлифую изящнее форму.

Ты спросишь, зачем сочиняют стихи,

А я в них бросаюсь как в омут.

Похищение прощу ли, обещаний тощину ли?

Щедрость трещины ли или очищение обрящем?

Ощетиненным прищуром ухищренно ущипнули,

Изощренно поощрили — восхищеньем настоящим.

И хищностью щетки топорщатся щеки,

Все чаще щекочут — еще и еще бы...

И щупальца Щ укрощают защелки,

Защита трещит, и трепещут трущобы.

Как эквилибрист, громоздясь на верхи

Нелепой непрочной постройки...

Ты спросишь, зачем сочиняют стихи,

А мне не сорваться бы только.

Перед строем совершил ли ритуал подъема флага,

Экзальтация для виду — утонченней экзекуций.

Белизну следы покрыли — будь то снег или бумага —

Две прямые по Евклиду только раз пересекутся.

Эмоции мелочь сквозь стих-резонатор

Горошинкой рифм прокачу многократно

К экстазу — как тело… Разрывом гранаты

Экзему под грим не убрать, не упрятать.

И если дела безнадежно плохи

(Бездарна судьба в декабре нам),

Ты спросишь, зачем сочиняют стихи,

А мне они хуже гангрены...

Приговор бесповоротен ни амнистии, ни срока,

Я стою у эшафота в ожидании оваций.

Как решиться, топором-то, по написанным, по строкам,

Даже если кто-то в чем-то начинает сомневаться?

Как уши от жара свернулась бумага,

Клеймить, увлекаясь, источник волнений,

Причину пожара — фразера и мага...

А я и не каюсь, спокоен вполне я.

А впрочем, довольно молоть чепухи,

И так весь как рана сквозная.

Ты спросишь, зачем сочиняют стихи...

Родная, я правда не знаю!