Поворот

Вечер наступил так же, как и всегда, мягко, но упрямо шагая по небу, и без того осенне-серому. С таким же неотвратимым чувством досады, что и этот день снова прожит зря. Меня это не устраивало, точнее говоря, это не устраивало не только меня. Сегодня я чуть не угодила в полицию, — на самом деле прятаться от полицейских довольно весело, я не спорю, — но все же добычи, как таковой, у меня не было. А за это меня могут сильно поругать в известном смысле. Возможно, избить. А возможно надругаться, как это сделали с Алиной… с единственной, у кого родители были нормальные и дали ей нормальное имя. Нормальное русское имя! Хотя, возможно, оно и не русское. Но все равно более нормальное, чем моё.

Наблюдая, как в лужах полыхают фонарные жар-птицы, то вспыхивая, то угасая (наверное, что-то случилось с каким-нибудь фонарём, может лампочка перегорела) я зашагала по чёрному мокрому асфальту, размышляя о том, что же меня ждёт. Ночь сама по себе была довольно тёплой, но вот прохладный ветер мне не нравился, поэтому я достала из кармана куртки маленькую серую тканевую шапочку с ушками и напялила её себе на голову.

На светофоре, кроме меня, несмотря на поздний час, стояло ещё три человека: синеволосый парень, глядевший на улицу затуманенным взглядом в наушниках от яблочной компании, и маманя со своей дочкой, у которой был гигантских размеров портфель. Прямо-таки картина маслом «Ребёнка мучают до ночи разными секциями, чтобы к тринадцати годам у него сформировался хронический недосып». Маманя меня не интересовала, как и её картина, а вот у паренька торчал из кармана куртки кошелёк. Эх, мальчик, мальчик, нужно покупать куртку с глубокими карманами, если не хочешь нарваться на таких отпетых негодяев как я.

Красные циферки погасли, загорелись зелёные. Салатовый больной человечек принялся переходить дорогу. Говорят, что когда вам дорогу переходит зелёный человечек, то нужно бросить пить, но только лишь истинные алкоголики говорят, что нужно переходить дорогу.

Я сделала несколько шагов к моей потенциальной жертве, но затем вдруг заметила, что паренёк выглядит осунувшимся, ни дать ни взять червяк в земле огорода, а на боку у него висит большая сумка из-под ноутбука. Да и сам он выглядит довольно плоховато. А ещё он идёт от универа, значит, либо замучившийся учитель, либо студент, и то и другое мне много денег не даст. Поэтому я тяжело вздохнула и обратила внимание на серьёзного мужичка, который вылез из чёрной, гладкой и чистейшей машины, чтобы купить кофе в ларечке «ТеаПей» на углу. Заплатив за свой кофе, мужичок неловко засунул кошелёк в карман, и принялся ждать заказ. Я тут же подошла к мужичку и, будто бы не заметив, толкнула его в плечо, аккуратно и незаметно вытащив кошелёк из кармана.

— Ох, извините! — быстро проронила я, не слушая возмущения мужичка, и мгновенно скрылась за домом. Быстрым шагом, почти бегом, прошла детскую площадку, небольшое старое деревце с маленьким домиком на его ветвях, и нырнула под иву, которой давненько не отрезали её ветки, из-за чего они теперь валялись в мокрой траве, свисая стрёмными сосульками. Открыв кошелёк, я провела пальцами по нескольким тысячным и вынула их. «Неплохо, но не прекрасно» — подумалось мне. Убрав бумажки во внутренний карман, я осмотрела кошелёк, — тот оказался довольно-таки неплохим, вполне можно кому-нибудь сбагрить на рынке, — и засунула его в карман джинсов.

Затем я вышла из-под ивы и огляделась. Нужно идти домой. Сделав несколько шагов обратно, к детской площадке, я почувствовала, что за мной кто-то следит, поэтому тут же я принялась вертеть головой во все стороны. Мне не показалось: синеволосый паренёк, тот самый студент со светофора, смотрел прямо на меня. Я с вызовом посмотрела на него (чёрная маска надёжно защищала моё лицо от опознавания, а то мало ли, может я больная какая), а тот продолжил смотреть на меня, причём не просто смотреть, а осуждающе пялиться. Так мы минут пять переглядывались, пока парень все же не сдвинулся с места в мою сторону. Я тут же развернулась и пошла в точно противоположном направлении, через арку, детские площадки и гаражи. Несколько раз я оборачивалась, синеволосый за мной не шёл. Это давало мне надежду, что он просто перепутал с кем-то, а вовсе и не видел, как я спёрла у того мужика кошелёк.

Я снова вышла на главную улицу и направилась к мосту, который высился над рынком. Тревожное чувство, которое появилось у меня из-за того синеволосого, потихоньку сходило на нет. Пройдя мост и несколько дворов, в которых стояли преимущественно пятиэтажные хрущевки, побитые временем, мотоциклистами и алкоголиками, я вышла в частный сектор. Маленькие старые домики стояли здесь, совсем не похожие на громадные коттеджи в другой части города, той, где жили контрактные военные. Пройдя несколько улочек, где даже дорог как таковых не было: вместо асфальта была грязь и мокрый песок, — я оказалась перед старым домом, в котором даже окна отсутствовали, про санузел я вообще молчу. Уже не раз и не два я тут бывала.

Я поднялась по пяти грубым бетонным ступенькам, осматривая дорогу — мало ли, может кто-нибудь увидит, что этот дом обитаем. Железная, чуть покрытая ржавчиной дверь предательски скрипнула, когда я её открыла и вошла. Причём в тот момент, когда я её закрывала, так тихо и осторожно, как маленький ребёнок закрывает свою дверь, чтобы не разбудить маму и папу, эта чёртова железка снова очень и очень визгливо скрипнула ржавыми петлями! Даже колокольчика не надо, вот вам отличный извещатель о нежданных гостях. Или жданных.

В коридоре пахло пылью, мраком, жухлостью и ещё чем-то приторно-влажным, подозрительно привычным. Опасно привычным. Я привычно перешагнула через неподвижные тела, даже не смотря на то, как из их губ течёт пена, а суженные зрачки бешено метаются туда-сюда, видя совсем не то, что должен видеть нормальный человек.

— Кто там пришёл? — раздался негромкий голос из соседней комнаты. — Если эта Чандр, то приведи её ко мне.

Я остановилась перед деревянной, сильно попорченной царапинами и грязью, дверью. Послышались шаги и скрип половиц. Металлическая потёртая ручка повернулась, и в щели появилось знакомое смуглое лицо Веника.

— Привет, Веник. Как делишки? — спросила я весело, приветливо махнув рукой. Я знала, что испытывала терпение «секретаря», ибо для него слово «веник» было как красная тряпка для быка.

Мужчина чуть не зарычал на меня, схватил за шиворот и под мои крики «Не тронь капюшон, он и так уже почти оторвался!» втащил меня в комнату. Хотя на самом деле я вполне могла идти сама, для меня это не проблема, все же у меня есть две ноги. Но, чисто теоритически, если мне оторвут ноги, то я смогу ходит на руках. А может и не смогу.

— Чем порадуешь нас, солнышко? — ласково спросил тучный мужик, сидящий на деревянном стуле, сделанным настолько плохо, что даже я сделала бы лучше, имея только одну палку и различные фекалии. Ну, знаете, говорят же «сделано из говна и палок», так вот этот стул был сделан в разы хуже. И только из палок. Зато сидело на нем гнусное, лживое, поганое, подлое говно.

— Ну, вы же знаете, я скорее, луна, чем солнышко, — хмыкнула я и виновато улыбнулась. Но, кажется, моя улыбка пришлась «говну» не по вкусу.

— Что принесла? — грубо спросил мужик, почесав свою щетину на подбородке. В моей голове от этого его действия тут же начали мелькать мысли о том, что человек, от которого зависит моё разумное существование, больше похож на обезьяну, чем на человека.

Пошарившись в карманах, я достала все деньги, которые у меня были, кроме нескольких сотенок, которые я урвала, когда делала с утра в автобусе ежедневный круг по городу. Я всегда оставляю то, что добываю на этом круге. Фактически, это моё пропитание.

Мужик, почесав в своей перхотной шевелюре, взял у меня бумажки и пересчитал их. Затем он довольно ухмыльнулся, смял их и засунул себе в карман.

— Принесёшь завтра вдвое больше, я тебя похвалю.

Ветер залетел в незастеклённое окно, прошмыгнул в щель под дверью и скрылся, витая меж наркоманов.

— Но как же я так соберу? — воскликнула я плаксивым голосом.

— Ты вроде умная, что-нибудь сделаешь, — ответил мужик, радостно покряхтывая. — А теперь можешь идти, твой уголок все ещё никто не трогал. Видишь, я держу обещание.

Я кивнула. Тело нещадно ломило. Хотелось только чего-то того самого, приторно-влажного и опасного, а ещё лучше, если этого будет много. И это будет длиться долго. Но пока что мне был доступен только сон. Поэтому, поникнув, я развернулась и скрылась за дверью. Тут же послышался голос Веника:

— Александр Васильевич, вы многовато ей даёте. Она может перейти в другую банду, если вы будете давать ей столько заданий. Она приносит немного, но часто, учтите это завтра, если она не принесёт нужное.

— Да-да, — я услышала громкий и пренебрежительный зевок, — подумаешь…

Я решила дальше не подслушивать и прошла в следующую комнату. Некоторые счастливые, под кайфом, валялись на матрацах, тупо смотря в пустоту черноты коридора, а те, кому не посчастливилось, так же как и мне принести достаточно средств на своё счастье, просто сидели, облокотившись на стены, страдая от ломоты в костях и тупой боли в голове. Я прошла в свой угол меж двух ширмочек. Здесь, на полу, лежала подушка, а под доской, немного отодвигающейся, в образовавшейся ямке, хранились мой паспорт, маленький раскладной телефон, запасная чёрная тканевая маска и небольшие варежки, чтобы в холодные вечера греть руки. Все это было завёрнуто в тёплый свитер, отложенный здесь на холодные времена.

Тайком стянув с себя куртку, я надела свитер и достала из своего кармана зелёнку. Во время моего побега от злобных дяденек полицаев мне пришлось упасть, причём несколько раз, и в двух случаях меня приняла в свои объятия вода из лужи. Тщательно обработав руки, я в своём репертуаре пропустила колени, ибо тут полная комната людей, которые находятся не в себе, затем спрятала свои сокровища обратно под половицу и села, скрючившись в три погибели. Меня ожидала целая ночь беспросветной боли. Впрочем, ничего нового.

Наутро я была тем самым существом, которое, едва открыв глаза, уже ненавидит весь мир. По своей сути я всегда такая, но особенно хорошо это заметно по утрам. Народ уже начал тихонько шевелиться, и, чтобы не застать момент, когда зашевеляться уже все, я вскочила на свои две ходули (ну, как это было возможно при моей ломоте в костях (а ведь мне всего двадцать три!)), и, решив не церемонится, а, главное, не встречаться ни с Веником, ни с Александром Васильевичем, я просто выпрыгнула в окно. На улице была охринительно отстойная погода, мне это нравилось, поэтому я пошла, шаркая, к остановке, делать ежеутренний круг по городу, который заменял мне зарядку.

Заскочив в первый попавшийся автобус, я, потерявшись от контролёра в дикой толкучке, принялась искать денежки для дальнейшего проживания в этом скучном и сером мире. Вдруг взгляд мой наткнулся на прелестную девчонку, которая стояла, державшись за поручень одной рукой, а второй рукой листала ленту либо ВК, либо твиттера, для меня это было не особо интересно. Интересным для меня было то, что на её рюкзаке виднелись значочечки великого и неподражаемого Шерлока, а ещё, кажется, Дедпула и разных анимок. Я подскочила к девчонке, тем более что ко мне, полыхая страшными глазами, подбирался контролёр.

— Любимый фандом?

Девушка сначала опешила, видимо, испугавшись моего лица в маске, но затем улыбнулась и ответила:

— Ше-е-е-ерлок!

— Отлично! Ты не знаешь, когда выйдет пятый сезон и выйдет ли он вообще? А то я жду, жду, ищу, ищу, а информации нет… — контролёрша прошла мимо меня, а девушка принялась рассказывать мне, что у актёров не очень хорошие отношения во время съёмок, и вообще такое плотное расписание, но все «так надеются, так надеются», а я стояла и кивала, делая вид, что внимательно слушаю. Наконец, девчонка, спасшая меня, вышла, а я продолжила свою охоту. Всего денег у меня собрались чуть больше пятисот рублей, все-таки сейчас утро, денег ни у кого нет, все уставшие и занудные едут на работу, чтобы, собственно, деньги и заработать.

Я уже доехала до места своего обитания, моста у универа, как вдруг на глаза мне попался кошелёк, почти наполовину вытащенный из кармана и находившийся в столь плачевном положении, что ручки сами потянулись его взять. «На ловца и халява бежит!» — подумалось мне. Но едва я его аккуратно взяла двумя пальчиками и потянула, как мои руки тут же перехватила одна такая здоровенная ладонь, которая вполне нормально так обхватывала обе мои кисти. Я тихо пискнула и подняла глаза на владельца столь неоднозначно манившего меня кошелька. Парень был в капюшоне и шапке, но несколько прядок синих волос, выглядывавших на уровне шеи, меня вообще не радовали. Хотя, в каком смысле «не радовали»: сейчас я обосралась такими кирпичами, каких не бывало даже с полицаями.

Наклонившись ко мне, пацан, явно ухмыляясь, шепнул мне на ухо, что на потолке стоит камера, и если я начну вырываться, то он вызовет полицию и покажет, кто похозяйничал в кошельках у пассажиров этого автобуса. Я вжала голову в плечи и в ответ тихо ответила, что, что бы он ни решил со мной сделать, можно все без сексуального подтекста, на что этот чувак негромко хохотнул.

Вышли мы на остановке у универа. Парень скинул с себя капюшон, показав миру свои «прекрасные вьющиеся локоны». Хотя на самом деле в какой-то момент я даже подумала, что у него волосы ухоженнее моих. Но, если так подумать и учесть отсутствие у меня ванной комнаты, то меня можно оправдать.

Все ещё держа меня за руки, синевласое чудо перешло светофор и оказалось вместе со мной у киоска с чаем, у того самого вчерашнего «ТеаПей». Около него была небольшая очередь человек эдак из трёх студентов, которые не успели даже чаю выпить перед уходом в универ, что уж тут говорить про приготовление хоть какой-нибудь еды.

— Давай договоримся, а? Мы с тобой поговорим, вот буквально минут пятнадцать, и ты можешь валить на все четыре стороны, — сказал парень, поправив сумку на своём плече. — Просто поговорим.

Я скривилась:

— Сначала «просто поговорим», потом «я на тебя заяву накатаю», а потом «в тюряге будешь щепки от зубочисток из зубов выковыривать»! Видели, знаем! — я фыркнула, стараясь вывернуться из цепких рук синевласого чуда. Пожалуй, этого парня можно называть только «чудом», как минимум до меня сейчас это дошло, потому что я рассмотрела его при неярком фонарном свете, который угасал с каждой секундой, потому что где-то на востоке уже разгоралась заря.

Он был довольно симпатичный, даже, может, чуть-чуть больше чем «довольно». Треугольное лицо, синие волосы, собранные в нетугой хвостик на затылке, и раскосые глазки цвета перезревшего боярышника, — чем-то этот чувак смахивал на древнего, но очень умного мага, у которого есть крем от морщин. Не то чтобы я сразу же подумала, что хочу от него детей, но пару мыслишек на эту тему все же проскользнуло где-то в глубине моего жалкого сознания.

— Хм, если не будешь с ума сходить и просто поговоришь со мной, то, я думаю, ты обойдёшься без зубочисток. Хочешь кофе? — синеволосый достал свой кошелёк, проследив за тем, как пристально я на него посмотрела. — Даже не надейся, — он открыл его, но кошелёк оказался пуст. Пару секунд я смотрела на него с широко раскрытыми глазами, типа «блять, какого хуя», а потом до меня дошло, что это была просто приманка. Сучка синеволосая! Зачем я ему?! Неужто все-таки спалил меня тогда? О, боже! Похоже, прямо передо мной монах, который готов бесплатно помочь любому желающему, что-то типа «раз ты ступила на скользкую тропинку воровства, то я готов тебя спасти и вытащить на дороженьку из булыжника чистой совести!», блин! А потом оплату берут натурой! Страна должна знать своих уродов!

— Мне нельзя кофе, — я все же вывернулась и, скрестив руки на груди, отвернулась. — Тахикардия. Можно чай?

Парень пожал плечами и достал из внутреннего кармана аккуратно сложенные бумажки с обозначениями сотен. Очередь как раз дошла до него, и синеволосый сказал что-то в окошко, где сидела миловидная девушка с длинными красивыми мелированными волосами и с метровыми ногтями как у древней ведьмы. Точно, либо у неё праздник в ближайшие два дня, либо же зарплату недавно получила. Потом я кинула взгляд назад, на недовольных студентов, которые заняли очередь за синеволосым, и в голове щёлкнуло, что вполне возможно, что у девушки есть спонсор, причём довольно-таки основательно богатый. Секунду я думала, наличными или все же по карточке ей могут выдавать деньги, и все же решила, что по карточке. Сзади, на стенке около раковины за девушкой, висела маленькая сумочка, куда влезет максимум большой и длинный телефон, ключи и карточка. Даже для кошелька не осталось бы места. А для кражи по карточке у меня нет оборудования. Ну, то есть, как нет: есть ножик, и я могу им поугрожать, чтобы она сказала пароль, но, в данном случае, риск — дело неблагородное. Значит, я в минусе.

У деревянного высокого столика встали две девушки, причём у одной из них на щеке, чуть ниже глаза, виднелся здоровенный такой фингал, который явно пытались замазать. Мне, как человеку, который часто получает то по башке, то по заднице — причём пятая точка получает больше приключений, чем синяков — было прекрасно видно, что этот синяк был поставлен день-два назад, кулаком, с определённым количеством силы, при которой на теле остаются ужасные синяки, а боли как таковой нет. Разве что душевная. Так сказать, до похорон заживет, до свадьбы расчихается.

— Ох, ну что можно сделать? — восклицала безфингалая подруга, удерживая обеими руками бумажный стаканчик и загадочно поднимая разукрашенные брови. — Бьёт значит любит, — девушка перевела тему на что-то другое.

Я тут же отвернулась и сделала несколько шагов к дороге. Секунду я думала, съебаться по-быстрому или нет, а потом все же решила остаться. Все равно до двух часов мне делать нефиг, — два часа самый разгар богатеньких папиков, — а этот синеволосый может, хоть угостит чем-нибудь. Правда, скорее всего очень «неполезным», но с учётом того, что никакой пищи я не принимала дня эдак два, то я вполне перетусуюсь. Хуже гастрита в шестнадцать лет может быт только облысение в двадцать два, что мне не грозит, так что все.

Девушка с синяком вытирала слёзы и жалобно наговаривала на жизнь, игнорируя старания своей подруги рассказать о своих приключениях на выходных. Я покачала головой, думая, что слова «бьёт значит любит» созданы авторами «горит значит замёрз», «бухает значит трезвенник», «повесился значит счастлив» и «ворует значит честный».

Из-за моей спины появился великий синевласый. Я благодарно кивнула, приняв большой бумажный стаканчик, но так и не оторвала взгляд от девушки, которая слёзно жаловалась подруге. Не знаю, чего я ждала, но чего-то точно ждала. Только вот ничего удивительного так и не появилось и я, разочаровавшись и замучавшись слушать слёзную буйду, последовала вслед за новым знакомым синеволосым.

Встав у перехода, мы тупо пялились на светофор. Говорить я начинать не хотела, хоть мне и было довольно интересно, что нужно от меня этому парню, да вдобавок ещё и без угрозы сесть за решётку, а парень, похоже, не знал, как именно начать сей разговор. Красный человечек мигнул и погас, толпа, вставшая у края тротуара, тот же миг двинулась на другую сторону дороги. Синеволосый схватил меня за локоть, явно думая, что я сбегу, скрывшись среди однообразных скучных морд окружающих, но до него явно не дошло, что я могла уйти ещё десять минут назад, просто развернувшись около киоска. Я осталась только потому, что мне будет скучно, а батарейка на плеере находится в состоянии смертельного маразма. То есть, ещё работает, но максимум она протянет тридцать минут.

— Итак, расскажи мне, как же ты дошла до такого низа жизни, как воровство? — спросил парень, элегантно отхлёбывая свой кофе, или что он там пьёт.

Я пожала плечами, чувствуя, что все-таки наткнулась на «монаха»:

— Да прост, так вышло. А зачем тебе?

— Ну, у меня есть два варианта ответа: благородный и не очень. Тебе какой? — мы подошли к ещё одной зебре, которая вела к входу в маленький скверик. Одна чёрная блестящая машина, яростно сигналя и игнорируя свежую белую полосу краски, проехала по луже, обдав обе стороны улицы вчерашней водой. Я успела отпрыгнуть, уже давно привыкшая к идиотам, любящим пускать фонтаны на этой улице, а вот синевласый теперь удивлённо рассматривал изрядно промокшие черные кроссовки, у которых когда-то была белая подошва.

Зажегся зелёный.

— Давай сначала благородный, а потом не очень, — посмотрев сначала налево, потом направо, а потом, на всякий случай, наверх, я пошла, переступая через лужи.

Синеволосый направился вслед за мной, для успокоения отхлебнув ещё немного кофе. Ибо, кажется, он был готов урыть за свои кроссовки того водилу.

— Окей. Благородный: я подумал, что тебе может, не нравится твоя жизнь, и ты захочешь её изменить и все такое, и я наставлю тебя на путь истинный, знаешь, как в старых мультиках, когда нищий мальчик находит себе учителя, могущественного мага, обучается у него и у него налаживается жизнь, — с неба закапал дождик. Мне показалось, что это на небе кто-то услышал слова этого паренька и заржал настолько сильно, что аж на глазах выступили слезы. А, может, он уличил в словах синеволосого ложь и обоссал его.

— А ты ко всем бродяжкам подходишь, чтобы помочь им? — поинтересовалась я, прячась под дерево от капель. «Монах» он, конечно, и есть «монах», но поговорить мне все же хотелось. Скучно одной по одной и той же улице ходить одинокой-то!

— Вот здесь кроется неблагородный вариант. Ты симпатичная, и, я подумал, что, возможно, если я тебе помогу, то ты отблагодаришь меня. Как-нибудь, — парень хмыкнул и

— А если я спидозная? — лукаво спросила я, внутренне хваля себя, что сразу же нашла «монаха». Вот только странно, что он сразу же признался, что не против что-нибудь поиметь с того, что тебя приютит. Или просто тебя поиметь.

Синеволосый посмотрел на меня таким взглядом, что ясно читалось, что об этом он как-то не подумал. Я сделала пару жиденьких хлопков, типа «ну поздравляю, что ты такой тупой», хотя на самом деле болезни иммунного дефицита у меня не было. Хочу сказать, что слово «СПИД» всегда пугает парней, которые подходят ко мне «познакомится» и «выпить чаю». Но порой меня саму пугают парни, которые подходят со мной поговорить и предлагают «пересечься как-нибудь ещё раз», но так и не увидели моего лица, (я же всегда в маске). Типа ну вы же не видели ни разу меня, а предлагаете что-то. Странно все-таки.

— Сорян, спасибо, конечно, за помощь и все такое, но, я думаю, что я сама справлюсь. Не привыкать, — я пожала плечами, потому что более бредового разговора у меня в жизни не было, и уже развернулась, чтобы уйти, прихватив халявный стаканчик чая, как синеволосый снова задал вопрос.

— Но почему ты воруешь?

Я задумалась. По своей сути, я ворую, чтобы мне выдали наркоту, а наркота обычно даёт эффект смерти, значит, я ворую, чтобы сдохнуть. Но почему бы не сделать все проще и просто не намылить верёвку? Или взять нож в руки, тоже небольшая проблема… Бля, зачем я ворую?

— Я ворую, чтобы отдать долг, который на мне висит. С моей судебной историей меня никуда работать не принимают, а деньги нужны, — я стряхнула с носа большую каплю, которая упала на меня откуда-то сверху. — Если будешь писать на меня заяву, будто бы я тебя обворовала, то скажи полицаем, что на тебя напала та-самая-девка-в-маске, они поймут. Уже несколько раз меня пытались поймать, три вроде за последний месяц, но я всегда от них убегаю, — я была горда собой, как никогда. — Правда, до этого меня ловили, и я сидела в клетке довольно долго, но не суть дело, так сказать. Адью, пацан, приятно было поболтать. За чай отдельное спасибо, в следующий раз, если встречу, то обворовывать не буду, честно!

— И на том спасибо, — хмуро ответил парень и полез куда-то в карман. Завидев, что я уже ухожу, он попросил подождать, черкнул что-то на листочке огрызком карандаша и протянул мне. — На. Мой адрес. Если вдруг что надо будет, то ты заходи. Про оплату я пошутил, не волнуйся. Я дома только ночью бываю, в остальное время в универе, так что смотри.

Я приняла листик. Аккуратный подчерк, такой был у учительницы физики в моей школе, угольный, с тщательно выведенными буковками для красоты. Точнее, мне бы казалось, что их тщательно выводили, если бы я своими глазами только что не увидела, как синеволосый на весу написал все так красиво.

— Не боишься, что я твою квартиру ограблю? — спросила я тихо, уставясь на адрес.

— Нет, — твёрдо ответил парень, улыбнувшись. — Если тебе понадобятся деньги, то ты можешь просто прийти ко мне и попросить. Зачем же сразу же грабить?

Сказать, что я была поражена — ничего не сказать. Разве такое бывает? Обманывает ведь наверняка… только почему же мой золотой колокольчик, предсказывающий обман и опасность, молчит?

— Ладно, давай, маньяк-самоучка, если вдруг чего, то приходи, — синеволосый развернулся, и зашагал к светофору.

— А что я буду должна? — громко воскликнула я, стараясь перекрыть шум снова двинувшихся машин.

— В зависимости от того, что ты попросишь!

Я проследила взглядом за своим новым знакомым, который перешёл дорогу, прошёл калитку и, как ни в чем не бывало, словно только что даже не разговаривал с воришкой, которая хотела его ограбить, вошёл в здание универа. Секунду я смотрела на пластиковые двери, которые медленно закрылись за ним. На душе было неспокойно. Потом я перевела взгляд на бумажку, раздумывая, что же с ней делать, пока просто не взяла и не скомкала её, закинув куда-то далеко в траву, насколько мог пролететь комок бумаги в дождь.

Отлично. Прекрасно. «От этого придурка я избавилась, теперь можно заняться работой», — решила я и пошла к ларечку «ТеаПей», искать своих потенциальных жертв. Так сказать, труд сделал из человека обезьяну, но я, правда, уже перетрудилась.

То ли мне этот пацан испортил весь настрой, то ли просто день сегодня не очень хороший, но денег у меня под конец дня было как снега во время засухи в Сахаре: ноль. И уже когда электронные часы, висевшие над входом универа, показывали ровно полночь, я сдалась. Денег нет, но вы держитесь. Что делать-то? Боюсь, для меня это может закончиться не очень хорошо, потому что Александр Васильевич, это доброе и хорошее говно, если будет в плохом настроении, может меня сильно наказать. М-да, правильно говорил Веник, нужно валить, валить-валить куда-нибудь от него, только где же найти новых поставщиков чудодейных порошков? Городишко небольшой, один Шурик и есть, собственно. Блин.

Но все же, как бы все плохо у меня с деньгами не было, я направилась обратно. «Домой», если можно называть это отвратительно место своим домом. По пути я разглядывала светящиеся неоновые вывески магазинов и группы ребят, которые, весело и пьяно хохоча, куда-то шли, видимо, чтобы дальше продолжать свой праздник. Но особенно я любила смотреть на одиночек, людей, которые шли одни, слушали музыку, которая громко орала в наушниках, отвлекая от внешнего мира. Следить за их лицами было интересно. Будто бы музыка переносила их в другие миры, давая возможность быть там, где нам быть невозможно.

Какой же наш мир холодный, черт! Как внешне, так и внутренне. Весь наш мир, чёрный, противный, липкий, как нефть, вливается в наши тела, делая его отвратным, чёрствым, гадким. Я — само доказательство этого.

Удивительно, но я раньше была довольно обыденным человеком, чья цель в обществе обозначалась как «ВЫРАСТИ И СДАТЬ ЁБАНЫЕ ЭКЗАМЕНЫ», чтобы стать нормальным членом сей группы. Почему-то цель была выполнена, а вот членом я не стала. Точнее, я не стала членом нормального общества. Я стала кем-то на уровне плинтуса, каким-то жалким муравьём, которого люди не замечают до тех пор, пока он не спиздит какой-нибудь кусочек арбуза с покрывала для пикника.

Когда я только родилась, мама оставила меня в приюте, точнее, сдала в дом малютки, дав мне милейшее имечко Инфанта, а фамилию дала папину, Темудо. Что с ними, где они, живы ли они — без понятия, да и не хочу я про это знать. Так же, как и они не хотят знать про меня. Впрочем, я немного вру: я очень хочу узнать какого хера мне дали такое имя?!

Так как я была очень симпатичным по своей мордашке ребёнком, да ещё и на удивление спокойным (так рассказывали воспитательницы), меня быстро взяли, и дали новое имя Лусинария. Везёт же мне на ёбнутых родственничков, у которых с головушкой не все в порядке! Хоть бы нормальное зарубежное имя дали, типа Анжелика или там Изабель, про эти имена хоть что-то кто-то знает! Когда меня принимали в школу, то директриса и секретарь смотрели на меня круглыми глазами, совершенно не понимая, что это за имя такое.

Я вообще была таким вот туманом с задней парты, который никто не замечает. Конечно, друзья у меня были, но потом они переехали/сменили школу/просто перестали общаться, и я, впрочем, неудивительно, осталась одна. У меня было слишком мало интересов, что бы найти друзей, поэтому я просто, так сказать, жила. Проучилась одиннадцать классов, кое-как сдала ЕГЭ (с первого раза) и уехала учиться сюда, в этот город, ибо оставаться с сюсюкающими родителями было мне в тягость. Здесь все под откос и пошло. После определённого момента.

Я вполне себе нормально и спокойно поступила на бухгалтера, заселилась в общаге и планировала начать счастливую жизнь, как вдруг поняла, что счастливая жизнь у меня почему-то не складывается без окружающих. Мои навыки общения с людьми были на уровне плинтуса, и я не имела друзей, но, даже не смотря на то, что я довольно-таки одиночный человек, мне все равно хотелось, чтобы иногда кто-нибудь был рядом.

Так я и попалась.

Как сейчас я помню, что я пришла на вечеринку, в честь нового учебного года, только лишь чтобы познакомится со всеми, найти друзей. Одна компания мне показалась очень интересной, и я им тоже показалась интересной, точнее, как я думала. Но все было немного не так. После вечеринки ребята решили мне показать ночной город, провести экскурсию, а заодно и провести «обряд посвящения» в их банду. Конечно, «обряд» я прошла, ибо не знала, что это вообще за порошок такой. Как бы мне о нем не рассказывали, да и я не читала о нем, поэтому и не нашла в нем ничего странного или опасного. Зато потом нашла.

Мои «друзья» давали мне понемногу, затем начали требовать деньги, потом сказали «сама добывай». За прогулы меня отчислили, пару раз чуть полиция не поймала меня с наркотиками, но зато ловила за воровством, потому что за свой кайф я должна была платить. Нет кайфа от жизни — получай он наркоты. Правда, он не долгий, но ведь чем больше его у тебя, тем дольше продлиться твой экстаз.

Иногда у меня не было возможно отдать деньги, и тогда меня начали записывать в должники. Моя долговая воронка росла и росла, пока не доросла почти по пятидесяти тысяч, для моих студентских лет это были большие деньги. А там уже и жизнь окончательно превратилась в кошмар. В погоню, как говорится, за «кайфом».

Холодный дом с черными глазницами-окнами, который дышал на меня промозглым воздухом, стоял на пустой улице, ничуть не изменившийся. Глубоко вздохнув, я подошла к одному оконному проёму, около которого был небольшой деревянный ящичек, залезла в комнату и огляделась. Все осталось прежним. Такие же мученики со слезами на глазах, которые просто хотят получить немного счастья, такой же запах как в старом жухлом подвале, такая же тьма. Постояв где-то с минуту, рассматривая комнату, чтобы глаза привыкли к темноте, я сделала пару шагов к своему уголку, но тут меня остановил негромкий, бархатистый и явственно лживый оклик:

— Чандр!

Выдохнув, я обернулась, ощутив, как меня пробила лёгкая дрожь.

— Чандр, что, двери для тебя теперь табу? Не знаешь, как нужно заходить? — спросил Александр Васильевич, скрестив руки на груди.

— Знаю, — я судорожно сглотнула и засунула руки в карманы, гадая, куда же мне их лучше деть. И куда деться самой от опасного разговора.

Шурик поманил меня пальцем к себе. Я подошла к нему, страшась того вопроса, который он мне сейчас задаст.

— Что принесла? — уже куда тише спросил Александр Васильевич, пристально всматриваясь в мои глаза.

Я пожала плечами, показывая пустые руки. Ну не смогла я сегодня ничего взять, ну что я сделаю. Фортуна мне помахала хвостиком, но не ручкой, увы.

Шурик посмотрел сначала на мои ладони, потом на моё лицо в маске, потом снова на ладони, потом снова на лицо.

— Издеваешься? — спросил Васильевич. Его лицо теперь не выражало заботливую любовь. Это было скорее что-то вроде гримасы злости.

— Я, пожалуй, пойду, — пробормотала я, с ужасом наблюдая за изменениями на морде злобного мужика.

Шурик зло усмехнулся:

— Через окно? Знаешь, девушки, выходящие через окно, чаще оставляют след на асфальте, чем в чьей-то жизни. Так что пойдём-ка я тебя провожу до двери… — мужчина фыркнул и его злую мордаху озарил оскал начинающего садиста.

— Эм, да я сама… — протянула я, думая, что надо валить-валить-валить, но один парень, стоящий в темноте за Шуриком, которого я не заметила сначала, схватил меня за мою многострадальную руку и потащил в сторону так называемого «кабинета» Александра Васильевича. Я вырывалась, как могла, — сексуальное рабство за долги в мои планы не входило, — и за эти пять секунд, пока меня тащили до комнаты, я осознала весь ужас ситуации, в которой я оказалась. В тот миг, пока мы проходили мимо коридора с входной дверью, я, наконец, смогла вывернуться и бросилась к выходу, но меня тут же настигла кара небесная в виде кулака по голове, и я, с выступившими на глазах слезами, рухнула на пол. Скрутив мне руки, парень поднял меня и снова потащил по коридору, шепча что-то вроде «ёбнутая в край», а может и чего похуже.

В кабинет меня буквально закинули, потому что я все равно продолжала отбиваться. Наконец, кое-как перевязав мне чем-то руки, парень толкнул меня и я, покачнувшись, упала на деревянные доски, чуть не шандарахнувшись со всего размаху головой об край стола, что кончилось бы для меня летально. Подскочив на ноги, я принялась осматриваться и искать выход. Черт, когда успели заколотить окно? Зима, холода, одинокие дома? Все, выхода нет?

— Ну что ж ты делаешь, Лунечка… — протянул Шурик, потирая пальцы и отгоняя движением головы пацана, что меня тащил. — Ну, вот зачем? Я тебе сколько раз говорил, что все здесь приходят с деньгами, а ты тем более, учитывая, сколько ты мне должна. Так что сейчас я с тобой поговорю, а потом отправлю гулять, и чтобы завтра вечером ты вернулась с нормальным количеством денег, поняла меня? — Васильевич так мило улыбался, словно это говорил не он, а какое-то радио за спиной. А я всегда знала: лживое и подлое говно. — Макс, я думаю, ты и сам с ней можешь поговорить, а я поехал, у меня дела.

Парень ухмыльнулся и на прощание помахал своему начальнику рукой.

— Где Веник? Веник где? — вскрикнула я, пока дверь не закрылась.

— Веник? А, Веник… Сегодня днём от передоза откинулся, — насмешливо протянул Шурик и скрылся в темноте коридора.

Тут же мне в скулу прилетел кулак. Я врезалась плечом в стену, но тут же поднялась. Ненадолго — Макс повалил меня на землю и принялся дубасить ногами куда попадёт: в грудь, лицо, спину, как сможет. Я пыталась подняться, как-то спрятать не защищённый природой-матушкой живот, но за это мне в очередной раз прилетало в скулу. Лишь когда я уже закашлялась кровью, чуть не задыхаясь, парень отстал от меня, выйдя в коридор и очень громко хлопнув дверью. Так громко, что моя голова, которая и без того была довольно больная, а тут ещё и раскалывавшаяся от ударов на части, стала тяжёлой, неподъёмной, и мне захотелось только лечь на этот пол и сдохнуть. Лежать почему-то получалось, а вот сдохнуть ну никак.

Перед глазами все плыло, и если бы мне не было так плохо, я бы сравнила своё состояние с полётом на вертолёте. Не в кабине, разумеется, а держась руками за лопасти.

Кое-как я поднялась, чувствуя жгучую боль в груди. Промелькнуло несколько мыслей, по поводу того, что у меня, возможно, сломаны определённые кости, но это было маловероятно. Макс, конечно, придурок, но дрыщавый придурок. Била бы я — было бы хуже. Хотя тоже смотря кого.

Секунду я стояла, держась за стол, стараясь сфокусировать зрение. Наконец мне это удалось, и я выпрямилась, но тут же скрючилась обратно — спину пронзило резкой болью. Подождав, я снова, на этот раз медленно, выпрямилась. Позвоночник пульсировал как бешеный, но вытерпеть было можно.

Я, шатаясь, подошла к окну. Даже моему довольно херово видящему в данный момент взору было видно (а мозгу понятно), что сколочено это было наскоро, и совсем не теми гвоздями, которые нужны. Покрепче ухватившись за верхнюю доску, самую плохо прибитую, я потянула и оторвала её, благодаря своей рукожопости занозив пальцы. За ней на пол громко упали вторая доска и третья, и я уже забралась на подоконник, чтобы вылететь ласточкой из окна, как зачем-то обернулась и увидела такую штуку, которая меня одновременно напугала и порадовала.

В старом столе, в ящике, я заметила маленькую баночку. Секунду я медлила, а затем соскочила на пол и подошла по скрипучему полу к своей находке. Я буквально металась меж двух огней, тупо стоя на одном месте и пялясь в щель между ящиком и столешницей, раздумывая над дальнейшими действиями. Неспешно я взялась за ручку и потянула. Маленькая баночка покачнулась, но продолжила стоять. Чувствуя внутри странное тепло, я протянула к ней руку, пальцы коснулись холодного стекла. Заворожённая плескающейся внутри жидкостью темно-коричневого цвета, я в предвкушении слушала, как моё сердце забилось быстрее. Улыбка сама собой появилась на губах.

Пихнув баночку в карман, я выскочила в окно и побежала по дороге, утопая в песке и грязи, к мосту. Свернув за угол, я оказалась перед ещё одним заброшенным домом, но уже не присвоенном наркоманами. Мгновенно я перепрыгнула через низенький заборчик, игнорируя калитку, и села под разросшийся куст, трясущимися пальцами достав стеклянку.

— Ацетилированный опий, — прошептала я счастливо, отщёлкивая крышечку и вдыхая запах уксуса. В горле защипало.

Я тихо достала из внутреннего кармана куртки шприц, но вдруг застыла. «Я подумал, что тебе может, не нравится твоя жизнь, и ты захочешь её изменить и все такое», улыбка и мелкий дождь. Руки опустились сами собой. Я облокотилась на ствол куста, смотря в темноту перед собой. Может… сходить? К нему. Я выдохнула и начала шарить по земле, чтобы найти крышечку от баночки, но снова замерла.

«Так смешно наблюдать за тем, как ты пытаешься жить».

Я ведь могу сейчас оставить это? Я ведь?.. Я?..

Холод обступил меня, заморозил, превратив в безжизненную сосульку. Стало совсем темно, даже фонарные огни погасли в моем сознании. Мне всегда говорили только пустые слова, которые ничего не значили. Меня всегда окружали лишь пустые люди, для которых я ничего не значила. И моя память заполнена лишь пустыми воспоминаниями, которых на самом деле, наверное, даже не было.

Так, а смысл жить в пустоте?

Голова пошла кругом. В руках начало покалывать, словно бы я зашла в тёплое место с морозной улицы, как будто бы я села у камина, который трещал своими поленьями, давая огонь, а вместе с ним и тепло. Чувство космоса, приглушенной, спокойной бесконечности охватило меня с ног до головы, сделав прозрачной и безмятежной. Я словно бы попала в рай. Тот рай, которого я так долго ждала, тот, который так долго не могла себе позволить.

Но вдруг все пропало. Я начала задыхаться. Держась за кирпичную стену, я кашляла, чувствуя, как кровь льётся по подбородку и капает на плитки. Лёгкие раздуло так, что было невозможно вздохнуть. Горло опалило жутким жжением, и меня вырвало. Упав на колени, я силилась вдохнуть хоть немного воздуха, но его не было. Откуда-то слышались звуки, но я ничего не могла разобрать. Хрипы вырывались из моего горла сами собой, причиняя боль ещё хуже, чем была до этого.

И осталась темнота.

— Жить будет, это да, но скорее всего за решёткой, — сказал кто-то возмущённо. — Еле откачали, как можно было так нашинковаться?!

Я снова закашлялась, в нос ударил запах чистоты, спирта и свежих покрывал.

— Отлично. Она очнулась. Вызывай полицию, у нас коек и так нет, а тут наркоманка эта лежит, — сообщил кто-то визгливым противным голосом.

— Люся! Она в первую очередь наш пациент, как ты можешь так говорить?! — воскликнул ещё один голос, грубоватый, но приятный.

Руки были связаны. Я приоткрыла один глаз, тяжело дыша, но наслаждаясь этим воздухом. Все плыло перед глазами, но, по крайней мере, я ими видела. Место, где я находилась, было очень солнечным и ярким. В нем было мало темных пятен, все было жёлтое, радостное, по-детски наивно счастливое

— Ну что, маньяк-самоучка, вот мы и снова встретились, — тёмное пятно появилось из ниоткуда и взъерошило мои волосы. Я, не двигаясь, продолжила спокойно лежать: сил пошевелиться или же просто немного отодвинуть голову не было. Создалось такое чувство, словно я — это проволока, которую разорвали на несколько частей, часто-часто крутя то влево, то вправо, а затем каждую часть поместили отдельно: одну в жидкий азот, другую в раскалённую лаву, а голову бросили на карусель. — Ясненько, ты очнулась, но в себя не пришла.

— Отибисьмудак, — прошептала я, ощущая к синеволосому одну сплошную ненависть. Хоть я соображала в данный момент ну очень медленно, в голове появился вопрос: а что он тут, собственно, делает нахуй?

— Ладненько. Тогда пойду с полицией поговорю. Удачного времяпровождения за решёткой, и могла бы поблагодарить за спасение! — голос парня был такой нахальный, а мне так хотелось кого-нибудь убить, что у меня руки самопроизвольно сжались в кулаки. От мечтаний, как я пристрелю этого идиота, мне даже стало легче.

— Я поблагодарю за спасение врачей, — ответила я беззвучно. — А не тебя.

Синеволосый обернулся на меня, пристально смотря. Кажется, прошла целая вечность, пока он не сделал снова шаг к моей кровати и не спросил тихо, с такой серьёзностью, что если бы я могла скривиться, то я бы точно скривилась:

— Ты ведь хочешь все поменять, не так ли? Ты ведь не хочешь, чтобы все было так, как сейчас, я прав? — парень сел на корточки.

Я слегка повернула голову, чтобы лучше видеть его, но зрение фокусировалось так медленно, что пока что я могла только лишь различать цветовые пятна, но никак не фигуры окружающего мира. Мозги совсем не соображали, а тело отказывалось слушаться. Мне просто хотелось, чтобы все от меня отстали, а там будь что будет, я буду рада даже тюрьме, если меня там изолируют от опиума. Я не ожидала, что он даст такой эффект. Как там говорили?.. «Так нашинковаться»? Передозировка, наверное. Довели человека, блин.

— Да пошел ты лесом.

Где-то в коридоре зазвучали тяжёлые шаги двух-трёх человек, которые о чем-то говорили между собой.

— Отличненько, — уверенно сказал синеволосый, поднимаясь. — Надеюсь, когда ты выйдешь из тюрьмы, ты будешь вести более праведный образ жизни.

Я не смогла сдержаться и усмехнулась:

— Если в тюрьме не умру от опиума.

— Это же тюрьма! Там нет наркотиков! — воскликнул парень удивлённо.

— Святая наивность, — я проморгалась, и теперь мир начинал становиться все более и более чётким. — Конечно, есть. Нужно лишь знать, у кого взять.

Прямо за дверью люди остановились и начали негромко переговариваться, то ли споря, то ли обсуждая свои последующие действия. Среди голосов я с трудом даже смогла узнать дядю Игоря, который два раза меня сажал за решётку за воровство. Добрый человек, но закон для него важнее. И причёска у него смешная.

Синеволосый сел на мою постель, и придвинулся настолько близко к моему лицу, что я порядком подофигела, но мне было настолько пофиг веники, что тупо смотрела на то, как лицо этого парня становится все чётче в моей картине мира. Даже мешки под глазами увидела, уау. Где-то в мозгах щёлкнуло, и он начал медленно включаться, обрабатывая поступающую информацию через уши и глаза. Реснички длинные, за волоснёй ухаживает, много работает, на шее у мамки с папкой не сидит, половую жизнь ведёт среднестатистическую, меняет партнёров каждые три-четыре месяца, возможно, что кто-то из родных имеет альбинизм, кремики для него не чужды. Так, стоять, мозг, включайся в другую степь, мне сейчас твоя дедукция нафиг не сдалась, научи моё тело снова двигаться!

— Я могу тебе помочь, слышишь? — прошептал он мне на ухо, — я могу помочь. Ты примешь мою помощь? Не обещаю, что все будет гладко, но, — он замолк, прислушиваясь к голосам в коридоре, — я могу помочь. Но только если ты сама этого захочешь. У тебя есть желание исправить свою жизнь? Ты хочешь, чтобы все было хорошо?

Если задуматься, то большая часть жизни проходит в поисках вариантов самообмана. Стоит ли игра свеч и салат майонеза — вот в чем вопрос?

— Мне не нужна ничья помощь. Но я весьма не против, чтобы все было хорошо.

Дверь открылась, и люди наконец-таки зашли в палату. Сказать по правде, так пока они шли, я могла семь раз сбежать и три раза убить синеволосого. А если бы я захотела сделать оба действия разом, то я бы сделала их минимум раза два.

— Алёша? — удивился дядя Игорь, уставившись на синеволосого. — Ты что тут делаешь?

Тот с минуту чуть ли не с ненавистью смотрел на сотрудника здешнего правопорядка, пока сквозь зубы не прошипел, что его так не зовут уже больше десяти лет. Ага, имя-фамилию сменил, впрочем, имя «АЛЁШЕНЬКА-А-А-А-А» ему совершенно не идёт.

— Ох, как там, э-э-э-э, — полицейский замешкался и покраснел, — Нефилий, верно?

Синеволосый удовлетворённо кивнул и улыбнулся, поднявшись с кровати. Игорь заулыбался в ответ. Они вообще так лыбились друг другу, словно бы они были близкими родственниками, которые не виделись из-за лени лет пять, может, чуть больше. Я сама так же смотрела на свою двоюродную сестрёнку, которая поступила в МГУ и учится на одни пятёрки, хотя виделась я с ней года три назад, может, чуть больше.

Нефилий вдруг позвал дядю полицейского в коридор, а ещё двое остались в палате, рассматривая бедную и несчастную меня. Точнее, рассматривали, пока не зашёл добрый доктор, наверное, тот самый, который разговаривал с неизвестной Люсей, и не выгнал их в коридор. Врач в первую очередь подошёл ко мне, послушал, посмотрел, все, что делают врачи при осмотре, а потом спросил: «Не могла ли ты сказать нам свои данные, чтобы мы их просмотрели? С тобой не было обнаружено никаких документов!» — но он говорил все равно куда спокойнее и дружелюбнее, чем этот Алёшенька. Или Нефилий.

— Лусинария Чандр, шестнадцатое января две тысячи третьего года, 27 участок.

Врач удовлетворённо кивнул, записав все это в маленький блокнотик.

— Лусинария? Необычное имя.

— Я не участвовала в его изобретении, — ответила я глухо, рассматривала плавающий на волнах опиума потолок. — Это целиком заслуга моей мамы.

Хмыкнув, доктор перешёл к дальней койке, где спал какой-то другой бедняга, а я, закрыв глаза, попыталась заснуть. Но это было довольно неудобно, учитывая, что руки-крюки мне не развязали. Когда доктор снова проходил мимо меня, я попросила его освободить меня, ибо, блять, мы ж не в психушке. Потерзавшись немного «сбежит или не сбежит», врач все же убрал непонятные тряпки, проследив за тем, как я тяжело перевернулась на бок да так и затихла, умирая от жуткой головной боли и поразительных видений, которые мне подкидывал мозг. Например, вдруг, совершенно нежданно-негаданно, цвет краски сменился с оранжевого на зелёный, а руки стали такого странного цвета, как на фотографии в негативе.

Пролежав так минимум минут пять, я услышала, как открылась дверь и кто-то вошёл, возможно, даже не один, но поворачиваться и смотреть кто это у меня не было ни сил, ни желания. Они о чем-то говорили и говорили, но голоса были так далеко от моего сознания, что я ничего не слышала, да и не хотела я слушать. В голове снова все начинало мутнеть, и я проваливалась в сон, но вдруг, как гром среди ясного неба, очень громко прозвучали слова «На твой совести, Вилард!» и оглушительный хлопок дверью. Я скривилась, но пришла в себя, даже силы появились, поэтому я повернулась на спину и посмотрела в сторону, откуда доносились звуки.

Синеволосый стоял, победно смотря на дверь. Он явно был чему-то рад. Счастливо ухмыляясь, он простоял так пару секунд, а потом повернулся и подошёл ко мне.

— Ну что, здорово иметь в родственниках полицейских? — спросил парень, присаживаясь на край моей постели.

— Мне объявлена амнистия? — спросила я с вымученной улыбкой, втайне радуясь, что все же угадала. — Гильотина не увидит сегодня моей шеи? Или ты принц Поднебесной, и тебе все прощается?

— И то, и другое, и третье. Будешь себя прилично вести, не воровать, не потреблять и слушаться меня — и выдадут тебя талончик счастья. Не жидкого или порошочного, а нормального. Рада?

— Убей меня, чтобы я не чувствовала боли, а? — попросила я, кое-как показав «спасителю» язык.

Синеволосый положил мне руку на волосы и мягко погладил:

— Не сцы, прорвёмся. Потерпи, через неделю я тебя заберу, — он улыбнулся, — и забудь про Алёшу. Меня Нефилий зовут.

— Куда заберёшь? — спросила я. Мысли спутались, и я совсем не понимала что происходит. Сердце бешено колотилось, норовя выпрыгнуть из грудной клетки. К щекам приливал жар. Весь этот разговор был странным и слишком обрывистым, я с трудом понимала происходящее, несмотря на то, что мой достопочтенный мозг соизволил начать работать.

— Домой.

Домой? Это куда, «домой»? На тот адрес, что ты мне давал? Но как моё недавнее «хотение» позволило стать какому-нибудь месту моим домом? Почему ты вообще помогаешь мне? Почему так происходит? Почему ты решил, что мне нужна помощь? Почему пригласил поговорить? Почему помог, когда мне стало плохо? И почему, хоть мы так мало знакомы, ты говоришь мне, что место, где я никогда не была — это теперь мой дом?

— Был бы у меня еще дом, — прошептала я, отвернулась к стене и заснула, решив, что люди делают подобные безбашенные вещи только во сне, а значит, чтобы проснуться и прийти в себя, мне нужно заснуть.

Жалость — наркотик

посильнее героина.

Если кто на неё подсядет — ничего уже его

не вытащит.