Как мы помыли самолет

Ночные полеты в летнем лагере учебного авиаполка. Ревут самолеты на взлете, а так тишина, если не считать повизгиваний официанток из летной столовой в курилке. Мы солдаты-срочники сидим на перилах беседки, спиной к гогочущим курсантам и ждем, когда их погонят по команде «Отбой». Нам «пофигу» — мы в «самоходе» ( в самоволке ). Курсанты уйдут, тогда нам провожать официанток. Курсанты наглые, у них сейчас любая юбка — временная. Их настоящие невесты на ихнем выпуске из училища за них драться будут. Официантки все хотят замуж, но знают прекрасно, что с «кадетами» этот фокус не проходит, а вот охмурить солдата под дембель — это еще возможно. Таких примеров в гарнизоне было много. Нам — глубоко «поФиГу», мы все домой хотим, но есть недостаток в общении с женщинами. Нам на все «пофиГ» — нам "дембель" мерцает на горизонте. Мы полковое начальство игнорируем. Если не в строю, мы только батальонным командирам подчиняемся и то не всем, а только своим непосредственным. На то она и авиация, на то и поговорка: «Когда раздавали дисциплину, авиация была на полетах — вот нам этой самой дисциплины и досталось меньше всего.

Откуда взялся летчик-инструктор, мы сразу и не поняли. Как из-под земли вырос. В руке шлем — значит или ему еще лететь, или отлетал, но почему-то переодеваться не спешит. Подошел к одной из девчонок и, пошептав ей на ухо, отвел в сторону. Минуты две болтали, она вернулась и отозвала подругу. Курсанты смолкли, им субординация перед инструктором выпендриваться не позволяет. А летчик вдруг к нам подошел, всматривался какое-то время, затем Костю — приятеля моего отозвал в сторону. Пошушукались чуток, слышу — ржет Костя. Затем меня зовет:

— Витек! Давай сюда! Дело есть.

Подхожу. Костя вкратце объясняет — «летун» решил покатать официантку, по ночам такое случалось, если РП ( руководитель полетов ) не сволочь — хотя, как посмотреть. Он на нарушение сознательно пошел — попробуй потом докажи, что не видел. Уговорил «летун» техника своего, а в ночном небе крутанул с гусарской лихостью пару «бочек» и вернула деваха ужин в кабину. Какого … он ее без кислородной маски катал?

Ну да ладно, наша задача — выручать «летуна». Техник сказал: «Умываю руки». К утру кабина чистой не будет — напишет рапорт. Делааа … Я спрашиваю: «Мы то — что сделаем?» А «летун» — «Самолет помойте». Я ему — «Да ты рехнулся — там у тебя проводов, контактов, приборов. Это чем мыть, то? Воооодой?» А тот — «Конечно, но аккуратно — тряпочками, пролончиком». Я ему — «Неее … я пас!» Тут Костя меня за рукав и в сторону оттащил:

« Витек, не бздо, пошли посмотрим, летун выпивку с закуской ставит. Я его сейчас еще и на бабу раскручу».

Я зная Костю больше года, сразу уловил этот дикий кавказский блеск в глазах — как только намечалось какое либо приключение, у моего приятеля точно «башню» сносило. Но в пылу азарта с ним было интересно, да и попадались мы редко — обоих природа хитростью наградила. Я Косте — «Да ты вообще представляешь, что это за работа? Это тебе не казарму шваброй помыть». А он заладил: — «Пошли, сходим, глянем. Ну, пошли..." И мы пошли. Делать все равно было нечего. Согласился. Идем. Впереди нас «летун» с двумя официантками. Я еще по дороге к стоянке самолетов пытался Косте объяснить, что дурная это затея, но тот и слушать не хотел. Пришли. Не далеко от самолета, к столбу спиной прислонясь, сидит на траве виновница происшествия. Увидела нас — «Дайте закурить». Девчонки — «Какое тебе курить? Вон белая вся, как мел». Пока они ее в чувство приводили, я с Костей и «летуном» осмотрели кабину. Самолет — учебно-тренировочный Л-39 стоял последним в шеренге таких же «элок» и хорошо, что последним ближе к лесу. Напротив такая же шеренга «элок», а дальше по стоянке еще три эскадрильи.

Забравшись по стремянке оценили «фронт работы». Не так уж страшно. Потеки блевотины по фонарю, а больше то и не видно ничего. Вот только запах — глядишь и сам сподвигнусь на извержение. Костя «летуну»:

— А нельзя со шланга? Есть там, какое сливное отверстие?

«Летун» побелел:

— Да ты, бл… рехнулся, что ли. Какой, на х… шланг? Какое,… твою мать, отверстие? Ты, что — вчера родился или в авиации первый день? Не, ну ни ё..., ну ни… что за х… ня такая?

— Ну ладно. Тряпки — так тряпки, вот только с тряпками у нас плоховато. Ведь все на ветошь уходит.

— Тряпками я вас обеспечу. Давайте не тяните — пять часов до рассвета. С меня завтра погоны снимут.

Быстро решили: где взять ведра, где поролоновые мочалки. «Летун» настаивал на том, что бы все время присутствовать, но Костя быстро и доходчиво объяснил, что его дело следить, что бы на стоянку никто не сунулся, особенно чужие техники. Водку и закуску Костя потребовал сразу, боясь, что «летун» обманет. За доступное женское тело тоже быстро договорились. Перешушукавшись с одной из пришедших с нами барышень, «летун» сообщил, что договорился и наше время сброса тестостерона наступит утром, после помывки самолета. Разбежались. Я с Костей за водой. Каждому по два ведра — ходки три сделать придется. «Летун» с пришедшими официантками сопроводил «пострадавшую» в лагерь и побежал за помывочным инвентарем.

Принесенными с собой тряпками мы протирали насухо фонарь, когда появился летун с двумя вещевыми мешками. Шлем он уже где-то оставил. В одном из мешков, среди старых рваных простыней и абсолютно новых полотенец он принес две бутылки водки и закуску, явно из сухпайка — консервы, печенье. Еще и палку копченой колбасы где-то стырил.

— Демоны, вы ж только не упейтесь, потом оприходуете. Успеть до утра нужно.

Костя, снимая техническую куртку и тельняшку:

— Не боись, мы потом, ты главное на шухере стой, если что свиснешь.

— Ну демоны, бля… И смотрите, не курить возле самолета! — и летун удалился, время от времени оглядываясь и что то бормоча. Нам же удавалось расслышать только матюки.

Когда пострадавший за любовные ухаживания летун удалился, я спросил Костю:

— Ты думаешь, успеем?

— Нет, конечно. Мы и мыть не будем.

От дикого удивления я поролоновую мочалку уронил внутрь кабины:

— Это как?

И тут Костя, через каждые два три слова используя все ему известные матерные слова, рассказал мне план, который у него созрел еще возле курилки:

— Сейчас, пойдешь за водой — ведра ставь под два крана в умывальнике. Пока наполнятся, мухой в казарму, хватай кисти, краски, клей ПВА и пачку лезвий из моей тумбочки.

— Это еще зачем?

— Видишь, — у нашей «элки» номер восемнадцать, а у той, что напротив, покрашенной в такой же камуфляжный цвет — номер шестнадцать. На нашей краску соскоблишь если не подберешь под расцветку камуфляжа и подрисуй вместо восьмерки — шестерку. На той скоблить меньше, там только восьмерку дорисуешь. Под утро выкатываем нашу «элку» в проезд, на середину стоянки, и меняем самолеты местами.

От простоты решения задачи у меня «мурашки» по спине побежали. А Костя ржет — ему каждое такое приключение — сумасшедший выплеск адреналина. Он за полтора года службы много чего начудил. Сдвинуть с места «элку», весящую около трех с половиной тонн, и прокатить по стоянке нам и раньше удавалось. Не раз мы это проделывали на спор, выигрывая то сигареты, то алкоголь. Главное расшевелить крылатую машину, а там — главным тягачом служил Костя, имевший бесноватую необузданную физическую силу.

Так и сделали. Скоблить не пришлось. Добавив в гуашь клей ПВА, что бы уменьшить явную матовость гуаши и сделать краску несмываемой, я подобрал цвета камуфляжа. Нанес поролоном. Получилось очень даже неплохо. Еще проще было с белой и красной краской, теми цветами, которыми были прописаны номера. Пока я возился с подрисовкой, Костя все же взялся удалять явные следы блевотины в нашем самолете.

Соседняя эскадрилья уже была взята под охрану, и стоявший там часовой с нескрываемым любопытством наблюдал за нашими действиями. Но тот свой парень — он нас не сдаст. Время было подумать о том, что нам делать, когда утром наш блеф раскроется. А случится это, когда придет авиатехник шестнадцатой «элки».

— Да «смоемся» куда-нибудь, или в санчасть заляжем. Провернем старый фокус с маскировкой — ты очки снимешь, тебя без них даже ком. роты не узнает. Я их одену. Вот только усы снова сбрить придется.

Мы и, правда, такое проделывали пару раз — проходило. Вот только старшина, увидев Костю в моих очках и без усов, чуть не лопнул от смеха. Но не сдал. В тот раз мы тоже с полковыми в конфликт встряли.

Как раз в тот момент, когда в кромешной темноте мы начали сдвигать доверенный нам на помывку самолет, со стороны леса к стоянке вышли еще пятеро наших сослуживцев. Костя быстро объяснил им задачу. Под общий «ржач», мы общими усилиями, без особого труда, поменяли «элки» местами. Позже, когда парни ушли в сторону лагеря, я остался оттирать краску с рук, а Костя побежал за «летуном». Тот, как и предполагалось, в темноте подвоха не заметил. Одобрил работу, сунул нам по червонцу, и опустив фонарь лжевосемнадцатки, с нескрываемым облегчением поплелся в лагерь. Мы же, подхватив вещмешок с водкой и закуской, со всех ног рванули к курилке, где нас ждали те, кто помогал менять самолеты местами. Отдали им бутылку и часть закуски, а сами бегом будить знакомого фельдшера. Тот быстро вник в суть вопроса, взял вторую поллитру водки с закуской и ухахатываясь, наложил мне и Косте гипс — каждому на правую ногу. Пришедший, утром нач.мед, опохмелился с фельдшером после бурной ночи, проведенной в соседней деревне и без особых возражений, дал «добро» на отправку нас обоих в родную часть. Уже сидя на своих матрацах, в кузове трясущегося грузовика, мы от души смеялись, представляя реакцию «летунов» и «технарей» невезучей эскадрильи.

Лишь спустя недели две, встретив одного из солдат, вернувшегося из летнего лагеря, мы услышали о том, чем завершилась история. Нас там бессмысленно искали, выстраивая личный состав батальона для опознания. «Летун» с «технарем» два дня мыли и проветривали кабину самолета, матеря нас трехэтажными матюками.

Долго нам об этой выходке, смеясь, напоминал старшина, предлагая сбрить Косте усы — на всякий случай. Заранее прошу прощения у «пострадавшей» стороны, за нашу, наверное, креативную, по нынешним понятиям, выходку. Мужики! Ну сами виноваты. А тем, кто был свидетелями и участниками этой хохмы — привет и запоздалые поздравления с днем Защитника ( еще того, совковского ) отечества.