Жареный чай

Море стремительно ползло к моим окнам. С каждой волной уровень воды становился на сантиметр выше, а значит через пятнадцать-двадцать минут моя комната превратится в огромный аквариум.

Пора уходить.

Но я сижу на подоконнике и жду, слабо надеясь на то, что пронесёт, что и в этот раз всё обойдется. Но стоило мне подумать, что море утихомирилось, как очередная волна разбилась о стену нашей многоэтажки, и сквозь многочисленные щели в оконной раме солёные капли проникли внутрь.

Теперь точно пора.

Я хватаю рюкзак, который как раз на такой случай лежал в кладовке, и выхожу из квартиры, заскочив по дороге на кухню, чтобы взять рахат-лукум — она его любит.

В подъезде меня ждёт неприятный сюрприз — вода успела преодолеть два лестничных пролёта, чтобы намочить мои кеды. Зараза!

Я чисто на автомате ткнула в кнопку вызова лифта и, не дожидаясь пока ржавый гроб крякнет, чихнёт и как всегда не двинется с места, поплелась наверх.

Мало того, что этажа под номером тринадцать я достигла изрядно запыхавшаяся и вспотевшая, мало того, что до звонка я еле дотянулась, потому как он располагается на высоте двух метров, видимо, хозяйка решила, что люди другого роста ниже её достоинства, так меня ещё и встретили голосом, насквозь пропитанным неприязнью.

— Кто там?

— Это я.

— Не знаю таких! — заявила женщина.

— Это Маша, внучка твоя!

— Не мели чушь! Нет у меня внучки! — продолжала упрямствовать бабушка.

— А я рахат-лукум принесла…

Четыре замка, до того мешавшие мне пробраться в квартиру, были мгновенно открыты, а в проходе образовалась распахнувшая руки женщина послепожилого возраста.

— Внученька! — протянула она, радушно улыбнувшись.

— Бабушка! — протянула я, чуть более саркастично, чем требовалось.

Она на секунду прижала меня к себе и, выхватив коробку с лакомством, поплелась на кухню — ставить чайник.

Я кинула рюкзак в угол прихожей и последовала за ней, оставляя на тёмно-бордовом ковре мокрые следы.

В ожидании чая, мы с бабушкой молча сидели и смотрели в окно, из которого открывался потрясающий вид на медленно затапливаемый город.

И вдруг, я слышу этот душераздирающий звук… ну почему? Почему у всех старых чайников свисток кричит так, будто его режут заживо?

Я на автомате дёрнулась в сторону плиты, но бабушка преградила мне дорогу.

— Сидеть! Я бухнулась на место. Совсем забыла, что при ней нельзя делать никаких резких движений.

— Но у… вас чайник кипит!

— Пусть кипит! Или он тебе мешает? — она прищурилась, уставившись на меня как на учительницу, заявившую, что у её любимого сыночка нет слуха.

— Нет, что вы, — выдохнула я единственно правильные слова. — Просто… — Я взяла себя в руки и всё-таки перешла на «ты». — Ты так хотела попить чаю…

— И попью! Когда он приготовится.

Или я чего-то не понимаю, или…

— Но ведь чайник свистит. Это значит, что вода вскипела, а следовательно — можно заваривать чай.

— Всё так. Но я люблю, когда вода в чае слегка поджарена.

Я же не ослышалась, правда? Хотя, зная мою бабушку… И всё-таки я рискнула возразить.

— Воду нельзя поджарить.

— С чего бы это?

— Эм… — вот уж не думала, что буду читать взрослому и по всем признакам образованному человеку лекцию. — Когда вода достигает температуры в сто градусов, она начинает выкипать, а не поджариваться! По всем законам физики…

— Твои законы физики — ничто, по сравнению с моей логикой.

А вот на это мне нечего сказать.

Мы продолжили молча сидеть, слушая отчаянные вопли чайника и продолжая вглядываться вдаль — туда, где солнце ныряло в воду.

— Эх, — выдохнула старушка, выключая конфорку. — А я-то уже начинала думать, что не доживу до Всемирного Потопа.