Всегда, когда поэту перестает писаться, ему нужна волшебная осень. У Пушкина она была болдинской, а вот у одной современной представительницы племени пиитов — критской. Странным оказалось другое: в этом году осень оказалась ужасно неправильной…
…Жмурясь от солнца, поэтесса поглубже залезла в тень большого тента, но зонтик уже не спасал.
— Ребят, а всегда осень такая?
— Не-а, — отозвался сонно Дионис, — это кореш чего-то намерен от папаши добиться, вот и юродствует. А, брат?
Аполлон согласно похрапел в ответ, а затем перевернулся на другой бок.
Сидеть на пляже было дико скучно, вино пить в такую погоду вредно, а гулять под палящими лучами попросту глупо. Поэтесса мысленно прошлась в адрес Гелиоса и его родственников: нашел время забастовку устраивать, да еще таким образом! Нет бы просто ушел, так ведь жарит, паразит, да как будто так и надо.
Валяться рыбой на песке надоело.
— Слышь, Аполлоша, — потыкала лучшего друга поэтесса изящной ножкой, — ты б поговорил с ним, что ли?
Дионис с интересом поднял голову, но добудиться Аполлона девушка так и не смогла. Зато на всех троих с высоты рухнуло что-то большое и горячее, компашка аж тентом накрылась от неожиданности.
— Какого…?! — заорал проснувшийся Аполлон.
Общими усилиями удалось выбраться из-под объекта, оказавшегося бесчувственным Гермесом.
— Какое безобразие! — возмутилась поэтесса. — Профсоюза на Зевса нет — в такую погоду курьера гонять! Не удивительно, что у него солнечный удар… ребята, раз-два, взяли!
Втроем им удалось оттащить бедного летуна к воде, после чего от щедрот греко-русских душ помакать так, что тот очнулся быстро и завопил: «Не топите, я все скажу!» Компашка облегченно рассмеялась: бессмертие-бессмертием, а мигрени вещь кому угодно неприятная.
Оказалось, Гермес в общем-то к Гелиосу и летел, направили от вышестоящего узнать, что за претензии у солнечного друга, но долететь в сорок градусов (а на южной оконечности Крита как раз столько) даже на высоте Олимпа совершенно невозможно — жарко даже в чем мать родила. Помимо этого бедный еще и обгорел, так что на него ушло аж три тюбика крема с оливковым маслом.
— Слушайте, но так же нельзя, — выгнула соболиную бровь девушка. — Надо колесницу свистать — да к этому паршивцу.
Аполлон начал было протестовать, но был схвачен, скручен и отправлен к сеструхе за конями и средством передвижения. В итоге с Артемидой и прилетел, а та вещала на ходу: «И что ты там без старшей сестры натворишь, Апик? Не пущу!». Поэтесса мужественно подавила веселое хрюканье еще на подходе, постаравшись быть серьезной, а потому с неподвижной миной, коей обзавидовался бы античный театр (ибо нет такой маски), полезла в колесницу.
Стреловержец был вынужден (под напором общественности) дать с места в карьер, после чего, хотя на колеснице и было тесно, всем стало куда как прохладнее, чем на земле. Догоняли Гелиоса на скоростях — война войной, а обед у всех по расписанию.
Собственно, на обеде солнечного и догнали, в таверне.
Бедный Гелиос поперхнулся самогоночкой:
— Вы что, все ко мне?!
— К тебе! — боги, слова худого не сказав, схватили коллегу за руки — за ноги.
Раскачав на «три-четыре», ребята бултыхнули заоравшего от неожиданности Гелиоса прямо в море, внаглую пользуясь тем, что он все равно не потонет. Солнечный олимпиец потерял венец, а потому вылез на берег чуть не плача:
— Мужики, ну что вы все, ну, ё-моё… за что?
— Так прожарил же, гад! — злобно оскалился сильнее всех пострадавший Гермес.
— Ну, гадом буду, братва, ну не виноват я! Работа такая…
Поэтесса увлеченно строчила в блокноте:
Надоело всем солнце, виноватых нашли —
Олимпийские боги к Гелиосу пошли,
И за руки — за ноги, да с раскачкой его
Боги бросили в море, не сказав ничего.
Вылез мокрый и жалкий, аж венец потерял,
И над ним посмеялся Гермес зубоскал:
«Посмотрите, как долго ему обсыхать
Да жена его мокрым не пустит в кровать!»
Гелиос причитает: «Чем же я виноват?
Ведь работа такая! О, она — сущий ад!
Каждый день я мотаюсь вослед за Луной,
Хоть бы дали, паршивцы, и мне выходной!»
Увидев такое творчество, Гелиос попытался утопиться, но, конечно же, у него ничего не вышло, и тогда солнечный сел на песок и заплакал. У богов вытянулись физиономии, а Артемида принялась громко стыдить их за то, что сделали с другом. Дионис почесал репу и притащил вина.
В итоге прямо из таверны Гермес улетел с письмом к Зевсу с просьбой об отпуске для Гелиоса — правда же, зачем так издеваться-то?
Только зарегистрированные и авторизованные пользователи могут оставлять комментарии.
Если вы используете ВКонтакте, Facebook, Twitter, Google или Яндекс, то регистрация займет у вас несколько секунд, а никаких дополнительных логинов и паролей запоминать не потребуется.