Служили два брата.

Два близнеца из Молдавии служат в роте охраны. Собственно близнецами они были только по документам, на лицо сходство как у Фрунзика Мктрчяна с Аленом Делоном.

Люди в таком подразделении на вес золота — вместо положенных сутки через трое, в караул заступали через день, а летом и вовсе полная ж… па. Треть роты увозили на запасной аэродром и из караула не вылезали неделями. Изредка, на выходные их подменяли курсанты и тогда, рота впадала в спячку, даже на завтрак и ужин парни из-под одеял не вылезали.

Один из братьев — Яша, служил нормально и заметен был лишь в конфликтах с собственным братом — Жориком. Жорик же «понял службу» с первого дня. На посту был лишь раз и то минут тридцать. Заступил, подождал, пока удалятся братья по оружию во главе с разводящим и куда-то выстрелил. Именно куда-то — гильзу нашли, а вот о направлении выстрела Жорик ничего внятного объяснить так и не смог. А вокруг самолеты, аэродромные постройки. Скандал замяли, но впредь Жорика решили на пост не ставить. Суждено ему было нести службу «на тумбочке» — то бишь дневальным. А ему только того и надо — красота: не нужно мерзнуть или изнывать от жары на посту, не мочат его дожди проливные, не сдувают ветры злые, не грызут комары и не щекочут мухи. Ну, подумаешь — помыл два раза в день сортир и стоишь себе в тепле и тишине пустой казармы. Всю службу Жорик косил, и косил мастерски. Все до одного командиры уверовали, что парень русским языком так и не овладеет, потому и два года пропускали мимо ушей ответ по телефону в стиле: «Рядовой тумбочка дневальный Кыцу слушает!»

Близился дембель. Жорик оборзел, прибурел, честь и команду «Рота смирно!» отдавал через раз. Ремень постепенно сместился на уровень лобка, сапоги украшала мастерская «гармошка». Согнул все, что можно было согнуть — пряжку ремня, кокарду, погоны, пуговицы и те умудрился скатать в боченки. При первой же возможности отрывал крючок вместе с верхней пуговицей на кителе и выставлял на показ раздобытую где-то неуставную тельняшку.

Как-то раз в таком виде его и застукал начальник штаба — мужик показушно строгий, обладающий громовым раскатистым басом. Росту в нем было против жоркиных метр пятьдесят с пилоткой ну, никак не меньше метр девяносто. Во все двери входил боком, а от его шагов подрагивали окна в казарме. Вваливается этот шкаф с плечами размером с письменный стол в роту и застыл в ожидании команды — как ни как старший офицер, второй после командира. А Жорик «отморозился» — изучает трещины на потолке, руки в карманах. Нач. штаба горой подплывает к тумбочке и на выдохе издает тираду типа: «Вы, тарщ-щ-щ-щ, са-а-алдат не только позорите честь военнослужащего. Вы своим поведением и внешним видом, мать твою дивизию, благоприятствуете возникновению предпосылок к летному происшествию. Вы играете на руку мировому капитализу, пособничаете империалистическим агрессорам…»

Запомнить все, что выдал в тот раз речистый командир не смог бы даже Юлий Цезарь, обладавший феноменальной памятью. Минут двадцать дрожали стекла в казарме от раскатов голоса монстра в офицерской шинели. За это время из каптерки высунулся каптенармус, из канцелярии выскочили командир роты и старшина, второй дневальный боязливо выглядывал из глубины казармы. (Второй — потому как их всего двое было — людей-то не хватало). В завершение своего оглушающего монолога начальник штаба, повысив голос, рявкнул:

— Вам понятно, та-а-арищ са-а-алдат?

От последней фразы наверное бы обосрался лев в зоопарке, но не Жорик. Кыцу все с той же отмороженной физиономией, не меняя позы, произнес всего одно слово:

— ПЕРЕВЕДИ !!!

Занавес! Нач. штаба даже в объемах уменьшился, плечи из горизонтальной линии опустились до уровня поникших веток новогодней елки, шапка сползла на затылок. Ни слова не говоря в ответ, абсолютно бесшумными шагами он проплыл через казарму в штаб. Все, кто это видел сложились от смеха пополам. Один только Жорик невозмутимо изучал трещины на потолке.

Уже перед самым отъездом спалился Жорик и был замечен в своем «откосе». Кто-то из сослуживцев среди ночи, тихо направлялся в туалет и услышал, как хитрый Кыцу на чистейшем русском вешал амурную «лапшу» на уши телефонистке.