СИДИТ В ДОМЕ ЧЕЛОВЕК

Он молча всматривается в узор на окрашенной стене. Едва заметные паутинки трещин превращаются в лабиринт надежных крепостей, возведенных в его отсутствие. На стене висит картина, которую он не писал, и с нее капает краска. Дырявая картина пробита паяльником, его стержень до сих пор торчит, как, впрочем, и рукоятка. За столом, сложа голову на пересечение рук, сидит человек. Стареющий за этим столом, он глядит на картину и капающую с нее краску. Краска капает на пол и становится твердой лужей, похожей на ртуть. В голове человека есть мысли. Эти мысли едят человека.

Ему неудобно стареть за этим столом, гораздо приятнее делать это в лежачем положении. А теперь он сидит с закрытым ртом и смотрит, как трескается стенка и как капает и застывает краска. Он боится не смотреть. В нем есть желание лечь и состариться горизонтально. Он втягивает голову в плечи, он думает о препятствиях на пути.

Вначале потребуется оторвать голову от пересечения рук, нужно будет разорвать контакт подбородка и предплечья. Получится так, что кожа разойдется, переплетенные волосы —

подбородочные с одной стороны и предплечные — с другой, сплетенные за столь долгое время старения, — разорвутся. Но потом он подумал, что волосы — это лишь часть тела, причем волосы на предплечье вообще мало кого интересуют, не в пример, правда, волосам на подбородке, которыми гордятся и называют их бородой. Если волосы с предплечья останутся на бородатых волосах, вернее на волосах, принадлежащих бороде, то в этом не будет никакой проблемы, никто даже не заметит этого. Страшнее всего будет, если волосы бороды запутаются в столь немногочисленных, опять же, в сравнении с бородистыми или бородными, волосах предплечья. Тогда ведь на подбородке останется безволосое пятно, и его придется как-то скрывать достаточно долгое время. Вполне возможно, придется носить шарф, а еще хуже поднятый воротник, и все время нужно будет опускать голову вниз и смотреть в пол. Само по себе глядение в пол не так уж противно, но чувство, что тебе все смотрят в темя, в то время, когда ты смотришь в пол, — нехорошее.

А еще будет больно. В любом из двух вариантов развития событий будет больно. Однако об этом и говорить не стоит, ведь его с детства учили превозмогать боль. К тому же, боль будет секундная, ничего не значащая. Боль — это не проблема, ведь всегда можно найти, что у тебя болит. Например, сейчас болит шея, затекли руки, подбородок приплюснут и сжат. Это тоже можно назвать болью. Боль — она есть всегда, о ней не стоит и думать. Иногда боль приходит внезапно, тогда ты сокрушен, но всего на мгновение, затем привыкаешь, и кажется, что ничего нет — так бывает, когда порежешь палец. Это боль, над которой можно впоследствии смеяться, если ты физически можешь это сделать. Ведь если порезал не палец, а нечаянно задел губу или шею, то смеяться неприятно. Ведь, когда смеешься, приятно не испытывать боли. Поэтому в таких случаях лучше дождаться, пока рана зарастет полностью, и тогда уж хохотать вдоволь. Но боль — это ерунда, зачем про это думать. Страшнее, когда боль приходит постепенно, когда она как бы из-за угла манит, да ну куда там манит — вот болит у тебя ухо — сразу вроде так, чуть-чуть, потом бах! — и опять чуть-чуть. И ждешь нового удара, а ждать боль — это страшно. Когда не знаешь, что с этим делать, страшно, даже боишься пошевелить рукой. Да, нужно пошевелиться.

Возможен же еще третий вариант, когда волосы сами собой расплетутся и подбородок оторвется от предплечья без каких либо последствий. Да, этот вариант не стоит отбрасывать. Пожалуй, его тоже можно принимать в расчет. Итак, есть три варианта развития событий: или волосы с предплечья оторвутся и окажутся на подбородке, или наоборот, подбородковые волосы вырвутся, что будет намного больнее, и останутся на руке, или волосы расплетутся и подбородок отделится от рук без каких-либо потерь. Вот такая лотерея. Вот такие совсем разные варианты. Выбор — вот главное препятствие.

В комнате лежит человек лицом вверх. На его бороде столько же волос, сколько и раньше, и в его голове ни одной новой мысли. Дважды два — получается встать и идти. Но он лежит на полу так же, как до этого сидел за столом. В помощь ему его друзья — его старые мысли. И каждый день новые старые мысли. Руки отрываются, ноги отрываются, голова отрывается, все тело отрывается, он летит. Он лежит на полу лицом вверх и думает о движении. Он смотрит вверх, но видит вовнутрь. Внутри дым. Радость переполняет его. Он чувствует прилив сил. Новая жизнь нахлынула. Дым клубится. Давай! Вставай! Делай свою жизнь! Создавай! Лопатки затекают. Нужно повернуться. Нужно творить! Какой же твердый пол. И как странно, что если уснул, то можешь всю ночь проспать в одном положении, а вечером и утром, когда сна нет, приходится ежеминутно переворачиваться. И это в мягкой постели. А пол такой жесткий. На левый бок. Тогда весь вес тела будет давить на одно плечо и станет еще хуже. Весь вес. Весь Вес. Весь вес. А еще костяшки на коленях и лодыжке будут давить друг на друга. Если положить одну ногу на другую. А если не положить, будут растянуты мышцы спины и живота и это тоже неудобно. Нужно перестать страдать. Тупо так просто вот здесь лежать. Гравий не выкошен, не стреножены гнезда алфавитных стай. Стань! Задница сморщилась. Наверно, она стала красной от этого лежания. Это не пройдет довольно долгое время, даже если встать прямо сейчас. Или перевернуться. Простая прямота мысли сбивает меня с верного пути. Я несусь по лавине дорожного полотна, оно так мчится, если смотреть из окна машины вниз. Особенно, если следить за отдельным камушком на асфальте, то мимолетность мгновений ощущается очень ярко. Главное прочитать все это после меня. Просто прочитать. Помолчать. И вымести эту чушь из головы. Нет. На груди будет только хуже. Если уж задница затекла, что уж говорить о ребрах и грудных мышцах. А подбородок? Куда его девать? Направо, его направо. Скула левая уже болит. И висок. Нет.

Состарившийся человек лежит на кровати. Он лежит на боку. Одна нога его немного согнута, другая, левая, ведь он лежит на левом боку, — вытянута. Левая рука, а точнее ладонь левой руки, под подушкой. Этой рукой человек подпирает щеку, левую щеку. Кисть правой руки лежит на чуть менее волосатом, чем раньше, предплечье левой. Мыслей нет. Наконец-то можно сказать, что удобное состаривание состоялось. Под кроватью прилипает к полу ртутная лужа. На бледном лице пробивается улыбка. А может быть свет от раскаленного жала паяльника освещает лицо таким образом. Хотя только край, только самый кончик длинного жала немного торчит из глазного яблока. Но даже этого небольшого и тусклого источника света достаточно, чтобы в полной темноте разглядеть радость человека.