Рассказы о животных

ПАТРИОТКА

Отправилась Хавронья Эсмеральдовна за границу по путевке. Как говорится, деньги есть, что еще свинье надо? Возвратилась похудевшая и загоревшая.

— Ну, как? Ну, как? Ну, как там за границей? — интересуются окружающие. А у самих от зависти слюни бегут.

— Охохохонюшки! — вздохнула Хавронья Эсмеральдовна и плюнула себе под ноги. — Я уже миллион раз пожалела, что поехала в эту хваленую заграницу. Везде хорошо, где нас нет. Да ничего там хорошего нет! В Париже ни одной приличной лужи не нашла. Такие прямо чистюли! Ни тебе помойных куч, ни отбросов под окном. Всё в контейнерах под крышками. Ох! Не по-свински живут! Не по-свински!

— А где же вы питались, Хавронья Эсмеральдовна? Что ж там у них и корыт не водится?

— Да стыдно сказать, подружки! Всё по ресторанам да кафешантанам шаталась. А там такая кормежка… тьфу! всякие фрикасе да ля бемоли! А подадут тебе это фрикасе, так там и глядеть не на что. Разве что в микроскоп что-нибудь и увидишь. На один зуб положить не хватит. Срамотища, одним словом! Я уж думала, что от голодухи и ноги там протяну. Ох, не по-свински живут! Не по-свински! Одно только слово, что заграница.

Харкнула Хавронья Эсмеральдовна в сердцах и стала, громко чавкая, кушать помои из большого железного корыта. Да с таким аппетитом! Не зря видно говорится: в гостях хорошо, а дома лучше. А в иных гостях и вообще ничего хорошего не бывает.

ДУРАЧОК

Что медведи поспать любят, это всякий зверь знает. Всю зиму могут проспать, как вроде одну ночь. Отощают только сильно. А вот то, что медведи любят играть в карты, это не всякому известно. А карты для них вроде меда. Так вот! Сидят Михайло Потапыч за пеньком с Лисой Патрикеевной и дуются в карты весь день-деньской. Водички только попьют и снова стучат картами. Вопят, стучат по пеньку, друг друга подначивают. Азарт полнейший! Все лесные звери волей-неволей за их игрой следят и каждый ход шумно обсуждают. Тем паче, что играют не просто так, а на щелбаны. Кто дураком остается, тот щелбан в лоб получает.

Видят звери, что Лиса Патрикеевна мухлюет напропалую: и козырей себе из колоды выбирает, и Михайле Потапычу что попало подкидывает, и плохую карту в отбой незаметно сбрасывает. Видать-то люд лесной видит, но помолкивает. Хоть лиса, конечно, хитрая и себе на уме и ни одного в лесу уже на мякине провела, только от ее щелбанов Михайле Потапычу лишь смешно и щекотно. А представляете, если Михайло Потапыч своей лапищей ей в лоб щелбан закатает. Народ же у нас жалостливый: и шулеров жалеет, и воров, когда они за решетку попадают.

В ВОЛЧЬЕЙ СТАЕ

Попал ягненок в волчью стаю. Волки зубами пощелкивают, глазами сверкают, совещаются, что с приблудой делать.

— Да нехай живет с нами! — сказал мудрый седой вожак. — Что мы… живоглоты что ли? Ежели, конечно, он выть по-нашему умеет.

— А ну-ка давай завой! — говорят волки ягненку.

Ягненок разинул рот, хотел завыть, а у него только бе да ме получается.

— Ты уж постарайся, милок! — говорят ему серые. — Мы хоть и не монстры какие-нибудь, но всё равно обидно получается. Вроде бы как ты презираешь наш могучий волчий язык.

Поднатужился ягненок, ажно коленки у него от напряжение задрожали, раскрыл рот на всю ширину:

— Беееее!

Волки побагровели и стали облизывать пересохшие зубы своими длинными языками.

— Нет! это выходит из всех рамок приличия! — возмущались они. — Он вроде как бы издевается над нами.

— М-да! — задумчиво произнес мудрый седой вожак. — Я, конечно, за гуманизм и сотрудничество. Но всё хорошо в меру. Как это ни прискорбно, но придется нам скушать тебя, если ты даже элементарно выть не можешь.

И стали волки тут же точить зубы на ягненка. Так точат, что только искры летят в разные стороны.

— Погодите! Погодите! — запищал ягненок. — Я сейчас! Я только посильнее напрягусь!

Задрал ягненок голову, уперся копытцами в землю, надул щеки изо всех сил и как завоет, зловеще, протяжно, дисконтом. Даже у прожженных волков мурашки по спине побежали.

— Вот это по-нашему! Молодца!

И приняли ягненка в волчью стаю. И даже очень его уважать стали. А как его не зауважаешь, если зимними вечерами ягненок так завоет, что все деревенские собаки так в конуры забьются, что их оттуда кочергами не выковыряешь.

ЭКЗОТИКА

По всей России несмотря на птичий групп разводят кур, гусей и поросят, а глава Мокрушинского сельского Совета решил развести крокодилов. В речку Мокрушу выпустили несколько крокодильчиков. Боялись одного: не приживутся, не выдержат нашего сурового сибирского климата. Какое там! Не только прижились, но и расплодились еще. Съели в Мокруше всю рыбу и всех лягушек, а потом перешли на водоросли и ил. И столько их расплодилось в Мокруше, загляденье просто! Выйдут жители деревни на ранней заре, остановятся на бережку и невольно залюбуются открывшейся перед ними картиной. Вода в реке кипит и бурлит, как кипяток в чайнике. Это крокодилы мошек ловят и крокодильчиков прогуливают. А когда припекать начнет, выползают на песочек пузо погреть.

С каждым днем в поисках пищи стали они отползать от берега все дальше и дальше. Сначала дойный гурт и табун лошадей сожрали, потом принялись за молодняк и прочую живность. А вскоре в Мокрушах не стало слышно петушиного пения и собачьего лая. Да и некого теперь в Мокрушах будить. А воров сюда никакими пышками не заманишь. Лежат себе крокодилы и крокодильчики на печках, под лавками, между густо заросшими сорняками грядками и ждут: может быть, какой-нибудь случайный путник завернет в Мокруши. Тогда в Мокрушах снова будет праздник братьев наших меньших.

СВЕЖИНА

Хряк Лукич вышел из пригона. Постоял на пороге, морщась подслеповатыми глазками, на яркий солнечный свет. Прошелся по двору. Под ногами вкусно хрумкал снежок.

«Лепота какая! — подумал он. — Значит, зима!» Хряк Лукич зашел к Хрюну.

— Не подмогнешь, соседушка?

— Подмогну, подмогну, Хряк Лукич.

Хрюн долго собирается, потом точит большой нож. Выходят на воздух.

— Ну, курнем да и начнем! — говорит Хряк Лукич и достает из помятой пачки «Луча» сигаретку себе и Хрюну.

— Прелестный денек! — говорит Хрюн, шумно зевая.

— Пойдет! — соглашается Хряк Лукич.

Они молча докуривают и заходят в дом. Рыхлая женщина возится возле газплиты, толстощекий карапуз держится за подол ее платья. Услышав, как стукнули двери, она оборачивается и подозрительно смотрит на двух боровов.

— Это Машка, — говорит Хряк Лукич. — Хорошая баба! Спокойная! На приплод вот оставил.

Они идут дальше, заглядывают в зал. Мужчина лежит на диване перед телевизором и не слышит, как они вошли.

— А ничего! Упитанный! — говорит Хрюн. — Ты это, сосед… держи его за ноги, а я уж сам.

Они подходят к дивану. Мужчина поворачивает к ним голову. Он догадывается, зачем они пришли. Конечно, он всегда знал, что рано или поздно это должно случиться. Но почему именно сегодняшним утром, после того, как он так вкусно позавтракал, а теперь ему так комфортно лежится на стареньком диванчике перед большим телевизором, недавно купленным в кредит.

Мужчина вскакивает. «Может, еще спасусь!» — проносится в его голове безумная мысль. Но ему ли не знать, что еще никому не удавалось спастись. Он попытался проскочить между двумя боровами. Только бы добраться до спасительной двери, а там на улицу… И мчаться со всех ног. Но в дверном проеме он запнулся о протянутую ногу и упал. Тотчас же на него наваливаются две грузных туши и тяжело дышат на него дешевыми сигаретами и вчерашним перегаром. Они заламывают ему руки и ноги. Он истошно вопит. А из-за угла за ними испуганно наблюдает женщина с малышом, забыв о залитой кипящим борщом плите. Последнее, что он увидел, это блеснувший перед его глазами большой мясницкий нож. И всё!

К обеду уже готова свежина. Хряк Лукич и Хрюн пьют разбавленный спирт, закусывая его горяченьким. Хавронья прибирает мясо. Откладывает несколько кусков: соседи просили продать. А боровы, хмелея всё больше и больше, ведут свои обычные разговоры про свинскую жизнь.

СВЕЖИНА

— Посмотрите, какая красавица! — пробубнил навозный жук.

— Пьееесть! — прошипел дождевой червь. Ему никак не хотелось возвращаться под землю.

— Небесное создание! Мечта поэта! — восторженно скандировал муравей. Тут же он решил написать о ней поэму.

Бабочка, слыша вокруг восторги, была на седьмом небе от счастья.

— Как хорошо быть красивой! Все любят тебя и восхищаются тобой!

Но век бабочки очень короток. Всего лишь один день. Уже к следующему утру она превратилась в мерзкую зеленую гусеницу.

— Фу! Какая она отвратная!

— И зачем только существуют такие твари!

— Пакость! Мерзость!

И слушая их, гусеница возмущенно думала: «Как же так? Ведь это я, ваша бабочка! Как же ничтожен и жалок мир! Всем подай только внешность!